Из записных книжек
Закончили-таки выгрузку в Гаване. На переходе до Сейба-Уэки, где мы должны взять полный груз сахара-сырца, капитан всех бросил на очистку трюмов, сменив на мостике вахтенного. Пошёл и я. Обметаю веником переборки и шпангоуты от старого, и не вспомнить какого рейса, зерна и сметаю со стрингеров мелкие металлические детали нынешнего металлолома. Одной рукой держусь за шпангоут, другой орудую веником или железякой какой выковыриваю из углов всякую лежалую дрянь. Всё на весу. Часа через три руки-ноги дрожат, поясница разламывается.
Работаю по пояс голый. Пот пробил дорожки в ржавой, чёрной пыли, покрывшей тело: на лице, на груди, спине, на руках. Работавший рядом «трёшник» восхищённо:
- На цветную плёнку бы вас!
На обед нас не позвали, и, пока душ принял и привёл себя в порядок, опоздал.
Из Атлантики свернули в Карибское море. Вторые сутки борюсь с кубинскими тараканами. Ползут от капитана. Здоровенные, чёрные и норовят отложить яйца. Встречаю их инсектицидным препаратом «Прима 71». Норма два десятка за сутки. «За сутки» потому, что основная охота с наступление темноты: врубаю неожиданно верхний свет и гоняюсь за этим зверьём.
Сутки с небольшим перехода, и мы подошли к Сейба-Уэке. Ждём лоцмана. И прождали, аж, восемь часов – доставили его уже ночью. Будет ночевать у нас, поведёт утром.
На переходе к месту стоянки на мостик поднялся доктор. Несколько дней не показывался на людях из-за обострившейся экземы. И сейчас ещё поворачивается на треть к собеседнику, чтобы скрыть пятнистую половину лица.
- Здесь можно и без лоцмана идти, - солидно заявляет куда-то в сторону, но явно обращаясь к капитану. Болячка проходит, и доктор обретает своё общественное лицо – начал давать сколь бесценные, столь и безапелляционные советы по штурманской линии.
- Вот, без доктора точно можем идти, а без лоцмана нет, - парирует капитан.
- А что, - не обижается Ларионов. – вон ширина какая. Иди да иди.
- Если бы для парохода ширина была главной, то желали бы при расставаниях семь
футов ширины, а желают семь футов под килем.
Доктор несколько задумался. Вроде ничего не возразишь. Но он этого, разумеется, допустить не может:
- А почему семь, а не другое число футов?
- Вообще-то, чем больше, тем лучше для нас. Но семь – цифра мистическая и её чаще других употребляли, когда надо было какую-то назвать, - это подключился я.
- Ну, нет, - доктор встрепенулся на нового полемиста, - цифра три чаще упоминается: три богатыря, сообразим на троих, святая Троица…
- Тремя пальцами крестятся, - добавляет капитан, - три толстяка…
- Три мушкетёра, - решил проявить свою эрудицию начальник. – А ещё, Али-баба…
Первым хохочет капитан:
- Ну, начальник, даёшь! Не из той оперы хватил.
Отсмеялись. Успокоились. Пока доктор не сделал нового заявления, успеваю сделать своё:
- Цифра три, мне кажется, имеет религиозный окрас, а семь от народных верований: от демонов, ведьм, русалок и вурдалаков, поэтому чаще употребляется в бытовом разговоре, из которого и всякие крылатые выражения родились. Сколько их: семеро одного не ждут, семь раз отмерь, один раз отрежь, да, и семь дней в неделе тоже отсюда.
- У семи нянек дитя без глаза, - доктору возразить пока нечего, но сказать тоже что-то надо.
- Волк и семеро козлят. одним махом семерых убивахом, один с ложкой, семеро с ложкой, за семь вёрст киселя хлебать, - то капитан, то начальник ворошат свою память.
- Нет, тройка чаще, - не сдаётся доктор и идёт на второй круг, - трое вышли из леса, три мушкетёра, на троих сообразить…
- Повторяетесь, Павел Валентинович.
- Ничего, ценную мысль можно и повторить, - не сдаётся доктор.
И в это время солнце, висевшее доныне тусклым бронзовым зеркалом, как кисею-накидку сбросило, засияло нестерпимо ярко. Пришлось даже глаз зажмурить на секунды. Открыл, справившись с неожиданностью, глянул: а доктора нет. То ли за экзему свою испугался, то ли ещё почему, но доктор исчез. Как дух.
1980-2022
Сейба-Уэка (Куба) - СПб