Не успели зеваки оправиться от сетей, а Щекочиха вернуться к товаркам, как на горизонте уже новые повозки.
Сбитенщик подошёл к самой обочине, толкая привязанным коробом купцов.
- Ты-то куда, красная морда? Видишь, тут солидные люди стоят, - тщедушный лавочник попробовал устыдить уличного торговца.
- Скажите тоже, вся ваша солидность в барашках в бумажках, коими начальство одариваете. Барашки ваши жирнее, от того и солидность.
- Смотрите-ка, до какой черты обнаглели чумазые. Со всего города на Мясницкую сброд прибыл, - худой лавочник даже на дорогу выскочил, заглядывая в лицо солидному товарищу. Выскочил, и чуть столкнулся с волами, что везли первую повозку. Хорошо приятель за рукав дернул.
А везли такую страшную картину, что толпа стихла.
- Гляди-ка, Щекочиха, это что такое намалевано-то? Баба – не баба, птица – не птица.
- Гарпия это, чудовище такое. Рождается в бурю и утаскивает к себе когтями птичьими, - оборванный молодой человек отделился от стены дома Салтыковых, на которую опирался всё время.
- Ишь ты, гарфия, - удивленно протянула молодка в атласной шубке.
- Ух и дура же ты, не гарфия, а гарпия. А вокруг неё крючки, мешки, вроде как с деньгами, весы зачем-то сломанные.
- Гляди-ка, а гарпия-то эта в крапиве никак водится, так ли?
- Не так, - опять вмешался молодой человек, - греки её придумали.
- А разрисована вроде как в крапиве. Что написано-то?
- «Всеобщая пагуба».
- Надо же…
Из-за картины выскочил лицедей:
- Уважаемая публика, шестое отделение повествует о всеобщей нашей погибели – мздоимстве. Посмотрите, кто служит коварной гарпии. Это, дорогая публика, главные её воины – ябедники.
Вокруг повозки шла толпа людей разных чинов. Угадывались здесь и купцы, и люди служивые, и простой народ: крестьяне и ремесленники. И все они что-то шептали на ухо друг другу, отчаянно жестикулируя.
Солидный купец, стоящий у обочины, спрятал бороду в воротник. Лишь заплывшие глазки косились в сторону худого приятеля. Тот и не видел, открыв рот, смотрел на шествие. А посмотреть было на что! Сначала шли подьячие со знаменами. От ветра трудно было разобрать надпись, что красовалась на них.
- Петруха, Петруха, прочти, у тебя глаз острый.
- «Завтра» писано.
- А что же сие означает?
- А то и означает, когда ни приди за каким делом, тебе до завтра отворот дают. А на следующий день – снова завтра. Так и ходишь.
- Справедливо.
Иные подьячие тащили за собой на длинных шестах с крючьями взяточников всех мастей.
- Гляди-ка, будто рыбу из речки!
- А это, уважаемая публика, - вновь закричал лицедей, - несут свои сети поверенные да сочинители ябед.
Голос ведущего маскарада послужил сигналом. От шествия отделились господа и, изловчившись, стали закидывать сети в толпу зевак. Первыми попали приятели-купцы. Грузный упал, подмяв под себя мелкого. Тот, вероятно, стал задыхаться. В ход пошли кулаки. Народ улюлюкал. Кто-то подбадривал драку криками:
- Задвинь ему посильнее, ишь брюхо-то отъел!
А ловцы не останавливались. Вот уже и сбитенщик барахтался на снегу с какой-то молодкой, и Щекочиху скрутили с вечно пьяным сапожником Ерёмой, до этого молча стоявшим у самого края.
Смех, крик, за возней и позабыли, зачем собрались. Процессия остановилась. Пришлось подьячим возвращаться, распутывать.
Когда стихли, заметили, что у самой обочины стоит оборванный нищий на костылях. Из прорех старого тулупчика пробивалась ветхая холстина рубахи. С костылей свешивались переломанные весы.
- Перед вами Правда. Вот в таком богомерзком виде пребывает она в наши дни. А виной всему сутяги и аферисты, что устроили на нее гонение.
Нищий молча смотрел на притихшую толпу грустным взглядом до тех пор, пока не подоспела группа, изображающая мошенников и среболюбцев. Они набросились на несчастного оборванца и погнали его мешками с надписью «деньги» дальше.
- Вот так и живём, братцы, - сказал кто-то тихо.
Показалась ещё одна повозка. Впереди была устроена огромная корзина с яйцами. В ней сидела толстая баба, наряженная в парчу. Среди яиц были и птенцы-гарпии.
- А это и есть сама Взятка. А за ней сидят приятели Кривосуд-Обиралов и Взятколюб-Обдиралов. Приятели эти всё время только о Взятке и говорят.
Вокруг повозки бегали какие-то вертлявые типы, одетые в чёрное. Они кидали в толпу семена.
- Крапива никак? – Прервал молчание дородный купец, отдышавшись от схватки с товарищем.
- Вроде того, - приятель перетирал щепоть в ладони и даже попробовал на вкус.
- Ишь, пакостники, хорошо – зима.
За повозкой шла толпа нищих с пустыми мешками. Опущенные головы, тяжёлая поступь – жалкое зрелище.
- Пострадавшие что ли? – подала голос Щекочиха.
- Похоже на то. Обобрали сердечных.
Нищие шагали под песню пакостников:
«Есть ли староста бездельник
Так и земский суд.
И совсем они забыли
Про ременный кнут.
Взятки в жизни – красота,
Слаще мёда и сота!
Как же крючкотворец мелит,
Коль на взятки глазом целит.
Так и староста богатый
Сельской насыщаясь платой.
Вот их весь содом.
Крючкотворца жена –
Такая ж сатана.
От такой наседки
Таковые детки!
С сими тварьми одинаки
Батраки их и собаки.
Весь таков их дом».
Процессия давно скрылась, а толпа молча стояла, будто оглушённая.