...И ничего библейского.
— Ой, смотри-смотри!.. Умывается!.. Чешется!.. — далее последовали непереводимые звуки крайнего умиления. — Ма-ам! Смотри! — Дочь заворожённо уставилась на потёртое оргстекло, за которым совершенно умилительно чесала за ухом задней лапкой чёрная крыса с белым пузиком.
— У-у-у!.. — не менее умилительно вторил сын.
— Ни за что! — отчеканила Таня, глядя на животное и, впрочем, уже не особо надеясь отлепить от него детей. Крыса же, будто бы нарочно, учуяв, что её купят, привстала на задние лапы, шевеля чутким подвижным носом и провоцируя новый взрыв эмоций со стороны подрастающего поколения. — У нас нет средств на содержание животных…
— Ну, да, — печально согласилась дочь, не отрывая взгляда от крысы. Она знала о проблемах с деньгами.
Таня ещё раз вздохнула, развернулась, потянула детей за руки и… пересчитала купюры. Хватало на крысу, переноску и пакет корма на первое время. Впритык. «А дальше возьму дополнительный заказ,» успокаивала себя Таня, стоя в очереди и стараясь не думать, на что она будет покупать еду.
— Ах, ты, со-олнышко, — нежно ворковала дочь, прижимая к груди переноску, как величайшее сокровище. — Мы едем домой…
— Ладно, — вслух переживала Таня в ожидании автобуса. — Одну крысу мы, пожалуй, потянем…
Одна крыса две недели спустя превратилась в пятнадцать крыс.
— Там крысята! — вихрем влетел в комнату взрослых сын Таниной подруги, шестилетний Димка. Взрослые дружно поперхнулись шампанским, а Таня понеслась устраивать крысиное перинатальное, отстранённо, размышляя, что хорошо иногда всё-таки быть медиком, пусть и не ветеринаром.
— Четырнадцать! — ликовали дети, прыгая по комнате. — Четырнадцать малышей!
— Ну, вот, сегодня наступает четырнадцатое января – старый Новый год крысы, вот вам и подарочек, — сказала Таня и ушла на кухню, строгать салаты. — Только не вздумайте её колбасой и кексами кормить, у неё печень отвалится! И надо будет купить ещё одну клетку…
— Возьмёшь крыса? У тебя уже пятнадцать, крысом больше, крысом меньше… клетку дам.
Таня строго поглядела в толстую щекастую усатую морду. Крыс, кажется, не возражал переехать в новый дом. Опять же, к Тане он успел привыкнуть за все их частые визиты к друзьям. Он чихнул, вывернулся из пальцев и умостился у Татьяны на коленях, уютно устроившись в складках юбки.
— Ну, не зна-аю… а не замёрзнет он по дороге-то? — На улице стоял дивный февральский мороз. Минус двадцать шесть, и к ночи температура снижалась.
— Да не замёрзнет! Я тебе кофту тёплую положу, и грелку. Ну, берёшь?
— Ма-ам…
— Тихо! Ладно. Ухаживать за ним будете сами!
— У меня, между прочим, на тебя аллергия, — сообщила Таня крысу. — Что ты на это скажешь?
— Апчхи! — ответил крыс. Наверно, у него тоже была аллергия на Таню.
К лету появилась крольчиха. Маленькая, рыжая и насмерть перепуганная. Как и крыс, взятая из неблагополучной семьи, но, в отличие от крыса, с целыми ушами и без шрамов.
— Белый, в шрамах, по девкам бегает… — ворчала Таня. — Назовите его Геральт. Тот, серый, Лютик, значит, этот будет Геральт. А крыса – Йеннифэр. Она ж чёрная…
Дочь дочитывала второй том о похождениях ведьмака.
— А кроличку я назову Апреля, — прибавила дочь. Апреля до смерти боялась людей. При попытке наполнить миску, подпрыгивала и с боевым кличем ирокезов впивалась зубами во всё, что движется.
— Сама её корми, она меня не подпускает, — сказала Таня.
— Надо вот так, — терпеливо объясняла дочь, проводя с животным какие-то хитрые манипуляции. — Так она не боится…
Апреля сидела почти тихо, иногда чутко вздрагивая под её рукой и издавая грозные кроличьи звуки.
— Её, наверно, обижали, — сочувственно поясняла дочь. И гладила Апрелю по длинным рыжим ушам.
— Его хотят пустить на суп. А я больше не потяну, — рассказывала подруга, поглаживая чёрно-белого пушистого кролика. — Я и так не успеваю мыть клетки…
Таня молча пила кофе. Дети рядом, сидя на тахте, уже выстраивали план кормления и график прогулок для нового питомца. И даже имя придумали: Робин. Основанием для имени послужил окрас зверька – на мордочке чёрное пятно, как разбойничья маска. Так объяснили дети.
Ну кто ж пускает на суп декоративного кролика?.. мысленно удивлялась Таня. Там же мяса-то нет совсем. Понятное дело, что кризис, но декоративного – на еду? Глупость какая-то. Да в конце концов, какая теперь разница, этот зверь всё равно обречён жить с нами.
Она с детства мечтала завести собаку. И рыбок. Но была уверена, что не потянет. В итоге рыбки свалились на неё сами по себе, после смерти отца – два больших аквариума с речными обитателями. Пришлось в срочном порядке осваивать непростое искусство аквариумистики, однако дети и эту почётную обязанность у неё инициативно перехватили. Им нравилось ухаживать за рыбками, а дедушкины книги из старой квартиры привезли вместе с ними. И носились лихорадочно в поисках подержанного оборудования – на новое, понятное дело, зарплаты фельдшера и по совместительству матери-одиночки уже не хватало.
А пёс появился в конце августа. Матёрый деревенский ветеран, лохматый и нечёсаный, весь свой собачий век просидевший на цепи и чурающийся людей, впервые в жизни переехал в город.
— Ты, вроде, собаками интересовалась?.. — позвонил знакомый. — Там у него хозяин умер три дня назад, а в город забрать возможности нет, у бабушки аллергия. А он породистый, немецкая овчарка…
По фотографии, впрочем, было прекрасно видно, что от немецкой овчарки у него только внешность. Точнее, от восточно-европейской. А вот габаритами животное явно не вписывалось в стандарты породы. Таня смотрела на пса и думала: надо хоть съездить, просто познакомиться. В конце концов, а куда его? В деревне. Пришибут просто, да и всё… жалко животину.
А как везти?.. Из деревни в Москву. Да он же в такси едва влезает. Знакомый обещал довезти на машине, но в последний момент исчез. Потом утверждал, что заболел, но Таня-то знала, что ни черта не заболел он, а попросту напился и проспал. В последний момент кинулись на уходящую электричку. И успели.
Пёс при виде чужаков на дворе выученно встал в боевую стойку, вздыбил загривок и зарычал, грозно оскалив клыки.
— Я сейчас, — спешно отвечал хозяин, отводя глаза и натягивая явно слишком маленький намордник.
— Надо познакомиться поближе, — заметила Таня, автоматически запихивая за спину детей. — Он же нас не знает. Погулять с ним несколько раз, чтобы привык…
— Только сегодня, — развёл руками хозяин. — Я уезжаю в командировку, а девать его некуда. Вот, держите поводок.
Пёс радостно рванул, понял, что поводок всё равно держит, и попытался выскользнуть из ошейника.
— Да, — предупредил хозяин, — он из ошейника вылезает.
И вручил ветпаспорт. В чехле, чтобы не замочило дождём.
Пёс не только вылезал из ошейника. Он, как оказалось, панически боялся всего механического транспорта на свете. Он рвал поводок, скулил, выл и норовил забиться под сиденье. Тане было его жалко. Дождь, автобус, затем электричка. Пассажиры при виде растопырившего мощные лапы зубастого зверя разворачивались и уходили в другой вагон. Таня звонила кинологу. Пёс жалобно скулил. Его пугал движущийся пол.
— Скоро приедем, — успокаивала Таня.
— Я не поеду! — категорически объявил таксист при виде здоровенной, хоть уже и жалко трясущейся от страха чепрачной овчарки. — Вы не предупредили, что у вас собака!
— Я это указала в опциях заказа! — возразила Таня, которая не прихватила с утра дождевика, и теперь дрожала под ливнем в лёгком штапельном платье вместе с указанной в опциях собакой. Собака согласно скулила и жалась к её ногам. Видимо, успела смириться со своей участью.
— Ну, это же не болонка! Надо зоотакси вызывать!
— Я не успела бы зоотакси, его заранее заказывать надо…
— Не мои проблемы, — отрезал водитель.
— Ну, что ж мне теперь, пешком через весь город топать под ливнем?! — разревелась Таня, мысленно составляя маршрут через почти всю Москву от Белорусского вокзала до своей периферии.
— Ладно… — сжалился водитель. — Но Вы же понимаете, что мне потом химчистку заказывать, это почти две тыщи…
— Понимаю, — виновато вздыхала Таня, упихивая трясущегося и скулящего пса в Мазду. — Я химчистку оплачу…
— Да не надо, — махнул рукой водитель, видимо, оценив Танин с псом жалкий вид.
Кинолог долго рассказывал жуткие истории о страшных собаках, которые откусывали младенцам головы, не получив внимания со стороны хозяев, и напоследок посоветовал:
— Лучше его усыпить.
— Как усыпить?.. — оторопела Татьяна. — Зачем же?
— Он не социализируется. Видите, ничего не ест, только рычит.
— Так мы же только что приехали! — Таня попыталась на ходу заглянуть кинологу в лицо, но он был выше неё на две головы и смотрел куда-то в голубые дали. — У него хозяин умер, он трое суток просидел с телом, совсем один, потом его тащили сюда из Подмосковья, у него просто стресс!
— Ну, как хотите. С Вас две тысячи.
— Конечно. Пойдёмте к метро, я разменяю…
— А я, вообще, собак ненавижу, — сообщил по дороге кинолог. — Терпеть не могу…
— Но Вы же сказали, у Вас четыре собаки, — не понимала Таня, поспешая за широким шагом молодого человека.
— Ну, своих люблю, да. Остальных ненавижу.
— Тогда зачем Вы с ними работаете?
— Это же другое.
— Ну, да… — задумчиво кивнула Таня.
— И детей ненавижу.
— А детей у Вас нет?
— Детей нет.
Таня растерялась окончательно, и разговор перешёл на другую тему.
А пёс в тот день начал есть. Только из рук дочери. Первое время Таня пускала его в комнату на ночь, но оказалось, что, стоит ей начать засыпать, пёс принимался беспокойно вертеться, тыкаться в неё носом и жалобно скулить. Наверно, боялся, что Таня тоже умрёт, как хозяин. Тогда она постелила ему в коридоре, но он всё равно неизменно ложился под дверь её комнаты. Охранял. Особенно рьяно охранял младшего сына – не позволял ругать и спал с ним в обнимку.
— Как его зовут? — спросила подруга.
— Роня. Рон…
— Я буду звать тебя Рональд. Никаких сокращений!
Рональд согласно гавкнул и завертел хвостом.
Рональд очень любил кошек, и, судя по всему, исключительно на вкус. При виде кошки полцентнера чистой незамутнённой собачьей радости рвались к цели со скоростью баллистической ракеты, и за зиму Таня научилась не выходить с ним гулять в пальто на пуговицах.
А потом появилась Машенька. Машенька научила Рональда, что кошки – это ему не дичь, у кошек есть острые когти. Правда, поначалу Машенька пряталась под диван, но в итоге освоилась и построила буйную овчарку буквально за неделю так, что пёс обходил грозно шипящее когтистое и зубастое чудище десятой дорогой.
— Никаких кошек! — категорически объявила Татьяна. — У нас полы деревянные, а у меня аллергия.
— Возьми кошку, — тут же попросил товарищ. — Возьми, или ей конец.
Кошка теснилась в тесной прокуренной комнатушке, сидя на привязи по несколько дней без еды и воды, и это ещё в лучшие дни. В худшие её ждали систематические побои. Памятуя двух предыдущих кошек и одного кота, «сбежавших» из этой квартиры, Таня сунула насмерть перепуганный ощетинившийся комок обезвоженной клочковатой шерсти под куртку и побежала домой, прикрывая от дождя торчащие кошачьи уши и мысленно подсчитывая расходы на труд ветеринаров.
Несколько месяцев спустя забитая и дрожащая насквозь больная Машенька превратилась в солидную горделивую Марию. У Марии оказался красивый черепаховый окрас, и в голову Тани начали закрадываться крамольные мысли на тему, стоит ли вязать не слишком здоровое, но породистое животное чтобы поглядеть, какие получатся котята. А ещё спустя месяц дилемма разрешилась сама собой: Марию разбил инсульт. Таня одной рукой набирала номер ветклиники, другой держала ревущих в три ручья детей, а на коленях у неё лежала без движения несостоявшаяся мама красивых котят.
— Ну-у, это нужен невролог, — сказали на том конце провода. — А её сейчас нет.
— А когда будет?
— Я Вам завтра позвоню.
— В смысле – завтра?! Экстренный пациент! — возмутилась специалист по экстренным пациентам Таня.
— Ничем не могу помочь, — строго сказала трубка и запищала короткими гудками.
— Вы так и не перезвонили.
— А… ну, да. Перезвоню завтра.
— Вы издеваетесь?! — окончательно взбесилась Татьяна, осторожно уложила пациентку в переноску и побежала в клинику.
Врач грустно вздохнула и выложила всё по существу:
— Поражено семьдесят процентов головного мозга, можете сдать в ОРИТ, но шансов на выживание у неё менее трёх процентов.
Таня поглядела на неподвижно лежащую на холодном столе Машу и вздохнула.
— Тогда её лучше усыпить. Мучается же…
— Да не, — мотнула головой врач. — Не мучается. Она ничего не чувствует.
— Давайте усыпим, — едва слышно выдохнула дочь, неотрывно глядя на Марию и трясущейся рукой поглаживая блестящую черепаховую шёрстку. Ещё вчера кошка едва слышно мурчала, отвечая на прикосновения. Теперь, похоже, и не замечала их вовсе. — Хватит уже её мучить…
— Надо было вчера к вам ехать… — неожиданно разозлилась Таня, хотя и сама знала, что ничего бы тогда не изменилось.
— Днём раньше – днём позже, — возразила ей врач. — Всё равно бы не спасли. Ну? Попрощались?
Надо котёнка взять… думала Таня, обнимая в коридоре рыдающую дочь. Разумеется, Машеньку никто не сможет заменить, но как же они теперь все, без кошки? Без кошки дом осиротеет. Да, определённо, надо взять котёнка…
Взять котёнка поначалу виделось делом нехитрым – вон же их сколько, беспризорных. Первые дарители хвостатого счастья растворились в Сансаре на следующее утро, уже после договора о встрече. Таня погоревала и снова закопалась в объявления. Оттуда с фотографии на неё смотрел пятнистый леопардовый малыш. В характеристиках значилось «бенгальская», и этого котёнка продавали за немаленькие для Тани, однако же и смехотворные для элитной породы деньги. Не вариант, подумала она и пролистнула страницу вниз. Глазастая котёночья морда не давала покоя. Остальные котята перестали существовать. В какой-то момент Таня сообразила, что смотрит уже куда-то сквозь монитор, да и вообще, сквозь ткань бытия, мысленно взвыла и логично рассудила, что мотоэкипировка ей уже, в общем-то, не нужна – мотоцикл давно продан, да и зачем в доме две механических швейных машины, когда есть современная с электроприводом, и подаренный когда-то давно полушубок только пылится в шкафу, она же не любит шубы… набралась не только необходимая сумма, а ещё и сверху. И очень хорошо, поскольку на спасение котёнка от последствий обращения подозрительной дамы, с честными глазами называющей больного полукровку чистопородным бенгалом, ушла сумма в размере Таниного ежемесячного оклада без учёта премиальных. Хоть какая-то польза от полушубка. Таня отогревала на руках полуживое создание, жутко хрипящее при каждом вдохе, носила в лоток, колола антибиотики и поила детской смесью из шприца, в полной и безнадёжной уверенности, что мелкий не выживет. Крохотный котёнок вымахал в здоровенного котяру, был назван Шаманом и Татьяну любил исключительно на расстоянии. Запомнил бесконечные уколы, градусники и санации.
Животные заводились в этом доме будто бы сами собой. И каждый раз казалось, что средств на содержание всё-таки не хватит, но каждый раз Таня неизменно ухитрялась откуда-то их доставать. Она с детства умела шить и плести из бисера, редактировала рукописи и давала уроки фортепиано…
— Сколько ж у вас живности?!
— Три кота, две кошки, четыре кролика, крысы, черепашки, ёжик…
— И ёжик?!
— Он декоративный. Ещё рыбки, ну, и Роня, — быстро перечисляли дети и тут же принимались красочно описывать каждое животное.
— Глупые у вас котики! — ворчала Таня. — Спасу от них нет…
И откладывала книжку, когда коты запрыгивали ей на руки.
— Ну, идите, поглажу…
— Другая планета, — сказала подруга.
— Филиал Московского зоопарка, — отвечала Таня.
— Ноев ковчег!
А вот ещё одного пассажира ковчег не вместил.
— Мам, котёнок! — маленькая Танечка изо всех детских силёнок пытается затормозить скорый материнский шаг, но в итоге только виснет на руке, скользя по мокрому снегу. А он всё сыпется, сыпется с серого неба колючей мелкой картечью, больно жалит щёки.
— Пойдём!
Мокрый котёнок-трёхцветка трясётся под кустом шиповника, поджав лапки, и при виде людей тоненько протяжно пищит.
— Мам! Он же замёрзнет!
— Да не замёрзнет! Его кто-нибудь подберёт…
— Не подберёт, к утру точно замёрзнет… — Таня отчаянно упирается, не пытаясь утирать слёзы. Ей кажется невыносимым вот так вот бросить беззащитное существо на сыром предзимнем холоде, в сгущающихся вечерних сумерках. — Он же маленький…
— Никаких кошек!
И Таню с силой дёргают вперёд, в сторону автобусной остановки, и опасно трещит воротник старенькой курточки, и в шуме проносящихся мимо автомобилей растворяется жалобный котёночий крик, будто плач. Таня дёргает руку, но её стискивают так, что пальцы налились опасной синевой, и положительно не выдёргиваются.
…На столе горит лампа с битым абажуром, и серо-пятнистый кот сонно щурится на Таню жёлтыми глазами.
— Шаман! Слезь с моей книжки.
Кот недовольно постукивает хвостом и протяжно мяучит.
— И всё-таки характер у тебя бенгальский, — замечает Таня и раскрывает учебник. И, поглядывая на кота, всё никак не может понять, отчего же сердце не на месте.
— Как же хорошо, что мы его спасли!.. Шаманчик, Шаманчик!..
— Вот и забирайте вашего глупого кота! Он мне читать мешает.
— Ну… смотри, он к тебе хочет.
— Ладно… пусть остаётся. Глупенький кот.
Шаман устраивается утюжком и вновь довольно щурится на Татьяну.
Живой.