- Люди добрые! Ой, как тошнёхонько мне! Да что же это деется на белом свете! Да за какие грехи мне наказание такое! Змей ты и есть змей, змеюка подколодная! И когда ты, ирод, нажрешься уже. Дайте мне хоть пожить спокойно, на старости лет. Силов и мочи уж никаких не осталось, все жилы вытянули напрочь, изверги!
- Ну, что ты стоишь как истукан, рот разинул! Мужик ты, или кто! Не мог приколоть, как следует охламона этого, так иди, спасай теперича, и его, и рубаху свою.
Громкие вопли, вперемежку с причитаниями, что издавала сидевшая на крыльце женщина, разносились по всей деревне. Странно, что соседи не бежали, сломя головы свои, на помощь бедной женщине, слыша всё это. Вся деревня наперед знала, тётка Настасья, в который раз на день, строжится над своим мужем, дядькой Артемом, по поводу …
Поводов, для “снятия стружки” с мужика, тетке Настасье искать долго не приходится. Они, поводы эти, каждый божий день у ней нарисовывались. Вот и привыкла деревня к ним, хотя изредка всё же интересуются, что же там происходит на этот раз.
На этот раз картина в ограде была, прямо скажем вам, - кино и немцы. Тетка Настасья, женщина средних лет, весьма нехилой комплекции, сидя на крыльце, в хвост и в гриву “понужала” своего муженька. А тот, бедолага, мечется по ограде, не зная, за что хвататься ему в первую голову. Только один член этого концерта, маленький телок, невозмутимо стоял у веревки с развешанным бельем, и в толк взять никак не может, из-за чего сыр-бор на этот раз разгорелся и что это хозяйка так разоряется. Не переставая, при этом, вдумчиво и методично пережевывать, понравившийся рукав хозяйской рубахи, та, что была голубенькой, в белый горошек, поочередно кося своими большими глазищами, с хозяйки на хозяина, и обратно.
- Ну, куда ты его гонишь, бестолковая голова твоя! Ты наперво рукав то вытащи изо рта его. Опосля безрукавку из нее сошью. Господи, да не тяни рубаху то, руку ему в рот засунь.
Не дали Сынку, так назвала его хозяйка, доесть рукав. Подобрав с земли прикол, штырь металлический, что в землю втыкают, а к нему веревку, что к шее телячьей привязывают, хозяин повел его на лужайку, с которой тот и удрал недавно. Знать не хватило сил у дядьки Артема прикол этот поглубже в землю вогнать, придется теперь, значится, в безрукавке форсить. Случай тяжелый, но не смертельный. Бывало и похуже.
Воткнув ногой прикол в землю, Артем Григорьевич сел на пенек рядышком, достал папиросу. Покамест тишина, покурить бы успеть, пока неугомонная Настасья, вроде как затихла. Шельмец Сынок, тихонько сзади подкрался, легонечко боднул, малец безрогий, хозяина в спину, шумно в ухо вздохнул. Мол, не сердись хозяин, с кем не бывает по молодости.
- Что, дурашка, мало тебе рубахи моей, до уха уже добрался. Иди травку щипай свою, вишь, какая молодая, да зеленая. Да не в обиде я на тебя, не переживай.
Теленок будто только и ждал слов этих. Еще раз вздохнув, махнул хвостиком своим, отошел в сторону.
- Надо же. Скотина, а вроде как понимает, что нагрезил. Переживает будто.
Затянувшись дымом папиросным Артем, в который уж раз, погрузился в невеселые воспоминания. Совсем другой Настасья была, когда женился на ней Артем когда-то. Веселой, работящей была, первой плясуньей и певуньей в деревне. Жили не хуже других, правда достатка особого не было, но и денег на хлеб у соседей не занимали. Двух сыновей родили. Себе на радость, недругам на зависть. Да и не было врагов у них в деревне.
Ушел старший Ванюшка в армию советскую служить. Сначала часто писал, потом всё реже и вот уже совсем короткие весточки стали приходить. Потом и совсем перестали. А в один из ненастных, осенних дней, остановился у ворот их дома газик с района. Военный вышел из него. Ёкнуло и заныло сердце у Настасьи, материнское сердце враз беду почуяло.
В доме капитан из райвоенкомата достал бумагу и прочитал, что их первенец Ванюшка пал смертью храбрых, выполняя интернациональный долг. А что за долг такой и где выполнял – ни словечка. И где могилка его – тоже молчок. Зато напоследок капитан вручил, обезумевшей от горя матери, Ванюшкины награды, два ордена Красной звезды.
Подкосило под корень известие о гибели сына, в каком-то далеком и неведомом Афганистане, родителей Ивана. Настасья слегла, а после выздоровления это была уже совсем другая женщина. Замкнутая, молчаливая и ко всему безучастная.
Подрос второй сынишка, Андрюшка. Школу закончил, навострился в училище военное поступать. И как ни умоляла его мать не делать этого, пожалеть ее, христа ради, парень был непреклонен. За брата хотел отомстить. Поступил в танковое училище, хорошо учился, а когда приезжал в свои короткие отпуска, мать с отцом нарадоваться не могли, глядя на сынка своего. В последний раз даже девушку свою привез показать. Очень уж она тогда родителям поглянулась. Ладненькая такая вся, веселая, общительная и с конопушками на носу, в придачу.
В последнюю весну перед окончанием, Андрюшка с приятелями, такими же курсантами, почти лейтенантами, гуляли в увольнении по городскому парку. Девчонок на этот раз не было, чисто мужская компания. Скоро придется расстаться ребятам, разлетятся орлы по всему Советскому Союзу.
Вдруг в кустах услышали женский крик о помощи. Не раздумывая, парни бросились на помощь. И вовремя. Три длинноволосых недоросля пытались изнасиловать девушку, и у них это почти получилось, бедняга уже успела лишиться половины одежды своей.
В пылу драки курсанты не сразу заметили, что Андрюшки нет среди них. А он сидел на скамейке, что рядышком стояла, неестественно голову откинув назад. Последние его слова были:
- Что-то холодно мне, братцы.
А под него уже большая лужа крови натекла. Первым, бросившись на подонков, Андрюха первый и получил удар ножом. Крайне неудачным был для него удар. В область паха, где проходит главная кровеносная система. Нож перерезал ее и кровь, как воздух из пробитой камеры, в считанные минуты, или даже секунды, покинула молодое тело.
Этот второй удар, вторая потеря любимого сыночка, стали для тетки Настасьи роковыми, тронулась малость умом женщина. Ничего в ней не осталось от той веселой хохотушки, на ком когда-то женился молодой Артем. Частенько криком изойдется вся, срывая горе своё материнское на муже, да на живности всякой, что под руку ей попадутся. Но не держит зла на нее Артем, любит ее по-прежнему, и жалеет, как только может.
По инициативе местных властей и учительского коллектива школы, где учились братья, заказали в районе памятную доску. Красивая получилась доска, где Ванюшка с Андрюшкой весело и беззаботно улыбались всем прохожим. И каждый мог прочесть внизу, за что парням такая честь выпала.
Но вот ведь какая закавыка получилась. Которую, не мог никто предвидеть тогда. Проходя каждый раз мимо школы, Настасья, видя с дороги улыбающиеся, дорогие ей лица, непременно заходила в ограду, чтобы пообщаться с сыночками своими и вдоволь нареветься. И каждый раз общение это перерастало в такие громкие причитания с рыданиями, что были слышны во всех классах школы. Пришлось, в конце концов, перенести эту доску вовнутрь, в актовый зал, чтобы детей, да и учителей тоже, не пугать и не травмировать их психику.
Вот такая грустная история была подсмотрена и подслушана в одном из маленьких сел, спрятанном в меж гор алтайских. Давненько уже. Когда страна наша называлась в те годы еще Союзом Советских Социалистических Республик.
А всех нарождающихся телят мужского пола в хозяйстве своём Настасья всегда нарекает Сынками. Догадываемся, почему.
*** фото взято из интернета, в свободном доступе