Сигарета первая. Потенция.
Он затянулся.
-У меня уже не стоит.
-А что, должно?
-Ну конечно должно, я же мужик, - возмутился он и надолго затянулся как опытный травокур.
Странно, что он возмущается, – подумал я, - не уж то ему не чуждо представление о настоящем мужике. Он вроде вполне привлекательный мужчина. Слово «мужчина» к нему подходит только из-за возраста. Так-то он вполне крепкий парень в обычной одежде, не лишённый привлекательности. Я решился ему признаться в своих мыслях.
-Тебе нравится миф о настоящем мужике?
-Это не миф.
-Всё – миф.
-Ты – не Агранович, - он угадал цитату и тут же пресёк это, не желая мириться с учением старой профессорши.
-Но…, - задумался я, - что для тебя мужик?
-Тот, кто может с бабой.
-То есть я не мужик?
-Нет, ты – гей.
Он был достаточно толерантен, несмотря на своё нежелание знаться с биологией и мифолингвистикой. Я решил не говорить про себя, решив честно ему говорить в лицо всё. Возможно в отместку.
-По-мойму, у тебя гиперкомпенсация, - включив Юнга, выпалил я.
-И что же я компенсирую?
-Неужели непонятно?
-Нет, - честно со злобой признался он.
-Ты – помошник, - напомнил я.
-Старший помошник, - злобно поправил помошник.
-Но помошник, - настаивая я.
-Слушай, я – старший помошник генпрокурора, - высокомерно напомнил он.
-Но помошник, - вторил я.
-Ага, я – старший помошник генпрокурора, а ты – тридцатилетний безработный без образования.
-Образование не нужно, - уверял я.
Он по-осетински честно заржал, вякнув:
-Поэтому ты нищий.
…И продолжил беззастенчиво прерывисто насмехаться надо мной. Я ушёл – я оскорблённый либерал, я выше того, чтобы отвечать на оскорбления.
Сигарета вторая.
-У меня рак, - снова сообщил он и стал нервно запихивать табак в трубку.
-Я знаю, - сухо, чтобы не расплакаться, сказал я.
-Да что ты знаешь? Лживый репортёришка, - тут он включил злобного старикашку, - Я блюю по десять раз на дню, я выхаркиваю громадные куски своих лёгких, а я жить хочу.
-Тебе – сто десять.
-Умирать страшно, - спокойно и честно сказал он и закурил.
-Ты останешься в веках, - приблизившись, нашёптывал ему я.
-Не искушай, бес, - с призрением злобно рявкнул старик.
-Истинно говорю тебе: Ты – Гюстав Лагервилль – великолепнейший актёр, саксонский курильщик, ты первым стал курить на сцене, это – твой образ, твой образ переживёт тебя.
-Лучше бы я не курил, - поняв мои слова и восстав против них, заключил он.
-Тогда бы ты был неизвестным.
-Тогда бы я был живым.
Сигарета третья.
-Ты знаешь, Лена, врачи мне сказали, что я никогда не смогу забеременеть, - мужественно сказала Ольга и закурила вишнёвые папиросы.
-Но…почему? – задумавшись, не поняла я.
Она ничего не ответила, выразительно показав мне на тлеющую сигарету. В этом была какая-то смелость, являющаяся на самом деле безразличием и отчаяньем. Я не стала говорить, я в этом ничего не понимаю – я чайлдфри.
-Я понимаю, ты – чайлдфри, - опустив взгляд, держась за сигарету, прочла мои мысли Оля.
Я лишь ужимками показывала, что готова к тяжёлому разговору.
-Элен, - намеренно по-французски позвала она меня, - зачем мне жить, если не ради детей?
-Ради любви, - предложила я, раздвинув руки.
-Любовь – это дети, - по-христиански консервативно заключила Ольга.
-А дети тогда что? – засЫпала я.
-А дети – это любовь, - прохиазмила Ольга.
Снафф.
Весёлый обнюханный Богдан подошёл ко мне в своих широких хардкорных шортах. Я резко продвинулся вперёд не в силах терпеть вонь.
-Постой, почему мы не можем сесть там?
-Ты что, не чувствуешь эту вонь? Там же воняет, там же помойка.
Он остановился, подошёл к лавочке, едва я спросила его. Когда я подошла к нему, он заканчивал свой перформанс.
-Не чувствую, - запоздало ответил он и предъявил мне аккуратную линию коробочек снаффа: слева лежала большая коробочка мятного снаффа, справа – снафф с редбуллом, в центре – вишнёвый, а также ванильный и абрикосовый. Всё это он разложил на средней доске лавочки и неожиданно для меня он чихнул несколько раз, после – изнурённо простонав.
-Экзамен сдал?
-Да, - гордо ответил он, указав указательным на вишнёвый.
-А зачёт?
-Да, - радостно вторил он, указав уже на мятный.
-Что, Максимову не удалось тебя завалить?
-Какому Максимову? – оргазмически вздохнув уточнил он, - Есть три Максимовых: один ведёт философию, другой – теорию литры, теорию журналистики, третий – эстетику, какой тебя интересует?
-Бородатый.
-Ну ты не уточняешь, - театрально со смехом сообщил Богдан и принялся занюхивать дорожку микса из всех наличествующих ароматов, проложенную сквозь всю лавочку.
Я смотрела на это как на процесс наркотриппа, на него как на наркомана.
-Ну девушка моя, - уточнила я.
-Что?! – с призрением полюбопытствовал Бодя.
-Девушка, - разделяя по слогам повторила я.
-Максимовы – все парни, - задумался он, - А…, - вспомнил он, - ты про этого пидара? Блондинка эта.
-Да нет. Старый бородатый брюнет, - раскрыла я интригу.
-И каким боком он девушка?
-Ну, - замялась слегка я, - он считает себя девушкой.
Бодя по-скейтерски честно засмеялся, обсмеивая все наши отношения, тем самым принижая эти мои чувства к Максимову.
-А ты считаешь себя парнем? – прервавшись предположил он в порядке бреда.
-Ну да.
Бодя продолжил ржать.
-И после этого Я – наркоман?!