Клавдия Олеговна ожидала во дворе. Сегодня она не возилась на газонной грядке, а просто сидела на лавочке. Завидев Кислицина вскочила, губы затряслись, забормотала что-то, совершенно бессвязное. Антона поразило, насколько она изменилась всего за сутки – седые волосы даже не расчёсаны, куртка застёгнута не на ту пуговицу, берет съехал на затылок.
- Давайте поднимемся, Клавдия Олеговна, не возражаете?
- Нет…да…нет… Давайте, - женщина пропустила молодого человека вперёд. Квартиры тёти Ани и Клавдии Олеговны нараспашку.
- Что же здесь произошло? – Антон метнулся в дом родственницы.
Квартиру не узнать: от размеренного, давно заведённого порядка жилища пожилой женщины, ни следа. В коридоре чуть было не споткнулся о груды одежды, сброшенной с вешалки. В комнате перевёрнута мебель, в шкафах оторваны дверцы. Книги, главное богатство тётушки, сброшены на пол, многие тома растерзаны. Не лучшая картина и на кухне. Стол перевёрнут, крупы рассыпаны по полу. На входной двери крупно мелом буква «В».
- Что за…вандалы? Кто здесь хозяйничал? – голос Антона сорвался на крик.
- Не знаю, Антон. Только кажется мне, что это …сама Аня.
- Тётя Аня? Она была здесь?
- Не знаю, мне кажется, да. Только это не совсем Аня.
- Ничего не понимаю.
- Антон, пойдёмте ко мне, не могу здесь оставаться. Я уже вызвала полицию, обещали приехать.
В своей квартире женщина почувствовала себя заметно лучше: поставила чайник, достала из шкафчика какую-то банку с травами. Дождалась, когда отвар настоится, протянула чашку гостю:
- Пейте, пейте, вам надо сейчас, как и мне.
- Что же всё-таки произошло?
- Я сегодня одна ночевала, мои в гостях остались. Легла рано, посмотрела сериал, выпила лекарство. Всё как обычно. Проснулась в полночь. Сама не знаю почему. Тревожно стало, сердце билось. Решила, что весна, давление скачет.
Клавдия Олеговна долго лежала, вслушиваясь в ночные звуки. Машины, лай собаки вдалеке, из круглосуточного магазина на соседней улице музыка. Вроде всё как всегда, но женщина чувствовала приближение ужаса. Стало душно, одеяло потяжелело, сковало тело. Звуки стихли. Женщина хотела встать, открыть окно, впустить прохладный воздух, сердце билось всё быстрее, подступая к горлу, но каждое движение давалось с трудом. Нащупала выключатель, лампочка ярко сверкнула и взорвалась, осыпая осколками.
«Ничего, это случается, скачок напряжения», - успокаивала себя, отыскивая тапочки. К счастью, в коридоре свет зажегся без приключений. Измерила давление, повышенное, но не фатально. Прошла на кухню, достала из шкафчика лекарство, налила воды и так и застыла. В квартире соседки явно кто-то был. Общая вытяжка усиливала слышимость. Подруги этим часто пользовались, стучали в стену, а потом кричали что-то друг другу.
- Аня, - тихо позвала Клавдия Олеговна.
Сначала всё стихло, а потом…
- Ты не представляешь, Антон, я никогда не слышала такого смеха. Так, наверное, смеются в психиатрической лечебнице. Но мне показалось, что смеялась Аня. Представь, ночь, я одна в квартире и этот смех. Сам понимаешь, пойти проверить я не рискнула. Решила подслушать. У меня фонендоскоп от старого прибора для измерения давления остался. Я и приложила его к перегородке между нашими квартирами.
От стены потянуло ледяным холодом. Он расползался по квартире, пробираясь под одежду. Клавдия Олеговна сразу замёрзла. Сходила в коридор, сняла с вешалки куртку и платок. Но не согрелась.
- И тут я посмотрела на стакан. Вода, которую я налила несколько минут назад, замёрзла! Тишину опять взорвал смех. А следом за ним раздался такой грохот, что не выдержала, спряталась в спальне, самой дальней от квартиры Ани комнате.
Женщина не сомкнула глаз до утра. В соседской квартире всё смолкло, но пойти проверить было выше сил. Одно она знала точно, входную дверь не открывали. С рассветом вернулась решительность. Клавдия Олеговна выбралась на площадку, повернула ключ в замке.
- Антон, дверь не открывали. Во всяком случае, я не слышала, хотя у Ани дверь старая, поскрипывает и грохочет. То, что я увидела, ты и сам видел. Что мне полицейским-то говорить? Что был призрак Ани?
- А вы сами в это верите?
- А во что мне верить остаётся? В то, что я сошла с ума, пробралась ночью в дом пропавшей подруги, устроила это безобразие и забыла?
- Может просто воры?
- Воры, которые ничего не украли? А кто смеялся? Как объяснить лёд в стакане?
- Скажите, что слышали грохот ночью. Но подумали, что показалось. А утром решили проверить и увидели что увидели.
- Пожалуй ты прав. Но что же с Анютой? Хоть бы знать – жива, мертва.
Разговор прервал стук в дверь.
«Почему полицейские стучат, ведь есть же звонок?»
- А, городской, опять здесь? – Михаил Иванович узнал Антона.
- Приехал вот, решил проверить, как идёт розыск.
- А не ты ли, племянничек, квартирку тёткину обнёс? Смотри, как странно совпало. Приехал и квартирка пострадала.
- Мне это зачем?
- Откуда же я знаю, может драгоценности тётушкины искал. Не нашёл и разозлился.
- Вы сами верите в то, что говорите? Какие драгоценности, вы мне тётку разыщите.
- Разыщем, разыщем, не переживай.
Пока полицейские работали, Антон и Клавдия Олеговна молча сидели на старых стульях в углу.
- Определили, что пропало?
- Да так сразу и не скажешь. Вроде ничего, просто разбросано.
- А ничего, так и дела никакого нет. Может полтергейст бушевал, - хохотнул Михаил Иванович. Знал бы, как он близок к истине.
- Это что же, и дела заводить не будете? – Не выдержала Клавдия Олеговна.
- Пока не будем. Повезло тебе, городской, - обращаясь к Кислицину, - вот уж как трупец старушки обнаружим, тогда и дельце заведём. Догадайся, кто у нас первым подозреваемым будет?
Антон слушал этого медведя, и липкий страх опутывал тело. Как же он ненавидел себя в этот миг, как презирал это своё молчание!
- Миша, Мишенька, - в Клавдии Олеговне проснулась учительница, - как же не стыдно тебе, сынок? Ведь в школе хорошим мальчиком был.
То ли упоминание при коллегах и заезжем «городским», что был когда-то мальчиком, то ли остатки детской совести проявили живучесть, но Михаил Иванович смутился, отвернулся, что-то быстро зашептал молодому полицейскому.
- Пойдём мы, будет что новое – сообщим.
- А ведь и правда, откуда что берётся, ведь неплохой мальчишка был. Учёба, конечно, ему не давалась, да он и не старался особо, но ведь открытый, ясный.
«Ясный, слово-то какое точное подобрала. Чему удивляться, он и сейчас ясен, понятен, без особых рефлексий, с неуклюжестью тайфуна, - мысль эта Антону не понравилась, и он тут же вступил в спор с собой, - а ты-то, трусость свою прячешь. Струсил, имей совесть признаться».
Неизвестно, куда бы завела его эта дискуссия, если бы не Клавдия Олеговна.
- Антоша, ты уж прости, что так к тебе обращаюсь.
- Ничего, обращайтесь.
- И ты меня лучше тётей Клавой зови., как-то так ближе. Вот подумала, я могу прибраться-то или надо этот ужас оставить? Только одна там не останусь, попрошу внучка. А может ты бы на пару часов задержался? Так спокойнее.
- Разумеется, останусь.
Из Антона получился плохой помощник. Он постоянно отвлекался на томики книг, разбирая многочисленные пометки, оставленные рукой тётушки.
На обложке тома Льва Толстого цитата, сделанная, похоже, совсем недавно: «Истина, выраженная словами, есть могущественная сила в жизни людей».
- Антон, Антоша, опять…
Клавдия Олеговна подняла на молодого человека посиневшее лицо. Трясущимися руками она протягивала тетрадь, вымазанную чем-то белым, похоже, мукой.
- Ещё один дневник?
Кислицин открыл последнюю страницу, всё тот же убористый почерк, те же учительские ровные строчки. Дата последней записи совпадала с датой исчезновения.