Вашингтон встретил Роберта со всей помпезностью. Физик и не подозревал, что в одном городе может собраться столько журналистов — и все на него. Однако если с работниками прессы и радио Роберт быстро нашел общий язык, то с политиками... Именно ради них Оппи и приехал в столицу; но стоило пытаться договориться с власть держащими, как физик при всех своих стараниях и со всем своим красноречием, отточенным за годы жизни в Лос-Аламосе, натыкался на недоверие, упрямство и глупость. А как ещё назвать этих чинуш и военных, нисколько не смыслящих в физике, но твердо знающих, как «правильно» атом применить?
— Ваше оружие больше не ваше, — заявил адмирал Брэгг на одной из таких встреч с людьми государства.
— Как это «не наше»? — разозлился Раби. — Мы же его создавали!
— Создавали, — подтвердил адмирал. — Но создавали для Вооруженных сил Соединённых штатов. Разумеется, теперь оно принадлежит государству. И оно должно само определять, как пользоваться своими ресурсами.
— И всё же, — не отступал Раби. — Это оружие — не то же самое, что танки или пулемёты. Оно должно принадлежать всем.
— Кому «всем»? Оружие есть оружие; оно должно быть в наших руках — и не в чьих других. Не отдавать же его коммунистам?
Адмирал Брэгг не отличался широтой взглядов; его слова мало отличались от тех речей, которые Роберт мог слышать от тех или иных сенаторов. Но это и огорчало: если люди государства настроены так, изменят ли они своё мнение? Одни вопросы и ни одного ответа...
— Ну и люди, — Оппи тоскливо вздохнул, закуривая очередную сигарету.
— Да ладно, — Лилиенталь перевёл взгляд к небольшой доске на стене, испещренной рисунками. — Лучше расскажите дальше про атомы.
Лилиенталь, с которым Оппенгеймер познакомился на одном из таких заседаний правительственной комиссии, вскоре близко подружился с Робертом — и в свободное время пытался вникнуть в тонкости ядерной физики. Да и Оппи оживлялся, стоило ему начать говорить об атомах и их взаимодействиях. Так что Роберт тут же вернулся к доске, словно только этого и ждал.
— А, ну вот. Здесь мы видим электроны, которые... А, безнадёжно, — физик с досадой швырнул мел на стол.
— Почему это вы так?
— Да вы ведь как будто уже верите в то, что атомы — как эти нарисованные человечки!
— Это... Но... Вовсе нет! — Лилиенталь вспыхнул, покраснев. «Эти его шутки...» — Может, это вовсе не стоит таких разговоров? Может, не так оно и опасно?
— Не так опасно? — ледяные глаза Оппенгеймера уставились на чиновника. — Если бы это не было опасно, Даглян бы не погиб.
Гарри Даглян, юный и подающий надежды физик, экспериментировал с полусферами плутониевого ядра, когда полусферы случайно соприкоснулись. Их удалось стабилизировать, но Даглян погиб, мучаясь от ожогов, за несколько дней. «И где? В родной лаборатории, вдали от войны... Видели бы его эти политиканы из комиссий — может и поняли бы что...»
Роберт тоскливо вздохнул. С этими чиновниками одна морока... «А ведь этот хотя бы слушает...» В то время как сейчас предстоял визит к политиканам — точнее, к одному из них, к Президенту; поймет ли он?..
...В Белом доме как всегда кипела работа. За окном по темно-серому небу с редкими белёсыми проблесками ветер гонял бурые листья, и они, под тяжёлыми каплями дождя, падали на пожелтевшую траву перед величественными белыми стенами. Но спешащие по делам люди не останавливались смотреть вверх на тучи снаружи. У президента выдался очередной день приёма — этому с финансированием помочь, там проект обсудить. И кто к нему на этот раз? А...
Президент Трумэн попросил Ачесона пригласить гостя — и чуть приподнял брови в удивлении.
Посетитель, который пришёл в этот день, не нуждался в представлении. Теперь, в октябре, этот человек был прекрасно известен — только личной встречи ещё не было. Однако...
Трумэн, откинувшийся на спинку массивного кресла, смерил посетителя взглядом. Он ожидал увидеть перед собой того лидера, решительного вдохновителя тысяч людей — но этот неуверенный вид, взгляд — как будто и не тот герой всех Соединённых Штатов!
— Поздравляю с проделанной работой.
— Да, благодарю, мистер президент... — Роберт потянулся было к сигаретам в кармане, но вовремя одёрнул себя.
— Не скромничайте. Ваше... Изделие великолепно. Кстати, как Вы думаете: как скоро у русских появится такая бомба?
— У русских? Понятия не имею, — Роберт пожал плечами и нахмурился, но вскоре снова улыбнулся. Разговор никак не клеился; всё, что Роберт хотел сказать, совершенно вылетело из головы. Собеседник его тоже досадовал: Трумэн готовился отпраздновать закончившуюся наконец войну — но этот гость сбил весь настрой.
— Вот как? Что ж, зато я знаю: никогда! Кстати, чего вы такой хмурый?
Роберт сцепил пальцы, посмотрел в глаза Трумэну.
— Мистер президент, мне кажется, на моих руках — кровь...
Тишина и холодный, почти презрительный взгляд были ответом. «Кровь... А что тогда на моих руках? Как он вообще смеет такое»...
— Её легко смыть водой. Или вам платок нужен? — Трумэн с трудом вернул самообладание. — Это не ваше дело. Проводите доктора.
Когда дверь за Оппенгеймером закрылась, Трумэн ещё раз нахмурился. Учёный-нытик... Какое разочарование.
— Мистер Ачесон. Чтобы этого паршивца больше никогда здесь не было.
— Как скажете.
Трумэн вытер пальцы платком. Лучше найти кого-то более... Решительного из этой учёной братии.
Такие учёные на примете уже были; так что через полгода с небольшим, когда военные решили посмотреть, как новые бомбы справляются с кораблями, в списке приглашённых экспертов имя Оппенгеймера не значилось.
Сам Оппи хоть и увидел, что разговаривать с политиканами невозможно, продолжал работать как правительственный консультант по атомной энергии. Однако не всем пришлись по нраву интервью или выступления, которые он давал.
— Мне кажется, он говорит не то, что нам нужно, — хмурился адмирал Брэгг.
— Да уж. Эта бомба должна быть гордостью Америки; а тут? — генерал Андерс развернул газету. — Вот, послушайте: «Мы создали нечто, самое ужасное оружие, которое резко и глубоко изменило природу мира. Мы создали то, что по всем стандартам мира, в котором мы выросли, является злом...» Тут дальше болтовня... Ага, вот ещё: «Пример использования атомного оружия был в Хиросиме. Это оружие агрессии, внезапности и террора. Если оно когда-либо будет использовано снова, то этих бомб могут быть тысячи или, возможно, десятки тысяч; их способ доставки вполне может отличаться и отражать новые возможности перехвата, а стратегия их применения вполне может отличаться от той, что была против по существу побежденного врага. Но это оружие агрессоров, и в нём — не только делящиеся ядра, но и внезапность и ужас...»
— И это слова американца? Он что, назвал нас всех агрессорами?
— Более того, — генерал покачал головой. — Это выступление видела вся страна. Немыслимо!
— Хорошо, что в Белом доме ему не рады...