Глава 2. Две обители

«Садовской - писатель, живет с женой в приюте Красной церкви Новодевичьего монастыря, в келье, перегороженной занавеской, за которой находится его библиотека. При советской власти не опубликовал ни одного  произведения. Все их складывает в шкаф.   Получает пенсию от Союза писателей за прошлые заслуги.   Он и жена  связаны с церковно-монархическими кругами старцев - бывших монахов и монахинь, которые, находясь в глубоком подполье, пытаются влиять на массы верующих в антисоветском духе. Настроены  пораженчески и с нетерпением ждут  врага.
Получив от Садовского предложение об установлении связи с немцами, я по вашему указанию дал на то согласие, после чего Садовской поручил мне подобрать группу надежных лиц для использования их в целях установления связи с немцами и проведения антисоветской работы в Москве».

(Из агентурного сообщения агента "Старик")

       Над   столицей  с хмурого неба сеялся первый снег, редкие удары колокола Смоленского собора  Новодевичьего монастыря  звали паству к вечерне.
       Основанная великим князем Василием III  четыре века назад  обитель, куда впоследствии Рюриковичами с Романовыми *насильно ссылались  их опальные жены  и обращались в инокини*, с приходом большевиков  стала филиалом Исторического музея, но  небольшая часть насельниц* в ней осталась. Сохранился и приют  для бездомных, в том числе дворянского сословия, потерявших  в  годы революции   свое жилье.
       В первый же день войны  митрополит Московский и Коломенский  Сергий, отслужил в Богоявленском кафедральном соборе  воскресную литургию, призвав  верующих  и весь русский  народ дать отпор  фашистской нечисти, а после разослал аналогичное воззвание «Пастырям и пасомым Христианской Православной Церкви» по всем приходам. Власть    это  оценила  и дала разрешение открыть ранее закрытые в стране храмы с проведением в них богослужений.
       По аллеям и тропинкам  обители на звуки колокола группами и поодиночке шли  верующие, как правило, старики  и люди средних лет, чтобы вознести Господу свои молитвы за сражавшихся на фронтах родных и близких.
       В их числе следовал  и  Демьянов, в  зимнем суконном   шлеме со звездой, длинной   комсоставской  шинели, перетянутой ремнями и небольшим саквояжем в руке. Миновав  собор,  он  свернул  в боковой проход  и  спустя короткое время   спустился по ступеням  в притвор*  Красной церкви.
      Уже вторую неделю   Гейне общался  с членами «Престола», в круг которых его ввел  их близкий  друг, являвшийся  агентом  НКВД  с псевдонимом «Старик». Он  состоял при Историческом музее реставратором  и, помимо основной деятельности,    наблюдал за всеми, кто жил в монастыре.   
      Демьянов  был представлен  князю и   Садовским как  человек монархических взглядов  и  дворянин, а еще почитатель таланта Бориса Александровича.    
На первой же встрече молодой человек весьма понравился Надежде Ивановне, весьма импозантной  даме, галантно поцеловав ей руку и выдав несколько комплиментов.
      - О мон шер*, - жеманно сказала она с прононсом, - в вас чувствуется  благородное воспитание.
      - Немного  есть, - улыбнулся Александр. - Я из старинного  рода  атамана Головатого*, отец был  царским казачьим  офицером, а мать выпускница  Бестужевских курсов.
      - Они живы?
      - Увы. Отец умер от ран, полученных  на германском фронте в  пятнадцатом, мама проживает в  Ленинграде.
       - Чем занимаетесь молодой человек?  -  близоруко  щурясь, поинтересовался   Глебов.
       -  Работаю инженером-электриком  на «Мосфильме».
       -  Любите кинематограф?
       - Весьма, но больше поэзию серебряного века, например это. И с пафосом  прочитал

Но призрак жив и будет жить всегда.
О Николай, порфиры ты достоин,
Непобедимый, непреклонный воин,
Страж-исполин державного гнезда.

В деснице меч, над головой звезда,
А строгий лик божественно-спокоен.
Кем хаос европейский перестроен?
Сжимает пасть дракону чья узда?
 
Как в этом царстве благостного мира
Окрепли кисть, резец, перо и лира,
Как ждал Царьград славянского царя!
 
Но черная опять проснулась сила
И, торжествуя смерть богатыря,
Чудовище кровавое завыло.

 с горечью завершил   последние строки.
       - Браво, браво, - захлопала в ладони Надежда Ивановна, а все  это время молчавший Садовской  умилился, - да это же мой «Николай Первый»! А что еще знаете?
       - Из ваших стихов практически все, они достойны восхищения.      
       - Спасибо, весьма тронут, - порозовел бледными щеками  литератор.
       Потом все вместе пили чай с крыжовенным вареньем  и долго беседовали  о прежних добрых временах и  тревожном настоящем. А еще нелестно отзывались о советской власти, уповая  на грядущие перемены.
       С того дня Александр  начал часто бывать  в   компании былых аристократов, став   своим человеком. В один из вечеров,  когда играли  за столом в вист*  князь,  в очередной раз, сдавая  карты,     поинтересовался,  как Александр  относится  к  большевикам.
       -  Большевики, Юрий Петрович,  лишили  меня  будущего.  Как я  по-вашему должен к ним относиться?
       -  А к немцам? - поднял на него  выцветшие глаза литератор.
       -  Нормально. Они цивилизованная нация  и  несут России освобождение.
       - Мы тоже так считаем, -  рассматривая в руках взятку, - сказала бывшая фрейлина, а князь  тяжело вздохнул, - жаль не можем им помочь.   
       На следующее утро, встретившись с Судоплатовым на явочной квартире, Гейне рассказал о состоявшемся разговоре и тот усмехнулся, -  этого   следовало ожидать. Так что переходим к  завершению внедрения.
       Миновав длинный ряд  глухих дверей  в  мрачном сводчатом коридоре,  по которому изредка  шмыгали похожие на ворон  монахини, Александр остановился у предпоследней и постучал в нее костяшками пальцев.
       - Да,  -  неясно послышалось изнутри,  открыл и вошел  в просторную  келью.
       Садовской,  в свете  семилинейной*    лампы   что-то писал  сидя в инвалидной коляске, а его жена, расположившись напротив, неспешно раскладывала пасьянс*.
       При виде Александра в  красноармейской форме    оба открыли рты.
       -  К-как прикажете вас понимать? - сглотнул слюну литератор, а Надежда Ивановна побледнела.
       - Да  не пугайтесь  вы  так  - успокоил чету  гость. -  Меня призвали в армию, отправляют на фронт, зашел с вами попрощаться.
       - Ах вот оно что, - первой опомнилась дама, и на ее лицо вернулись краски жизни. - Милости просим, Саша, раздевайтесь.
       Демьянов, расстегнув портупею,  повесил шлем с шинелью на крючок,  а потом с саквояжем в руке  прошел к столу, куда поочередно выложил качалку колбасы, пару банок  сардин в масле, батон хлеба и в завершение поставил  засургученную бутылку водки. - Купил  по случаю у  знакомого директора гастронома.
       - И кто вы по званию?  -    покосился Борис  Александрович на  его  алые петлицы.
       - Младший лейтенант связи, буду воевать в пехоте.  А почему не видно Юрия Петровича? (оглянулся по сторонам).
       - Одну минуту, - покатился Садовской к тихо потрескивающей дровами  голландке, взял  прислоненную рядом  кочергу и несколько раз стукнул в боковую  стену.
       Вскоре за дверью зашаркали шаги, она, чуть скрипнув, отворилась, в проеме появился князь в толстовке и обрезанных валенках на ногах. В отличие от Садовских виду гостя   не удивился и,   пожав тому руку,   изрек, - значит, все-таки призвали?
       - На днях получил повестку, - ответил Александр. - Решил зайти к вам попрощаться, а потом сразу к себе в часть.
       - Что-что, а  заставить за себя воевать они умеют - хмыкнул бывший  предводитель дворянства. - Сучье племя.
       - Фу, нехорошее какое слово, князь,-  сморщила нос жена  литератора.
       - Какое племя, такое и слово, - пробурчал тот.   
       Затем Демьянов помог  Надежде Ивановне накрыть стол, откупорив бутылку, разлил водку по   стаканам  и поднял свой, -  за победу господа!
       - Чью? - уставились на него три пары глаз.
       -  Тех, кого мы ждем, - осушил свой в три глотка.
       Литератор с князем  повторили, Надежда Ивановна чуть пригубила, стали закусывать консервами и  пахнущей чесноком краковской.
       - Так получается, будете  против них воевать? сжевал очередной ломтик Глебов.
       - Совершенно верно, - разлил  Демьянов оставшуюся водку. -  До первого, так сказать, боя.
       - А потом? - тихо вопросила Надежда Ивановна.
       Вместо ответа тот пробежал пальцами по столу.
       - За это и выпьем, господа - заговорщицки   сказал князь. И поднял стакан, - прозит*.  Затем крякнул «хорошо» и занюхал горбушкой батона.
       Настроение  у всех заметно улучшилось, а когда  перешли к чаю, вскипевшему на плите, литератор поочередно взглянул на жену с князем (те  согласно опустили глаза) и вплотную придвинулся к Александру.
       - Если у вас получится, а мы будем за то молиться,   передайте на той стороне, что мы ждем их, а если  понадобится какая помощь - сделаем все, что в наших силах.
       - Именно так, - решительно кивнули бывшая фрейлина с князем.
       - Нынче  в Германии в фаворе  мой  давний знакомый Кнут Гамсун*, - мечтательно сказал Садовский. - Нас познакомил Блок во время его приезда в Россию, и мы даже одно время состояли в переписке. Вот бы передать ему привет.
       - Где-то там и  друг моей юности полковник  Улагай   -  томно вздохнула супруга. -  Но это все в прошлом. А вот если  в случае  удачного исхода от вас придет весточка, мы будем очень рады, -  мигнула пушистыми ресницами на Демьянова.
       - Или человек с паролем - многозначительно добавил князь, вздев вверх палец. 
       - И каков пароль?   
       «Пути господни неисповедимы» (приблизил вплотную голову).
       - Я запомню,- утвердительно кивнул Демьянов. - А что за полковник Улагай? -  обратился к даме. - Это не тот, что    командовал  Кубанской армией у  генерала Врангеля?
       - Однофамилец, -  мечтательно сказала та. - Его звали Кучук, из  знатного черкесского рода, близкий  друг албанского царя, сейчас где-то в Югославии.
       - Ясно.
       Спустя еще час он покинул  единомышленников, сославшись, что в двадцать три часа нужно быть в части. На прощание бывшая фрейлина благословила Александра, литератор  крепко пожал руку, а захмелевший князь облобызал в обе щеки.
       Выйдя из  монастыря тем же путем, Демьянов   миновал  площадь   перед главным входом и свернул в ближайший  переулок, где его ждал  автомобиль, за рулем которого сидел Маклярский
       - Ну как? - поинтересовался он, когда хлопнув дверцей, уселся рядом.
       - Все идет по плану, они даже благословили меня на переход к немцам.
       - Зашевелились тараканы, - хмыкнул старший лейтенант  и, провернув ключ, включил зажигание. Эмка,   заурчав  мотором, тронулась с места, набрала ход  и  в сгущавшемся мраке понеслась к центру. В приглушенном свете фар кружились снежинки,  по асфальту низко мела поземка.
       - Да, ранняя в этом году зима, - переключил скорость  оперативник.
       -  И к тому же морозная, - поплотнее укутался в шинель Гейне.
       - Кстати, ты не читал в «Красной Звезде»  очерк  «Завещание 28 павших героев?   
       -  Нет. О чем он?
       -  О подвиге  роты солдат  генерала Панфилова.  В ноябре, как известно, фашисты вышли к Волоколамскому шоссе, до Москвы оставался последний рывок. На этом участке оборону держала стрелковая дивизия генерала Панфилова  и конница Доватора.
       Артиллерии у них практически не было, и когда  немцы ввели в бой  полсотни танков, против него выдвинули заслон  из роты бойцов  вооруженных стрелковым оружием  гранатами и ПТР*. Бой был страшный. Пройти фашисты  не смогли, герои  сожгли  пятнадцать  бронированных машин и уничтожили  до роты пехоты. Двадцать восемь из них погибли.
       -  Да, то настоящие герои, - откликнулся  напарник. - Я бы, наверное, так не смог.
       Миновав Белорусский вокзал, затемненный и с безлюдной площадью, выехали на пустынное Ленинградское шоссе, по которому изредка проезжали грузовые автомобили с бойцами в кузовах или грузами. 
       Вскоре высотные дома с темными, заклеенными крест-накрест белыми полосами  окнами закончились. У последнего  стояли противотанковые ежи и зенитный пулемет-спарка, здесь у них проверили документы.
       - Все нормально, можете следовать дальше, - махнул рукавицей    старший  поста в сторону  полосатого   шлагбаума. Один из бойцов в тулупе  поднял его, автомобиль сделал между надолбами зигзаг  и стал, урча, набирать скорость.
       Теперь  за   стеклами была сплошная темень, лучи света высвечивали лишь местами  разбитую гусеничной техникой, уносящуюся под колеса  дорогу. Через десяток километров  по сторонам возник высокий густой  бор, а  потом с   левой стороны потянулся двухметровый сплошной забор с заиндевелой колючей проволокой сверху.
       Автомобиль сбавил скорость  и через пару сотен метров подвернул к дощатому стационарному КПП, дав короткий сигнал. Хлопнула входная дверь, к машине зарысил в синей фуражке  и ватнике, придерживая кобуру на поясе сержант.
       Маклярский, опустив стекло,  предъявил   развернутое удостоверение.
       Тот, подсвечивая фонариком, молча прочел  и поспешил обратно.
       Через минуту створки  металлической глухой двери с легким шорохом  открылись, машина въехала  на обширную территорию.   Это был особо секретный объект высшей школы  Наркомата Внутренних Дел   СССР  для подготовки разведчиков  и диверсантов, забрасываемых в  глубокий тыл врага. На местном жаргоне  он  звался «обитель».
       Свернув от  КПП  в одну из нескольких, проложенных в бору аллей, «эмка»  подкатила  к двухэтажному с мезонином  деревянному коттеджу  под соснами и, не глуша двигатель, остановилась у входа.
       - Ну, давай, Саша, отдыхай, - пожал руку  Демьянову  старший лейтенант,- а я назад  в Москву, еще есть работа.
       Хлопнув дверцей тот вышел из кабины и  проскрипел по снегу к крыльцу коттеджа, а машина, развернувшись, мигнула подфарниками и исчезла  во мраке.
       Внутри, в холле, с задернутыми плотными шторами окнами   и приглушенным светом, от высокой кафельной печи шло тепло, пахло сосновой смолою.  Пошаркав сапогами по коврику у входа,  Александр поднялся   на второй этаж  с коротким, в обе стороны коридором,   остановился у одной из  филенчатых дверей  и, достав из кармана ключи,  отпер номер.
       Здесь  он жил с  того момента как    руководством «Мосфильма»  был отправлен в длительную командировку в Алма-Ату   и тоже проходил перед заброской специальную подготовку. Доставив  Гейне первый раз на объект, Маклярский  подмигнул,- сейчас будет сюрприз,  и он превзошел все ожидания.
       Инструктором по подготовке оказался  старый знакомый  Рудольф Абель. Учитель с  учеником тепло обнялись, но вопросов друг другу не задавали, что было обычным в их профессии.
       Абель, из семьи российских немцев, имел блестящее образование, знал  несколько языков  и с 1927 года являлся кадровым сотрудником Иностранного отдела ОГПУ. Работал в нелегальных резидентурах Норвегии  и Великобритании, где успешно занимался сбором разведданных, а еще    был  высококлассным    радистом  и знатоком шифров. В годы ежовщины* его карьера ненадолго прервалась, а затем возобновилась внутри  Союза.
       Теперь Рудольф Иванович  готовил на специальном объекте  разведчиков,   диверсантов и партизан  для заброски в тылы противника.
       Их находилось здесь несколько десятков, все  были на казарменном положении и проживали в  таких же  коттеджах, как Александр, упрятанных в бору. Занятие  проводились в двух кирпичных двухэтажных зданиях  со специально оборудованными классами, спортзалом и подземным тиром,  а также  на открытом  полигоне.  В классах читались специальные дисциплины, на полигоне и в тире велись практические занятия.
       Курс подготовки был напряженный,    по двенадцать часов в сутки,  с перерывами на обед и ужин,  длился он  в зависимости от специализации  от одного до трех месяцев. Общение меж курсантами сводилось до минимума, фамилий друг друга не знали, обходились  вымышленными именами и фамилиями.
       Имевший необходимый  оперативный опыт Демьянов, под руководством  Абеля  активно осваивал работу на  передатчике.  Особое внимание  инструктор  уделял работе на ключе на слух, правилам  выхода на связь с разведцентром, методам шифровки и  дешифровки радиограмм.
       Дело облегчалось тем, что в свое время  Гейне закончил три курса     Ленинградского политехнического института по специальности инженер-радиомеханик. Уже спустя месяц  он уверенно  принимал и передавал двести знаков в минуту, в совершенстве знал рацию,    основы и приемы   шифрования. 
       Еще два инструктора занимались с ним подрывным делом, огневой подготовкой и рукопашным боем. Здесь все шло тоже достаточно неплохо, поскольку  Александр  был активным членом  спортивного общества «Динамо»  и «Ворошиловским стрелком»*.

       Помимо названного,  его ознакомили     в спецчасти  с имевшимися там документами о  структуре  абвера и гестапо,  основными   формами и методами их деятельности.  В январе  42-го   курс    подготовки завершился,  и на явочной квартире в Москве Судоплатов   провел  с Гейне подробный инструктаж.
       Он касался  порядка переброски агента в тыл немцев посредством сдачи  в плен, акклиматизации  и  последующих действий.
       - Главное, чтобы они поверили тебе, - попыхивая папироской, щурился от дыма   начальник. - И заглотали наживку, она весьма заманчивая. При этом учти, будет обязательно  проведена   проверка, и, уверен, не одна, абвер это умеет.
       - Легенда у меня  реальная, - путь проверяют,-  пожал Александр  плечами.
       - Это да, -   затушив окурок в пепельнице  Судоплатов. - Я имею ввиду и другое, проверку на лояльность.
       - В смысле?
       - Тебе могут предложить расстрелять  нашего  пленного офицера, комиссара или бойца. Что скажешь на это?   (пытливо заглянул в глаза).
       - Н-не знаю, - чуть побледнел агент.
       - Расстреляешь, - жестко сказал начальник. - Или все дело насмарку. Это понятно?
       - Но ведь то советский человек?
       - Теперь нет. Всякий попавший в плен,  изменник Родины и враг, как определил товарищ Сталин   Тебе ясно? (чуть подался вперед).
       - Ясно, - зло блеснул глазами Демьянов. - Расстреляю.
       - Правильный ответ,- встал из-за стола старший майор. - Ночуешь здесь, все что нужно, в квартире есть. Завтра в пять  утра  за тобой заедет Маклярский. Ну, желаю удачи, до встречи, - крепко тряхнул руку.
       Когда он оставил квартиру, Демьянов долго не мог уснуть. За время секретной службы убивать ему  приходилось - заброшенного в конце тридцатых диверсанта, отказавшегося сдаться. Здесь же было совсем другое. Но выбора не оставалось...

(На фото Александр Демьянов  -"Гейне")