Зина еле дождалась Радоницы, чтобы попасть на могилу матери. Хоронили мать ещё в конце пятидесятых. Отец был жив и справил ей крепкую оградку, под руководством кузнеца Егорыча. А вот поставить памятник не успел. Пришёл однажды с работы и завалился на бок, прямо на пороге, и больше не встал. Семь лет отец лежал. Он не мог двигаться и говорить, но Зина по глазам видела, что он всё слышит, видит и понимает. Они с братом ничего не жалели, пытаясь облегчить участь отца, но инсульт его поразивший, так и не отпустил. Когда он умер, брат легко вынес отца из дома на руках, а перед этим встал с ним на весы. «Всего сорок килограмм в нём осталось…» — Зина горько заплакала. Похоронили его на новом городском кладбище, а мать осталась здесь. Они решили не тревожить её прах, когда односельчане перезахоранивали своих родных, а потом пожалели. Кладбище «отрезали» от села промышленным каналом, который строго охраняли военные, и пускали туда только по родительским дням. И вот Зина стоит у оградки, и гладит ветки молодой сосёнки, без спросу выросшей прямо на могиле. «Мама, мамочка! Как же мне горько теперь. Сашка мой, дурень, совсем обнаглел, пока я на аборт ходила, привел в дом жиличку из Кузьминок, что за рекой, на время половодья — Шурку Забродную, и спал с ней в нашей постели. Я под кроватью кучу резинок нашла, жалел Шурку, или без них не давала. А мне все мозги пропудрил, что не может с ними, вот третий аборт уже сделала. Врач сказала, что больше нельзя, какие-то необратимые последствия будут, на старости лет аукнуться может онкологией». Зина долго не уходила от могилы матери и прислушивалась. То ей мерещился шёпот какой-то, то казалось, что кто-то погладил её по голове. Наконец, Зина вздохнула и сказала вслух: «То ветер шумит, и он же по голове меня гладил» — повернулась и пошла домой. На следующий год перед самым ледоходом Зина продала свой дом, и переехала в городскую квартиру, которую выделили мужу на производстве. За собой оставила только часть огорода, да гараж, для машины сына. Муж Сашка долго возмущался — не привык он жить в городе, но Зина отрезала: «Опять хотел Шурку на постой принять? Обойдёшься». Сашка умолк на недельку, а потом повеселел, и стал являться домой под утро и пьяным в стельку. Оказалось, что в этом же доме получила квартиру та самая Шурка Забродная. Производственное начальство расселяло своих работников из заречных сёл в городские квартиры, чтобы не оплачивать им съёмное жильё на время ледохода, когда паромы стояли. Зина пыталась с Шуркой поговорить, пристыдить её, но ничего от Шурки не добилась, кроме крика на весь двор, что она баба холостая, кого, хочет, того и привечает. Доработав до пенсии, Зина сразу уволилась с завода и занялась огородом. Но не огород был её главной заботой, а сын, который начал заглядывать в бутылку, даже хлеще, чем отец. Жена его выгнала, и Зина старалась отвлечь парня от пьянки всеми доступными ей средствами. И поначалу даже Сашка проникся идеей отучить сына от пагубной привычки — ездил с ним на охоту и рыбалку, вдвоём строили избушку под инвентарь на огороде. Сын устроился шофёром «Скорой помощи», и держался за место, потому что платили там хорошо. Но всё рухнуло в одночасье, когда после очередной пьянки у Сашки случился инсульт. Утром к Зине постучала соседка по площадке, у которой он ошивался в последнее время, и сказала: «Иди, забирай своего деда, он встать с пола не может, и мычит, как бычок недорезанный». Из больницы дед Саша пришёл дурак дураком. Он и раньше любил чужих баб, а теперь словно помешался на сексе. Но уже ничего не мог, поэтому начал беспробудно пить, вовлекая в пьянку сына. Зина устала выслушивать жалобы молодых женщин, которых её муженек лапал за грудь, и говорил всякие скабрезности. Но что она могла поделать. Спиртом торговали сразу в двух квартирах их дома, и Сашка приспособился брать там спирт в долг, а Зина только успевала платить его долги. И сколько не просила продавцов не наливать ему больше, всё равно он ухитрялся где-то напиваться до полусмерти. За вознёй с дедом, Зина упустила момент, когда запил сын. Ей позвонила диспетчер и спросила, почему Евгений не вышел на смену. Хорошо, что рядом с телефоном стоял стул, у Зины подкосились ноги, она поняла, что кончилась её более — менее спокойная жизнь. Она привыкла к дедовым заскокам, и почти не реагировала на его похождения. А тащить двоих из пагубной привычки ей было уже не по силам. Она нашла Женьку в гараже в компании непонятных личностей. Вызвала такси, закрыла гараж на дополнительный замок, и увезла сына домой. Но удержать Женьку дома она не могла. Он был сильнее её и всегда уходил, когда хотел. Со «Скорой» его уволили за прогулы, и он пристроился куда-то на стройку. А там, бутылка после работы была традицией. Сын заваливался домой, что называется «ни тяти, ни мамы», и сразу падал спать. Каким-то чудом он ни разу не проспал, и продержался на стройке около трёх лет. Он так исхудал, что даже отец сказал: — Конечно, он же не ест, а только закусывает. — Тебе виднее. — Отозвалась Зина.
Зина старалась не думать о том, что однажды и со стройки Женьку уволят. Но он уволился сам, потому что больше не мог работать физически, у него просто не стало сил. Поболтавшись где-то в сторожах несколько месяцев, Женька уволился и оттуда. Но самое страшное для Зины было то, что он перестал приходить домой. Зина вздрагивала, когда кто-то стучался в дверь, и предчувствие беды её не обмануло. Женьку убили где-то в гаражах, и он пролежал там несколько дней. Была зима, тело только окоченело в неотапливаемом боксе, где не было машины. Его нашёл хозяин гаража, оказалось, что гараж вскрыли и растащили всё, что там было ценного. Похороны сына прошли для Зины как в тумане. Хорошо, что приехала дочь и распорядилась погребением как подобает. А дед, как будто обрадовался обилию поминального спиртного, и только и делал, что закладывал за воротник. Дочь Татьяна ужаснулась состоянию отца, и устроила его в больницу, где его немного подлечили, но соображать он лучше не стал. А Зина сломалась. Женька снился ей каждый день, он становился на колени у её кровати, и просил прощения. А она всё пыталась спросить, кто его убил, но язык во сне словно немел, и она не могла произнести, ни слова. К осени Зина слегла. Она не знала, что с ней происходит, потому что у неё ничего не болело, только силы покидали её. Диагноз прозвучал, как выстрел — рак шейки матки. Снова приехала дочь, и Зина умоляла её никогда не делать абортов. — Где ты раньше была, мама? — Сказала Татьяна. — Я уже два раза на аборт сходила. Сама знаешь, как мой муженек себя вёл, когда был безработным, пока я с ним не разошлась. Сейчас я одна, и проблема с абортами не стоит. Зина умерла весной. Дочь забрала отца с собой, продав их квартиру. А он умер всего через год после жены, когда выпил по ошибке уксусную эссенцию.
Громче всех во дворе разглагольствовала о смерти Зины и её мужа та самая Шурка Забродная. Всё пыталась всем доказать, что их бог за что-то наказал.
— А тебя бог ни за что не наказал? — Спросила как-то Шурку соседка. — Дочь твоя единственная спилась и умерла неизвестно где, пока ты мужиков к себе водила. Шурка промолчала, да и что она могла сказать, ведь она только что выписалась из больницы, где проходила курс химиотерапии.