(Из цикла «Старый сказ на новый лад»).
Помните, обещала я вам рассказать сказочку? О трёх девицах — но не о тех, что в цветочке ма-а-аленьком. Другую. Ну, вот слушайте.
Было у пастуха три дочери на замужество в очереди. Все про меж себя ладненькие-складненькие: одна другой милей да краше. Да вот незадача: как-то раз бежала младшая с утренней дойки домой поутру, оступилась о ямку, копытцем чьим-то оставленную, да разлила бидон, молока полон. Это бы ещё полбеды — повредила сама белу ноженьку. Как ни лечили её, как ни горевали потом родные — так и осталась меньшая дочка хроменькой. И прозвали её тогда Крошкой-Хромоножкой. Что поделать? На селе народ — нравом твёрд да языкаст дюже: так прозвищем припечатает, не отмоешься.
Но надо сказать наша Крошечка, хоть мала была о ту пору, однако, оказалась не обидчива, и характера своего отходчивого от случившегося не изменила. Всё такая же осталась веселушка-певунья, что одной хворостиной да улыбкой милой могла всё стадо с поля поднять да... на новое место перегнать.
Может потому её так любили и коровы сельские, а особенно одна — Земун. Поговаривали, что та ямка, о которую Крошка тогда споткнулась, как раз Земунушкиным копытцем была оставлена. Кто теперь вспомнит точно? Суть да дело, взяла Земун как бы шефство над младшей пастуховой дочкою. Куда Крошка ни пойдёт — та за ней, ещё и мычит ей в ушко что-то ласково да языком шершавым подталкивает, мол, туда не иди — худо будет. И так привыкла меньшая к своей Земунушке, что и ночевать порой с той при стаде и оставалася.
Смирились со временем отец и старшие сёстры, что Крошечка их всегда на пастбище, сами и ходить за стадом перестали. Тем более — не до того им было. Старшие дочери как заневестились — так отбою от женихов и не стало. Куда там пастуху за меньшой приглядывать: старших бы устеречь от ухажёров ретивых.
Засыпая как-то раз в обнимку с любимицей. всплакнула Крошечка о судьбе своей нерадостной. Притулилась к девице головушкой рогатой Земунушка и говорит ей вдруг голосом человеческим:
- Что ты плачешь, Душа-голубушка? О чём слёзки горькие проливаешь?
Удивилась маненько Крошечка, но виду не подала, обняла сильней свою любимицу и шепчет той в ухо жарко:
- Ах, Земунушечка-матушка, как не плакати? Вон ужо сестра моя старшая привечает сватов, пир готовится. При готовится к доброй свадьбе, знать. Только мне одной, горемычной, не плясать, не гулять на той свадебке.
- Вот нашла о чём печалиться, глупышка, - отвечает ей Земун, - не то одеть тебе нечего?
- Али шутишь ты, аль смеёшься над хроменькой? - Причитает тут Крошка наново. - Что одеться — то всего полбеды... Танцевать-то как мне, хромаючи?
- Я тебя покалечила, - вздохнула тут коровушка, - я тебе и подсоблю. Слушай меня внимательно: как пойдут сваты в хату за невестой, ты беги сюда ветра буйного шибче. Подойди ко мне, наклонись, молочка моего испей... И увидишь, что будет.
Изумилась девушка, обрадовалась, обняла ещё крепче родимую, говорит ей уже с умилением:
- Ах, Земунушка, моя ты ласковая — ты уже утешенье моё единственное. А других мне подарков не надобно.
Наклонила корова буйну голову и опять увещевает девушку:
- Ты приди, дитя, прибегай ко мне, улучишь как минутку на празднике.
Не стала спорить с Земун Крошечка, и как настал праздник венчания сестры старшей, подхватилась и побежала, почти не наступая на повреждённую ножку, на пастбище. Подбежала к своей Земунушке, потёрлась о бок её тёпленький, попила молочка сладкого, глядь... а рядом с её коровушкой на травке лежат наряды богатые — купеческие. Да такой красоты — Крошка даже прихрамывать забыла: одела всё на себя да и полетела лебёдушкой на свадебку. Так — потом и не могла вспомнить как — и протанцевала до упаду на свадьбе сестринской. Отец с сёстрами не признали родственницу: разодета в шелка, да не хр0мая. Сестра замуж-то выходила за своего, за сельского, а Крошечка всю ночь проплясала с каким-то купцом, видать заезжим. Как разъехались гости, так и побрела Крошка на поле, вновь прихрамывая. Обняла свою голубушку, доброе слово со слезой молвила. Угостила её сладким клевером да упала спать в травы росные.
Долго ли, коротко, а собралась замуж и средняя сестра Хромоножки. Ещё пуще расплакалась Крошечка, безутешно припав к шее Земун.
- И чего ты вновь плачешь, родимая? Аль ещё что с тобой приключилося? - Спросила корова у плачущей девушки.
- Ах, Земунушка, мать родимая, как не плакать мне горемычной? Вон выходит теперь сестра средняя, ни за кого-нибудь, а за купчика. Мне ж на свадьбе её пышной, праздничной ни гулять, ни плясать, красной девице...
- И что же тебе помешает погулять на той свадебке в волюшку? - В прежнем тоне вопрошает Земунушка. - Как в тот раз управились — так и в этот сдюжим. Улучи минутку — ко мне прибегай. Сослужу тебе службу я сызнова.
И как прошлый раз — настал праздник свадьбы сестры средней, и как водится — полетела Крошечка снова на пастбище. Уже вовсе почти и не хр0мая. Не успела испить молочка, смотрит... а возле её-то Земунушки на траве возлежат платья княжие...
Вся в атласе да парче — краше нет во всём уезде — вышла наша Хромоножка в центр круга на пляс. Хотя... какая уж там хромоножка? Да так отплясывала — с десяток партнёров уходила, а сама даже не запыхалась. Ни отец родной, ни сестрёнушки — никто не узнаёт расписную красавицу в парчу разодетую и такую плясунью! Вдруг видят: остановилась карета проезжая и выходит оттуда князь-не князь, а кто-то тоже важный вельможный. Увидал плясунью-красу — с ней в круг пустился, так и протанцевал полночи, даже куда ехал запамятовал. А наша плясунья, лишь зоренька заалела — порск в лесок и поминай, как звали. Вельможа — туда, сюда — не нашёл беглянку. Так ни с чем и уехал.
Продолжение следует...