В непарадной, парадной одного старого обветшалого Петербургского Дома по улице Рубинштейна, было пусто и сумрачно. Дом как будто погрузился в некую грусть, в воспоминание молодости, когда он только что построенный и блистающий своим ярким модным убранством, с гордостью взирал на проплывающих мимо него по нешироким тротуарам, прекрасных дам, в сопровождении не менее щеголевато одетых кавалеров, блистающих золотом мундиров офицеров.
С цоканьем проносились парадные экипажи. Развозя своих владельцев на обед в изысканные рестораны, чтобы далее отправиться в Мариинку, а может куда-то еще…
Дом вздохнул, крякнул давно не крашенными перилами, проскрипел не ремонтированным старым окном, и казалось, задремал.
У окна стояли двое. Они курили, о чем-то тихо переговариваясь, наблюдали за жизнью маленького двора колодца, с близко глядящими на них пыльными древними окнами.
На подоконнике соседнего дома, сидела пара голубей. Никого, не замечая вокруг они миловались и о чем-то увлеченно курлыкали, не обращая внимание на наблюдавших за ними двух людей.
– Смотри, как они похожи на нас с тобой, – сказала женщина у окна, прижимаясь к своему спутнику.
На подоконник опустился еще один голубь, рыжий и отчаянно наглый. Он деловито направился к серенькой голубке, за что и был немедленно изгнан, «хозяином» подоконника. Свирепо расправив крылья, с каким-то совершенно не голубиным боевым кличем, тот ринулся на защиту своей возлюбленной. А она, как ни в чем не бывало, видимо давно привыкшая к батально-дуэльным сценам «во имя любви к прекрасной даме», продолжала клевать хлебные крошки, заботливо оставленные на подоконнике кем-то из его обитателей.
Словно разбуженный потасовкой, Дом вздохнул, скрипнув пошатнувшейся каменной плиткой и окончательно проснувшись, стал вспоминать недавний сон.
Старому Дому снилось детство. Как же давно это было?.. И не вспомнить в каком году. Кажется, и улица тогда называлась иначе, Троицкая, кажись. Да нет, это уже позднее, а сначала, улица появилась, когда был проложен мощённый деревом проезд от Невской перспективы до Загородной дороги.
А проезд этот появился на месте тропы-просеки, проходившей от Троице-Сергиевского подворья к Большой Загородной дороге.
Поначалу его называли Головкинским переулком, возможно по имени канцлера Г. И. Головкина, чья дача находилась поблизости, но возможно и то, что Головин переулок назван по имени домовладельца графа Ф. А. Головина, кто же теперь точно вспомнит.
И только в прошлом веке, когда в соседнем доме поселился композитор Антон Григорьевич Рубинштейн, улица получила свое теперешнее название.
«Бежит же время», – подумал старый Дом и вновь загрустил.
За окном забарабанил дождь. Собственно, ничего необычного в этом не было, подумаешь, дождь в Питере, нашли чем удивить. Но Дому слышалась музыка, стуча каплями по крышам домов композиторской улицы, дождь то переходил на марш, барабаня ритмично и четко, то вдруг стихал, и легким вальсом моросил по древним крышам, постукивал в окна, и легким танцем проносился по жестяным подоконникам.
Женщина у окна, повела плечами, зябко ежась от долетающих до нее капель и еще плотней прижалась к мужчине. А он нежно обнял ее своей большой теплой рукой.
– А интересно, кто здесь раньше жил? – спросила она в никуда… словно обращаясь к самому Дому.
Заскрежетав тросом скрипучего лифта, чуть менее старого, чем сам Дом, он так хотел рассказать женщине… – «Да разве она услышит?»
И вновь провалился в воспоминания о той другой, сказочно-волшебной танцовщице, балерине…
Под звуки рояля, красавица занималась у балетного станка. Оттачивая бесконечное количество раз всевозможные па, по много часов подряд.
Дом был тогда еще совсем молодой, щеголевато-ухоженный, красовался своими модно-архитектурными изысками и очень собой гордился. Среди других доходных домов этой улицы он считался непревзойденным красавцем. Любуясь юной балериной Дом и сам напевал под звуки рояля пританцовывая свежевыкрашенными окнами, распахнутыми теплыми летними днями.
«Бежит же время», – вновь подумал старый Дом.
Вечерело. Голубиная пара улетела куда-то на ночлег, а мужчина и женщина, тесно обнявшись вернулись в свою квартиру.
«Любовь… у всех любовь. Один я старый, дряхлый и никому давным-давно не нужный!», – проворчал Дом, – «Скоро совсем рассыплюсь… Эх…»
От стены отделилась тонкая полупрозрачная фигура. Такая смутно знакомая, – «Ой… как же давно… нет, такого просто не может быть!»
– Ну, что скрипишь, Старый? Помнишь, как нам было хорошо вдвоем? – Дом замер в восхищении, – Я-то помню, как ты подпевал, а я танцевала… как же я была молода и счастлива!
Дом затаил дыхание, боясь пошевелиться, чтобы не заскрипеть и не спугнуть прекрасное видение, внезапно вернувшееся к нему из далеких веков.
– А еще, я хочу тебе сказать… Я так тебя люблю! Много лет мне не хватало тебя, – видение всхлипнуло, и погладило рукой облезлую стену старого Дома, – Ты мне часто снился, мой дорогой.
Несколько капель упали на итальянскую, местами потресканную плитку пола. То ли дождь, все-таки брызнул, сквозь открытое окно, а может девушка уронила слезы и растворилась так же внезапно, как и появилась.
«Что же это было?» – подумал Дом, – «Ведь тогда, много лет назад, когда в городе стало происходить что-то страшное, они все уехали… они бросили меня, и даже чудесный рояль… и я остался совсем один…»
Дом поежился, вспоминая тот страшный год, когда любимая девушка, наскоро собрав какие-то вещи, вместе с другими обитателями навсегда покинула его.
А на улице бегали какие-то люди… они стреляли, и громко кричали какое-то непонятное слово: «Революция». Что оно обозначает Дом не понимал, но чувствовал, что жизнь его безвозвратно меняется. А еще он скучал по звукам рояля и прекрасной стройной балерине.
«Выходит, что она то же любила меня… и вспоминала…», – теплая волна пробежала по Дому, как будто включили отопление и медные трубы, словно вены и артерии, разнесли по всем квартирам, стенам и подвалам удивительное тепло.
Жильцы Дома в недоумении стали выходить из своих квартир.
– Вы не знаете, что происходит? – спрашивали они друг друга.
– Да, наверное, управляющая компания трубы проверяет – сделал кто-то предположение.
А старый Дом молчал и тихо улыбался, он был влюблен и счастлив, как могут быть счастливы, лишь по-настоящему любящие друг друга сердца… как те два голубя за окном… или эти двое, ну что курили сегодня у окна…