Принцип языковой неопределенности

Павел Гурачов
Принцип неопределенности сложно переоценить для будущего физики, потому что любая определенность (ну если хотите, теория всего) для физики смертельна. Смертельна вообще для науки и философии. Если мы заботимся о потомстве и будущем, то принцип неопределенности — то, что надо на 100%!
Нам очень важно чего-то не знать. Есть базовый столп в этой истории — пропасть между материей и идеей. В эссенциальном солипсическо-экзистенциальном разрезе она заключается в загадке: если не этот, а другой сперматозоид слился бы с яйцеклеткой, то родился бы я или другой человек? Ибо предельный идеализм есть солипсизм (экзистенция более поэтична, то есть не однозначно структурирована), а предельный материализм есть боль (все может быть иллюзорно, кроме голода, жажды, боли, нехватки кислорода и т.п. - диктат плоти).
Ранее мы подошли к тому моменту, что коллективная психея, массовое сознание это виртуальный аналог организму или социальному организму (социум-муравейник). То есть мы имеем в виду исключительно механизм, по которому он функционирует. А именно, он необходимо и должно отвечает таким жизненным процессам, как: обмен веществ (читай: информации), раздражимость, онтогенез, гомеостаз, размножение,  наследственность и изменчивость. Отсюда гипотетически можно предположить, что определенная перспектива развития этого виртуального организма будет тесно связана с «принципом неопределенности». То есть всякая конечность, объясненность и ясность будет означать гибель процесса. Гибель развития и эволюции (мы отлично знаем высоко дифференцированные и тупиковые в эволюции формы). Иным словами — нам нужен горизонт событий. Куда и зачем.
Инструментом социальной системы является язык (точнее одним из инструментов, поскольку деньги тоже инструмент, но это ведет к языку эмодзи, то есть редукции по типу «кишка-гонада»). Следовательно, «принцип неопределенности» вполне можно проецировать на язык. Как принципиально дисгармонические сочинения Шонберга, Берна и Веберна были в свое время модернистским «итогом» в пост импрессионистическом восприятии звуковой формы, так и фразы типа «отрицательный рост» могут стать новым модулем во внутреннем состоянии некоего «ожидания», мол, «а что это значит?». То есть надуманное или нет (да откуда ж мы можем знать?) нарушение этой самой определенности, ведущее за собой уверенность, законченность, то есть конечность, лишает нас творческой (читай имманентной божественному началу) перспективы. Человек услышавший: «отрицательный рост» или «принуждение к миру» или «никогда такого не было и вот опять..» должен как бы остановиться и хотя бы задуматься: собственно, а что происходит? Это факт обнуления, так популярного в последние годы (а чем обнуление, не массовый солипсизм? Кто мы, что мы?). Иными словами принцип неопределенности в языке может стать толчковым импульсом для переосмысления самого бытия, которое в языке и заключено. Ведь мы помним слова Б.Пастернака: «и поражение от победы ты сам не должен отличать..», которые вполне означают и  то, что поражение в этой системе координат может быть победой в совершенно другой. Отсюда, корабль не утонул, а «всплыл на дно». Потеряв тут, ты обретаешь там. Вот в чем логос. И если это не принцип неопределенности, то что?
«Хотели как лучше, а получилось как всегда» в данной перспективе можно воспринять как первичные интуитивные псевдоподии национальной духовности, выраженные через спонтанные бессознательные инсайты чиновника в массы, запускающие процесс, а точнее массовый вопрос: а что лучше? А что такое всегда? И что такое получилось? Это взгляд в бездну.. Люди смеются, обсуждают, жизнь движется дальше. А это не просто фраза с неизбежным логическим переводом, что все плохо. Там есть еще и нуль неопределенности, момент разбиения в потенциальный хаос.
Ну если все хорошо, совсем хорошо — разве интересно?
Когда-то, распутывая сетку рыболовную на Белом море, мне пришел инсайт: «кольцо внутри себя». Произнеся это вслух, я увидел улыбки, смех и радость на лицах окружающих. По истине язык заключает в себе бездны сокровищ и смыслов. Нарушение, смещение, слом, уход — это вполне актуальные способы взаимодействия с бытием. Откуда и поэзия (правильно говорил Бродсккий — язык через поэзию управляет бытием). Все в итоге сводится к тому, с каким посылом ты к этому подходишь — благим или нет. И это последнее, что не имеет временного измерения. Знание о благом и злом в душе врожденно, остальное — заблуждение. Поэтому, говоря: отрицательное наступление (читай бегство) есть самозащита языкового логоса, как виртуальной, но все же живой системы.

Ps Нельзя забывать о внутреннем паразитизме, предательстве и деградации системы, почти полном ее гниении через упрощение, редукцию, дегенерацию: «типа-как бы-тупо» и десакрализации мата (привет шнуру еще раз, ведь молодежь уже даже не стесняется..).