Конверт принес мальчик, белобрысый, щупленький, дрожащий от холода, и он дал посыльному монетку в десять рублей, случайно завалявшуюся в кармане бушлата.
На улице содержимое смотреть не стал, понес в дом. Внезапная осенняя сырость гнала в тепло, к камину. Но про себя по дороге от калитки до крыльца несколько раз повторил: «Странно, письмо? С чего, вдруг?.. Кто сейчас пишет письма»?
Вошел, бросил конверт на стол, скинул бушлат, придвинул кресло к огню. «Кто ж нынче пишет письма? Даже налоговая присылает в электронном»…
Поднимался ветер. Медно-серые стволы корабельных сосен раскачивались за всеми окнами, напоминали бесшумным скольжением колонии бурых водорослей, занявших дно на широте Сомали.
Он сдвинул каминное стекло, подкинул в топку пару поленьев. Может быть, не стоило отпускать Иваныча на ночь? Обычно по средам он давал отдых кухарке, а сегодня взял и, вопреки распорядку, подписал увольнительную охраннику. Почуял что-то звериным нутром.
После смерти Ежа он сократил охрану вдвое, оставив трех ВДВшников в сторожке и Иваныча подле себя. Он по-прежнему неплохо владел оружием.
Волк Ежу не товарищ. Волк – это он, военно-морской на пенсии. Двадцать лет борьбы с ежатиной, двадцать неспокойных огневых закончились: Еж умер. Он остался один. Хозяин всего, недосягаемый, недоступный, ушел в отрыв, обогнул мыс Доброй Надежды.
Цепкий взгляд просматривал списки: не пропустить конкурента, шпиона, не пригреть змею.
Цепкий взгляд не видел равных. Нет, пока он один на скале, и половина Среднесибирской равнины у него в кармане, ладно, не половина, но шестая часть точно.
Смеркалось. Наползали тени. Он опустил жалюзи и включил свет.
Голоса внешнего мира не проникали через стеклопакеты. В доме висела оглушительная тишина.
В курительной комнате – дальней гостиной остановились часы. Обычно стоя у камина, он слышал их метрономный ход.
Он прошел череду гостиных, зажег люстру в курилке. Часы застыли на половине пятого, как раз в том момент, когда он, шагая от сторожевой хаты мимо калитки, увидел в видеорегистратор юного почтальона, и, махнув одному из парней «я сам», впустил на территорию неизвестность.
В глухих чернеющих окнах отразилась его высокая, все еще мощная фигура. Проскользнул холод: отражение ли? Он задраил непроницаемым окна, двинулся дальше, выставив голову вперед, словно напал на след. Миновал бильярдную (и там оставил освещение), зимний сад, вышел в малый холл, замедлил шаг у лестницы в башню.
Когда-то в верхней комнате башни он держал Наталку, пока не отправил ее СИзо. Лестницей с тех пор он не пользовался.
Пригнулся, отодвинул под лестницей стеновую панель, взялся за ручку проявившейся двери. Заперта.
Это хорошо. За дверью начинался коридор и спуск в бомбоубежище. Он построил его правильно: не под домом, а под лужайкой, и снабдил еще одним ходом, ведущим к задним воротам, где стоял наготове бронированный «Мерседес».
Темнело. На кухне очертания предметов были еще различимы, но он и здесь оставил зажженными лампы. Подошел к окну, вгляделся в иссиня-черное пространство, сжал тонкие губы. Что-то быстро двигалось по дорожке вдоль кустов – тощая пригнувшаяся фигура, с трудом заметная на темном фоне. Подступила тревога. Нет, показалось, ветер… Ветер вьет демонов из опавшей листвы.
«Выпадет снег, будет светлее. Следы на снегу не скрыть, никто не уйдет без наказанья».
Он опустил на окна тяжелый рулон маскировочных штор. Переступил порог гостевой спальни – экспериментальной комнаты, как, шутя, ее называл. Здесь застрелили одного ублюдка. Неудачно. Было много крови. Менять обои он не стал. Селил сюда чиновников, гостивших у него с подругами, топ-менеджеров, женскую особь. Смотрел за ними наутро, вглядывался, хорошо ли спали?.. Напуганная человеческая натура особенно его веселила.
Аккуратно бесшумно передвинул ноги вперед, нащупал рукой выключатель, надавил. Попытался усмехнуться. Не вышло.
Первый этаж полыхал огнями. Сигнальными огнями. Он с детства боготворил маяки. И до сих пор оставался им верен.
Вернулся к камину. Сжал в руках бушлат, посмотрел на стол, где лежало письмо.
«Что-то здесь не так. Что-то не так».
Достал из кармана пистолет.
В сторожевую хату без пистолета он не заходил – многолетняя привычка.
Бросил в огонь полено. Что-то запищало в ответ, тоненько-тоненько: «Вась-вась-вась». «Наталка»?! Нет… Наталки нет.
«И Боровкина нет, и Стрижельского»… Вот только сын Стрижельского остался. Сколько раз учил своих не оставлять помет, а сам? взял да и упустил.
Спрятала Марья. И алмаз спрятала. Под пытками не выдала. Сильная была женщина. Женился бы на такой, никаких писем не боялся.
А вот и ветер завыл в каминной трубе.
Пора.
Подошел к столу, взял конверт, провел по видавшей виды бумаге дулом пистолета. «Дедушка, это вам» - вспомнил голосок белобрысого.
Почтовый штамп и адрес отправителя размыло. Не окончательно. А так, как надо: « …ск, улица Дружбы, дом»… то ли четыре, то ли девять.
Пришло ли его время? Ой, ли?!
Пригнул ноги в коленях, застыл, собрался. Нет, рано. Швырнув письмо на стол, поднялся наверх, в кабинет. Снял с полки книгу о ядах.
Найдутся, найдутся у него маска и перчатки. Найдется и противогаз.
Нечто бухнуло и заскрипело в соседней комнате. Он поднял пистолет. Надо быть осторожным.
Может, оконная рама под натиском ветра?
Опрометчиво он расслабился, понадеялся на госрегалии. Ни от чего они не спасут, болван. Сын Стрижельского вырос, а с ним и африканское око окрепло. И кто-то приезжал в Энск из Сомали. И прочие не прочь. Не прочь, столкнуть старика в яму.
Не пригнать ли вертолет поближе? «Береженного бог бережет».
Поставил книгу на полку, прислушался. Шаги?
Не выключая свет в кабинете, спустился в гостиную. Сунул пистолет в карман. Взял письмо. Издав шипение, каминные часы пробили шесть. Он вздрогнул и вскрыл конверт.
Ощущение шагов над головой усилилось. Кто-то там все-таки был наверху.
Несколько секунд он стоял неподвижно, потом достал из конверта тетрадный лист, сложенный пополам.
«Уважаемый Василий Федорович, - ученический подчерк, крупный и гладкий до отвращения, - активисты нашего клуба решили открыть музей, посвященный вам – нашему дорогому земляку. Мы очень гордимся… промышленник, меценат… кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством»… мы бы хотели от вас… памятную вещицу… мундир… оружие»…
Усмехнулся. По-настоящему. Выдохнул. Подался корпусом вперед. «Вещицу»… Отчего же, нет? Будет вам, вещица. Нащупал пистолет. Жар разлился по телу, вспыхнули багровым щеки.
«Сейчас, сейчас, детишки, будет вам гостинец от дедушки, - устремился к лестнице в кабинет, взбежал бесшумно, решительно, чуя близость охоты, - Сейчас, землячки, потерпите. Будет вам от дедушки сушеная головушка, сушенная головушка… - засопел тяжело, с хрипотцой, - головушка… козлика, залезшего нонче вечером… в логово».