- Моя жизнь прошла несколько скомкано. Я бы, пожалуй, даже сказал нелепо. Мне нечем похвастаться Яков Карлович, в отличие от вас. За вами целая вечность.
- Ах бросьте милый мой Фёдор, - несмотря на плохое самочувствие Яков Карлович изъявил желание прогуляться сегодня с зятем, назвав его по имени, что делал редко.
Пусть и медленно, но шли в сторону кафедрального собора. Направление прогулки барон выбрал сам. Именно сейчас захотелось оказаться в уютном сквере, где мирно соседствовали друг с другом прошлое и настоящее. Пусть и не особо принимал новое в архитектуре, но чувствовал – за ним будущее. Прошлое придаёт грядущему сил и уверенности.
- Мне показалось; сегодня вам намного лучше, - так решительно начав тему разговора, испугался, тут же сменив её Фёдор.
- Затишье перед бурей, - одними губами улыбнулся Яков Карлович.
Какое-то время шли молча. Затем добавил:
- Это всё из-за потери Родины.
- Мы никогда не говорили на эту тему. И я по неволе считал, всё же, где-то в глубине души вы равнодушны к России, как к стране, давшей возможность показаться на свет.
- Я немец. Но моя Родина Россия. …
Скомканность вы говорите? Согласен с вами. И причиной тому потеря главного, что у каждого из нас есть. А это одно общее – страна в которой родились. Её больше нет. И никогда не возродиться из пепла. Это страшнее самой потери. Ведь касается лишь нас. Чего же лишены те, кто никогда не сможет познать прежнего, что было на этой территории?
Им никогда не понять этого. Ибо всё делается для того, чтоб лишить человечество прошлого.
- Вы очень пессимистично настроены.
- Не менее вас, - снова еле заметная улыбка промелькнула на лице барона.
- Да. Это правда. Мы с вами никому не нужны в этом мире, кроме своих детей и жён, ибо только успокаиваем себя тем, что остались самодостаточны лишившись прошлого.
- Вы правы. Но мы свободны. По крайней мере сохранили таковыми наши души. Хотя бы только потому, что не отказались от них.
- Что вы имеете в виду?
- Души человеческие изранены, но из-за их полного порабощения люди не способны уже ничего видеть, самостоятельно мыслить и правители легко манипулируют ими.
- Но неужели Сталин так умён, что сможет воспользоваться этим и направить человеческое стадо на подлое дело?
- Дело не в Сталине. Думаю, для этого-то и сотворено большевиками подобное общество. Неужели вы думаете, мировой интернационал – Богоугодное дело, если он для того и создан чтоб, якобы освободив от рабства капиталистов поработить весь мир, отняв у людей души?
- Не согласен с вами. У человека нельзя отнять то, что принадлежит Богу,
- Пожалуй. Впрочем, если он сам не отдаст не принадлежащее ему, ибо слаб.
- Но для этого должен быть счастлив и поступать от всей души. Тьфу! Тавтология какая-то!
- Да. Именно. Война-мир. Любовь-ненависть. Счастье-несчастье. Одним словом, полная подмена понятий. Впрочем, свойственная масонам.
- Вы думаете?
- У меня не остаётся выбора.
- В таком случае не так уж и страшно то, что мы больше не способны приносить пользу России.
- Ей уже не помочь. Впрочем, … всё в руках Господних.
Остановились у гранитного лося.
- Ровно середина между собором и библиотекой.
- Милый мой Феденька, какое направление вы выбираете? Что вам ближе? – указал тростью на кафедральный собор, а затем на библиотеку Яков Карлович.
Так ласково тесть никогда не называл его. Это смутило, но почему-то не вызвало удивления. Именно сейчас Фёдор Алексеевич, как никогда ощущал некую духовную близость между Яковом Карловичем и собой. Ещё вчера казалось, жена слишком холодна и сдержанна по отношению к нему. Сейчас же ощутил еле заметную связь между ней и отцом. Вся так тщательно скрываемая ею забота о нём, проявляемая не полностью подобно верхушке айсберга в невыразительных поступках, словах, взглядах, теперь открылась для него по-иному. Ощутил теплоту в кажущемся доселе холодным её поведении.
Господи, да ведь он ничего и не знает о человеке с которым прожил лучшие годы своей жизни. Впрочем, как и о всей стране. Неврастения, навалившаяся на него так незаметно, в 18-ом, разрастаясь с годами, оказалась всего лишь тоской по потерянному, в которой осталась та частичка его Лизхен, что была съедена его новым болезненным мироощущением.
Захотелось обнять жену. Поцеловать её в холодные, но теперь показавшиеся как прежде желанными губы. Как давно не целовал? А ведь страстно отвечала прежде.
Больше двадцати лет.
Оступился и невольно сделал шаг в сторону библиотеки. Но, тут же устоял, поймав равновесие на склоне.
- Ну и правильно. Ступайте же с Богом, - слегка прикоснувшись его плеча рукой придал уверенности Яков Карлович.
- А как же вы?
- Пожалуй сегодня найдутся силы вернуться домой самостоятельно. Да и к тому же захотелось зайти в церковь. Давно там не был.
Вы знаете, люди, что ближе к церкви, как правило не верят в Бога. Господь ближе грешникам.
- Вы про Россию?
- Возможно.
- Когда не ведаешь как в пелене и спрос не велик.
- Не ведаешь!? Богородица давно покрыла Россию своим покровом словно пеленой.
- Не Богохульство ли это?
- Нисколько. Я хотел сказать, не способна помочь тем, кто отказался от Бога.