Мы стояли как завороженные. Заяц же сидел в пяти метрах от нас, шевеля ушами. Через пару минут он в два прыжка оказался под веткой ёлочки и затих. Я посмотрел на Зосимыча.
Старик с интересом рассматривал косого, который, кажется, уснул после долгой беготни. Стрелять старик не собирался.
Прежде, чем мы услышали собак, заяц навострил уши. Гончие приближались ходко. Опять лидировал Заливай. Его голос лился по лесу, указывая путь, по которому шёл заяц, и путь этот был в сторону от нас и зайца. Значит, сейчас будет скол. Как в воду смотрел. Полная ненависти к ушастым песня гона оборвалась, сменившись плаксивым поскуливанием, зато ясно стал слышен голос второго выжлеца, ещё подходившего к месту скола. Вот и его песня оборвалась, но уже через секунду, пропустив лишь один гав, Наливай уверенно пошёл дальше, повернув в нашу строну. Тут же зазвучал голос Заливая. Заяц напрягся, Зосимыч поднял ружьё.
Когда до собак оставалось метров пятьдесят, заяц не выдержал, грянул выстрел.
- Что-то ещё могу, - довольный собой пробурчал Зосимыч, ставя ружьё. – Что-то ещё могу…
Потом подошли собаки, обнюхали зайца. Наливай его даже лизнул, и улеглись рядом, высунув языки.
- Устали, голубчики, устали, - Зосимыч бы на седьмом небе от счастья. – Сейчас поотлежитесь, и пойдём домой. Марья уже вам покушать наварила. Слав, сколько времени?
- Час.
- Только час? Надо же, а мне показалось, что дело к вечеру.
- Без пяти час.
- А то оставайся, - Зосимыч посмотрел на меня, - придёшь потом, когда наохотишься.
- Нет, - сказал я, - мы с тобой столько лет вместе охотимся, что без тебя мне с ружьём в лесу делать нечего.
- Найдёшь себе молодого напарника, будешь учить уму разуму.
- Не хочу.
- Как это не хочу? А кто охотничью науку другому поколению передавать будет? Так нельзя – воспитали тебя, воспитай другого. А то что с миром станется? Обещаешь?
- Обещаю, Иван Зосимыч.
- То-то. А меня, Слава, прости. Кончился я как охотник. Буду теперь бурчать днями на Марью, а она на меня. И так каждый день, если ты не приедешь, - старик подмигнул, вроде как я буду виноват, что он с женой ругаться будут. Не будут. Не те характеры. А приезжать я, конечно, к Зосимычу больше не буду. Не потому, что не будет больше охоты, а потому, что мы с ним стали смычком. А смычка из одной собаки не бывает. И из человека тоже. Буду звонить, поздравлять с праздниками, днями рождения, рассказывать про Машку, выспрашивать про здоровье, если сами не похвастаются. А может быть, найду молодого охотника и буду учить его уму разуму.
- Бери, Слава, зайца и пошли, Марье похвастаюсь.
Пока я укладывал косого под неодобрительные взгляды собак, Зосимыч разобрал и сложил ружьё в чехол. Я понял, что он его больше никогда не достанет. А все сегодняшнее «представление» только от того, что старик не знал, как сказать мне, что этот выход в лес для него последний. Для себя он всё давно решил.