Когда вы подсознательно влюбляетесь в пустоту, вы теряетесь навсегда без шанса на спасение. Вам больно, но вы не хотите видеть свет. И другие не помогут вам, потому что это потребует огромных усилий, а может быть даже этого будет недостаточно, чтобы вытащить вас из ямы. Вы должны помочь себе, но ваше существо, ваше ядро, само ваше «я» давно сдались. Вы остаетесь оболочкой, бродящей среди живых. С каждым днем вы становитесь все глупее, ваш разум медленно гниет, вы цепенеете, вы видите, как жизнь продолжается без вас, и чем больше времени проходит, тем больше вы понимаете, что вас никогда не спасти.
Удивляет беспредельность чувств человеческой души. Как глубоко она может пасть в страданиях. И есть ли пределы у этой бездны? Или ты будешь падать в неё бесконечно, задыхаясь в ледяной атмосфере?
Он размышлял о чувствах, лёжа на кровати в маленькой тёмной комнатке. В квартире, где умерли все звуки, возникало сомнение в существовании какой-либо формы жизни так, что хотелось спросить: есть ли здесь кто-нибудь? В доме отключили свет и все вещи, оставшиеся ещё со времен советского прошлого: старинная мебель, настенные часы, чёрно-белые фотографии, игрушки на полках – память детства, сейчас молча притаились в темноте и выглядели незнакомыми, холодными, чужими.
Ничто не мешало, ничто не тревожило, ничто не освещало пространства, и он чувствовал себя максимально далеким от мира, в открытой чёрной бездне космоса, постигающим его безразличные глубины, а вместе с ними и какую-то совершенно невообразимую такую же далёкую безумную истину, знать которую воспитанному на крови и молоке было опасно.
Он больше не мог терпеть насильно вторгающихся в мозг откровений, поэтому присел, коснувшись босыми ступнями холодного пола. Нашёл на столе сотовый, прошёл на кухню, зажёг пару свечей и набрал нужный номер. За окном была ночь, хотя разворачивался только вечер. Так часто бывает зимой. Но на дворе стояла середина осени: ещё нет снега, но листья все уже сброшены и ожидают неминуемого наступления белой пустоты.
– Привет.
– Привет, – раздался немного усталый женский голос из трубки.
– Как ты?
– Всё в порядке. Только пришла домой.
– Видел, ты оставляла мне сообщения, и я подумал, можем выбрать время, когда ты захочешь,... о чем-нибудь поговорить – неважно о чем – можем даже помолчать, когда это будет нужно, просто молчим по телефону. Типа, знаешь, друзья созвонились по скайпу и молчат, пребывая каждый в своей квартире. Очень странный ритуал, конечно. Или связь у них такая, что они через молчание пытаются друг друга уловить, понять, разбить одиночество. А потом в какой-то момент кто-то из них заговаривает первым, нарушает тишину и вот уже что-то происходит. Кажется, что-то интересное, волнительное, идёт какое-то обсуждение, диалог. Кажется, к чему-то приближаемся, к какому-то пониманию или, может, люди вместе в непонимании ищут некую радость, связь? Рождается тайна, и они, как участники этого странного процесса, переживают его вместе, находятся в центре этого события. А ведь, казалось бы, простой разговор по душам – тривиальное дело, но на самом деле совсем не мелочное, не пустяк. Разговоры ведь бывают разные: всякие бытовые, насущные, абстрактные, чтобы чем-то поделиться с кем-то, исцеляющие, связывающие или разъединяющие людей врозь...
– Егор.
– Да?
– Мне надоели эти игры.
– Какие игры? Я всего лишь хочу создать волшебство.
– Но мне это не нравится. Ты странный, Егор, правда, прости, но ты странный. Я люблю романтику, но ты вечно делаешь что-то, как будто по-своему, и это получается... не знаю, неправильно, что ли. Не знаю, как сказать. Слишком усложняешь. Может быть, у тебя проблемы и ты, таким образом, пытаешься их решить за счет наших отношений, но меня это не устраивает. Я так не могу.
– Говоришь, как психолог.
– Я и есть психолог, Егор. Учусь на четвертом курсе. Мой тебе совет: разберись в себе.
– Не рассчитывай, что я запишусь к тебе на консультацию.
– Я переживу.
– Это была просто шутка... глупая, согласен... – В трубке повисла пауза, и он неуверенно продолжил: – Так что – это конец получается?
– Да, конец. Но не наших жизней, – поспешила добавить она. – Начало чего-то нового. Так что не впадай в ещё большую депрессию, ладно? Ну, пока.
Она бросила трубку, и парень ещё какое-то время держал телефон прижатым к уху, прислушиваясь к тишине или биению собственного сердца, после чего положил мобильный на стол. Он нехотя перевел взгляд в сторону окна, за квадратной серостью которого открывался город. Ему были известны все его широкие улицы, угрюмые переулки, старые дома, высокие и низкие постройки, так нелепо прижатые друг к другу с окнами и дверями, как неуверенные в себе дрожащие и напуганные существа, скопление чёрно-серого разнообразия, уходящее волнами черепичных крыш в размытую почти бесцветную даль.
Так всегда: тысячи окон устремлены в неизвестность. Кажется, есть ли ещё кто-то с подобного рода мироощущениями, взглядами, но не можешь его нигде найти – найти себя самого. В городской пустыне.
Свечи, которые он зажёг, чтобы осветить мрак, обманчиво создавали свет, которого уже не существовало. Теперь он повторял до черноты, сам не понимая для чего: моя сила иссякает. Теперь даже свет исчез – был украден из его глаз. Его оставили где-то далеко и нигде... нигде...
«Мне всё чаще приходит на ум, будто я в аду, который похож на рай».
– Жизнь прекрасна, – говорит Эдуард.
– Как яд, подмешанный в кофе, – недовольно бурчит Егор.
– Есть другое определение, ты знаешь, оно мне нравится больше.
– Жизнь – это случайный взрыв смеха посреди бесконечных мучительных стонов.
– Нет, не то, – отмахнулся Эд. – Если жизнь – это вампир, пусть сосёт.
Наступая на сырые опавшие листья, они прогуливаются по лесу недалеко от города в поисках вдохновения. Егор работает детским писателем, а Эдуард занимается тем, что иллюстрирует все его книги и также является его единственным другом.
Несмотря на чрезмерно замкнутую мизантропическую личность, Егор показывал себя весьма талантливым человеком, эксцентричным мечтателем. Правда издательство, с которым он сотрудничал, интересовала вовсе не его мечтательность, а прибыль от продаж. После успешной серии детских книг о мальчике-тени Егор заключил контракт с издательством на ещё одну книгу о бобре по имени Генри.
– Кстати, по поводу бобра Генри, – говорит Эдуард, – может, дадим ему имя Люций, Люцифер?
– Бобёр Люцифер? Герою детской сказки?
Эд сохранял невозмутимость, но заметив серьезное замешательство на лице друга, прыснул от смеха.
Егор тяжело вздохнул.
– Мне кажется, я схожу с ума.
– Не насилуй свой мозг, приятель. Твоё сознание как поезд метро, ты слишком заморачиваешься. Мне постоянно приходится дергать остановочный рычаг внутри твоей черепной коробки. У меня есть только одно правило для этой жизни, – важно заявил Эдуард. – Не будь дерьмом.
– Потрясающее правило, как я сам до него не додумался.
– Не будь дерьмом.
– Да, да, я понял, хватит это повторять, – улыбнулся парень.
Эдуард ловко вынул из сумки листы с концепт-артами наполовину разработанного ими сюжета для книги.
– Итак, история про веселого бобра Генри, который ищет себе друзей. Он довольно наивен, любопытен и обожает приключения. Бобёр Генри странствует по лесу. Множество разных животных попадаются ему на пути – крот-обормот, веселая лиса, заяц-шутник, волк-аристократ. И все они рассказывают о некоем заколдованном месте, где исчезают все фантазии, из-за чего лес перестал цвести, исчезли цвета, пропали шутки. Ему нужно помочь зверям разобраться с заколдованной рощей и понять, куда пропадают фантазии. Используем в книжке раскраску иллюстраций, чтобы дети могли помочь бобру Генри спасти лес, заполнив его цветами.
Егору до боли претила обыденность. Волшебная история «Последнее приключение Алисы» уже своим названием отдавала дань уважения Льюису Кэрролу с его Алисой в стране чудес. Она повествовала о девочке, которая убегала от приземленной, повседневной речи взрослых, насыщенной сухой констатацией фактов, так что невольно придумала вымышленный язык, позволявший вознестись над реальностью людей и попадать в иные миры, реальности и измерения, похожие на чудесную воздушную страну грёз. Летать среди них, как пушинка или ветер, постигая их причудливые законы-правила через абстракции и воображаемые слова, вскрывающие ткань сухой действительности.
Две недели прошло с момента, как Эдуард умер от рака желудка. Егор закурил, чтобы отвлечься. Сделал несколько затяжек и потушил сигарету. Электричество заработало. Но он по-прежнему сидел на кухне в темноте. Телевизор в комнате воспроизводил атмосферу карусели, великой пещеры обмана. Показывали какое-то дурацкое шоу, где все кривлялись, пыжились, неестественно корчили рожи, о чем-то спорили, гоготали.
Он не мог больше оставаться в квартире и вышел на улицу. Сел в полупустой автобус, который вёз пассажиров в другую часть города.
Всё небо заволокло тучами, открывающими печальную картину холодного сезона. Отчаяние, смешанное с грязью на хмуром лике природы отражалось в раздраженных лицах людей. Пейзаж самовлюбленности, дыма, слепоты, пепла. Замороженная красота, пребывающая в апатии.
Ты родился в век абсолютной свободы и тайного рабства. В век изобилия вещей, переизбытка ощущений. Бесконтрольное воздействие идёт на все твои органы чувств: слуховые, тактильные, визуальные, обонятельные и прочие. Такое активное внимание к индивидуальности, такая концентрация и жажда. Каждый теперь представляет собой не просто серьезный голос, но клокочущий хаотичный центр, взрывающийся приступами маниакальных движений, порождая из себя брызги желаний, страстей, боли. Беспрерывно вспыхивающие и затухающие огоньки во тьме истории. А вместе с тем – большая часть остаётся по-прежнему бесформенной глиной, которую постоянно лепят чужие руки. Мы все глина. Но именно чужие руки месят мозги и мысли большинства. Есть то, чего ты просто не в состоянии постичь в каком бы веке не жил, ты остаёшься существом, заключённым в самом себе, сваренным во влиянии культуры и окружающего эха, исполненным недостатков, одиночества, подверженным изменению, движению внешних и внутренних сил. Даже великие мира сего не себе служат, а поклоняются статуям, установленным у себя в голове.
Егор вышел на случайной остановке, побрел по тротуару, не представляя, куда идти дальше.
Дома были похожи на изношенные задумчивые каменные фигуры. В основе своей одинаковые, ничем непримечательные. Внутри этих фигур жили другие фигуры, за окнами происходила жизнь. По улицам ездили машины, троллейбусы, трамваи. Всё служило городу.
Осень растворяла последние воспоминания о лете: в оголённых кустах, безлиственных деревьях, лишившихся своей привлекательности, черной земле – во всём внезапно обедневшем, пережившем страшную утрату.
Он молча проходил мимо каждого из домов, иногда бросая взгляды на окна, словно заинтересованный наблюдатель, ожидавший, что они откроют ему свой секрет. Возможно, никакого секрета не было. Но он жаждал его существования, как солнечного присутствия внутри черного дома.
Из скалы рождается камень. Из земли цветок. Из пустоты не рождается ничего. Пустота приходит, забирает. Когда выпадет первый снег, придет и она. Почему-то у него не было в этом никаких сомнений.
В пасмурной идиллии всё выглядело таким самостоятельным в единстве всех вещей, при этом отдельным, заключённым в собственной оболочке. Эти маленькие миры блистали, как окропленные каплями дождя, небесные сферы. Каждый, идущий с ним, словно знал куда идёт. Только он был случайным попутчиком.
Люди сбивались в кучи, переходили дорогу, парами сидели в кафешках, болтали о работе и других житейских вопросах. Но он старался держаться от всех подальше и свернул на улицу, которая вела на почти безлюдную окраину города. Куда не доносились отголоски смеха. За пустыми зданиями, где было голое поле, а чуть дальше начинался лес.
«Убить себя уже не кажется такой ужасной мыслью, – подумал Егор. – Сначала занимаешься отрицанием, испытываешь страх, потом становится легче, размышляешь об этом, как о чем-то сносном, неплохом, по-своему заманчивом».
– Даже не думай об этом, Курт, – раздался голос за спиной, а затем хруст веток. Это был Эдуард. Он вышел из-за деревьев, пошатываясь, чертыхаясь. Егор отвернулся.
– Я не хочу с тобой разговаривать, ты умер.
– Ты злишься? О, думаешь, я хотел умереть?! Мне нравилось жить! Случалось всякое, и я, бывало, жаловался, но я любил свою жизнь! И я любил женщин! Любил дышать воздухом, пить вино, курить сигареты. Меня и самого не устраивает то, что со мной случилось, проклятье! – со злобой выругался он. – Чтоб ты знал, я любил жизнь даже больше тебя, засранец.
Между ними повисла пауза, нарушаемая потрескиванием гравия от наступления на него ботинков.
– Не закрывайся в себе, – снова первым нарушил тишину Эд. – Не оставайся один.
– Звонили из издательства. Они хотят, чтобы я закончил книгу.
– Закончи книгу и найди себе хорошую девушку.
– Хорошую девушку? – мрачно усмехнулся Егор. – Это ещё хуже.
– Да, хуже для неё, – поддел его Эдуард.
– Я не могу закончить, мы работали с тобой вместе.
– Найди другого иллюстратора.
Егор колебался, затем покачал головой.
– Нет, не могу. Я не буду заканчивать.
Он развернулся и начал уходить.
– Ты себя в гроб загонишь! – Эд крикнул ему вслед. – Идиот! Закончи книгу!
Над городом сгустились сумерки. Раскаты грома напоминали грохот пушек. В скором времени должен был начаться страшный ливень.
Он не хотел возвращаться домой. Не хотел возвращаться. Не знал, что делать. Подчинённый внутреннему буйству, он долго шёл, сворачивая то на одном, то на другом перекрёстке, мимо редких прохожих, угрюмо мерцавших красно-жёлто-зеленым фонарей. В какой-то момент вынужден был остановиться. Время близилось к полуночи.
Можно ли оставаться стойким перед лицом обреченности? Или оставаться порабощённым фиктивным прошлым? Так странно – видеть ходячую нежную плоть под чернеющими небесами.
Из бездны мрака к нему приближалась человеческая фигура.
– Прости, ты не знаешь, где находится улица Северная? Я не местная и немного тут заблудилась.
– Северная...
Он рассеянно огляделся и понял, что, окончательно потеряв ориентиры, заблудился сам.
– А, эм... я походу тоже заблудился, – пробормотал он, потупив глаза. – Просто потрясающе: двадцать лет хожу здесь и сейчас понятия не имею, где нахожусь.
Он поднял на неё взор. Незнакомка смущённо улыбалась. Её глаза сияли, как капельки росы на лепестках голубого цветка. Она была в розовой куртке с откинутым капюшоном и узких джинсах, которые украшали внизу чёрные сапожки. Губы накрашены розовой помадой с блестками. Белая бледная кожа. Шея. Лицо. Золотистого цвета волосы. Как майское цветение и дуновение легкого ветра с запахом мёда. Она выглядела загадочной. Наверное, такое же носила и имя – Загадка. Что-то польское?
– Эля, – мягко произнесла она своё имя.
– Егор.
Она посмотрела ему в глаза, но тут же отвела взор.
Девушка обратила внимание на синюю потрёпанную вывеску, прибитую к стене многоэтажного жилого здания.
– Это улица Крыжовникова, – сказала Эля.
– Что ещё за улица Крыжовника? – удивился Егор и покраснел, вспомнив, что девушка не местная.
Он сухо произнес:
– Походу у меня топографический кретинизм. Впервые слышу про улицу Крыжовника.
– А! – воскликнула Эля. – Я вспомнила! Я была здесь два дня назад с подругой.
После её слов в чёрном небе прогрохотало так, словно что-то взорвалось, и из соседних дворов стали доноситься вопли машинных сигнализаций.
– Кажется, будет дождь. Здесь поблизости есть один чудный бар. Лучше посидеть там немного в тепле, переждать, – спокойно предложила она, убирая локон, упавший на глаз, за ухо.
Егор задумчиво кивнул, пребывая в сомнении, но, испуганный звуком грома, всё же согласился, посчитав это благоразумнее, нежели бесцельно слоняться по улицам под проливным дождём.
В ночном заведении они уселись в углу за столиком, подальше от барной стойки. Эля заказала пива.
– Сколько здесь народу, – пробурчал парень, съёжившись на стуле, нервно скрепляя пальцы в замок.
Когда официантка принесла им пива, и они выпили, он почувствовал себя немного свободнее.
Эля весьма бодро и весело рассказывала о себе: о том, что здесь проездом в гостях у подруги, работает учительницей рисования в младших классах (только-только выпустилась из универа), как ей нравится работать с детьми и как дети её обожают.
«Юности присущ задорный характер, – скептически подумал Егор. – С годами это выветрится»
После второго стакана пива он заговорил о себе. Они болтали обо всём на свете и не могли наговориться. О том кто что любит и не любит, о музыке, фильмах, увлечениях, причудливых идеях, внешнее просто перестало для них существовать. Это напоминало встречу двух близких друзей, давно не видевших друг друга.
– Помню в студенческие годы я работал в приюте для бездомных животных, – рассказывал Егор, – К нам пришел один мужчина. Он сказал, что хочет приобрести кота, и мы так обрадовались всем персоналом. Повели его показывать котов и в какой-то момент он нам говорит: мне нужен самый умный кот! Я показал ему самого красивого черного кота с белой грудкой, а мужик меня спрашивает «это самый умный кот?», я говорю «это самый умный кот», а он пристально посмотрел на меня и продолжает «вы точно уверены в этом?». А я думаю «Не знаю, он решил есть какие-то кошачие тесты на айкью?», типа, знаешь, когда кота спрашивают «что вы видите на этой картинке?», а он такой – «мяу» – «Хм, интересно, а на вот этой?» – «Мяу». При том, что картинка одна и на ней написано только – мяу.
– И он взял у вас кота?
– Нет, он начал проверять его на интеллектуальные способности и на теореме Пифагора кот прокололся.
Эля смеялась, прикрыв ладошками лицо. Егор с такой серьезностью рассказывал эту комичную историю, словно был реально взволнован странным поведением того мужчины.
Когда он кончил говорить, то огляделся по сторонам. Ему снова не давали покоя собравшиеся в зале. Казалось, каждый в этом баре искал прибежище от той молниеносной темноты, свирепствовавшей снаружи.
– Знаешь, когда находишься в толпе, большинство даже не подозревает, что среди них существуют люди, которые только притворяются живыми, имитирует жизнь. Совершают движения, поступки с механистической бездушностью, просто потому что когда-то они так делали, и это вошло у них в привычку. Они занимаются этим по инерции – существуют, но не могут себе объяснить почему. Внутри они совершенно пусты.
– У каждого свои скелеты в шкафу, – сказала Эля. – Но оттого и интересно разгадывать человека при знакомстве. Ты становишься вроде детектива. Пытаешься обнаружить внутреннего человека, с которым общаешься.
– Да, но я бы сказал, что то, что мы называем внутренним человеком – это только поверхность. У каждого есть второе дно, как бы это странно ни звучало. Самый внутреннейший человек.
Эля внимательно посмотрела на Егора с улыбкой изогнув бровь.
– Вну-у-утреннейший человек? – медленно проговорила она, хитро сощурившись. – И внутри меня тоже есть этот... внутреннейший человек?
– Да, только не смейся, это правда, – серьезно заговорил он. – Моя концепция внутреннего дна подразумевает то, что человек открывая себя внутреннего должен понимать, что этим всё не заканчивается и в ещё большей глубине содержится второе дно, ещё более мутное и тёмное – это внутреннейший человек. А многие думают, окунаясь в себя, что уже поняли в чем тут суть, но сильно ошибаются.
После бара они отправились гулять по проспекту, который вывел их в парк, а оттуда – на аллею, где стояли различные памятники, клумбы, фонтаны и театр оперы и балета – маленькая культурная достопримечательность города, которую из-за архитектурного решения ещё называли Маленьким Колизеем.
Дождь уже кончился, хотя тучи продолжали висеть над головами. В очищенном сладком воздухе царила приятная свежесть.
– Люблю природу после дождя, – Эля раскинула руки и несколько раз плавно покружилась, словно в танце, цокая кожаными сапожками по мокрому асфальту, блестевшему от света фонарей. – Так необычно – эта ночь! Кажется, что она пришла сюда из далёких земель, освещаемых чудесами. Эта ночь сделала сегодняшний город реальным сном.
– Ты правда в это веришь? – удивился парень.
– И ты поверь! – восторженно воскликнула она, хватая его за руку и возбужденно сверкая голубыми глазами. – Так оно и будет! Достаточно двух человек, чтобы это стало правдой.
Егор не понимал в чем тут дело, однако подчинился. Всё происходило так стремительно, деятельно-завораживающе, словно луна сменяла солнце и наоборот солнце луну с такой скоростью, что можно было наблюдать этот процесс в живую.
Они ускоряли шаг, дурачились, бежали и смеялись, как духи вселенной, причудливые ночные видения, играющие в жизнь. Неспешно прогуливались по тихой полупустынной сонной улице, которая заворачивала в сторону пешеходного моста, проложенного над рекой. На другой части берега среди полосы безрадостных по-зимнему голых чёрных деревьев стояли лимонно-кремовые домики с красными крышами на фоне погасшего серого неба.
– Хм, – по его лицу проскользнула слабая усмешка.
– Что?
– Странные чувства вызывает эта картина.
– Что ты чувствуешь? – спросила его спутница.
– Одиночество. И горечь. Им здесь не место. И всё-таки они здесь.
– А мне кажется, человек может везде найти своё место.
– Да, я тоже так считаю. На мой взгляд, неважно, где ты находишься, а важно - с кем ты находишься, и как ваше нахождение проявляется. И всё-таки я не сторонник любви к жизни.
– Почему?
– Я не знаю, почему я должен любить этот мир.
Они миновали мост и продолжили идти вдоль каменной стены похожей на оставшиеся руины от старинного замка.
– Это очень красивый мир, – вслух продолжал рассуждать Егор, – завлекающий, обманчиво привлекательный – он хочет, чтобы ты желал его, влюбился, ушёл в него с головой. Но стоит зайти поглубже и ты обнаруживаешь под покровом столько дерьма: страдания, ненависть, разочарования, жестокость и предательство, и смерть. Непонимание и одиночество. Восхитительное перерастает в отрицательное, а потом исчезает. Это наша жизнь.
Они шли в тишине по длинной дороге, ярко освещенной оранжевыми уличными фонарями. Вдали чернели силуэты домов. Некоторые из строений практически были неразличимы, и создавалось впечатление, что красные фонари на их крышах просто парят в воздухе.
Вскоре девушка, нахмурившись, откинула назад волосы и заговорила.
– Я не буду с тобой спорить.
– Хорошо, – довольно кивнул он в ответ.
– Хотя, нет, знаешь, я всё-таки возражу.
– Я весь во внимании.
– Я согласна, наш мир далёк от совершенства...
– Это ещё мягко сказано, – усмехнулся парень.
– Но, – подчеркнула она, – Каждый имеет право на крохотное счастье для себя.
– Каждый борется за свое крохотное счастье. Силы сталкиваются, друг друга ослабляют, рвут на части, как собаки. Завоевание происходит во всем.
– Не будь таким злодеем, – отвечала Эля, повернувшись к нему и надув губки. Через секунду другую, улыбнувшись, она беззаботно сказала: – В любом случае, ты можешь считать жизнь дерьмом, но сам дерьмом не становись. Не будь дерьмом – хорошее правило, да?
Парень остановился.
«Не будь дерьмом»
Он вспомнил знакомую до боли фразу друга. Внимательно всмотрелся в лицо девушки и недоверчиво произнес:
– Эд... это ты?
– Нет, это Эля, мы с вами говорили пару секунд назад, мистер, – сказала она и смущённо захихикала.
Егор почувствовал себя максимально неловко.
«И что на меня нашло?! Старый засранец, наверное, ржёт сейчас во всю глотку, глядя с небес на всё это представление», – подумал он.
– Прости, я повел себя как полный идиот, прости.
– Ничего, нет, не извиняйся, все нормально. А кто такой Эд?
– Ты очень сильно напомнила мне моего лучшего друга высказыванием. К сожалению, покойного.
– О, – Эля, изобразив на лице озабоченность, сочувственно кивнула. – Понимаю.
Чтобы разбавить как-то атмосферу и реабилитироваться перед ней, он начал толкать мысли, которые давно сидели у него в голове, но он никак не мог ими с кем-то поделиться. Он считал их бесценными находками в области остроумия и гениальности, хотя на самом деле они таковыми вовсе не являлись.
– Знаешь, в нашем мире есть такая каста чревовещателей, они разговаривают людьми. Двигают их конечностями, губами, точно как марионетками. Политики и олигархи называются.
– Хм, и каких же взглядов придерживаешься ты? – поинтересовалась она.
– Я умеренный каннибалист.
– Как можно быть умеренным каннибалистом?
– Ну, я никого не заставляю обращаться в свою идеологию. Я их просто ем.
Девушка наиграно изумилась, ахнула, приложив ладонь к губам.
– Ты опасный парень.
– Да, лучше держись от меня подальше. По крайней мере, на полтора метра. Серьезно, мне это нужно для личного пространства.
– А хочешь знать моё мнение? – наконец, произнесла Эля с ноткой интриги в голосе.
– Конечно, давай.
– Ты очень странный... наверное, один из самых странных парней, с которыми мне доводилось общаться. Но мне это нравится! Я тоже считаю себя немного странной. Но ты очень странный.
– Да, я в курсе. Очень странный... очень.
– Очень странный, – повторила она.
– Да, я очень странный. Очень странный.
Эля вдруг зарделась, прыснула, и они оба начали безумно хохотать. Их громогласный смех эхом разносился в воздухе, тревожа спящие сумерки.
– Очень странный, – повторил он тихим таинственным голосом, как будто пародируя какого-то героя из Секретных материалов.
– Ну всё, хватит меня дразнить! - со смехом закричала она. – Хватит!
– Но ведь я - очень странный.
– Уже нет! Я забираю у тебя этот титул! Всё!
– Как жаль! – театрально застонал он, отворачиваясь от неё, что вызвало ещё большую реакцию у девушки.
На мгновение Егор поймал своё отражение в ближайшей луже: искажено улыбающаяся бессмысленная рожица. Улыбка постепенно сошла с юного лица, как испуганная мышь, скользнувшая в нору. Ему вдруг захотелось быть непоколебимо серьезным.
Они вышли на главную улицу и побрели дальше, глазея на витрины магазинов с неоновыми надписями сверху.
– Люди как дождь, – говорил он, изучая тех немногих, кто попадался им на пути. – Они одинаковы. Есть мнение, что каждый человек уникален, неповторимая личность. Может быть, так было задумано. Но на самом деле бесконечное число людей – это копия друг друга. Если так подумать... с теми же чувствами, характером, реакциями, поведением, движением мыслей.
– Не все одинаковы, – возразила Эля. – Мне встречалось множество разных людей, и они были противоположностями друг друга. Можно сказать, полюсами.
– Да, есть такое, – согласился он. – Но я думаю: можно ли проникнуть в мир другого человека так, чтобы не запятнать и не исказить его прелестную структуру законами своего мира? По-настоящему познать другую личность. Её красоту и самостоятельность. Даже взять нас, к примеру – внутри тебя есть часть меня, это как твоя проекция обо мне, о том какой я есть для тебя. Также как во мне есть часть тебя, это моё представление о тебе, но через призму моих эмоций и чувств. Но могу ли я познать тебя подлинную – без всех этих примесей моего разума?
– А ты хочешь познать меня подлинную? – кокетливо молвила она.
Егор вздохнул с тоской.
– Я клетка, и я не хотел бы, чтобы ты была заперта во мне, как пленник.
– Тогда не будь клеткой! – сказала она, шутливо ударив его в плечо. – Будь трамваем! Или лесом! Я хочу заблудиться в тебе.
Он неожиданно прыснул от смеха, очарованный ее остроумием и тем как она обыграла его в придуманной им же словесной игре. Её азарт подстегивал его.
– Удивительно сколько в тебе энергии, я не перестаю удивляться, – поражённо объявил он и его грустные глаза, окружённые морщинками, как будто засветились от радости. – «Будь лесом» – это было хорошее сравнение.
Эля послала ему озорную улыбку – тёплую, искреннюю, как дитя, скрывающее какую-то важную тайну от глупых взрослых. От неё сердце цвело и дышало, словно сухие губы, пьющие прохладу синего горного ручья.
Тучи почти что рассеялись, уступая место ясным небесам, окрашенным в багрянец, местами, кажется, мерцавшим от звёзд. Возникла эта чарующая спокойная предутренняя атмосфера только-только готового родиться к шумной жизни города.
Переходя улицу, они вошли во двор, окружённый со всех сторон высокими зданиями. Добрались до десятиэтажной панельки, где должны были расстаться и Егор вернулся к своему прежнему мрачному образу. Она это заметила.
– Всё в порядке? – спросила Эля, проследив за его задумчивым взглядом, устремленным на соседний дом.
– Иногда вечерами, когда я прогуливаюсь по городу, – тихо заговорил парень, – я смотрю в чужие окна, где горит свет, и их сияние напоминает мне огонь людской жизни... У каждого из них есть нечто ценное, ради чего они живут, жертвуют собой, двигаются дальше. Их мечта, цель, которой они посвящают всю свою жизнь... которая поддерживает огонь в их сердце. Но я – всегда как случайный путник, останавливающийся на время, чтобы погреться в их свете, а затем идти дальше... Внутри меня ничего нет. Я пытался искать нечто, всю свою жизнь ищу. Изображаю из себя того, кем на самом деле не являюсь... Наверно, всё это глупости.
– Нет, вовсе нет. Может быть, пока не нашёл? Но ты открылся мне. По крайней мере, я думаю, что это правда... Я всё-таки достигла второго дна, как ты выразился в баре, внутри твоего внутреннейшего человека, – она изобразила воздушные кавычки, всё ещё подтрунивая над ним.
– Да, – он смущённо усмехнулся. – Не знаю, почему я решил поделиться с тобой этим. Я никому об этом раньше не говорил и даже не знаю, почему решил тебе рассказать.
– И это что-то да значит, – улыбнулась она.
– Очень многое.
Они обменялись номерами телефонов, но никак не хотели расставаться.
– Позвони мне обязательно, – сказала она на прощание. Крепко обняла его, и он издал лёгкий смешок.
– Что?
– У тебя волосы пахнут кокосом – мой любимый.
Эля тихо засмеялась милым грудным смехом. Они всё ещё стояли в обнимку.
– Не хочу тебя отпускать, – сказал он и полушутливо с надеждой в голосе добавил: – Может, постоим тут до завтра?
Она снова засмеялась.
Наконец, она отстранилась от него, нежно поцеловала в щеку, оставляя розовый след от помады, и будто растаяла в воздухе, как мираж.
Егор с минуту или чуть дольше стоял напротив домофона, после чего нехотя развернулся и в темноте побрёл домой, по пути прогоняя в голове события ночи.
«Ты очень странный...»
***
Называя нечто настоящим, оно уже становится прошлым. И очевидно, будущее то, что впереди. Но где тогда настоящее? Настоящее внутри нас? Это наша основа, сущность, которая есть пустота. Только человек, пребывая в одиночестве, бежит от пустоты, не вынося ее присутствия в себе. Делает что угодно, лишь бы заполнить ее чем-либо. Когда человек пытается скрыться от одиночества, от пустоты и становится вместе с другим, он использует другого, чтобы снять страдания. Но проблема не исчезает. И если человек не может вынести одиночества, пребывания в самом себе, как он может просить его любить, размышлял Егор.
Спустя несколько дней он закончил книгу, добавив в неё нового героя, обаятельную Зайчиху-Шутиху, которая помогала Бобру Генри раскрашивать лес в самые разнообразные и причудливые цвета.
Егор решил навестить Элю. Посетил дом, у которого они попрощались. Отчётливо запомнил номер домофона, какой она вводила, после чего быстро юркнула в подъезд. В квартире он застал только ее подругу. Как выяснилось, Эля уже уехала. Подруга объяснила, что Эля веселая открытая девушка, в силу своего характера иногда любит проворачивать подобного рода авантюры: совершать спонтанные встречи, путешествовать, свободное время проводить в баре, вечно заводить новых друзей, тусоваться с незнакомцами – она считает это признаком свободы. Однако дома её ждёт парень.
«Вот оно что, – подумал Егор. – Значит, это была просто игра»
Засунув руки в карманы куртки, он плёлся по улице, погружённый в мысли. Минуя старые дома, киоски, кинотеатр, случайные кафе, пёстрые витрины магазинов. Он на них даже не глядел. Вообще не смотрел по сторонам. Ноги привели его к мосту, где они проходили ночью. Там на правом берегу стояли ряды домиков с красными шляпками в компании безучастных высоких чёрных деревьев.
Он не был зол на девушку, не испытывал ничего, что можно назвать яростью или ненавистью. Но хотел только поблагодарить её за тот безумный сказочный момент, который она создала в его истории жизни. И, кажется, будто всё это было не случайно – он так не думал. Хоть в глубине души, скрывая от себя, теплилось совсем иное чувство на их невероятную встречу.
Ад, который, как говорится в легендах, находится под землёй или ад, который на небесах – я всё равно нигде не найду покоя. Пустой человек.
Невероятно, этот мир разрывает мое сердце на части. И тут же лечит. Как можно спокойно относиться к этому миру? Я люблю его. И ненавижу. Люблю. И одновременно ненавижу.
Этот странный мир освящён красотой той любимой, которая в нём находится. И проклят твоими страданиями по ней.
В бессилии он облокотился о железные перила моста, опуская голову, словно больше не мог содержать части тела в единстве, не был для них опорой. Ветер летал вокруг, как птица, и дул в лицо обжигающе осенним холодом. Но он почти не замечал его, не чувствовал. Ему хотелось уйти. Но он не знал, где скрыться. И так стоял там, на мосту, глядя вниз, потерянный и опустошённый, запертый в тесной маленькой комнатке с серым квадратом, за которым змеился всё тот же знакомый город.
Из скалы рождается камень. Из земли цветок. Из пустоты не рождается ничего. Пустота приходит, забирает. Как только выпадет первый снег, он принесёт с собой пустоту. В этом у него не было никаких сомнений.
Он наклонился вперед, словно собирался что-то рассмотреть в мутной воде реки, когда в нагрудном кармане куртки, прямо у сердца, внезапно завибрировал мобильный.
здесь должен заиграть U2 "With Or Without you"
конец