Я всех нынешних новобранцев пацанами называю. Уж больно они наивные какие-то и к жизни неприспособленные. А к армии, тем более.
Мы такими не были. Нам в армии надо было как можно скорее военное мастерство постичь и в коллективе воинском утвердиться, чтобы тебя уважали и сослуживцы, и командиры.
А у пацанов другие планы: поскорее срок отмотать и дембельнуться.
Они сейчас так и говорят: не «служу» , а «срок мотаю», будто они не в армии, а колонии строгого режима.
Но потом понял я, что, оказывается, не все они такие.
А случилось это, когда к нам пришёл служить новобранец Тёма Бушуев, из Москвы.
Определили его сразу на рулёжку, как и меня когда-то. И знаком я с ним не был до тех пор, пока не зашел зачем-то в казарму.
Захожу туда и вижу, как «деды» над каким-то новичком издеваются: заставляют его пол мыть с помощью туалетного мыла, которое выдавалось в каптерке каждому бойцу по брусочку на месяц.
Я приказал всем стать по стойке «Смирно!», пообещал «дедам» по три наряда вне очереди, а новобранца пригласил пройти со мной на стоянку самолетов, где находился вагончик, в котором заправщики поочередно несли вахту. Ну, а я жил там постоянно, на случай недоразумений, случавшихся с некоторых пор весьма часто. Например, могли вместо керосина бензин привезти или забыть шланги на складе.
Значит, привел я этого молодого необученного в этот вагончик, узнал, что зовут его Артём Бушуев и спросил его, не хочет ли он перейти в заправщики.
Он после моего предложения аж вскинулся весь:
- Конечно, хочу! Я всегда наблюдаю с рулёжки за вашей работой, и она мне очень нравится. Главное, что сразу виден её результат. Налили вы в баки топливо, и только тогда самолет может взлететь.
«А ты парень непростой, грамотный», подумал я тогда.
Так оно и оказалось, так как пришел он к нам после первого курса педагогического института, где учился на учителя иностранных языков: английского и итальянского . И еще я узнал, что он сирота и воспитывался в детском доме, но после окончания школы ему здорово повезло, он сразу получил, согласно закону, однокомнатную квартиру на окраине Москвы и жил там до призыва в армию, скромно и без друзей. Вы, наверное, сами знаете, что с детдомовскими редко кто дружит, не такие они, как все.
Но однажды я узнал про Тёму такое, чего никогда не ожидал.
Сижу я как-то у себя вечером в вагончике и разглядываю картинки в иностранном журнале, который кто-то из офицеров здесь забыл. А Тёма подошел сзади, тоже в него заглянул, увидел снимок Эйфелевой башни и говорит:
- А я на ней вот здесь стоял полгода тому назад…
Я удивился и спрашиваю:
- Ты что, в Париже был? По какому такому случаю?
И он мне рассказал, как однажды совершил путешествие во Францию.
Я хорошо запомнил этот рассказ и приведу его здесь от его имени, чтобы вы убедились, что человек он был не такой, как вся наша нынешняя молодежь.
«Вы, Михалыч, не удивляйтесь тому, что услышите, - начал он. – В нашей жизни и не такое бывает… Когда я окончил первый курс, то решил немного подзаработать на каникулах, чтобы не жить впроголодь во время учебы. Ведь стипендии моей едва хватало на хлеб да молоко.
Нанялся я пиццы развозить по нашему району на велосипеде, которым меня еще в детдоме наградили по случаю окончания школы с золотой медалью. Хозяин пиццерии добрым мужиком оказался, платил мне больше, чем другим, узнав, что я бывший детдомовец.
В отделе доставки работало всего пять человек: три доставщика, вахтер и кассирша, она же главная в нашем подразделении. Это была девушка лет двадцати пяти, по имени Раиса. С ней я, в основном, и общался: она выдавала мне наряды и адреса, принимала оплату и е еженедельно вручала мне в конверте деньги за работу. Но вскоре я заметил, что она стала уделять мне больше внимания, чем другим курьерам: беседовала со мной подолгу, когда нарядов не было, адреса мне подбрасывала, какие поближе.
У нее был автомобиль, новенький «Пежо» красного цвета, но на работу она ходила пешком, так как парковки вблизи нашей пиццерии не было. И однажды вечером она попросила меня проводить ее, ведь мы работали допоздна и домой возвращались уже затемно. Я стал провожать её регулярно, и вскоре Раиса пригласила меня на чашку чая в её квартире. Она у неё была огромной, из четырех комнат, обставленных роскошной мебелью. Оказывается, ее родители эмигрировали во Францию, у них там было свое дело, приносившее им немалый доход, но дочь предпочла жить на родной земле и зарабатывать деньги своим трудом.
Так она мне объяснила, и не верить ей у меня не было оснований.
Наши чаепития вскоре стали постоянными, и однажды после одного из них Раиса предложила мне остаться у неё на ночь.
Эта девушка мне совсем не нравилась, и не потому, что была некрасива. Просто наши интересы и планы на будущее совсем не сходились.
Основной целью в жизни она считала благополучие, комфорт и покой.
- Пора поменять мебель, - сказала она как-то утром, только проснувшись. – У моих родителей ужасный вкус: в квартире у них красиво, но крайне неудобно. Ты это чувствуешь?
Всю свою жизнь я спал на узкой и жесткой постели, сидел на скрипучем табурете за дощатым столом и умывался холодной водой из рукомойника. Поэтому двуспальная кровать с белоснежным бельем, просторные мягкие кресла, полированные серванты с откидывающимися столиками, ванная комната, блиставшая кафелем, казались мне верхом комфорта и красоты.
Но, чтобы не обидеть свою подругу, я ответил:
- Да, чувствую.
В другой раз и снова утром она вдруг решительно объявила:
- Продам эту квартиру и куплю особняк в ближнем Подмосковье. Представляешь, всю ночь не могла заснуть из-за этих соседей. А там, предположим, в Рублёвке у меня их за стенкой не будет. Ты не возражаешь?
Мне было хорошо и здесь, потому что соседи меня по ночам не беспокоили, к тому же, в городе я учился и работал, но я опять ответил по той же самой причине:
- Нет, не возражаю.
Но решающий разговор у нас состоялся за полмесяца до окончания каникул
Раиса разбудила меня, когда было всего шесть часов утра.
- Ты знаешь, о чем я сейчас подумала… - как-то очень торжественно произнесла он. - Сегодня исполняется ровно месяц, как мы живем с тобою вместе. Как муж с женой… И я решила устроить для нас медовый месяц. Через пять дней мы летим с тобою в Париж!
Я опешил, даже возмутился:
- Какой Париж! Я откладываю каждую свою зарплату, чтобы не умереть зимою с голоду, а ты мне про какой-то Париж!
- Теперь можешь не откладывать. У меня есть деньги и на поездку в Европу, и на безбедное существование в течение всей нашей жизни.
- Откуда они у тебя, скромной кассирши из пиццерии?
- Родители регулярно переводят на мой счёт в банке изрядную сумму денег. За те несколько лет, как они уехали во Францию, на нём скопилось более миллиона долларов.
- Но это твои деньги! А я – нищий студент, и запомни, что я никогда не буду альфонсом, живущим за счет женщины.
- Мы теперь с тобою одна семья и не должны ничего делить на «моё» и «твоё». Моя квартира, машина и деньги принадлежат теперь тебе. А ты принадлежишь мне и сделаешь всё так, как я хочу.
Возражать ей у меня не было сил. Во первых, я знал, что несмотря ни на что, она всё равно сделает по-своему. А, во-вторых, мне самому очень хотелось побывать в Париже. Я вздрагивал даже от одного звучания таких слов как Лувр, Нотр – Дам, Монпарнас, Версаль…
Пять дней мы носились по Москве оформляя визы, билеты на самолет, бронирование гостиниц и т.д и т. п.
Многие из этих проблем обычно не решаются за такое короткое время, но, казалось, что для Раисы не было ничего невозможного.
Мы вылетели в Париж утром 21-го августа, и через четыре часа поселились в роскошной гостинице в самом центре Парижа. Из окна нашего номера были видны Собор Парижской Богоматери, Сена и остров Сен-Луи. Я вышел на балкон, и почувствовал, что впервые нахожусь в другой стране, совсем непохожей на ту, в которой родился и вырос. Вдалеке виднелись причудливые здания с разноцветными крышами, внизу сплошным потоком двигались машины, и шли озабоченные чем-то люди, видимо, не осознавая того, что они живут в Париже.
И я ожидал, что Раиса сейчас тоже выйдет на балкон и будет, как и я, удивляться увиденному, но, оглянувшись, увидел, что она ходит по комнате, открывая дверцы и выдвигая ящики многочисленных шкафов и шкафчиков.
- Похоже, что пыль здесь сегодня не вытирали, - брезгливо сказала она. – Европа называется. Собирайся, пойдем в ресторан обедать. А потом будем отдыхать. После этого ужасного полёта у меня страшно болит голова.
- А разве мы не пойдем сегодня гулять по Парижу? – спросил я.
- Нет, - устало ответила она. – Завтра я закажу такси, и мы быстренько проскочим по всем достопримечательным местам.
После этого разговора я понял, что мои надежды увидеть Париж, таким, как им я его представлял, мне не удастся. А, главное, я почувствовал, что попал в рабство к человеку, которого не могу понять…
Особенно глубоко я ощутил это, когда вечером того же дня спросил её:
- А почему твои родители не встречали нас в аэропорту?
Раиса как-то криво улыбнулась и сказала:
- Во-первых, они у меня очень занятые люди, и отрывать их от дела я сочла неуместным. А, во-вторых, я не хочу, чтобы они узнали, с кем я связала свою жизнь.
- И с кем же?
- Перестань притворяться. Ведь это явный мезальянс: дочь миллионера и бедный студент, который во время каникул развозит на велосипеде пиццы.
- По-моему, раньше тебя это устраивало…
- А я и сейчас балдею от такого счастья. Но это может очень огорчить моих родителей, богатых и гордых недоумков.
- Я вижу, что ты не очень любишь их…
- Я их ненавижу. С самого раннего детства. За то, что они выбрали для меня это противное имя – Раиса, а еще больше за то, что они пытались сделать из меня пай – девочку с высшим экономическим образованием. Ладно, давай не будем копаться в прошлом и смотреть в будущее… Проголодалась я что-то…
И Париж стал для меня неуютен и тесен, и я стал с нетерпением ждать возвращения домой.
Мы прилетели в Москву 26-го августа, мне надо было подготовиться к учебе, и я сразу из Шереметьева поехал в институт, а потом к себе домой.
Когда на следующий день я отправился в пиццерию, чтобы получить расчет и забрать там свою трудовую книжку, мне сказали, что Раису арестовали.
За что и по какой статье её будут судить, никто мне сказать не смог, да и некогда мне было выяснять это, так как в тот же день мне вручили повестку в военкомат.
Уже здесь я получил письмо от своего напарника по доставке, где он сообщил мне, что Раиса обирала нашу контору, как только могла. Хозяин пиццерии, как я уже говорил, был очень добрым человеком и верил в то, что и его сотрудники такие же добрые и честные люди, как и он.
По этому делу Раисе грозил условный срок и штраф в размере нанесённого ущерба, но тут выяснилось, что она мошенническим путем, с помощью шантажа, а порой и физического воздействия, приобрела и квартиру, и машину и огромную сумму денег.
Ей дали пять лет колонии строгого режима».
Вот этим закончил свой рассказ Тёмв Бушуев.
Сам не знаю, почему, но история эта так разволновала меня, что в ту ночь я долго не мог заснуть.
Я сидел до полуночи на скамейке у нашего вагончика и думал: «Сколько печального и неожиданного происходит в нашей жизни… И с этим надо прожить до самого конца её и не разувериться окончательно в людях, которые приносили тебе и добро, и зло…».
И я представлял себе девушку Раису, которая сейчас, вероятно, тоже не может заснуть в душной камере далеких лагерей, и Тёму, до сих пор не осознавшего, что же случилось с ним в самом начале его юности, когда мечтал он о большой любви и и светлой дороге в будущее…
Мне было жаль их обоих, и хотелось сделать для них что-то такое, чтобы они поверили в себя и других…
И утром, проследив за заправкой трёх перехватчиков и одного штурмовика для боевого дежурства, я отозвал Тёму в сторонку и спросил:
- Ну, как спалось?
- Плохо, товарищ старшина Михалыч, - ответил он. – Зря я стал вспоминать и рассказывать вам про своё прошлое. Только душу себе разбередил.
Потом внимательно взглянул на меня и добавил:
- И вам, наверное, тоже. Грустный вы сегодня какой-то…
- Да, веселого в твоем рассказе было мало. Думал я сегодня до полуночи о вас двоих, но больше почему-то об этой девушке, Раисе. Каково ей сейчас в неволе…
- Так она же сама виновата, что в тюрьму попала! – вспыхнул Тёма.
- Оно, конечно, так… Но пожалеть её не мешало бы. У тебя здесь уже друзья появились, командиры тебя уважают за твою исполнительность, а у нее там совсем другое: друзей нет, одни сокамерницы, и командиры все злые, с автоматами, и слышит она от них одно и то же: «Лицом к стене!» или «Трое суток карцера!» И вот что я сегодня ночью надумал: надо тебе ей письмо написать.
Тёма посмотрел на меня возмущенно:
- Не буду я ей ничего писать!
- А ты, рядовой Бушуев, не гоношись, подумай, - надавил я на него по-старшински. – Сколько бы она тебе зла ни принесла, но и доброго в ваших с ней отношениях было немало. Нельзя об этом забывать, ведь ты человеком создан.
Приутих после этого Тёма, задумался. А потом говорит мне, уже в другом тоне:
- Так у меня даже адреса её нет.
- А это дело поправимое, - отвечаю я ему. – Будет тебе адрес. Ты только напиши мне ее полные позывные и год рождения.
А сказал я ему так потому, что уже знал, как мне надо действовать. Дело в том, что в Москве у меня есть друг закадычный, с которым мы еще на Сахалине служили. После дембеля он поступил в школу милиции, окончил её и дослужился до капитанского звания.
И вечером того же дня, после нашего разговора с Тёмой, я позвонил ему и попросил выяснить, где отбывает срок гражданка Сироткина Раиса Ивановна , 1980-го года рождения осужденная на пять лет колонии строгого режима по таким-то статьям.
И на следующий же день получил СМС, в котором было сказано, что по сведениям, полученным в Федеральной службе исполнения наказаний, вышеуказанная гражданка находится в исправительной колонии №18 на территории Мордовской республики. И непонятно, для чего, но мой друг привел некоторые данные из биографии этой заключенной.
И оказалось, что она тоже, как и Тёма, детдомовка, оттого и фамилия у неё такая: Сироткина!
Но это Тёму почему-то не удивило. Он только грустно улыбнулся и сказал:
- А вы знаете, Михалыч, иногда такая мысль приходила мне в голову. Когда она начинала говорить о миллионном состоянии своих родителей, а потом вдруг заявляла, что ненавидит их.
Он взял у меня адрес, внимательно прочел его и спрятал в карман гимнастерки:
- Сегодня после ужина напишу ей письмо.
Вечером я сидел в вагончике, занимаясь бумажными делами, когда появился Тема. Он швырнул на стол листочек с адресом и ручку и сказал;
- Не буду я ничего писать! Не получается у меня! Я даже не знаю, как к ней обратиться: Раиса, Рая, Раечка…
Я подождал, когда он маленько успокоится, а потом спрашиваю:
- А можно, я тебе помогу?
Такого он не ожидал. Не бывало еще такого случая, чтобы старшина Михалыч у рядового разрешения спрашивал что-нибудь сделать.
Растерялся он вконец и говорит чуть слышно:
- Хорошо, помогайте
- Бери ручку и чистый лист бумаги, - уже приказываю я ему. – Пиши: «Дорогая Рая…» Восклицательный знак… «Пишет тебе издалека твой друг Артём Бушуев…». Точка. «Ты извини, что не писал раньше, но так уж получилось. Меня сразу после возращения их Парижа призвали в армию, и я не знал, что с тобой произошло. Не подумай, что я посчитал тебя нехорошей девушкой и оттого и не писал. Я вспоминаю о тебе всегда только как о доброй и верной подруге. Через восемь месяцев я вернусь в Москву, буду продолжать учиться и ждать, когда ты освободишься. А потом уже мы решим вместе, как нам жить дальше. А сейчас я хочу, чтобы мы с тобою переписывались. Если ты, конечно, не возражаешь…» А теперь с красной строки…
«Служу я в авиации, на юге. Служба идет хорошо, у меня много друзей и добрые командиры. Но мне очень не хватает тебя, и я очень жду от тебя ответа. Твой Тёма»… А теперь садись на койку, перечитай, что написал и подумай, что бы ты хотел добавить от себя.
Но он ничего добавлять не стал. Запечатал письмо в конверт, написал адрес и собрался бежать к штабу, чтобы бросить его в почтовый ящик. Но я его остановил:
- Подожди, Тёма, до утра. И если к тебе за это время придёт мысль, что старшина Михалыч принудил тебя написать письмо девушке, которую ты не любишь, порви его и выбрось .
Он ничего мне не ответил и никуда не пошел. А на следующий день даже не спросил его, отправил он письмо или нет.
Но спустя две недели подбегает он ко мне после заправки самолетов и показывает мне конверт, замызганный донельзя.
- Товарищ старшина Михалыч! – кричит он радостно, - Ответила Рая на моё письмо! Хотите прочитать?
- Не хочу, - отвечаю. – Сроду не читал чужие письма. Особенно, если они про любовь…
Демобилизовался Тёма по осени, и долго от него вестей не было. А потом получил я письмо из Москвы, в котором он сообщил, что Рая вышла на свободу по УДО, то есть, раньше положенного срока, что живут они теперь вместе в его однокомнатной квартире и что скоро у них будет лялька.
Тёма институт заканчивает, а Рая тоже собирается учиться, на доктора.
Вот такие они, нынешние пацаны… Накуролесят сперва, не подумавши, а потом уже умнеть начинают…