Часть 3. Что для Пушкина лоза, для Ершова - розги
Придётся немного повториться.
Прямых свидетельств ложности авторства Ершова на «Конька-Горбунка» нет (если найдут, не о чем будет и говорить). А уж тем более не найдено ни одного неопровержимого доказательства того, что «Конёк» - творение Пушкина.
Косвенные доводы группируются вокруг категорического утверждения, что Ершов «просто не может быть» автором. Что кстати, еще не делает автором Пушкина. Посему, в пользу Пушкина выдвигают «высочайшее» качество самого текста сказки, но очень поверхностно и умозрительно.
******************
Между тем, есть два воистину ключевых пункта, которые всерьёз поколебали бы все косвенные построения, если бы имели под собой документальное свидетельство или доказательство.
Есть они или нет – я не знаю. В изученных мной материалах таковые отсутствуют, хотя теперешние авторы приводят их, как аксиому.
***************************
Что же это за утверждения?
1. Ершов подрабатывал у Пушкина перепиской набело черновых литературных текстов.
2. «Конёк-Горбунок» был выполнен Ершовым в качестве студенческой курсовой работы по заданию профессора Плетнёва.
Первое утверждение, будучи истинным, стало бы заметным шагом в сторону гипотезы о сговоре Пушкина и Ершова относительно публикации «Конька-Горбунка» под именем подставного автора. Но замечу, только шагом, а отнюдь не подтверждением. Просто без этого пункта гипотеза вообще висит в воздухе, если не сказать в вакууме.
Например, из более поздней переписки Ершова и Плетнёва видно, что если даже был сговор Ершова и Пушкина, Плетнёв о нём не знал. В то же время, без участия Плетнёва, он в принципе мало возможен, даже если Ершов часто контактировал с Пушкиным непосредственно.
Убедить недоверчивого, мнительного, слабовольного Ершова пойти на сомнительную сделку не смог бы даже Пушкин, человек, в конечном счёте, для него случайный. Другое дело – Плетнёв, имеющий влияние на студента Ершова уже по своему профессорскому положению. Кроме того – человек в сделке сторонний, незаинтересованный, то есть сохраняющий на нее и ее последствия объективный, независимый взгляд.
Ведь вешать на себя произведение, которое сам Пушкин от себя печатать не решается – здесь костей не соберёшь! В случае чего, сразу угодишь в чёрные списки, не говоря уже об исключении из университета (как годом ранее – Белинский, да и не он один). А Ершов и так еле в него попал, махнув рукой на выбор факультета. Нет, он не авантюрист.
А уж без прямого, делового контакта с Пушкиным такой сговор вообще превращается в ничто.
А что нам даёт документальное обоснование утверждения № 2? Очень много!
Претензии скептиков к Ершову сразу становятся маловесомыми.
Если просмотреть их перечень…
1) Слишком молод для такой зрелой вещи, как «Конёк-Горбунок». Но ведь он писал его не сам с потолка, а по заданию опытного преподавателя, который, к тому же, и сам прежде выступал, как поэт. А как студент вообще пишет курсовую: под руководством, через консультации. То есть – Ершов имел постоянную текущую редактуру, отсеивающую всё лишнее и слабое.
2) Не написал больше ничего подобного. Для успеха первой вещи Ершова был важен выбор жанра, стиля, сюжета – всё это было сделано не им. опытный глаз педагога и критика угадал, в чём именно может быть наиболее силён студент Ершов.
Кроме того, повторить успех проторенной тропой – дело сомнительное. Примеров подобного неуспеха в литературе хватает. Да и сам Ершов был таков, что писать его надо было заставлять. Но не мог же он прожить вечным студентом.
3) Отсутствие рукописи и черновиков «Конька-Горбунка». Обычная практика студенческой работы. Какой студент хранит черновики своих курсовиков? Черновики выброшены, готовая работа подписана и сдана, и через год-другой уничтожена. Практика ВУЗов.
4) Отсутствие свидетельств сокурсников о работе над поэмой. Если это была учебная работа, просто курсовая, которую никто не собирался изначально публиковать, так о чём здесь говорить? Много студенты рассказывают друг другу о своих курсовых заданиях? Есть и другие темы для разговоров.
5) Сложный сюжет «Конька-Горбунка», обилие фольклорных материалов. Тут можно повторить – наличие квалифицированных консультаций по выбору источников и пр.
6) Нет фактов дарения изданной сказки известным людям с дарственными надписями и тп. Круг новых литературных знакомых Ершова, несомненно знал, в общих чертах, историю появления сказки. А курсовые студенческие работы не дарят. Несолидно, это не докторская диссертация. Да и ту не принято подносить в подарок, не для того писалась.
7) «Особая полочка Пушкина», гипотетическая, но возможная, на которой «Конёк-Горбунок» предположительно стоял. И Пушкин знал, откуда сказка, в том числе об активной роли Плетнёва, степень участия которого может быть и преувеличивал. То есть, мог считать «Конька-Горбунка» не достаточно самостоятельным произведением, а Ершова всего лишь перспективным, но только начинающим автором.
***********
Осталось дело за малым, подтвердить серьёзным обоснованием этот второй тезис.
************
Ну и до кучи ещё парочка засвеченных прежде вопросов.
Апологеты Пушкинской вездесущности утверждают, что местами хромающий язык «Конька-Горбунка» намеренно подпорчен «его автором» Пушкиным. Чтоб никто не догадался!
Но обращает на себя внимание такая особенность «Конька-Горбунка». Строфа, которой он написан, повторяет соответствующие в 3х сказках Пушкина» о царях. Четыре строчки, парная рифмовка, одна рифма женская, вторая – мужская. И так через всю сказку – две с половиной тысячи строк и ни одного сбоя. (Михалков написал так же «О купце, мужике и мужицком пятаке». Сказка заметно короче Пушкинских – а тем более «Конька-Горбунка» - и тем не менее есть один сбой).
Так чем объяснить, что, намеренно портя язык, Пушкин не прибег к маскировке и в ритмике. Три-четыре перебоя рифмы ему было устроить гораздо проще, чем вносить погрешности в язык. Не надо подыскивать словечки, рыться в памяти. Просто чик! И сказка захромала. Так нет же, ровна, как свежая скатерть. Вот тебе и непревзойдённый мастер мистификаций!
Другое дело Ершов, он педантично следовал образцу. А стиль, словечки – ну, не мог иначе, не нашел нужных слов. Тем более, работа-то студенческая. Преподаватель скорее простит студенту трудности слога, чем небрежное несоблюдение формы.
Ведь строфа-то, легче не придумаешь. Явно не «Евгений Онегин». Вот, пожалуйста, на вскидку, сравни, кому не лень:
Мчится резвый горбунок
На далёкий огонёк.
Вдоль околицы села,
Где дорожка пролегла.
От Ивановых затей
Много сведал он путей.
Но всегда: и в зной, и в хлад,
Был служить Ивану рад.
Братья знали, что Иван
Не забыл про балаган.
Только кони для него –
Блажь, не более сего.
Но увидя дурака,
Закручинились слегка.
Не печаль – коней отдать,
Жаль, что денег не видать.
- «Ишь, пошёл хвостом молоть!
Расплясалась кровь и плоть!
Как бы он, под скок да пляс,
Не надул с колечком нас».
«Брось, Иванушка, найдёт.
Зря не стой разиня рот.
И поверь мне, этот Кит
Нынче многих удивит».
Или еще, по теме некоего автора, выступившего против жестокости. Вот так в оригинале, у Ершова:
«Эко диво! — все кричали. —
Мы и слыхом не слыхали,
Чтобы льзя похорошеть!»
Царь велел себя раздеть,
Два раза перекрестился,
Бух в котёл — и там сварился!
Царь-девица тут встаёт,
Знак к молчанью подаёт,
************************ А вот так примерно, по мысли того автора, мог написать Пушкин:
Чтобы льзя похорошеть!»
Царь велел себя раздеть,
Подошёл к котлу сторожко,
Зачесался, ровно кошка,
И со страхов ахнул вслух,
Испустив на месте дух!
Не по нём пошло знахарство,
Без царя осталось царство.
Царь-девица тут встаёт,
Знак к молчанью подаёт,
Кстати, в 4 издании, несмотря на все вставки, тоже нигде не нарушен порядок строф. Вставщик знал, что делал. Правда, Шубин С.Е. утверждает, что вставки сделал Плетнёв, пользуясь имеющимися у него материалами, и разумеется от Пушкина (уже погибшего к тому времени). Но ведь ничего иного и не остаётся.
Еще раньше Шубин С.Е. убедительно посрамил Козаровецкого, который утверждал, что это Ершов испортил всю сказку, написанную самим Пушкиным, своими неумелыми, ненужными вставками. Опровержение на обширном материале было полным.
Впрочем, я также утверждал, что вставки эти принадлежат автору, по уровню, соответствующему автора основного текста. А значит – Ершову.
На что мне последовало возражение того же Шубина С.Е., что Ершов не только не вносил правки и вставки, но и не знал про намечающееся и потом осуществившееся издание. Пришлось заглянуть в мемуары современников.
И оказалось, что Ершов прямым текстом писал Плетнёву с просьбой обратить внимание на исправленную для 4 издания сказку «Конёк-Горбунок», представленную книгопродавцом Крашенинниковым в цензуру. Цензура так–таки всё же задержала это издание на четыре года.
Так же в письме к Ярославцеву Ершов тоже просил похлопотать перед цензорами, или, по крайней мере, напечатать сказку в прежнем виде.
Выходит, знал всё Ершов. Знал и надеялся. Вот только, кто тогда вставки делал, неужто некий Крашенинников?
На этом пока всё, что мы намеривались сказать о Ершове и Пушкине.
При жизни эти два человека никогда не ссорились! Но вот захотелось кому-то столкнуть их лбами уже после смерти. Да ещё так больно!
Поневоле вспомнишь вирши моего бывшего дружка С. Нерчина по общежитию на улице Дмитрия Ульянова:
Не таращите глаза, не трудите мозги.
Что для Пушкина лоза, для Ершова – розги.