Мехри опа, опешив от слов Исроила Вахобовича, вновь присела, хотя едва приподнялась. Немного подумав, она посмотрела ему в глаза. Мужчина был младше её лет на пять или шесть, но уважение к мужчине в Узбекистане, было глубоким и Мехри опа улыбнулась.
- Укяжон (братишка), Исроилжон, если мой сын решил, что свадьбу нужно делать весной, значит он подумал над этим. Эркин, парень серьёзный и не подумав, говорить не станет. Что касается расходов на свадьбу, то и Вы не обижайтесь, и нас не обижайте. У нас с Шакир акя единственный сын, худо-бедно, но мы сами покроем расходы со свадьбой. Так было всегда и Вы это знаете, так будет и впредь. Понимаю, Ваша дочь, Ваше единственное сокровище, но будь у Вас десять детей, они непременно были бы одинаково дороги и Вам, и Халиме. Дома мы посоветуемся с Шакир акя и непременно придём снова, как издревле у нас и полагается. А сейчас, с Вашего позволения, мы пойдём, - ответила Мехри опа.
Исроил Вахобович не ожидал такого, привыкший к приказам и к их беспрекословному исполнению, он был немного удивлён. Но то, с каким достоинством держалась эта женщина, вызывало уважение. Он понял, почему он так уважает Эркина и откуда в нём эта сила личности. Да и Мехри опа держалась так, словно была дочерью высокопоставленной особы. Уж он в этом хорошо разбирался, так как видел таких женщин в кругах, в которых вращался по долгу службы, высокомерных, но ничего из себя не представляющих. Мехри опа была другой, именно представляющей из себя женщиной, матерью, женой и это, несомненно, вызывало у него особое чувство.
- Прошу меня простить, Мехри опа. Всё будет так, как решите Вы, как и полагается по нашим вековым традициям, где инициатива со свадьбой, полностью принадлежит мужчине, то есть жениху и его родственникам. Наши дети любят друг друга, хотя говорить об этом не принято, но мы с Вами не можем этого не видеть. Надеюсь, Вы не устали? Хорошо посидели? Почти и не поели ничего, - сказал Исроил Вахобович, понимая, что его должность здесь роли не играет, во всяком случае, для этой женщины.
- Мы поели, спасибо. Нам пора идти, - ответила Мехри опа, поднимая руки для благославения.
- Пусть наши дети будут счастливы, а мы и Вы, будем радоваться за наших детей, Омин, Оллоху Акбар! - сказал Исроил Вахобович и обвёл ладноми лицо.
В другом месте, он бы не сделал этого, но во-первых, эти женщины не знали того, что он коммунист, а если и знали, то о том, что происходило в этой комнате, они точно никому говорить не станут.
Эркин дожидался мать и Зухру на балконе, где сидел один, войти к Малике он не посмел, не сегодня, во всяком случае. Услышав голоса, он вышел в прихожую и попрощавшись с родителями Малики, вышел из квартиры следом за матерью и Зухрой.
Малика, как и полагалось с таких случаях, тихо сидела в своей комнате. Исроил Вахобович и Халима, проявляя уважение, спустились следом за сватами и простились уже на улице. Водитель Исроиля Вахобовича сидел в машине, в ожидании приказа, ему было велено ждать, чтобы отвезти гостей домой. Исроил Вахобович подошёл к машине и открыв заднюю дверцу, пригласил Мехри опа и Зухру сесть.
- Право, не стоило беспокоиться, укяжон! Мы бы и на трамвае доехали, - замешкавшись у дверцы, не решаясь сесть, сказала Мехри опа.
- Прошу Вас, не обижайте меня. Мой водитель вас отвезёт, - с мольбой произнёс Исроил Вахобович.
- Исроил Вахобович, мне потом вернуться сюда? - спросил водитель, выйдя из машины.
- Жду тебя завтра утром, как обычно, - ответил Исроил Вахобович.
Эркин пожал его протянутую руку и прежде чем сесть в машину, поднял голову и посмотрел на балкон, но Малику не увидел. Попрощавшись с родителями своей невесты, он сел на переднее сидение и машина по дорожке тут же выехала со двора большого дома. Исроил Вахобович и Халима поднялись в квартиру и прошли в комнату дочери.
- Ну что ты так разволновалась, дочка? - спросила Халима, обнимая дочь.
- Эркин прекрасный молодой человек, с блестящим будущим, его мама меня приятно удивила, - сказал Исроил Вахобович.
- Как это? - наконец подняв голову, удивилась Малика.
- Достойная женщина, сильная личность, она мать такого парня. Ладно, мои родные, пошли есть! Я голоден и хочу немного расслабиться. Халима, кажется, у нас был коньячок? - подмигнув жене, весело спросил Исроил Вахобович, обняв своих женщин и уводя в зал.
Лариса, как и планировала, договорилась с двумя парнями из бригады рабочих, которые делали ремонт в больнице, где она работала врачом, чтобы они сделали косметический ремонт в квартире Лиды и вскоре, вместе с Алексеем Владимировичем, они переехали в её квартиру.
Правда, пришлось покупать кое-какую мебель из комиссионного магазина, где кстати, были добротные, красивые вещи, необходимые для дома. Так, вместе с Кариной, Лариса привезла в квартиру Лиды спальный гарнитур, одну широкую кровать, шифоньер и трюмо, ковровую дорожку и даже занавески, всё было в отличном состоянии. Старые вещи Лариса решила всё же выбросить, ведь в квартире почти ничего не осталось, а что оставалось, было слишком старое. Когда вещи выносили, многое поломалось и по ходу. В зал Лариса присмотрела высокий, почти до потолка, старинный буфет из чёрного дерева, с причудливой фигурной отделкой. Буфет с большим трудом занесли в зал, куда поставили этажерку, принадлежавшую Лиде, остался стол и четыре стула и конечно часы, которые и принес когда-то Лиде Алексей Владимирович. Игорь Дмитриевич привёз для них ковёр, так и не сказав, где же он его взял, уж слишком он был красивый и к тому же новый. Из квартиры Алексея Владимировича тоже многое перенесли в квартиру Лиды, например, кожаный диван и большое кресло, кухонную мебель и всю утварь, включая ложки, вилки и ножи, бокалы и стаканы, кастрюли и тарелки.
Потихоньку, квартира приобретала жилой вид, Лариса была счастлива. К тому же и дочь с мужем и сыном радовали её, за них женщина была спокойна, тем более теперь, когда они жили на одной площадке.
Квартиру Алексея Владимировича, сдали государству, как это делалось в те послевоенные годы.
- Новый год здесь будем встречать. Как же здесь хорошо... - с грустью и слезами произнесла Лариса, стоя с дочерью в дверях зала и оглядывая комнату.
- Что же ты говоришь об этом с грустью, мама? - спросила Карина.
- Вспомнила Новый год, помнишь? Сорок шестой год, который мы встречали с Лидой. Игорь тогда принёс столько всего вкусного... Лида всё не могла поверить и насытиться, ела и стыдилась, а я её уговаривала поесть... а теперь её нет... поверить не могу, что этот Новый год мы будем встречать без неё, - ответила Лариса, обняв дочь и прижавшись головой к её голове.
- Мамочка, тётя Лида многое перенесла, если бы и она, как ты... замуж вышла, думаю, она бы не умерла так рано. Прости, мне нужно идти за Игорьком в садик, - сказала Карина.
- Хорошо, что мы устроили его в садик, мне так спокойнее будет. Утром ты отводишь в садик, вечером я его забираю. Живём рядом... бедная Лидочка, если бы она была жива... но в садике Игорьку будет лучше, - сказала Лариса, отходя от дочери.
Так проходили дни, похожие один на другой. Игорь Дмитриевич работал в исполкоме, Алексей Владимирович в Уголовном розыске, начальником отдела по борьбе с бантитизмом. О своей работе, он жене не рассказывал, впрочем, как и Игорь Дмитриевич. Карина училась на четвёртом курсе медицинского института, заканчивался ноябрь месяц. Вечерами, все вместе собирались за ужином в квартире у Карины и Игоря Дмитриевича, правда, чаще ужин готовила Лариса.
Заканчивался тысяча девятьсот сорок восьмой год. Страна, словно расправляя плечи, оживала после длительной войны, а Ленинград строился, ведь многие здания были разрушены и стройка шла быстрыми темпами.
Однако в верхах не было так спокойно и Игорь Дмитриевич был готов в любой день уехать по заданию НКВД, хотя пока его не беспокоили. Но он знал, что это затишье временное, а просто уйти или отказаться, значило, подписать себе смертный приговор.
Карина успокоилась, прошло столько времени, её мужа вроде не беспокоили, ели они сытно, жили неплохо. Время не стоит на месте, оно неумолимо идёт вперёд, это было, словно затишье перед бурей и однажды, Игоря Дмитриевича вызвали в НКВД. В тот день он на работу не поехал, как это делал обычно. После того злосчастного покушения, когда его водитель Володя погиб и машина сгорела, у него был другой водитель и другая машина.
- Миша, едем в НКВД, - сев на заднее сидение машины, сказал Игорь Дмитриевич своему водителю Михаилу, молодому парню двадцати четырёх лет, скромному, вернувшемуся с войны с тяжёлым ранением бедра. Во время лечения в госпитале, у парня началось заражение крови и его едва спасли. О возвращении в свою часть, не могло быть и речи. Пролежав в госпитале почти полгода, прихрамывая, он вернулся в Ленинград. Но парня ждал ещё один удар, более тяжёлый. Его дом попал под бомбёжку, бабушка и мама погибли, возвращаться ему было некуда и не к кому. Конечно, ему дали квартиру, вернее, комнату в коммуналке. Миша долго приходил в себя, впал в депрессию, полностью замкнулся в себе. Но он был комсомольцем, выучился на шофёра и его направили водителем к Игорю Дмитриевичу. О своей жизни, Миша не рассказывал, жаловаться не любил, но свою работу парень выполнял хорошо. Игорь Дмитриевич не спрашивал его ни о чём, но часто давал ему продукты и при этом говорил:
- Порадуй своих...
Миша лишь отвечал:
- Спасибо, товарищ Хромов!
И ни слова о том, что у него никого нет. Доехав до НКВД, Игорь Дмитриевич поднялся в кабинет своего начальства, его уже ждали и как только он вошёл, то сразу получил приказ готовиться в дорогу. Игорь Дмитриевич знал, вопросы задавать нельзя, он всё узнаёт в последний момент, быть может в купе вагона, из инструкции, которую ему дадут.
- Ну что скажете, мама? Что сказал Исроил Вахобович? - спросил Эркин, вызвав удивление Зухры.
- Разве пристало парню задавать такие вопросы матери, Эркин? - не удержавшись, спросила Зухра.
- Зухра опа, оставьте старые условности, прошу Вас. Я просто спросил, о чём вы говорили, вот и всё, - стараясь говорить мягче, зная, какая обидчивая Зухра, сказал Эркин.
- Своим нетерпением, ты выказываешь неуважение, сынок. Но насчёт свадьбы ещё не договорились, - усмехнувшись, ответила Зухра.
Мехри опа, задумавшись, смотрела в окно машины, Эркин, не услышав от неё ни слова, обернулся назад.
- Мама? С Вами всё хорошо? - обеспокоенно спросил он, видя, какая она бледная.
Мехри опа посмотрела на сына и с грустью улыбнулась.
- Нужно с отцом посоветоваться, сынок. Как он скажет, так и будет. Что-то устала я... - ответила она, ласково глядя на сына.
- Мы приехали, - сказал водитель, останавливая машину.
Где жил Эркин, молодой человек знал, он пару раз подвозил его, когда он вместе с Исроилом Вахобовичем приезжал домой, а Эркин выходил от Малики, из подъезда его дома. Он вышел первым и помог выйти матери и Зухре.
- Сегодня воскресенье, может Гули с внуком пришла, - сказала Мехри опа, проходя по улице, едва высохшей после дождя, стараясь не запачкать ковуши (женская обувь, сшитая на заказ).
- Я тоже уже пойду, Мунире тяжело одной с двумя детьми, младшенькой ещё месяца нет, да и Мумин в дороге, только через неделю вернётся, - сказала Зухра, затем обошла Мехри опа и быстро зашла в открытую калитку своего дома.
Как и сказала Мехри опа, дома была Гули с маленьким сыном. Она усадила его на топчан и постоянно оглядываясь на ребёнка, готовила обед в казане под навесом.
- Санджар, ты ж моя радость! Иди к бабушке! - поднимая внука, воскликнула Мехри опа.
- Ассалому аляйкум, ойижон! Эркин акя, как Вы? Ассалому аляйкум! Я принесла вам дыню и виноград, ещё и лепёшки, ойижон сама напекла для вас, - подходя сначала к матери и крепко обнимая её, затем и к брату, сказала Гули, имея в виду свекровь.
- Ва аляйкум ассалом, сестрёнка! Можно? - протягивая руки к малышу, который тут же потянулся к нему, сказал Эркин.
- Ну зачем ты столько носишь, да ещё с ребёнком на руках? Эх, дочка, спасибо свахе, конечно, но не стоило, - качая головой, сказала Мехри опа.
- А мне муж помог, он бы не дал мне носить тяжести. Оставил меня у Вашего дома и ушёл на работу, так что не волнуйтесь за меня, - ответила Гули, возвращаясь к очагу с казаном.
Мехри опа улыбнулась словам дочери, когда она сказала о своём родном доме "Вашего дома", подумав, что значит теперь она считает родным домом дом мужа, это её порадовало. Затем, расцеловав в пухлые щёчки ребёнка, она передала его Эркину. Тот тут же подбросил его и поймав, вновь подбросил, вызывая восторг малыша и визг на весь двор. Дядю Санджар очень любил, каждый раз, как мама приносила его к бабушке, дядя играл с ним больше других. А Эркин просто обожал своего племянника. Он вообще любил детей, часто поднимал на руки и старшенькую дочку Мумина, когда тот заходил к ним с ней.
Тут в калитке дувала показалась Зухра, с младенцем на руках. Мунира, жена Мумина, родила вторую дочку. Зухра втайне злилась, что Гули родила мальчика, а её невестка второй раз рожает дочку. Один раз она даже высказалась Мехри опа, не сдержавшись по обычаю, удивив своими словами женщину.
- Ты что же такое говоришь, Зухра? Это же твои внучки! Какая разница, девочка, мальчик... о, Аллах! Главное, здоровье деток! - воскликнула тогда Мехри опа, осуждающе глядя на Зухру.
А та, каждый раз, как приходила Гули с сыном, посматривала на них с сожалением. Может сожалела, что не Гули её невестка?
Ближе к вечеру, с работы пришли Шакир акя с зятем Шавкатом. Гули накрыла на стол и все поужинали. Мехри опа собрала дочь, часто вспоминая пословицу: "Когда дочь приходит домой к матери, даже веник дрожит, боится, что и его дочка унесёт". Мехри опа каждый раз, отправляя дочь домой к мужу, непременно дарила ей подарки. Для внука и для неё, иногда и для свахи. Не весть что, платок, сандалики, отрез на платье и конечно, сладости и лепёшки. Мехри опа сама ходила на базар и покупала то игрушку, то платок, чтобы к приходу дочери, в доме было, что дать ей с собой. Проводив Гули с мужем и сыном, Мехри опа с Шакир акя сели на террасе, вскоре к ним вышел и Эркин.
- Ну, жена, рассказывай, как сходили сегодня с Зухрой свататься? - спросил Шакир акя, попивая чай из пиалки.
Мехри опа с тревогой взглянула на сына, затем, вздохнув, посмотрела на мужа.