Ким сидел на пороге ресторана, глядя на восходящее солнце.
Он чувствовал себя спокойно, впервые с тех пор, как уехал из Кумертау. Изводящий зуд страха отступил. Если бы легенда дала трещину, то его бы уже задержали. Он видел, даже надзор со стороны городских почти исчез.
Страх заставил его действовать в плену. Ужас от возможности рабства, ведь ордынцы могли его грохнуть без разговоров. Позже, когда он бросился в воду, это он не геройствовал. Туда его толкнула возможность разоблачения, близкая перспектива дознания и пыток. Позже Ким понял, что он начал подстраиваться под легенду о ветеране, которую сочинял на ходу, но в тот момент в его действиях не было расчёта. Кореец не мог это объяснить, но стоило этому страху появиться, и он делал вещи, которым потом сам удивлялся.
Болели отбитые рёбра, но впервые за несколько дней в Сибае он улыбался. У него были еда и постель на неделю. Самое важное, он получил связь с подпольем, и теперь был лишь вопрос времени, когда будет контакт. Он прокрутил в голове вчерашний день, думая, всё ли сделал правильно.
Вчера утром он, как обычно, направился на площадь. Город опустел, от бескрайних юрт и чумов на стойбище осталось лишь два десятка временных построек и у Кима без конкуренции стало больше работы. Время завтрака заканчивалось, работяги потянулись в сторону карьера. Неприкаянных обитатели ночлежек разбрелись по городу, выискивая работу. Ким увидел мужчину с каравана, который потерял жену. Тот шёл, пошатываясь, в сторону ночлежки. Ким почувствовал, что за ним кто-то следит. Он обернулся, и увидел якута, что медленно шел позади. Немолодой уже, дублённая от ветра кожа и больные от солнца, воспалённые глаза. Несколько раз за последние дни Ким видел, как тот аккуратно следит за ним. Ким понимал, что действует неправильно, но ему хотелось понять, кому же он интересен. Он подошёл, поприветствовав якута.
— Табак есть? — спросил Ким. Якут покачал головой и протянул кисет понюхать – пахло травами. Кленовые листья, чабрец, зверобой, хмель. Ким вздохнул, но всё-таки достал из кармана копейку.
— Таких, как ты, я не знаю, — сказал якут по-башкирски.
— Да. Таких, как я, больше нет, — задумчиво ответил Ким, выпуская кольца дыма.
Он думал, существует ли ещё Корея – он помнил рассказы отца о родине, тот плакал, когда вспоминал Пхеньян. Когда началась Зима, он учился в медицинском институте в Уфе и уже не смог уехать. Ким не знал маму, она умерла, когда он был маленьким, но она тоже была из Северной Кореи.
— С торговлей приехал? — спросил Ким.
— Да. Пушнина. Жир. Кость, — отметил якут, пуская кольца дыма.
Кореец видел, как из ресторана вышел Ель и уверенно двинулся к нему. Спиной Ким чувствовал, что якут проводил его взглядом. Точно шпион, вот только чей? Ким пошел навстречу кабатчику поклонившись в пояс. Ель оправдывал кличку — высокий, больше двух метров роста, и худой, как ствол дерева.
— Привет, тебя-то я ищу. Вот, что мне нужно, — сказал трактирщик, протягивая лист бумаги.
Ким кивнул. Это был нарисованная от руки электротехническая схема.
— Да. Кабель к себе новый тянешь?
— Разбираешься в этом?
— Да, конечно, — по возможности равнодушно ответил Ким.
В который раз он подумал, что отец был прав, заставляя его учиться на механика и тратя на его обучение всё, что зарабатывал врачом. От этих мыслей стало горько, как бы по-другому могла сложиться жизнь! Потом он подумал о тайнике в Уфе, где было спрятано золота больше, чем он мог заработать за всю жизнь, даже став врачом. Нет, не смог бы он по-другому.
— Пошли, — сказал Ель с облегчением. — У нас новое здание есть под ночлежку, а света там нет. В городе мне сказали – вот тебе свободный автомат в щитовой, дотяни сюда кабель, а мы подключим. А кто мне его тут протянет? Так что если в таком разбираешься, делай. Парня дам в помощь, инструмент. Монет тридцать заплачу.
Ким подумал, что работа стоила сильно дороже. Скорее всего, дело было не в том, что у городских не было времени, а в том, что они заломили цену, а Ель решил сэкономить.
— Пятьдесят. Ещё неделю буду ночевать у вас и харчеваться, — ответил он.
— Ах ты ж, — нахмурился Ель, но потом рассмеялся, – ладно, согласен.
Он провёл его в холодную, тёмную кладовую при ресторане и показал приготовленные материалы. Ким перебрал их – розетки, патроны, кабель: всё было древним, но на вид рабочим.
— Могу и дешевле сделать, — сказал Ким равнодушно, — если на работу в город поможешь устроится.
— Ишь ты! Меня-то дальше рынка не пускают, — расхохотался Ель.
* * *
— Принимай, — сказал Ким.
Ель щёлкнул выключателем и радостно крякнул. Гирлянда ламп осветила длинный, неуютный коридор, куда выходили двери комнат. Ким подумал, что ночлежка тут была не для таких, как он, ведь тут было печное отопление и электрическое освещение.
— Ну молодец! Ну умелец! Ну, парень, не пропадёшь ты в городе. Пошли, там ужин готов уже.
Войдя в ресторан Ели, Ким приствивстнул. За непритязательным фасадом скрывалось яркое и чистое помещение, окна закрыты портьерами, на столах скатерти. Вдоль стены тут была настоящая барная стойка с массой бутылок за ней и небольшая сцена в дальнем конце зала. Кореец понял, что именно отсюда слышал звуки музыки ночью. Еда тут тоже была на головы выше, чем в городе — пахло так, что у Кима невольно выступила слюна. Зал пустовал, лишь пара столиков была занята офицерами из уфимского гарнизона, один богатыми торговцами из Заповедника и несколько занимали люди из Внутреннего города. Ель щёлкнул пальцами и указал официанту на Кима.
Ким прикинул, мог ли Ель иметь связи с народниками. В Уфе, в дешевых районах, кабатчики часто были связаны с народниками. Массы людей проходили через столовки, кабаки, рестораны, так что владельцы были в курсе всех слухов и охотно торговали информацией. Ещё они легко могли указать на удобных людей, кого легко было завербовать. К сожалению, часто они работали на охранку, поэтому тут нужна была осторожность.
Ким всё время думал, сколько же вокруг таких, как он? Кто мог работать на уфимскую охранку? На казанских? Разве сложно найти агента? Дело даже не в золоте, те, кто работают за деньги, это самые плохие агенты. Куда проще найти обиженных людей, при этом обида может казаться мизерной. Те, кто будут служить за идею, даже когда будут принимать деньги, они будут уверены, что всё равно борются за идею.
Ким понимал, что настоящим владельцем ресторана был Армянин, глава Внешнего города. Кроме ресторанов, тому принадлежали ночлежки, ходили слухи про контрабанду и торговлю наркотиками.
Ель шёл по залу, здороваясь с людьми. Было в его манерах что-то раздражающее — какая-то странная угодливость к гостям и надменность к персоналу. Вот только Ким понимал, что его это раздражает, потому что и он такой же. Неосознанно легко становился своим в любом окружении. Даже сейчас, на социальном дне города, через три дня он стал своим и обзавёлся массой знакомств.
Кима усадили в помещении для мытья посуды, он ел, через открытую дверь слушая разговоры в зале. У входа на кухню сидела странная пара — вульгарно одетая женщина за тридцать с роскошными формами и другая, чуть моложе, в фермерской одежде. Ким сразу обратил на них внимания, когда зашел в зал. Она была одета в мягкий полушубок из оленя. Сытая, надменная, с ухоженными руками. Под полушубком у неё был серый комбинезон горожанки с вышитой вручную надписью: «Медицинская служба».
— Ну, в Уфе найду, чем заняться, — говорила накрашенная дама, — Сейчас поезд в Белорецк идёт. Билет я купила. Как меня достала жизнь тут! Как достала возня с приезжими! Господи, ну разве это жизнь? Я понимаю, дом, мы тут выросли, но не всю же жизнь тут? Ну ведь это безумие, иметь возможность уехать и остаться! Только работа, работа. Там ведь всё по-другому — театр, искусство. Я понимаю, раньше нельзя было выбирать, но сейчас-то никто не держит! Даже в Белорецке в тысячу раз интересней, чем тут.
— Эльвира, я всё понимаю, — сказала её собеседница. Её ладони лежали на столе, кожа белёсая, обожжённая удобрениями, — конечно, езжай.
Ким обратился вслух. Судя по всему, дама в дорогой одежде была прошлой помощницей коменданта. Он слышал про неё от охранников — те не понимали, как комендант смог отказаться от такой роскошной женщины.
— Сестричка, вот и ты туда же, — сказала Эльвира раздражённо. — Что за глупая привязанность к Сибаю?
— А дочь?
— А что дочь? Пускай остаётся с отцом. Ей с ним лучше, — сказала она, посмотрев в сторону.
Они замолчали.
— Ладно, рада была увидеть напоследок. Мне пора спать, — сказала фермерша, — поезд уходит в рабочее время, я не смогу проводить тебя.
— Опять ты спать. Почему не можешь с сестрой провести время? Ну и проводить тоже могла бы. Что там случиться, если пропустишь свою вахту? Что изменится? Получаешь там мизер...
Ким услышал звук отодвигаемого стула. Через минуту Ким услышал, как Эльвира хохочет уже с офицерами за столиком. «Одно и то же, — подумал Ким зло. — Все стремятся в Уфу, думая, что если там богаче жизнь, то и у них всё будет отлично. Хотя у такой, как она, точно всё будет отлично…»
Ель вернулся, от него пахло вишней и водкой.
— Почему тебя дальше рынка не пускают? Ты не гражданин что ли? — спросил его Ким.
— Нет, конечно. Горожанином стать почти невозможно. Даже Освальд, хоть и в Совет входит, не горожанин. Хотя во Внешнем городе нас человек пятьсот, кто живёт тут лет по пять. Крутимся, как можем, но всё равно второй сорт.
Ким иронично поднял бровь.
— Думаешь, у меня так просто? — взорвался Ель. — Уфимские уверены, что мы должны кормить их бесплатно. Алкоголь мы может брать только из города, еду тоже. Хотя могли бы закупаться в других местах, но стоит так сделать, даже Освальд не прикроет. Комендант обернёт всё так, что нас толпа сожрёт.
— М-да, — неопределённо промычал Ким.
«У кого-то бриллианты мелковаты, у кого-то щи жидковаты», — подумал он.
— Да. А ведь я местный! В деревне родился, в семи километрах, — жаловался кабатчик. — У меня на глазах город строился. Но Совет решил, что вы, кто город строил, граждане, а вот вы из деревень — нет. И теперь мы второй сорт. Да и у шахтёров так же, там куча народу, которые уже лет по пять на заработки ездит и за сезон добывает больше, чем местные. Расимыч все уши прожужжал, что таким нужно давать гражданство, но Совет упирается.
— Не боишься такое мне говорить?
— Поверь, я вашего брата повидал. Где ты стукача с золотыми руками видел? Точнее, рукой, — Ель рассмеялся над своей шуткой.
Ким старательно улыбнулся, хотя ему хотелось одеть тарелку на голову кабатчику.
— А народники тут есть?
— Ох парень, молчал бы ты, — сказал Ель вполголоса. — Уфимские из тебя дурь выбьют, если только заикнёшься. Тут часто люди пропадают.
Ель посерьёзнел, смотря куда-то в сторону зала. Ким проследил тоже высунулся, в зал зашли и сели у бара две девушки.
— А кто это?
Ель нахмурился.
— Карина. Помощница коменданта, будь она неладна.
Ель вышел с кухни и угодливо заговорил с ней. Девушка была в обычном для Сибая сером рабочем комбинезоне. Вот только есть люди, на которых что не одень, и оно сидит как коза на заборе, а на ней даже рабочая роба выглядела соблазнительно.
Киму было достаточно одного взгляда, чтобы узнать её. В прошлой жизни он знал её как Свету. У неё изменился цвет волос, когда он последний раз видел её — она была блондинкой, изменилась фигура, она перестала сутулиться и сидела гордо и надменно, но это была она. Он не видел её три года, но узнал сразу.
* * *
…После спасения и дознания он провёл шестнадцать дней в больнице: «А плечо вывихнутое — это вас в лагере?.. Нет, это уже тут, охрана… А двух ногтей не хватает? Да, это тоже тут». Он был один в городе, у него не было связей с народниками, и всё, что оставалось, это ждать. Его вышибли из армии, на работу его тоже не брали, так что он бродил по Уфе, тратя мизерную сумму, выплаченную ему за увечье властями Республики, и пытался найти хоть какую-то работу.
Ячейки народников исчезли. Пока он был в плену, в городе была облава. Он пробовал осторожно выяснить у кабатчиков, кто мог быть связан с подпольем, но натыкался на молчание. Пару раз его били, но он не оставлял попыток. В один из дней ему подкинули в карман сообщение. Условным кодом там было сказано, что он должен быть на виду, и с ним свяжутся.
Он начал обходить дешёвые бары, медленно и скучно напиваясь. Однажды он зашёл в алкогольный сумрак заведения, и вдруг увидел её, сидящую за стойкой. Света, знакомая по подполью. Она была одета в дорогой брючный костюм, перед ней был бокал тёмного пива с осевшей пеной.
Ким сидел, глядя на девушку, она почувствовала его взгляд и мельком посмотрела на него. Словно вспомнив что-то, она быстро допила пиво, расплатилась и вышла. В Уфе бары размещалась в подвале древнего торгового центра, и можно было переходить из одно в другой, не одевая верхнюю одежду. Он шёл следом, через нескольких минут она зашла в другой бар и села за стойку. Видно было, что бармен спросил её, а потом поставил перед бокал тёмного пива. Ким вошёл следом, оглянулся, все столики были заняты, и он сел от неё через одно место за стойкой.
— Не подскажите, что можно заказать? — спросил он у неё.
Она скользнула по нему презрительным взглядом, подняла бокал.
— Пиво не советую.
Ким вспомнил, как два месяца назад Карим привёл её на встречу. Тогда их часть стояла на переформировании в городе, получая пополнение и оружие. Девушка прошла все проверки, за неё поручилось несколько людей. Она работала в торговой комиссии Уфы и могла быть очень полезной. Ким тогда удивился, у неё были светлые волосы, которые выглядели очень странно с азиатскими чертами лица. Когда Ким спросил, почему она хочет присоединиться, она открыла воротник рубашки, там был ожог и след от выстрела, словно по ней стреляли в упор. Она рассказала историю, что попалась группе пьяных вертухаев, а потом, наигравшись, они решили замести следы. Историю проверили, даже нашли одного из вертухаев в штрафной роте на Юге. Вот только когда она появилась, они с Каримом попали в плен, а остальное подполье было разгромлено…
Бармен был на другой стороне стойки, стоял, наклонившись к радио, и слушал матч. Карина молча пила пиво, было в этом что-то механическое. Словно дело было не в пиве, да и не в нахождении тут. Как и Ким, она ждала, отмеряя внутри минуты, живя в своём ритме. Кореец почувствовал, что пьян. Он почти не ел и полстакана водки стало перебором. Ким думал о заточке за поясом. Вот только кого он обманывает?
— Можешь погромче сделать? — попросил Ким. — Это же мотористы с армейцами играют?
Бармен кивнул и зал наполнил шум толпы и надрывный голос комментатора. Ким поднял стакан с водкой, наклонившись к Карине.
— Ведь это ты сдала нас? — сказал он зло.
Девушка не повернула головы, и тут Ким понял, что она в отражении бутылок смотрит, не следит ли кто-то за ними. Внезапно он понял, что это сидение — часть её легенды. Если кто за ней и следил, не смог бы отследить всех, с кем она контактировала за день. Ещё он понял, что это вряд ли операция охранки.
— Ты меня с кем-то путаешь, — сказала она безразлично. — Не знаю, кого ты ищешь, я впервые тебя вижу. Но если хочешь развлечься…
Она достала карточку, что-то на ней написала. Он взял кусок бумаги, там гостиница, номер и дата. Вот только в углу она сделала чёрточку, словно расписывала ручку и на секунду посмотрела ему в глаза. Это был условный знак у них с Каримом, указание тайника. Больше про него не знал никто.
— Да, обознался, — пробормотал он, беря карточку. Он оставил на стойке плату за водку и вышел.
Через четыре дня, в субботу, он сел на трамвай и направился в промышленную зону. По выходным заводы заводы набирали людей, и его поездка не должна была вызвать подозрений. Столица состояла из нескольких районов и каждый был маленькой крепостью, связанной трамвайными путями. Между районами катались бронированные трамваи, перевозя людей между жилой частью и нефтяным и механическим заводами. Это было более простое решение, чем переносить завод, или строить защищённые туннели, длиной в несколько километров.
Место, которое он искал, было в пяти минутах от заводов, на дороге между стоянкой трамвая до проходной. Снег тут был утоптан, во все стороны, к разрушенным зданиям, уходили следы тех, кто был не в силах дотерпеть до туалетов на территории завода.
Сейчас тут было пусто — толпа людей из трамвая наперегонки бросилась к заводу. Ким прошёл через заброшенные заводские корпуса и оказался у рядов разрушенных, опустошённых пристроек. Он оглянулся, протиснулся между провалившихся гаражей, перебираясь через отвратительные замершие наслоения. Хороший тайник, думал он, случайно такой не обнаружишь. Метров через двадцать было чисто, так далеко людям было заходить лень. Кореец засунул руку под ржавый металл гаража у самой земли, где была засыпанная снегом щель. Пальцы задели край пакета, он сунул его за пазуху, вылез и долго вытирал ноги об снег.
Сейчас нужно было продолжать следовать легенде, что он просто калека, который ищет работу. Он прождал на проходной два часа, пока подошла очередь в отдел кадров. Ким ругался, толкаясь в очереди, всё время думая о пакете и об охранниках завода, которые не сводили с него глаз. Разговор был недолгим, усталая сытая тётка прямо сказала, что и без калек есть кому работать. Успокоился Ким только, когда вернулся в город, и несколько раз проверил, что слежки нет. У него было безопасное место на крыше разрушившейся парковки, засыпанной снегом. Тут было безлюдно, он поднялся по остаткам лестницы на третий этаж, и спрятался от ветра на лестничной клетке.
Кореец огляделся, достал конверт, оттёр от грязи и открыл — внутри были неразрезанные золотые пластинки и небольшая записка с надписью “Это аванс. Инструкции позже.”. Он пересчитал их, тут было не менее трёх сотен. Рабочий за год получал меньше двадцати. Ким сел, глядя на золото. Можно было сбежать из города и не работать пятнадцать лет. Вот только Света, или как её звали по-настоящему, именно его ждала в баре. Золото было не платой за руку, но предложение работы и аванс за неё.
Сердце колотилось, как бешеное. Света сдала их ячейку уфимской охранке. Это факт. Теперь же она предлагает ему работу. При этом это работа не на охранку. Орда? Казанские? Или всё-таки народники, и игра куда глубже, чем он видит?
Он собрал золото, стараясь успокоиться. Первым делом, его нужно спрятать. Есть ли место, о котором не знает никто? Некоторое время он думал, потом спрятал золото в ботинок и решительно двинулся в город…
* * *
Ким смотрел на Карину, его руки затряслись.
После нескольких недель тогда, в Уфе, ему подбросили записку с условным знаком. Ему следовало ехать в Кумертау. Ещё через три года, когда он уже подумал, что его списали со счетов, с ним связались так же через записку, с описанием связного в Сибае.
Ким доел суп и подошёл к стойке.
— Чего тебе? — спросил бармен недовольно. — Еды больше на дадут.
— Да не, я выпить хочу, — сказал Ким, протягивая две полоски. Тот кивнул, сгрёб копейки и налил стопку какой-то ягодной настойки.
Ким оглянулся, словно выбирая вернуться ли ему за столик, а потом направился к Карине. Девушка сидела погруженная в свои мысли. Ким сел через одно место, она равнодушно посмотрела на него.
— Вы же Карина? — спросил он.
Она кивнула и подняла бокал.
— Да. Ваше здоровье.
— У меня к вам дело, — тихо сказал он.
— Все дела к местным. Не видите, я отдыхаю?
Бармен вопросительно посмотрел на девушку, но она отрицательно покачала головой.
— Я механик, я надеялся найти работу, — сказал он заискивающе.
Она рассмеялась.
— Игорь, а он смешной. Ты видел одноруких механиков? Я вот нет.
Бармен тоже рассмеялся и отошёл к столикам.
— Ты дурак, знаешь, как это называется? — спросила она тихо.
— Знаю, я облажался, — торопливо сказал Ким. — Но мой связной был арестован уфимскими, и всё, пропал без следов. Я не могу выйти на народников.
Она пожала плечами.
— Гильза не дремлет.
— Ты можешь помочь мне? Как мне связаться с ячейкой?
Карина подняла бокал, глядя в отражение.
— Связалась с тобой, подпольщик хренов, — сказала девушка негромко, — ты меня подставляешь. Я всё организую, но сейчас тебя отмутузят, чтобы меня не раскрыли.
Она повернулась в зал и сказала громко.
— Артур, подойди пожалуйста.
От одного из столов поднялся рослый парень в форме охранника. Ким видел его много раз — Артур, капитан охраны.
— Помоги юноше выйти, — сказала Карина надменно, — он немного не понимает, как с людьми говорить.
Артур влюблено посмотрел на девушку, кивнул и умело скрутил Кима за здоровую руку. Он вывел его из заведения, потащил по улице, иногда ударом по почке корректируя направление. Ким что-то вопил про произвол под взглядами собравшейся толпы — обилие свидетелей было сейчас только на руку. Потом его втащили в помещение охраны, и без особого усердия, экономя силы, Артур начал его избивать. Он привычно избивал странного бродягу, тот, как и положено, выл и просил прекратить.
Допросы в Уфе после освобождения из плена были грубыми и простыми. Кима готовили к такому в ячейке — мечтай о боли, желай её, и ты сможешь вытерпеть. Это был вопрос не силы воли. Это было контролируемое безумие, которому обучали и пестовали. Ким понимал, что пройдя школу подполья, он стал чуть безумным, но такие были и все вокруг. На допросе в уфимской охранке он смотрел, как ему вырвали очередной ноготь и выл, не от боли, но чтобы не закричать, моля, чтобы вырвали ещё один. Он так и не раскололся.
В лагере Тубен Кама были мастера. Он смотрел на свою кожу между пальцев ног, которую аккуратно стёрли верёвкой до мяса. Боль, которую нельзя описать, которую нельзя вытерпеть. Уровень, когда он с наслаждением молил о большей боли, они прошли за несколько часов. Потом он был готов рассказать всё, но мастерам этого было мало. Каждый раз, когда он доходил до предела, ему давали отдых и поднимали к новым вершинам мучений. Он кричал, повторял снова и снова, что расскажет всё. Но мастерам пыток нужно было куда больше…
После того провала Ким думал, что сломается и расколется на первом же допросе. Сейчас, скорчившись от ударов сибайского капитана, Ким едва сдерживался, чтобы не смеяться и кричать, прося о большей боли.