7
Императорский Жёлтый Цвет
Есть инструкция размером со старомодную телефонную книгу о том, как охранять крупные общественные мероприятия, но Найтингейл велел мне убрать её. Учитывая особый характер участников, сказал он, чем меньше полицейских на местах, тем лучше. И добавил: “Нет причин беспокоиться о нарушении общественного порядка в пределах двора”.
– Значит, вы не ожидаете каких-то неприятностей?
– Представь футбольный матч. Нам нужно думать только о толпе, а не об игроках. Происходящее на поле нас не касается.
Давненько же Найтингейл не следил за футбольным матчем.
Он действительно позволил мне организовать развёртывание Тактической группы поддержки (ТГП) в этом районе в режиме ожидания, даже не соглашаясь с тратой части нашего оперативного бюджета. “А почему целых три фургона?” – лишь спросил он.
Я объяснил, что либо три, либо ничего. Так это работает.
ТГП нужно было бы припарковать поблизости, но подальше от грузовиков и фургонов ярмарки. Парковка на Южном берегу – это запутанный клубок юрисдикций, разбираться в котором я не пожелал бы злейшему врагу, поэтому в лучших традициях полицейского дела мы передали проблему богине реки Тайберн.
Ей не слишком понравилось, но что поделаешь. Считая себя главной помощницей матери, она должна была постоянно доказывать своё превосходство.
– Оставь это мне, Питер, – сказала она в ответ на мою просьбу. – Лучше передай папе, что я с нетерпением жду выступления его группы.
– Мы знали, что ты не будешь возражать, – сказала мама после положенных полутора часов моего ожидания на телефоне, пока она болтала с кем-то в Сьерра-Леоне. А это огромные деньги.
– Отлично, – сказал я. – Только не говори Эбигейл, куда ты идёшь.
– ПОЧЕМУ ты не хочешь, чтобы Эбигейл приехала? – спросила мама, так знакомо выделяя первое слово, типа: НО я думала, что тебе не нравится эта куртка, или: ХОРОШО, я уже оплатила расходы по доставке. – Разве она не в вашем полицейском клубе?
Пришлось добавить в длиннющий список дел: предупредить Эбигейл, чтобы вела себя хорошо. Зато не моей проблемой была Молли, отказавшаяся покинуть "Безумие". Она готовила костюм Найтингейла, когда он проворковал: “Почему бы тебе не присоединиться к нам? Иногда полезно выбираться отсюда”.
Молли замерла, а затем отпрыгнула назад, словно желая убедиться, что она в безопасности, вне его власти.
– Там ты будешь в полной безопасности, – продолжал Найтингейл. – Реки объявили своё Благоволение Богов, и ни одна сила на Земле не будет настолько глупа, чтобы бросить им вызов, когда они все выстроятся в своём величии на берегах Темзы.
Молли заколебалась, потом решительно покачала головой и скрылась на задней лестнице. Она пряталась до тех пор, пока мы не уехали на Южный берег, и утром нам пришлось самим варить себе кофе.
– Чего она так боится? – спросила Лесли.
– Хотел бы я знать, – пожал плечами Найтингейл.
В 1666 году, после несчастного случая на рабочем месте, Лондонский Сити сгорел дотла. Сразу же после этого Джон Эвелин, Кристофер Рен и все остальные люди короля с радостными криками обрушились на разрушенный город. У них были такие большие надежды, планы смести извилистые ослиные тропы, которые составляли улицы Лондона, и заменить их бульварами и сетью дорог, такими же формальными и управляемыми, как сад в загородном поместье.
А Сити станет местом для джентльменов эпохи Просвещения, торговцев, нужных чтобы содержать их и слуг. От всех остальных ожидалось, что они будут бродить и умирать.
Но, увы... Не успел остыть пепел, как горожане вернулись обратно и застолбили границы своих старых владений. Лондон превратился в город теней, размеченный верёвочками, лачугами и импровизированными заборами. Здания, возможно, и сгорели, но люди выжили, и они не собирались отказываться от своих прав без боя.
Карлу II, королю побрякушек, не хватало денег на войну с голландцами, потому Лондон был восстановлен с нетронутыми ослиными тропами. И Кристоферу Рену, перестраивавшему центр Лондона, пришлось довольствоваться странной церковью на этом месте.
В 1970-х годах группа разработчиков имела аналогичные грандиозные планы по застройке полосы Южного берега между Лондонскими Студиями и башней “Оксо”. Но их планы были амбициозны только в денежном выражении. Лучшее, что они смогли придумать архитектурно, – пара стеклянных коробок на продуваемых ветром бетонных площадях. Неотличимо от сотен подобных схем с момента окончания войны.
В этот раз рабочая община Южного Лондона боролась с планами много лет. Родилась община Строителей Монетной улицы, чьим неофициальным девизом было строительство домов, в которых люди действительно хотели бы жить. Это было революционно.
Другая радикальная идея заключалась в том, что люди, живущие рядом с рекой, захотят прогуляться по её берегу. Поэтому они разбили прямоугольный парк от Стэнфорд-Стрит до Темзы. Именно в этом парке, названном в честь местного активиста Берни Спейна, речные Бог и Богиня Темзы планировали провести свой Весенний Двор.
– Но почему именно там? – спросила Лесли.
Найтингейл, даже проведя целый день в библиотеке, не смог ответить на этот вопрос.
Мы привлекли несколько полицейских из местных, и они уже закрывали Аппер-Граунд-Стрит, а поздним утром прибыли мы. Накануне лило как из ведра. День был бы почти прекрасным, если бы не упорный моросящий дождик, стекающий за воротник. Мы подумывали надеть униформу, но Лесли сказала, что с ее маской и всем прочим она будет выглядеть как пластиковый полицейский монстр из "Доктора Кто". Я с трудом удержался, чтобы не назвать ей настоящее имя.
Как самый высокопоставленный непластиковый полицейский, Найтингейл отправился руководить участковыми и их помощниками, а мы с Лесли занялись торговцами, начавшими прибывать на верхний этаж. Рядом с парком находилась гавань Габриэля, своего рода постоянная торговая ярмарка с кафе, пиццериями и парой первоклассных ресторанов. Лесли занималась этой стороной, пока я проверял, чтобы кабинки были установлены в правильно отведённых местах, отмечая их в движении на моём слегка влажном планшете.
Я как раз спускался по тропинке к Темзе, когда заметил приближающегося белого скинхеда с тяжёлым электроинструментом на плече. Я быстро подошёл, чтобы перехватить его, но оказалось – это всего лишь дядя Бейлиф, странный работник Мамы Темзы, несущий угловую шлифовальную машину.
Он приветствовал меня как приятеля: “Как дела?”
Коренастый, средних лет, но крепкий, как каменная глыба. На шее татуировка в виде паутины. По слухам, приехал в дом Мамы Темзы, чтобы получить неоплаченный банковский долг, но так и не уехал. Лесли зашла так далеко, что проверила пропавших людей. Но кем был Бейлиф до того, как стал мужем Мамы Темзы, она так и не узнала.
– Хорошо, – сказал я и кивнул в сторону его машинки. – А это ещё зачем?
– Нужен доступ, не так ли? – улыбнулся он. – Для грандиозной высадки.
В этом месте в реку выходил деревянный пирс, оставшийся ещё с времён нахождения здесь складов и промзоны. Он был крепко сложен, так что даже мои габаритные "элевены" (* обувь) не гремели досками, пока я шёл по нему вслед за дядей Бейлифом до самого конца. Начался отлив, и я взглянул через перила на блестящую грязь. В позапрошлом году я выбрался на берег всего в пятидесяти метрах ниже по течению. На пирсе были установлены металлические перила, по-видимому, для того, чтобы туристы и маленькие дети не ныряли в воду. И не было ни одного просвета, чтобы пассажиры могли подняться на него.
– Что значит "доступ"? – спросил я дядю Бейлифа.
– Не волнуйся, – он наклонился, чтобы потянуть за пусковой шнур, его машинка с рычанием ожила. – Всего лишь небольшая корректировка.
К концу дня начался отлив. А вместе с ним пришёл речной туман с востока. Все ларьки заняли свои места, но брезент всё ещё был опущен, а их владельцы толпились вокруг, болтая и обмениваясь свёртками, как я решил классифицировать их на время.
Шоумены прибыли, когда дядя Бейлиф приводил в порядок пирс. Парк не подходил для полноценной ярмарки, символически присутствовали одна старинная паровая карусель и будка, приглашающая купить три обруча за раз. В них было тихо, ставни закрыты, а владельцы пили кофе из картонных стаканчиков, зависнув в чатах.
Лесли и я встретились с Найтингейлом у киоска, который мы установили в месте, где Аппер-Граунд-стрит делила парк пополам. Киоск служил командным пунктом и местом сбора потерянных детей. У нас даже был бело-голубой плакат с гербом столичной полиции и надписью "Обеспечим вместе безопасный Лондон". Несколько человек, устанавливающих свои инструменты в джазовой палатке, показались знакомыми. Будет людно, подумал я, если погода не подведет. Барабанщик поднял голову и помахал мне рукой, это был невысокий шотландец по имени Джеймс Лохрейн.
– Питер, – он сжал мою руку. – Твой папа ждет в BFI-кафе с твоей мамой.
Я пожал руки басисту Максу Харвуду и Дэниелу Хоссаку, гитаристу, – эта троица вместе с моим отцом составляли его группу "Lord Grant’s Irregulars". Третья, а может четвертая попытка отца добиться успехов в карьере джазмена. Дэниел познакомил меня с худым нервным молодым белым парнем в дорогом пальто – Джоном, которого я сразу не приметил, – их рекламистом. Пока я размышлял, не был ли он последней попыткой группы подобрать духовика, Джеймс сказал "бойфренд" за спиной Дэниела, и все разъяснилось.
– Где Эбигейл? – спросил я.
– Позади тебя, – ответила Эбигейл.
Цепочка досадных ошибок в (основном моих) в попытке уберечь её от неприятностей привела меня к созданию младшей кадетской ветви “Безумия”, в составе единственной Эбигейл Камары. Найтингейл отнёсся к этому гораздо оптимистичнее, чем я ожидал, только усилив мои подозрения. Учитывая его отношение, я отвел Эбигейл в нашу маленькую полицейскую кабинку, и она стала его проблемой.
Она была тощим ребенком смешанной расы с широким спектром подозрительных взглядов, один из которых она с удовольствием обратила на Найтингейла.
– Вы собираетесь немного поколдовать? – спросила она.
– Юная леди, – сказал он. – Это полностью зависит от вашего поведения в ближайшие часы.
Эбигейл бросила на него быстрый взгляд, лишь чтобы убедиться, что он знает – она не напугана. И добавила: “Справедливо”.
Сквозь туман солнце казалось колеблющимся диском, целующим тёмные арки моста Ватерлоо. Я заметил, что среди затемнённых киосков бродило довольно много гражданских лиц, в основном туристов и работников близлежащих офисов. Всё это было частью нашего планирования на случай непредвиденных обстоятельств и ещё не поступило в ожидаемых мною количествах. Лесли отметила, что многие из них остановились в районе пристани Габриэля, где кафе и магазины всё ещё были открыты.
По мере того как солнце исчезало, туман сгущался, и я начал задаваться вопросом, когда же шоумены включат свои огни.
– Думаете, это естественно? – спросила Лесли у Найтингейла.
– Сомневаюсь, – Найтингейл посмотрел на часы. – И закат, и прилив должны быть примерно в шесть тридцать – к этому времени я ожидаю прибытия наших руководителей.
Мы отправили Эбигейл за кофе и приготовились ждать.
Мы услышали их раньше, чем увидели. И почувствовали прежде, чем услышали – как предвкушение, словно пробуждение в свой день рождения, запах бутербродов с беконом, кофе на завтрак и первая восхитительная глубокая затяжка первой за день сигареты. Последнее, как я понял, было не совсем моими чувствами, а чем-то внешним.
А потом из темноты донёсся настоящий звук. Внезапно заработали большие тяжлые морские дизели – когда из тумана вынырнули тупые носы двух больших речных крейсеров, по одному с каждой стороны пирса. Они одновременно коснулись насыпи и остановились. Надстройки позади них казались более тёмными тенями во мраке.
Затем Бог и Богиня реки Темзы дали знать о своём присутствии.
Их сила накатила волной, смешав образы и запахи. Угольный дым и кирпичная пыль, кардамон и имбирь, влажная солома и тёплый хмель, пианино в пабе, влажный хлопок и терновый джин, вода с тоником и лепестки роз, пот и кровь. Ожидающие зрители вокруг нас опустились на колени – балаганщики медленно, с уважением, туристы с выражением крайнего удивления на лицах. Даже Эбигейл опустилась на землю, пока не поняла, что Найтингейл, Лесли и я всё ещё стоим. На её лице появилось выражение, словно рядом что-то приглушённо обсуждали собравшиеся учителя и социальные работники, и она с трудом поднялась на ноги. Посмотрела на меня так, будто это была моя вина.
Дизели остановились, наступила тишина – даже Эбигейл молчала. Неудивительно, что балаганщики стояли на коленях в знак уважения. П.Т. Барнум (*известнейший американский шоумен 19 века) дважды стукнулся бы головой о землю от восхищения.
Леди Тай появилась из тумана первой. Рядом с ней стоял жилистый мужчина с худым лицом и копной каштановых волос – Оксли, муж коварной речной богини.
Они остановились в месте соединения пирса с набережной. Оксли, запрокинув голову, прокричал что-то, звучащее как валлийский, но, вероятно, гораздо, гораздо более древнее.
– Королева и Король Реки стоят у ваших ворот, – проревела леди Тай голосом самки носорога из Логова Дракона.
Оксли прокричал или пропел (трудно понять с этими кельтскими языками) ещё фразу, и снова леди Тай перевела: "Королева и Король Реки стоят у ваших ворот – подойдите, чтобы принять их”.
Я почувствовал тепло на затылке, словно прикосновение неожиданного солнечного луча. Обернувшись, увидел девочку лет девяти, в старинном шёлковом жакете ярко–жёлтого цвета (императорского жёлтого, как с гордостью сказала она мне позже) и с волосами из настоящего китайского шелка, закрученными в фонтан серебряных и золотых нитей над круглым смуглым лицом с большим ртом, растянутым в ухмылке Чеширского кота.
Она вприпрыжку бежала по центральной дорожке, неся с собой тепло солнца. Жёлтый шелк сверкал, отгоняя туман, и вместе с ней пришли запах соли, взрыв пороха и треск натянутого полотна.
– Кто это? – прошептала Лесли.
– Некингер, – сказал Найтингейл.
И я подумал, что вот изучаю свои формы, свою латынь и руководство Блэкстоуна по процедурам... и всё это время среди нас были такие силы, как эта юная девушка, способная принести весну в мир одним своим присутствием.
С другой стороны, эффект был немного смягчён тем фактом, что на ней были чёрные хлопчатобумажные леггинсы и пара кроссовок.
Она протанцевала к Оксли и леди Тай, раскинула руки и низко поклонилась в пояс. Затем снова вскочила, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, совсем как обычный ребенок, играющий главную роль в своём первом рождественском спектакле.
– Мы приветствуем Короля и Королеву Реки, – провозгласила она, встала между ними и, схватив их за руки, вытащила на набережную. Даже леди Тай, старавшаяся держаться с достоинством, невольно улыбнулась.
– Питер, Лесли, – торопливо прошептал Найтингейл. – Проверьте периметр. И возьмите с собой Эбигейл.
Найтингейл настаивал на осмотре периметра ещё на стадии планирования, но мне не хотелось пропускать фактическую высадку. Учитывая, что настоящие боги собирались пройтись среди нас, казалось неуважительным не остаться и не засвидетельствовать своё почтение. И, может быть, немного поаплодировать и, возможно, немного преклонить колени, просто чтобы показать готовность...
– Прочесать периметр! – произнёс Найтингейл своим лучшим командным голосом. – Все трое, сейчас же!
– Я хотела посмотреть шоу, – прошипела Эбигейл, когда мы потащили её прочь, но за её обычной воинственностью чувствовался намёк на страх. Я быстрым шагом направился к башне “Оксо” – Найтингейл явно беспокоился, а всё, что его беспокоило, заслуживало как минимум внимания.
Мы прошли с десяток метров, когда за нами раздался оглушительный рёв. Такой бывает, когда хозяева забивают в компенсированное время, и все болельщики знают, что теперь всё кончено. Свет прорвался сквозь туман за нашими спинами, и… Вряд ли нам следовало это делать, но мы обернулись, чтобы посмотреть.
Было похоже на позднее рок–шоу или на раннего Спилберга – потоки золотого света, пробивающиеся сквозь деревья и промежутки между палатками. Волна ликования, ещё один рёв толпы и сокрушительное разочарование от того, что мы не там и не видим это. Было невозможно отделить реальное от наваждения. Я услышал фанфары трубы, которые довели бы моего отца до слёз, а затем увидел белые вспышки и услышал треск-клацанье старинных фотовспышек. Толпа взревела в последний раз, и по меняющемуся положению огней я увидел, что процессия покинула набережную и направляется в парк.
Золотой поток медленно истекал из ламп над прилавками, пока они не превратились в стандартные вольфрамовые лампы. Слева от нас ожил, прокашливаясь, дизельный движок, засмеялась женщина и зажглась пропановая плита. Прислушивайся я внимательнее, то смог бы вновь услышать успокаивающий гул машин на Блэкфрайарз-роуд.
Лесли выдала короткий отрывистый смешок.
– Больше никогда никого не назову эмоциональным манипулятором, – сказала она. – Это был мировой класс.
– Ха, – усмехнулась Эбигейл. – Это цветочки. Тебе следует познакомиться с моим братом.
– Каждый раз, когда мне кажется, что я знаю, с чем имею дело... – начал я.
– Тем хуже получается для тебя, – прервала Лесли. – Пойдём, этот периметр сам себя не проверит.
Мы всё равно были там и потратили лишь пару минут на проверку – накормлены ли и напоены наши три фургона Sprinter с необходимым снаряжением для спецназа и электрошокерами для дежурных офицеров ТГП. Потому что только одно хуже скучающей и раздражённой группы ТГП – застать их нервно ищущими еду.
На Стэмфорд-стрит, южной оконечности нашего района операции, было странно тихо из-за перекрытого движения. В тумане расплывались очертания грузовиков торговцев и балаганщиков. Мы проверили – у инспекторов дорожной службы смена прошла гладко, и их командир был доволен.
– Легче этой сверхурочной работы у меня не было, – сказал один из них. Он казался странно безмятежным, что меня смутно тревожило.
Туман заметно сгущался по другую сторону красной кирпичной стены, отмечавшей конец парка. Глядя через вход, я мог разглядеть лишь цветное завихрение, что, возможно, было каруселью, и слышал приглушенный машинный рокот её механизма.
Я только собрался спросить Лесли, не пора ли нам вернуться, как мимо нас прошла белая европейская семья, явно туристы, судя по их синим рюкзакам Swiss Air. Прошла и исчезла в парке, прежде чем мы смогли их остановить.
– Чёрт, – удивлённо сказала Лесли. – Нам лучше вернуться туда, пока с ними не случилось что-нибудь странное.
– Не поздно ли? – спросил я, но мы всё равно последовали за ними.