Воздушный шар цвета грозовой тучи, сливающийся с небом, медленно плывет над землей. Сверху видно все, как игрушечное. Река, дороги, купы деревьев, Ни одного дома не осталось. Ферма за рекой , вернее, то, что от нее осталось. С такой высоты не разглядишь незабудки у ручья - крупные, яркие, цвета неба; не такие, как на лугу - меленькие и бледные. Опушка леса, где столько земляники собрано летом и грибов осенью. Ни тропочки не видно.
Невнятный сон на иностранном языке.
Бежишь по тропке налегке
Жасмина веточка в руке.
И незабудки у ручья -
сиюсекундность бытия.
А за оврагом васильки.
Но не подаст никто руки.
А дни летят, как с белой розы
срывает ветер лепестки.
Они летят, как мотыльки.
Проснулась в пять утра -такой птичий концерт за окном - не поспишь, однако. А воздух какой - от него засыпаешь, как младенчик, отравившийся кислородом. Деревня...
Хлопочу у буржуйки, готовлю завтрак. На улице ветрюга. Радио бормочет, рассказывая о концертах и театральных премьерах где-то там далеко-далеко, за сотню верст, в областном центре. А мне нужно вскопать грядки, протопить печь, сварить картошку. Сало скворчит на сковородке, луку порежу - отошла на минутку от печки к столу и в этот самый момент труба буржуйки падает на то самое место, где я стояла секунду назад. Из стояка трубы шарашит пламя в потолок. Железным совком разгребаю дрова, сбиваю огонь, плещу воду в дверцу печи. Повезло, однако. Вовремя отошла к столу. Но как же мы будем жить без печи? Довариваю суп и картошку на плите, на остатках баллонного газа - экономить нужно. Прошу соседа, деда Лёшика, поставить трубу на место - от буржуйки к русской печи. Я не смогу готовить в русской печке - не хватит сил таскать ухватом чугуны, да и дров на нее не напасёшься.
- Вот угораздило, - ворчит дед, прикручивая трубу к потолку.
- Спасибо, спасибо, - приговариваю, - с нами завтракать?
- Да уж пообедал. К нам надолго?
- На недельку, до Пасхи, отпуск.
- Ну-ну. А дед уехал?
- Да, ему на работу сегодня.
- Ну, бывайте. Скучаешь по деду, орел? - сынишка стесняется. - Обращайтесь, если что. Пошёл я.
На меня вдруг наваливается такая усталость-сонливость. Заставлять есть моего мальчика не нужно: не ест тогда, когда заболел. Быстренько мою тарелки, вытираю клеёнку стола. На улице холодно, потому предлагаю сыну порисовать - альбом и краски с собой. Падаю на кровать и проваливаюсь в глубокий, как овраг, сон - стресс, однако.
Просыпаюсь от трезвона и криков "Пожар! Пожар!!!" Подхватываюсь моментально - неужели угли плохо затушила? Не может быть: полведра в таз плеснула. В садовом окне полыхает громадным костром соседский сарай. В двадцати метрах от моего дома! Впрыгиваю в джинсы, кроссовки, натягиваю свитер, пока спичка горит и одеваю сына - куртку, шапку, сапожки. Качаю насосом еще одно ведро воды, и мы бежим на пожар. Бегу с вёдрами, не чувствуя веса. Страшно полыхает - до неба! Мужики стоят с баграми - к огню не подступиться. Бабы с вёдрами бегают от колодца, плещут и плещут воду. Огню - как слону дробина. Только одна старушка стоит в сторонке с иконой - спокойная, губы шевелятся в беззвучной молитве. Велю сынишке стоять возле бабушки, никуда не уходить. Сама бегом в дом с вёдрами и качаю, качаю, качаю воду. Бегу к огню, возвращаюсь снова. Обычно рычаг колонки тугой, а тут вода хлещет, как из крана.
Ветер, словно слыша старушкину молитву, дует не вдоль деревни, а поперек - с луга на огороды, с запада на восток. Вызвали пожарку, едет. Едет она, когда приедет? До райцентра всего десять километров напрямую, но грунт бездорожный еще, по бетонке едет. Приехали. Увязли у моста - там, где кончилась бетонка. Слили воду, чтобы трактор, тарахтя изо всех сил, смог вытащить красную машину. Пустая подъехала к пожару - догорает уже. Из колодца высосали всю воду и забыли закрыть кран, открытый полчаса назад, когда сливали воду. Колодезная хлещет на землю, не доставая до пожара.
Кое-как съезжают на луг, к меловому ставку, заполняют баки мутной водой и, наконец, начинают поливать пожарище, окатывая забор и стену дома. Громадное кострище на месте сарая шипит и дымится.
- Ну, все, чем смогли... - смеются пожарные. - Живёте без дорог, траву, что ли, жжёте? Так следите! Как весна, так полыхает. Как всю деревню не сожгли? - и уезжают.
Ещё дымится. Дыма без огня не бывает. Мой забор рядом и до дома рукой подать. Я еще десяток раз прихожу с водой и поливаю, поливаю.
Сколько лет прошло с тех пор, а всё полыхает и полыхает от пожогов травы. Когда уже примут закон, запрещающий жечь траву?
А деревни уже нет. Нет, не сгорела. До Москвы две сотни километров, а все terra incognita, как Сибирь. Нет связи, нет газа, нет жизни. Все рвутся в столицы. Там все деньги, вся работа, движение, жизнь. Ненавидят этот город с его пробками, мертвой водой, загазованным воздухом, выматывающим душу ритмом. Но едут, в надежде заработать денег, которых нет на малой родине. Чтобы свить гнездо в родном городке или деревеньке, из тех, что ещё живы.
Мой воздушный шар растаял вдалеке - без бинокля не разглядеть уже. Просыпаемся.