Я люблю ее. Обожаю белые шершавые бока, встречное тепло изнутри, отблески пламени в сумраке избы...
За узорчатыми стеклами низеньких окошек бушует снежная метель, укрывая дома по крыши, аж до труб печных, а здесь – Ташкент!
Помню, как первый раз переночевал на русской печи. Ее только натопили, закрыли вьюшку. Из-под тоненькой подстилки все члены так и обжигает печным жаром. Сверху накинули коротенькое детское одеяльце: то ли ноги укрыть, то ли нос. Печь будет медленно остывать аж до следующего вечера, а низ избы, откуда печь поднимается на второй этаж и выше, где и моя лежанка с подогревом, к утру покрывается инеем – такой вот контраст.
Снизу жарко, сверху, под тощим коротеньким одеяльцем, зябко, даже холодный сквознячок гуляет. Видать, от разности температур. С непривычки в такой многослойной воздушно-каменной ванне так и не удается уснуть, ворочаюсь до утра.
На следующую ночь прошу мне постелить в верху, на железной кровати.
– А мы подумали, что южному растению привычнее будет на жаркой печке.
– Спасибо за заботу, я привык спать в холодке. У нас там в глинобитных домах круглый год так.
Потом, освоившись, я понял в чем дело. Дом был старый, лет сто ему. Низ каменный, верх – бревенчатый. Кое-где каменные стены трещинами пошли, их кое-как замазали, а деревянный верх – труха, что тебе решето в крупную ячейку. Только добротно сложенная печка и спасает. Так что внизу, в горнице, только за столом сидели, гостей принимали, а спали и время проводили в долгие зимы в верху (вятские так и говорят – «в верху») – все тепло поднималось туда.
Еще помню свои опыты использовать русскую печь как тандыр. Русская печь – сооружение универсальное. Одна топка работает и на отопление, и на плиту для приготовления пищи, в центре, за плитой, – огромный камин (зев, горнило). Его нагревают готовыми углями из нижней топки – это если хотят там что-то приготовить. А если нужен серьезный жар и надолго, то топят прямо там, потом убирают все угли вниз, в топку. Я научился «ловить» тепло и, разложив в противнях, печь самсу и лепешки. Вкуснятина!
Традиционно в русских деревнях к зиме откармливают хрюшек, которые закалывают к морозам. Потом в холодном чулане висят мерзлые туши и куски сала (по секрету скажу: я любил нырять туда, отрезав ножом кусочек нежнейшего, не замерзшего еще сала, положить на горбушку черного хлеба и смаковать по дороге на работу). А вечерами всей семьей лепили пельмени впрок, которые на фанерных листах раскладывали на чердаке.
Я и тут нарушил устоявшийся порядок. В самом начале поселения в деревне я начал разводить овец романовской породы – тебе и мясо, и шкура, и шерсть на вязание. Прялку даже купил электрическую. Овечек на мясо у нас режут в любое время года, как только захотелось свежего мяса. Там, в деревне, холодильника не было, привычки содержать ледник – тоже. Да, роль холодильника выполнял колодец, но туда целую тушу не спустишь. Так что летом мясо могло просто пропасть. Я решил заготовить тушенку. Мясо укладываю в стеклянные банки, заправляю черным перцем в горошек, лавровым листом, солю в меру, верхним слоем кусочки жира, прикрываю жестяными крышечками, предварительно убрав в сторону резиновые прокладочки.
Печь к тому времени нагрелась. Противни с каре банок отправляю в зев печки и на ночь закрываю.
Утром просыпаемся от аппетитного запаха по всей избе. Спускаюсь вниз, достаю банки, обратно вставляю резиновые прокладочки и закатываю: простоят не один год! В любое время, как захотел, например, жареной картошечки с мясом, пожалуйста, открывай любую банку или баночку, которая тебе улыбнется!
Вообще-то семейным заготовителем мясной тушенки стал по необходимости. В начале мая из Самарканда в вятскую деревню привез маму. Зимние запасы продуктов на исходе, до нового урожая еще далеко. Не буду же маму кормить чем попало! Она, как истая южанка, любила мясо, особенно мозговую кость. Не по возрасту крепкие зубы не знали что такое кариес. Чтобы всегда было свежее мясо, я и придумал каждый раз резать очередную овечку, излишки превращать в тушенку.
***
Помню и печку в избушке в уральских лесах, когда я служил в армии сверхсрочно. Домик бревенчатый стоял на краю болота, на четыре квартиры квадратов по двадцать на семью. Четвертинку на две части делила обычная, но добротная печь. В те годы на Урале были жуткие морозы – до минус 57 доходило. Минус 35-40 – обычное явление. А нам с детишками возле нашей печки было тепло и уютно. В каменную печку была встроена и внушительных размеров духовка – мы там пекли всякие вкусности. Видимо, печник был хороший: – пару-тройку полешек – и тепло держалось долго. Мы любили сидеть возле печки с открытой дверцей и смотреть как трещат березовые поленья. Березовые и сосновые дрова колются легко именно в морозы. В легкий морозец я брал в руки колун и в одной гимнастерке играючи за какой-то час поднимал у порога целую гору из дров. Потом их с таким удовольствием складывал в аккуратную поленницу. Последнюю охапку вместе с порцией морозного воздуха вносил в жарко натопленный дом. Вы понимаете какое это счастье?
В трескучие морозы на улице мангал не поставишь, а мы, военные, из разных концов Союза, это дело любили. Я и тут приспособился. Как только прогорят дрова, на угли ставил рамку из толстой проволоки с ножками, расставлял шампуры с мясом и ненадолго закрывал дверцу. Внутри жар равномерный – мясо не горело, образовывалась вкусная корочка, внутри которой нежнейшая сочная мякоть! Этот прием я потом использовал в своей даче под Туапсе. Правда, там я сложил камин, а не печку, отделал речным камнем.
Когда, после завершения службы, пришлось переезжать обратно на Юг, мне совершенно не жаль было расставаться с временным жильем на Урале. Только оставил часть себя вместе с той печкой, которая нас обогревала в суровые зимы и так вкусно кормила.
***
В первую самаркандскую зиму мы ужасно мерзли. После уральских морозов градусы, конечно, были смешные, но дом сам по себе был холодный, печка чадила и почти не грела. Кто знает, тот меня поймет: сухие морозы переносятся легче, чем влажная хрень. Зима – не зима, и не осень. Чтобы не застудить, я годовалую дочку ночами укладывал спать к себе на грудь: она мизинчиком правой ручки забавно цеплялась в папины кудри, а большой пальчик – в ротик. Так и засыпала. Потом, даже когда спала отдельно, так же сосала большой пальчик, а мизинчик держала крючком. Не просто было отучить ее от этой привычки.
К следующей зиме я разломал старую печку, сложил новую. Она больше напоминала маленький паровоз, и гудела как паровоз. Как и в уральскую печку, достаточно кинуть в топку пару дровишек – и солнечное лето в дом!
Тот дом пошел под снос, а нам дали городскую квартиру. Я потом долго, пока не снесли, ходил в свой старый дом и подтапливал любимую печку и в раскрытую дверцу любовался пляской огня...