Эпиграф:
"...О чём эти замечательные строки, незнакомые слова Нахтигаль, Пилад, кто вербует, зачем?" (Анна Голубева)
Предисловие
В литературоведении принято считать, что под символическим образом Бога Нахтигаля в своём стихотворении «К немецкой речи» Мандельштам подразумевает немецкую поэзию. В настоящей статье излагается иная точка зрения на символику этого образа.
1. Божественный Соловей это поэтический образ Бога Слова.
Бог Нахтигаль* в стихотворении Осипа Мандельштама «К немецкой речи» (1932) это поэтический образ-символ Бога Слова, каким его воспел в своём стихотворении «В начале был соловей» (1844) Генрих Гейне**:
«В начале был лишь соловей, <В начале был соловей
Он пел свое: цюкют! цюкют! И пел слово: цюкют! цюкют!
С тех пор побеги трав нежней, И как он пел, произрастали повсюду
Фиалки, яблони цветут. зелёная трава, фиалки, яблоневый цвет.> (Подстрочник)
Он клюнул в грудь себя, и вот
Течет из красной раны кровь,
Куст роз из крови той растет,
Ему поет он про любовь.
Всех нас, лесных пернатых, здесь
Сроднил своею кровью он;
Но смолкнет розе песнь – и весь
Наш лес на гибель обречен».
(перевод А. Блока)
("Цюкют! цюкют!" у Гейне - это звукоподражательные междометия, имитирующие пение соловья.)
Образ этого Соловья становится в стихотворении Мандельштама его вдохновителем, поскольку он не только поэтический, но и религиозный, совмещающий в себе певца и Бога. Это Мандельштам подчёркивает, давая этому образу ключевую характеристику в слове предшествующем его имени (сравните: Бог Слово - Бог Соловей).
2. Священная дружба Соловья, искупителя и миротворца
К нему Мандельштам возносит вначале свою хвалу, а затем и молитву***:
Когда я спал без облика и склада,
Я дружбой был, как выстрелом, разбужен.
Бог Нахтигаль, дай мне судьбу Пилада
Иль вырви мне язык — он мне не нужен.
То есть ещё до своего рождения я уже был покорён ("разбужен") красотой и величием дружбы, которую ты воспел. (Выстрел намекает на этимологию слова Нахтигаль – ночной щёлк.)
Поэтому прошу тебя даровать мне судьбу (твоего) верного друга, каким был античный Пилад****, ибо ты «Всех нас, лесных пернатых, здесь // Сроднил своею кровью...» (Подстрочник: «Всех нас птиц в этом лесу // примирила кровь из той раны»).
Певчие лесные птицы, которых примирил своей кровью Соловей, у Гейне прообразуют в узком смысле поэтов, а в широком - разные народы.
Поэтому святая дружба c божественным Соловьём делает нового Пилада другом всех поэтов и народов.
Исходя из этого Мандельштам показывает, что любая вражда для него чужда и невыносима. И ему легче лишиться навсегда своего поэтического дара («Иль вырви мне язык»), чем последовать братоненавистнической злобе в своей жизни и творчестве, изменив тем самым святой дружбе (с божественным миротворцем).
Поэтому в следующем четверостишии он показывает верность своему слову:
Бог Нахтигаль, меня еще вербуют
Для новых чум, для семилетних боен.
То есть меня хотят заставить служить чуме взаимной ненависти и бойням грядущих войн. Всё во мне возмущено и бунтует против этого:
Звук сузился, слова шипят, бунтуют,
Но ты живешь, и я с тобой спокоен.
Спокоен как Пилад рядом со своим другом Орестом. Или что было бы ещё точнее: Лишь то, что Ты живёшь во мне, успокаивает меня, согласно словам Христа: "Во Мне будете иметь мир".
Почему для выражения своей творческой позиции Мандельштам выбирает поэтический образ Гейне? Потому что он хочет донести свою мысль до поэтов всех народов, ведь большинству из них была знакома поэзия Гейне. У немецкого поэта эту священную историю рассказывает своему птенчику старый воробей:
Так старый воробей твердит
В гнезде сынишке своему;
Так и Мандельштам своим стихотворением подаёт пример молодым поэтам всего мира.
По этой же причине в качестве идеала друга он выбирает античного Пилада. Два эти образа немецкой и античной культуры являются всемирным культурным достоянием, также как Лорелея и Лета в стихе "Россия, Лета, Лорелея".
3. Божественный покровитель всех христианских поэтов?
Итак, в образе Бога Нахтигаля Мандельштам объединил в гармоничное целое свой христианский и поэтический идеал (Бога Слово и Бога Соловья), идеал жертвенности и святой дружбы в жизни и в поэзии, тем самым выразив своё кредо.
Это образ-символ выходит далеко за пределы одной только немецкой или русской поэзии, обретая всемирную значимость божественного покровителя всех христианских поэтов.
(Прежде эту роль у многих христианских поэтов, как ни странно, играли языческий Аполлон и музы, которым гнев был далеко не чужд: «Гнев, богия (муза), воспой Ахиллеса Пелеева сына...», "Иллиада")
4. Миротворческая весть Мандельштама
Поэтому Мандельштам вслед за Нахтигалем-миротворецем становится провозвестником новой вести:
Весть летит светопыльной обновою:
— Я не Лейпциг, я не Ватерлоо,
Я не битва народов — я новое —
От меня будет свету светло…
Эта мирная весть предлагает всем задаться вопросом:
Для того ль должен череп развиться
Во весь лоб — от виска до виска,
Чтоб в его дорогие глазницы
Не могли не вливаться войска?
("Стихи о неизвестном солдате", 1937)
Этот риторический вопрос - завещание поэта всем последующим поколениям.
--------
* "Nachtigal" в переводе с немецкого значит соловей.
** Омри Ронен первым заметил аллюзию мандельштамовского Бога Нахтигаля на гейневского соловья, "искупителя лесных птиц" в стихотоворении «Im Anfang war die Nachtigall". Сходство слов "соловей и "слово" в русском языке усиливает гейневскую аллюзию на первый стих Евангелия от Иоанна "В начале было Слово..."
*** Первоначальный вариант молитвы был:
Бог Нахтигаль, дай мне твои рулады
Иль вырви мне язык [за святотатство] я так желаю.
Просить у Бога Его божественных песнопений было бы святотатством, поэтому поэт впоследствии отказался от этого варианта.
**** Орест и Пилад символ друзей и единомышленников. Став единомышленником соловья, искупителя "птиц" (поэтов и людей) Мандельштам хочет быть другом всех людей. То, что в античных поэмах Пилад не многословен тоже важно, однако это не играет в стихотворении первостепенной роли. Он готов замолчать только если от него потребуют служение вражде и ненависти.