(Размышления о книге)
Не претендуя на исчерпывающий критический анализ, я коснусь только тех тем, которые вызвали резонанс моего собственного философского камертона. В центре внимания автора структура: язык – сознание. Связь между этими «феноменами» не тривиальна и зависима от мировоззренческой установки. Человеческое сознание есть по существу самосознание. Но и язык тоже обладает самореферентной структурой. То есть, рефлексия это способ бытия, а «Язык - фундаментальная сопряженная ему пара, подобная канонически сопряженным переменным в механике. Как физик по профессии и философ по складу ума, анализируя текст, я не раз буду прибегать к подобным физическим аналогиям.
Автор начинает свою книгу с вопроса: «как устроен Homo Sapiens, что во мне, как представителе этого вида, всегда возможен и Сократ, бесстрашно выпивающий цикуту, и чадолюбивый бюргер, идущий на рутинную службу в застенок или лагерь смерти?».
Прежде, чем ответить на этот вопрос, автор делает небольшой «ликбез» из области психологии, сообщает нам о некоторых нейрофизиологических особенностях человека, в сравнении с другими представителями животного мира, связанных со скоростью первичных реакций на стимулы. В частности, имеет место «лингвистическая задержка», которая объясняется в контексте порождающих грамматик Хомского. Автор предполагает, что задержку можно объяснить работой в нашем речевом аппарате грамматических алгоритмов Хомского, тормозящих первичные реакции.
Эту аномалию, свойственную только человеку, автор связывает с появлением на определенной ступени эволюции Homo Sapiens вербальной функции, то есть, с появлением естественного языка. Это событие автор характеризует, как «катастрофическое».
Автор пишет: «Следует учесть, что понятие катастрофы я использую не только как нагруженное эмоциональными и «взрывными» ассоциациями, но и, по возможности, строго — так, как это делается, скажем, в математической теории катастроф, где катастрофа определяется как разрыв непрерывности функций».
Что же произошло с появлением речи? Почему автор говорит о «катастрофе», «разрыве» и борьбе с этим явлением? Почему борьба? Разве язык это не приобретение?
Давайте постараемся понять. Мы предполагаем, что внутренний язык, свойственный животным, эволюционно становится естественным, а последний – формальным. В этом направлении движется эволюция еще от сотворения Мира. Но внутренний язык – «живой», а формальный – «мертвый». И значит, речь идет о борьбе жизни со смертью!
В рассказе Брэдбери «Нечто необозначенное» инопланетянин, являющий собой некую бесформенную сущность боится, что его назовут, потому что, будучи названным, он обретет форму. Для него же это смерти подобно. Давая имена вещам, мы их «проявляем» из предсознательной реальности, материализуем. Мы, как коллекционеры – энтомологи, прикалывающие бабочек к холсту, прикалываем к пространству-времени образы, понятия, события. «Оставь полет снежинкам с мотыльками»- призывает М.Цветаева.
Мифологический нарратив поможет нам лучше прояснить сущность «лингвистической катастрофы» по Аркадьеву. Для начала, обратимся к ветхому завету, и зададимся вопросом – почему, согласно тексту писания, именно Адаму Бог поручает дать имена животным? Казалось бы, Он сам мог сделать это без труда. Ответ парадоксален – Бог, по всей видимости, не может этого сделать в силу своей невербальной природы. Не совсем ясен и вопрос о происхождении имени Адама. В библии нет ответа на этот вопрос, хотя о происхождении имен других персонажей мистерии, хорошо известно.
Подтверждение нашей догадки мы находим в более ранних источниках. В Торе, в частности, говорится, что Адам приобрел имя только после изгнания из рая. И это логично. Только субъект, взгляду которого мир предстает структурированным, может давать предметам имена. Ведь имена нужны для различения. До грехопадения же, Рай представлял собой «квантовую» вневременную суперпозицию, а его обитатели (см. Адам Ришон) пребывали в созерцательном наслаждении своим бытием. Чем все это закончилось хорошо известно. Бог в “наказание” за «преступное» стремление человека к свободе (которую сам же и даровал ему!), запустил часы (смотрите Page-Wootters механизм). Человек потерял вечность, но, в качестве утешительного приза обрел короткие мгновения счастья, ожидания, печали. С тех пор человек живет в потоке времени, который сам же и создает (см. ниже). И видимо, никогда не откажется от этого, ибо слишком уж дорог стал ему этот «лучший из миров».
Мы видим, что мифологический сюжет изгнания из Рая, обнаруживает неожиданную аналогию в квантовой механике. Это – декогеренция. Я впервые обратил внимание на этот факт в начале 2000 (см. доклад «Параллели». Рождественские чтения, МГУ 2002г.
Этот миф, возникший из коллективного подсознательного, едва ли свидетельствует о каком-то эволюционно обусловленном событии, например о появлении у Homo Sapiens языка, или даже о появлении самого человека. Язык в тех или иных рудиментарных формах, по всей видимости, присущ и животным. Присущ ли он элементарным частицам? Что говорит электрон, рассеянному им фотону?
Я полагаю, что упомянутый библейский сюжет повествует о трансцендентном событии творения самого субъекта. Это событие не темпорально. Оно подобно доктрине непрерывного творения, которая имеет глубокие корни в теологии и философии (Например, у Экхарта непрерывное рождение Сына в основании Души). Согласно этой доктрине мир, в каждый момент времени рождается заново, вызываемый Богом из небытия. В нашем понимании, этот момент связан с актом рефлексии «здесь и сейчас-говорением». С точки зрения КМ субъектом (внутренним наблюдателем) является часть вселенной, запутанная с остальным миром. Такому субъекту реальность представляется набором хорошо различимых альтернатив. Но, если быть точнее, то эти альтернативы и есть «материя», из которой соткан субъект и его язык.
В теологическом нарративе мы говорим о грехопадении, в квантово-механическом о декогеренции, в психологическом о рефлексии или об актах сознания. Если все это синонимы одного и того же явления, то язык есть следствие этого явления (в частности, сознания), а не наоборот. Этот момент является центральным в моей критике лингвистической концепции Аркадьева.
Автор пишет: «Операции сознания как операции различения а, следовательно, и индивидуации, объективации, отчуждения - специфичны и, судя по всему, возможны только в рамках языковой деятельности».
В этой формуле имеет место очевидная логическая петля. По сути, автор утверждает, что сознательная (различительная) деятельность является следствием языковой деятельности. Но, чтобы была возможна языковая деятельность, уже должно объективно существовать поле хорошо различимых языковых структур (алфавит, словарь, грамматика и.т.д), над которым действует язык…. Но это поле, как утверждает сам автор, генерируется сознательной (различительной) деятельностью. Чтобы разорвать логическую петлю, достаточно обратить причинно-следственное отношение между языком и сознанием.
Так или иначе, переход от внутреннего языка к естественному – событие не ординарное, изменившее природу человека. Было ли это событие событием, в обычном смысле этого слова? Наверное, нет, поскольку любое событие происходит во времени, а мир, как целое – безвременен. Время – субъективная категория (в том смысле, что определено только для субъекта. См. Page-Wootters механизм).
Чем же так существенно отличается первобытный внутренний язык от языка естественного? Внутренний язык – это континуум и всесвязность, а естественный и, тем более формальный – это дискретность и определенность. По сути дела, человек «аналоговый» становится человеком «дигитальным». Но мир без полутонов – мертв. Теперь нам понятна эмоциональная оценка автором этого этапа в эволюции человека. Язык и сознание, дополнительные сущности. Грубо говоря, чем больше языка, чем он более формализован, тем меньше остается места сознанию. И такая тенденция эволюции не может не вызывать опасения.
Автор пишет: «Базовые свойства языка, сама его структура вынуждают человека мыслить альтернативами и осуществлять свой выбор помимо своего прямого желания и непосредственного понимания, причем как в истории вида, так и в любой индивидуальной истории. Тем самым, по существу, язык принуждает человека к свободе. «Раньше», «до человека», в мире вместо языка работал только природный инстинкт*».
До условного «грехопадения», в выборе не было необходимости, потому, что мир был един. С появлением языка, мир распался на альтернативы, и со всей остротой встала проблема выбора. Но ведь именно выбор делает нас человеком! Выбираем мы не только тогда, когда рассматриваем меню в ресторане. Порой наш выбор, затрагивает нравственные, экзистенциальные вопросы.
Автор утверждает, что с тех пор, как человек был обременен необходимостью делать выбор, он «Человек стремится к непрерывности, борется с разрывом, но он не может поймать свою тень, вернуться в «непосредственность» доязыкового бытия, пока он жив, пока к нему применимо понятие «живой человек». Вернее, такая возможность ему предоставлена в предельной форме самоубийства»
Основываясь на той же концепции «разрыва», Автор дает оригинальное определение Культуры: «Культура (в том числе социальные и религиозные структуры в их первичных формах) есть не что иное, как те или иные, разной степени интенсивности техники борьбы с разрывом». И далее «… борьба человека с языком-сознанием как в социальной, так и в личной истории перманентна. Она такова (т.е. перманентна) в силу невозможности уничтожить при жизни саму языковую деятельность, порождающую разрыв эта непрекращающаяся схватка с собственной тенью статистически неизбежно* приводит к «афатическому пределу» — смерти, т. е. к уничтожению/ самоуничтожению носителя языка».
Внимательный читатель, возможно, заметил в этих рассуждениях противоречие. С одной стороны автор выражает опасение, что человек все более алгоритмизуется. Его действия становятся все более автоматичны, и сознанию в его жизни остается все меньше места (Цивилизация андроидов, наверное, не то, будущее, о котором можно мечтать). А с другой, он говорит, что именно язык заставляет нас мыслить альтернативами и осуществлять выбор. То есть, именно язык наделяет нас сознанием и всеми человеческими качествами!
Впрочем, автор сам указывает на это противоречие, которое укоренено не в рассуждениях, а в самой природе человека: «недооценка человечеством своей базовой катастрофичности приводит его к бессознательному самоубийственному поведению. … Но заранее ясно, что «хирургия» и окончательное выздоровление («абсолютное спасение») не только невозможны, но и нежелательны, иначе человек просто перестанет быть человеком».
Не отрицая, отмеченное автором, сущностное противоречие, заложенное в природе человека, нельзя не отметить, и видимое противоречие, которое усугубляется отождествлением (автор часто использует неологизм «язык-сознание»), или инвертированием роли сознания и языка. На этот факт мы уже обратили внимание читателя. Язык, не смотря на его фундаментальную роль в когнитивной структуре познавательного аппарата, тем не менее, вторичен по отношению к сознанию. Подмена понятий приводит к тому, что автор, обсуждая сознание, оперирует лингвистическими категориями, не отражающими в полной мере глубину проблемы сознания.
В работе «Символ и сознание» (Пятигорский, Мамардашвили) говорится: «Текст может быть порожден, между тем как сознание не может быть порождено никаким лингвистическим устройством, прежде всего потому, что сознание появляется в тексте не в силу каких-то закономерностей языка, то есть изнутри текста, но исключительно в силу какой-то закономерности самого сознания». И далее: «не лингвистическими оппозициями нужно пользоваться для разъяснения сознания, а сознанием для разъяснения лингвистических оппозиций, для интерпретации самого факта их существования».
По сути дела, речь идет о том, что язык, проявляющийся в таких феноменах, как текст, говорение и.т.д, является только эпифеноменом сознания.
Проблема сознания, хотя и имеет отношение к человеку, гораздо шире. Это вопрос мироустройства и имеет он отношение не к биологии, не к социологии, а именно, к онтологии. Сознание свидетельствует о моей (субъекта) онтологической укорененности в самой структуре реальности. Поэтому, рассматриваемое сочинение Аркадьева я склонен воспринимать, именно, как имеющее отношение к онтологии. Но продолжим наш анализ. Аркадьев пишет:
«Ностальгические попытки проникновения за пределы вербальности упираются в фундаментальное бессознательное, то есть в абсолютную теневую границу — смерть. … Так, не вполне психоаналитически я интерпретирую «Танатос-принцип» З. Фрейда, а также концепцию «травмы рождения» О. Ранка».
Предложенная здесь интерпретация Фрейдовской «теории деструктивности», которую он (Фрейд) излагает в книге «По ту сторону принципа удовольствия» не противоречит моему собственному пониманию (см. мою статью «что такое жизнь?» ссылки в конце). В моем понимании, позыв к смерти это обратная сторона (взгляд из другой онтологической «системы отсчета») позыва к жизни.
Продолжаем читать:
«Человек и как индивид, и как группа, и особенно как вид убивает себя … потому, что он постоянно бессознательно утыкается в абсурдную стену, в разрыв, в неустранимую и латентно-активную «матрицу языка», мешающую ему обрести потерянный доязыковый рай, вожделенную непрерывность».
Возможно, читателю будет интересно узнать, что позывы к жизни и смерти, обнаруженные Фрейдом, имеют своим внешним проявлением пару взаимообусловленных физических процессов. Это рост энтропии с одной стороны и самоорганизация, с другой. Механизм этих процессов, идущих на всех масштабах нашего бытийного пространства, вплоть до космологического уровня, до сих пор вызывает споры. Моя гипотеза состоит в том, что источником этих процессов является наша субъективность (см. там же).
Как физик, я здесь вижу явные параллели с неравновесной термодинамикой. Живой организм, являясь диссипативной структурой, и, поддерживая низкое значение собственной энтропии, является в то же время одним из самых эффективных механизмов во вселенной, работа которого направлена на то, чтобы максимально быстро покончить с этим миром! О том же говорит Джереми Ингленд (Jeremy England) из MIT. Я об этом пишу в статье «Субъективная эволюция» (ссылки см. в конце). Эта параллель с физикой приобретает особый смысл, если учесть, что любой диссипативный процесс – результат необратимой редукции квантового состояния. В контексте же понимания сознания М.Б. Менским, это результат сознательной (познавательной) деятельности наблюдателя.
Человек творческий или находящийся в пограничных состояниях, может преодолеть «лингвистический разрыв». Но заглянуть в эту бездну осмеливаются лишь немногие, ибо, как пишет автор: «Все «предельные», «абсолютные», «вечные», «континуальные», «трансцендентные»* понятия человеческого языка и культуры — метафоры смерти, … как сказал бы Кант».
Эту мысль поддержал бы и Менский. Он пишет в своей книге «Человек и квантовый мир»: «тело в этом случае (в пограничном состоянии) воспринимается как материальный объект, но не наделенный особым качеством, называемым «жизнь»».
Автор пишет: «быть субъектом — значит занимать лингвистически самореферентное положение в актуальном, или потенциальном акте говорения-коммуникации»
По форме я согласен со сказанным, однако, что стоит за формулировкой «лингвистически самореферентное положение»? Является ли эта формула денотатом процесса, происходящего в существе сознания, или сама ее «лингвистическая» материя является источником сознания субъекта? Как я уже говорил, я склонен к первой интерпретации.
И далее «… каждый говорящий представляет себя в качестве субъекта, указывающего на самого себя как на я в своей речи. В силу этого я конституирует другое лицо, которое, будучи абсолютно внешним по отношению к моему «я», становится моим эхо, которому я говорю ты и которое мне говорит ты.»
Я уверен, что самореферентная конфигурация ничем не отличается от диалога, поскольку другой есть ты в иных обстоятельствах. Фактически, я всегда говорю сам с собой. Здесь я должен сослаться на идею открытого индивидуализма Даниэля Колака [], которую я разделяю и, не смотря на ее экстравагантность, нахожу достаточно убедительной.
Далее автор обсуждает тему преодоления разрыва. Обсуждаются приемы - склеивание, сингуляризация, ритуал, практики молчания, отшельничества и.т.д. Сюда же относятся и интеллектуальные приемы, вроде трансцендентальной редукции. Отталкиваясь от определения культуры, данное самим автором, я бы добавил в арсенал «методов преодоления» искусство, которое, как считал Ницше, базируется на предсознательном, иррациональном, вакхическом. Музыка апеллирует к досознательному, внутреннему языку, и благодаря этому, легко преодолевает все разрывы, пропасти и катастрофы непонимания.
Но будем завершать наш анализ. Тем более в нашем распоряжении был лишь фрагмент книги. Является ли стремление к преодалению лингвистической пропасти суицидальным? Наверное, да, ведь на другой ее стороне ничто. Однако, я полагаю, что Фрейд ошибочно принял это стремление в назад («Отче возьми в назад» Цветаева) за позыв (см. мою статью «что такое жизнь?» ссылки в конце).
Волны, создаваемые быстро движущемся судном, способны перевернуть маленькие суденышки. Так и волны, создаваемые в «материи» сознания целеустремленными личностями, гениями, мотивированными на совершение добра, парадоксальным образом приносят несчастья. Не оправдываем ли мы своим изощренным толкованием банальное зло? Нет, мы лишь объясняем его происхождение.
А замечали ли вы, как трудно творить добро без негативных последствий? Так, чтобы никто не остался обижен, обделен, не испытывал зависти и.т.д. Что же ограничивает нас в этом? В теологическом контексте это следствие того, что от Адама мы унаследовали сознание и язык, а, следовательно, наш способ существования - выбор. Только Христос мог накормить 5000 человек пятью хлебами. Нам же пришлось бы выбирать, кого оставить голодным.
Соответствующую физическую интерпретацию можно дать, вспомнив, что все диссипативные процессы во Вселенной – результат сознательной деятельности субъекта. Думаю, что не все физики со мной согласятся. Но, те, кто оспорит, пусть, попробуют доказать обратное! Понижение энтропии субъектом, для достижения своей цели, приводит к повышению энтропии окружения. Легкий «кораблик» может, не справится с турбулентными вихрями и перевернуться. Мы должны оберегать наших близких и друзей, которые чаще всего оказываются в опасной близости к нашим человеколюбивым инициативам….
В завершение рассмотрим проблему стрелы времени, так волнующую физиков, и которая неожиданным образом отражена автором в его лингвистической концепции: «… акты речи, во-первых, необратимы, во-вторых, означивают самореферентный момент «сейчас-говорения» и тем самым формируют первичную временную структуру «прошлое-теперь-будущее», структуру неустранимой человеческой историчности как языкового свойства».
С точностью до замены «лингвистических актов» на «акты сознания», это понимание изоморфно РКЭ (расширенная концепция Эверетта) Менского, согласно которой сознание отождествляется с сознательным выбором. Акт «сейчас-говорения» есть ни что иное, как акт выбора, селекция альтернатив (мог сказать «А», а мог сказать «B»….). В КМ этот процесс необратим и порождает стрелу времени. Тем самым, как говорит автор, «своей коммуникацией человек вовлекается в пространство языковой темпоральности (т. е. историчности)».
Структура реальности, как физической, так и той ее части, которую мы относим к духовной, на мой взгляд, отражает, а вернее (по Плотину) является, содержанием нашего сознания. В этой реальности мы различаем две фундаментальные тенденции – движение вперед в неизвестность, ко все большей дифференциации, усложнению форм и росту техногенной культуры, с одной стороны, и движение назад к бессознательному, мифологическому миру, к тому райскому безвременью, с которого мы начинали, с другой.
«Что ж, обратиться нам вспять, вспять повернуть корабли, чтобы опять испытать древнюю скудость земли?» (Н.Гумилев)
Дано ли нам выбирать? Только не в этом случае. Здесь все решено за нас. Каждый сознательный акт, каждое сказанное слово, каждая написанная буква, каждый брошенный взгляд, перемещают нас вперед во времени. Субъективная стрела времени направлена в будущее.
Куда же мы идем?
Автор пишет: «В начале было Слово», и это значит, что первые стихи Евангелия от Иоанна бессознательно, но точно шифруют самое нестерпимое для человека - то, что в начале человека коренится разрыв». Да, это так. Но именно этот «разрыв» и делает человека человеком! Следовательно, в этом противоречии и состоит замысел Творца! Поэтому, не нужно оглядываться назад. Мы обязательно придем к гармонии и совершенству, и замкнем это кольцо жизни с другой стороны, пройдя путь познания до конца.
Материалы для чтения:
• Обсуждаемая книга:
• Краткие сведения об авторе книги (Википедия):
Арка;дьев Михаи;л Алекса;ндрович (15 марта 1958, Ленинград, РСФСР, СССР) — советский и российский дирижёр, пианист, композитор, теоретик музыки, философ.
• Мои сочинения, на которые были отсылки в тексте:
Субъективная эволюция https://vixra.org/pdf/1909.0274v1.pdf
Что такое жизнь? https://vixra.org/pdf/1905.0543v1.pdf
Великое заблуждение https://vixra.org/pdf/1808.0545v1.pdf
Вечное возвращение. От Ницше до Эверетта
Физика персональной самоидентичности