Ядовитость отчуждённости

Сергей БОРОДИН



ЯДОВИТОСТЬ ОТЧУЖДЁННОСТИ



Человек! Да не погаснет свет в твоей душе во веки веков!



СОДЕРЖАНИЕ

1. Печать судьбы Радаря
2. Его величество имаджинавт собственной персоной
3. Отшельничество в толпе
4. Постижение откровения
5. Непреходящее дарование семьи
6. Миссия человечности в человечестве
7. Казус охотника, ставшего добычей
8. А боишься ли ты смерти?
9. Сюрреализм старости
10. Крик души в пустоту чрева толпы
11. Чудачество чудаков
12. Детский голос в сердце моём
13. Идеализм одинокого мыслителя
14. Маргиналы поневоле
15. Преодоление люцисферизма
16. Межмирное рандеву
17. Антинекрополитанство
18. Мистика сорокалетнего рубежа жизни
19. Инаковый
20. Под знаком Велеса
21. Элевсинская мистерия асфальтового катка
22. Преображение строптивца в белого пушистика
23. Синдром семейного меряченья
24. Свет силы одоления
25. Духовное породнение
26. Сказочность Старого Нового года
27. Омовение каплей истины
28. Обременение смехом жизни





I  НОВЕЛЛА


ПЕЧАТЬ СУДЬБЫ РАДАРЯ


Случилось же такое знаменательное событие, что в канун нового года Ивана Саввича пригласили погостевать в одну из станиц западной части Северного Кавказа. Прибыв в станицу, он сразу же ощутил всю мощь здешней земли, её жизненную силу, ярким олицетворением которой служили исполинские дубы и буки, ещё окончательно не вырубленные с варварской жестокостью пришлыми воротилами местной лесопромышленности – чужеродными для этих мест торгашами, которые мыслят исключительно категориями «купи-продай» и которых поэтому вовсе не волнуют исконы древности этих заповедных краёв.

Горные кряжи с бурными реками, живительный воздух, южный аспект Солнца – вся округа, казалось, только и делала, что стремилась влить в этого постоянно кочующего странника так необходимую ему жизненосную энергетику вселенской гармонии. Наряду с будничным проистеканием станичной жизни Иван Саввич в приятной компании с пригласившими его в гости духовно близкими станичниками периодически совершал познавательные выходы в гористые окрестности, где означенный живительный поток был ещё более плотен, насыщая всё существо человека, как говорится, под завязку. Очевидно, небесами благостно был ниспослан и их пеший проход через Гуамское ущелье в универсум жизненности Мезмая, который язык не поворачивается назвать посёлком или селом.

Мезмай – это не имеющее аналогов пространство жизни, где сконцентрированы кладези сакральных знаний в виде мощнейших энергоинформационных полей. В древности Мезмай был для русичей священным местом, в святилищах которого вершились судьбы не только отдельных людей или народов – в определённое время здесь выковывалась судьба и всего человеческого рода. В этих горных местах среди священных рощ наши великомудрые предки обустроили в качестве духовных посланий современным людям, заблудшим в своём теперешнем духовном невежестве потомкам, множество дольменов, духи которых стали хранителями существующего в здешнем ареале пространства.

Естественно, носители разрушительного начала не могли оставить без своего пристального внимания сию Чашу Света, вследствие чего святилища неоднократно уничтожались, а их служители, павшие в битве с силами Тьмы, упокоевались здесь же, в земле святых мест, неоднократно поругаемых пришлыми из иных миров легионерами. Во все прошедшие времена для владык Тьмы было крайне необходимо напрочь извести память о могуществе древних старцев-русичей. Именно по этой причине современные наймиты Тьмы – вандалы-могилокопатели – с остервенением проявляют своё варварство по отношению к захоронениям старцев и русских витязей, с честью исполнивших в древности свой долг по защите святилищ от нашествия нечеловеческих сил Тьмы, мечом и огнём пытавшихся навсегда стереть с лица земли всё, что хоть малейшим образом напоминало бы потомкам о могутной силе их предков.

Печальная участь, на которую временами обрекались вновь отстраиваемые святилища, не обошла стороной и дольмены, большая часть которых подверглась уничтожению, что явилось делом рук как самих служек Тьмы, которые бесновались при разрушении дольменов в припадках трудно вообразимой злобной дикости, так и местного населения, которое легионеры спровоцировали на этот акт вандализма под предлогом использования плит, из которых были сооружены эти мегалиты, в домашних постройках. Поэтому в результате разгула вандализма многие дольмены сегодня представляют собой всего лишь небольшие бугорки, на которых их каменные фрагменты всё более затягиваются землёй. Однако варварам-разрушителям и иже с ними не доступно понимание того, что уничтожение дольменов не означает автоматического уничтожения и духов дольменов. Эти духи никуда не уходят от своих порушенных святынь, продолжая, как и в глубокой древности, помогать всем тем, кто во чистоте души и помыслов искренне почитает их, испрашивая у них жизненноважных советов.

Новые знакомые Ивана Саввича из Мезмая, повинуясь зову духов местности, привели его к двум рядом расположенным дольменам, от которых к сегодняшним дням уже мало что осталось – настолько сильному разрушению они когда-то подверглись.  Эти два небольших взгорка, на первый взгляд вроде бы ничем особо не примечательные, почему-то неудержимо притягивали его к себе. Как люди, прекрасно понимающие законы духовной сферы, его сопровождающие, видя явное намерение Ивана Саввича войти в плотный контакт с духами этих дольменов, деликатно удалились, решив за поворотом лесной дороги переждать сей процесс духовного общения.

С ним же в этом месте произошло то самое судьбоносное событие, которое он предчувствовал всю свою сознательную жизнь, к которому стремился вопреки всем трудностям и попыткам собственного помрачения легионерами и которое ярко высветило всю его первородную Стезю извечной жизни, ту Стезю, которая была для него предметом нескончаемых изысканий в его текущем земном бытии.

После свершения им ритуала почтения духов разрушенных дольменов произошёл перенос его сознания в духовное пространство высшего измерения, где эти духи проявились в обликах старицы и старца, которые при этом вовсе не выглядели дряхлыми стариками – напротив, они являли собой людей во цвете лет вмещения в себя вселенской мудрости. Ответив под пронизывающими всё его существо взглядами старца и старицы на вопрос о цели прихода к ним, по реакции духов он понял, что ответ их удовлетворил, а осуществлённое ими доскональное сканирование его души не выявило наличие в ней каких-либо темных закоулков.

После некоторого до крайности уплотнённого энергоинформационного взаимообмена между ним и духами дольменов старица в полном молчании, что резко усиливало торжественность момента, вручила ему сияющий неземным светом камень-кристалл, а старец с мудрой улыбкой, будто бы Иван Саввич как раз и был тем человеком, прихода которого он веками ожидал у своего дольмена, одарил его посохом, от верхней петли которого исходило такое же сияние, как и от кристалла старицы. Радужные лучи кристалла и посоха, которые он с благоговейностью держал в руках, расходясь во все стороны, полностью видоизменяли окружающий континуум, объёмно гармонизируя все его стихии.

Под воздействием этих светозарных лучей в сознании Ивана Саввича сформировалось и словесное выражение происходящего действа: «Стезя моей нынешней жизни – это всемерная альтруистическая помощь в пробуждении и взращивании духовных ростков у всех людей, кто обращается ко мне за помощью и кто способен принять в себя духовные вибрации вручённых мне кристалла и посоха, которые отныне стали неотъемлемой частью моего духовного существа. Что же касается тёмных, попавших под влияние этих духовных вибраций, то они будут воспринимать их в виде испепеляющего пламени небесных сфер, очищающего пространство от сущностей Тьмы. Низковибрационные тёмные не могут выдерживать эти запредельно высокие для них вибрации, распадаясь в их поле на части, которые вслед за этим будут возгораться синим пламенем и исчезать в небытии, а души людей, полонённых тёмными, получат при этом акте шанс к обратной трансформации в светлые сущности. Духовные вибрации кристалла и посоха будут проявляться в мире людей через слова, составляющие мои книги или изречённые мною на различных публичных выступлениях.  Никакой иной Стези мне не дано в этой жизни». Как только эта фраза отпечаталась в его сознании, духовное видение другой реальности, в которой жили старица и старец и в которой на краткое время посвящения в калику перехожую оказался и он сам, исчезло, а реальность бытия вернулась на круги своя.

Так свершилось духовное священннодейство, после чего с души свалилась в буквальном смысле гигантская глыба неопределённости и заблуждений, которая сродни тому каменному монолиту, что нависает над человеком, оказавшимся у подножия находящейся невдалеке от этих двух дольменов Скалы Судьбы. Ивану Саввичу стало ясно, что все его предыдущие метания по поиску и обретению Стези закончились раз и навсегда. К нему пришло осознание Пути, в результате чего всё его существо наполнилось радостной уверенностью в том, что с этого момента посвящения в Стезю он уже никогда и ни в чём не свернёт с Пути. Перед ним теперь простиралась торная, хотя и напрочь заросшая терновником, дорога его судьбы, по которой с мысленной установкой «Дорогу осилит идущий» он в тот же миг устремился вперёд, стараясь перестать оглядываться назад. С того дня он понёс в себе духовный дар послания предков, доверенное ему духами дольменов, одаривая им в свою очередь всех духовно готовых к его восприятию детей Земли через звучащее или написанное слово.

Всем же тем восторженным романтикам, которые, возможно, позавидуют ему в его служении Стезе, Иван Саввич мог бы сказать, что для этого ему пришлось пойти на сознательное отречение от многих радостей жизни обычного человека, поскольку это служение тяжело и зачастую неблагодарно; поскольку теперь он не может зарабатывать себе на хлеб теми методами, которыми обеспечивает своё существование большинство современников; поскольку ему теперь приходится постоянно находиться в состоянии, когда  заинтересованные в нём люди всем миром помогают ему с бытовой необустроенностью; поскольку он перестал воспринимать, как нечто выдающееся, свой аскетизм в окружающей его мирской жизни; поскольку ему пришлось уже окончательно смириться со своим одиночеством в духе.

При всём при этом Иван Саввич ни о чём не сожалел, отмечая для себя самого, что все его трудности и недоразумения по жизни – ничто по сравнению с той великой духовной миссией, возложенной на него предками – духородными древними русичами.

…Полгода спустя, на макушке лета Ивану Саввичу довелось посетить молодёжный фестиваль «Исконь» под Нижним Новгородом. Это вполне рядовое мероприятие обрело характер ниспосланного свыше судьбоносного события в тот самый момент, когда несколько молодых людей, обладавших как впоследствии выяснилось ярко выраженными паранормальными способностями, сообщили ему, что Дух, охраняющий место силы у Шавской горки, призывает к совместному священнодействию прибывших на фестиваль гостей и участников, обладавших необходимым для такого действа уровнем духовного потенциала.

И вот поутру, казалось бы, спонтанно сложившаяся группа духовидцев выдвинулась для свершения предначертанного русскими богами обряда тонкоматериального энергообмена между живыми людьми и духами предков. Их проводником к месту свершения обряда стала ясновидящая девушка, которая была означена местным духом-хранителем на роль своего представителя в мире живых.

На берегу небольшого озерца, оставшегося от старицы реки, у погибшего от удара молнии дерева, где в древности находилось святилище, совершенно неожиданно для Ивана Саввича случился его трансцендентный контакт с духами предков, которые предстали перед ним в обликах убелённых сединой старцев и более молодых жителей стародавнего волховского поселения, в ветхие времена располагавшегося в этом месте на обрывистом берегу старицы.

Все они как-то разом возникли в поле его духовного видения, причём старцы во главе с верховным волхвом стояли в непосредственной близости от него, а все остальные поселенцы находились на противоположном берегу озерца. При всём при этом в тот же момент в его правой руке вдруг проявился сияющий посох, который во дни зимних Велесовых святок вручил ему мужской дух мезмайского дольмена. Именно этот посох в руках Ивана Саввича и стал для старцев тем характерным знаком, по которому они поняли, что он прибыл к ним с великой миссией.

Верховенствующий среди кудесников этого древнерусского святилища волхв, старейший из старцев, опираясь на свой священный посох, приветствовал Ивана Саввича, объявив своим соплеменникам, что, наконец-то, в лице этого радаря к ним прибыл гонец, доставивший долгожданный духовный огонь с одного из мест духовной силы русичей на горах Кавказа. С великим почтением Иван Саввич передал старцу внезапно возникшую в его руках неопалимую огненную субстанцию, воспламенённую лучами сияющего кристалла, что передал в те же дни Велесовых святок женский дух порушенного нечестивцами дольмена в окрестности Мезмая. Этот кристалл Иван Саввич ощущал находящимся в своей груди, откуда, собственно, и исходили те живоносные лучи, что возожгли духородное пламя в его руках.

Далее же начало разворачиваться феерическое зрелище – принесённый им духовный огонь старец направил в центр озерка, где в тот же миг стала взрастать белесоватая сфера, постепенно меняя свой цвет от розоватого до ярко красного, что указывало на усиление огненной стихии внутри неё. Сфера всё увеличивалась в размерах, в конце концов, заполонив собою весь центр озерца. Вдруг внешняя оболочка сферы разлетелась на мелкие фрагменты, и из её центра воссиял золотистый свет пробуждённого к жизни источника силы духа наших божественных предков.

Источник духовной энергии был проявлен на месте Куда священной рощи, некогда существовавшей на этом месте. Сконцентрированную в Куде энергию древние бересты святилища, вынужденные под гнётом тёмной силы веками существовать в тонкоматериальных телах, сохранили вплоть до сегодняшних дней. Ключом же к раскрытию этого светозарного источника как раз и стала та духовная эманация, исходившая от пылающего в груди Ивана Саввича духовного кристалла мезмайского дольмена, явившую собой субстанцию священного огня, переданную им старцу. Всепроникающее лучезарное сияние этого источника вмиг преобразило окружающее пространство, очистив его от скверны тёмных энергий, вплоть до сего знаменательного дня злобствовавшей в пространстве сего древнего святилища – заповедного в тысячелетиях места силы Земли Русской.

Явственно ощутив очистительный вихрь сакрального источника духовной силы, Иван Саввич проникся осознанием с честью выполненного долга перед нашими предками, передавшими эстафету духовного ратоборства современным русичам – своим прямым потомкам. Троекратно поклонившись старцам, он вновь вернулся в реальный мир людей, дабы продолжать исполнять свою призванность там, где того потребует от него святой завет предков.

17.07.2011 – 28.10.2020   



II  НОВЕЛЛА


ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО ИМАДЖИНАВТ СОБСТВЕННОЙ ПЕРСОНОЙ
 

Мужчина почтенного возраста через силу, что отчётливо бросалось в глаза прохожим, шёл, а, вернее, – плёлся вдоль невзрачной улицы, не замечая ни луж, ни начавшего накрапывать мелкого дождика. Он был полностью погружён в себя, в свои думы, которые, судя по выражению его лица, вовсе не отличались радостью и оптимизмом. Порассуждать же Ивану Васильевичу было о чём в избытке, ведь на протяжении его многотрудной, до предела насыщенной впечатляющей событийностью, порой противоречивой и неоднозначной, жизни накопилось великое множество проблематичных вопросов, требующих глубочайшего осмысления, дабы распутать тугие узлы житейских потоков и тем самым облегчить свою исповедальную долю перед уже скорым вступлением в мистериальные воды Леты.

Вот и в данный момент он с беспокойством размышлял о возможных причинах занудно тянущих болей в груди, вызывающих у него крайне неприятные ощущения. Вдобавок ко всему на него ещё накатила какая-то обволакивающая волна слабости, из-за чего его котомка с нехитрой снедью, закупленной им в расположенном в соседнем квартале и приличном по местным понятиям магазинчике, почему-то с каждым шагом становилась всё тяжелее и тяжелее по мере приближения к месту своего проживания. За   грудиной что-то надсадно ныло, отдаваясь в области лопатки. Как-то нехорошо это было, поскольку провоцировало совсем уж пессимистические чувства безысходности, сдобренные изрядной долей панического страха из-за необратимой потери здоровья с соответствующими последствиями. Вот и идти становилось всё более невмоготу, поскольку ноги, пытаясь изобразить из себя монументальных истуканов, коим вовсе не полагалось куда-то и зачем-то двигаться, с трудом воспринимали его понукания к этому самому движению без остановок, так как после них чрезвычайно сложно вновь начинать двигаться...

Как-то уж слишком резко и обвально-обескураживающе на Ивана Васильевича навалилась старческая пора его жизненного пути. По этой причине теперь ему приходилось постоянно сражаться с недомоганиями разной степени мерзости, нескончаемым потоком одолевавшими его телеса. И, конечно же, этот разнообразный букет вдруг обнаружившегося нездоровья весьма основательно повлиял на его душевное состояние, что было вполне естественно и легко объяснимо. Причём это влияние всякий раз неизменно возрастало вслед за теми прискорбными моментами его сегодняшней жизни, когда по отношению к нему проявлялось уничижительное отношение сторонними персонажами. Но когда подобное отношение выказывалось ему близкими людьми, к примеру, друзьями, приятелями, старыми знакомыми, коллегами, единомышленниками или, что самое мерзопакостное, – родичами и любимыми людьми, он мог впасть в состояние, при котором душа готова немедленно отлететь в горний мир.

Хорошо представляя психическую организацию своей натуры, ему как-то даже и не приходилось сомневаться в том, что при уважительном отношении к его сединам, жизненному опыту, нравственным ценностям,  чисто человеческим качествам, знаниям, навыкам и умениям, обретённым им на ухабистом пути своей нелёгкой жизни, он наверняка быстро бы разделался со всеми своими болячками и недомоганиями, чтобы деятельно включиться в процесс благодеяний вкупе с родными по духу людьми. Однако же всё в его нынешней жизни обстояло с точностью до наоборот. Поэтому, солидаризируясь с классиком русской литературы, совершенно правильно в своей обнажённой истинности выразившим суть подобных ситуаций («Мечты, мечты… Где ваша сладость?»), Иван Васильевич вскорости после своего полувекового возрастного рубежа на корню подавил в собственном сознании все утопические иллюзии на уважение и понимание со стороны людей того круга, среди которого по воле владык судьбы проистекала его обыденная жизнь. А поскольку его миропонимание резко диссонировало с потребительско-гедонистическими рефлексами, которые в полной мере определяли поведенческие реакции  индивидов, окружавших его в силу неодолимых обстоятельств социально-имущественного характера, трудно было представить даже эмпирическую возможность проявления кем-либо из таких среднестатистических обывателей хоть малой толики восприятия его образа мыслей, ментально-чувственного постижения реальности, метафизических достижений по осознанию закономерностей окружающей действительности. Полностью же предсказуемым следствием такого презрения «продвинутых потребителей» к его внутреннему миру явилось жёсткое прозябание в обстановке полномасштабного душевного одиночества, что помогало ему держать защитный барьер от ядовитости психических атак нелюдей. Ну а уж совсем неоптимистической трагедией для его силы духа стало пронзительное понимание абсолютной бесполезности своего богатейшего творческого потенциала даже для детей и внуков. Говорить же о мировоззренческой заинтересованности результатами его трудов со стороны различных категорий людей из принципиально чуждого ему окружения вообще не приходится.

К слову надо заметить, что в школьные годы Иван Васильевич восторгался русской литературой XIX века, особо почитая произведения, где отражались многогранные аспекты проявления в реальности могучей тенденции осмысления глубинных основ жизни высоконравственных людей и исторических судеб народов в зависимости от их морального здоровья. Он восхищался мастерством великих русских литераторов, создававших поражавшие его юношеское сознание образы духовных и интеллектуальных воителей за познание истины сущего супротив различных гонителей правдолюбцев. Эти блистательные книги породили у него возвышенные детско-юношеские мечты о своём предназначении к сотрудничеству с просвещёнными, культурными, высоконравственными и благородными представителями рода человеческого.

Но даже несмотря на то, что этим благостным мечтаниям в течение всего его жизненного пути суждено было сбыться лишь в ничтожно малой части, он до сих пор был неравнодушен к будоражащему душу наследию своей молодости. Присущее ему богатое воображение частенько рисовало перед его внутренним взором притягательные своей безусловной добротой и светом миросотворяющей радости картины беспредельного человеческого счастья, к которому он непрестанно стремился всеми фибрами души и которое ему довелось за всю свою долгую жизнь испытать всего лишь в краткие периоды долгого пути из детства в старость. Помимо же этих пленительных мгновений праздника души реальность потока реки жизни была чересчур жестока по отношению к его эфемерным устремлениям к счастливому будущему.   

Честно говоря, за всё то длительное время после своего излёта из родительского гнезда вплоть до сегодняшних дней ему постоянно не давал покоя вроде бы достаточно прозаический вопрос о причинах невероятного для его взглядов на реальность падения общечеловеческого духовно-интеллектуального уровня. По его представлениям тот исключительно достоверно описанный русскими писателями, публицистами, философами уровень образованности передовых социальных слоёв, которые с полным правом можно отнести к высоко культурной части общества, необходимо было определить в качестве своеобразной отправной точки дальнейшего всестороннего развития народных масс во имя всеобщего благоденствия ещё на довоенной стадии ХХ века. Однако всё произошло откровенно антагонистично этому здравому суждению: культурный уровень ХIХ века для современного состояния духовной и интеллектуальной жизни общества превратился в недосягаемую вершину без какой-либо реальной возможности взойти на неё.

Вокруг Ивана Васильевича с детских лет в избытке крутилась масса людей с примитивизированными запросами к проистекающей жизни. Доминирующими личностными проявлениями у этой людской массы всегда были страстные желания получать всё больше и больше телесных удовольствий, вожделенная тяга к приобретательству всего и вся, пусть даже эти приобретения совершенно бесполезны или вызывающе вредоносны для здоровья, стремление к паразитизму, а также к культивированию тотальной бездарности своей жизни, и, основное, – паталогическая неспособность к мышлению, выходящему за шаблоны потребительско-обывательского образа жизни, и истерическое отвержение даже самых малых шажков на пути собственного духовного развития. И если в молодые годы на фоне веселого времяпровождения в шумных и беспечных студенческих компаниях, когда бурлили гормоны и фонтанировала потребность в избытке адреналина, низость духа и интеллектуальная ограниченность окружающих индивидов как-то особо не бросались в глаза, то уже в зрелые годы стало очень тяжело выносить общество подобных примитивов.

Именно в те времена, после осознания сего нелицеприятного факта, у него возникло настоятельное желание проредить круг своих знакомых, прекратив тем или иным образом общаться с людьми, живущими исключительно низменными инстинктами. Эта задачка по его мнению не должна была вызвать особых сложностей. И, действительно, разве трудно под каким-либо благовидным предлогом сначала сократить совместное времяпровождение, а затем и вовсе перестать выходить на связь с неинтересными для него людьми?!

Поначалу и в самом деле всё было просто и однозначно. Круг его общения довольно быстро сократился, и ему казалось, что в этом кругу остались лишь люди высоких культурно-интеллектуальных потенций, вместе с которыми они будут находиться в режиме постоянного устремления к высочайшим ценностям жизни человека на Земле. Внешне всё именно так и выглядело. Они плотно общались, их интересовали в общем и целом одни и те же сферы жизни, они сдружились, в том числе и семьями. Всё было отлично: компания людей с близкими жизненными интересами, с достаточно высокими интеллектуальными способностями, с отчётливо наблюдаемым продвижением по духовной стезе, успешными в профессиональном плане, что способствовало  неуклонному повышению их семейного благосостояния,  часто собиралась для приятного совместного времяпровождения, выбирая ради этого необычные места, где в специфически-завораживающих обстоятельствах происходили увлекательные дискуссии по самой разнообразной тематике.

Такое благодушие текущей жизни со временем притупило критическое восприятие реальности, что и поспособствовало выпячиванию среди   компаньонов имущественного неравенства с проявлением целого вороха неразрешённых в своё время застарелых обид друг на друга. Серьёзный разрушительный потенциал имели также и всё чаще проявляемые в межличностных отношениях элементы снобизма с позиционированием подавляющего интеллектуального превосходства одних над другими. В результате вся эта команда людей, много лет по зову своих душ создававших некую однородную духовно-ментальную среду обитания, угодила в коварную мировоззренческую ловушку.  Ловушка эта оказалась не просто многоуровневой и мультифакторной – главным образом она состояла из накопившихся глубинных психологических противоречий и развившейся за прошедшие годы индивидуалистичности миропонимания без какой-либо внутренней потребности восприятия и осмысления стороннего суждения по той или иной проблематике.

Для ещё недавно кичившихся монолитным единством жизненных взглядов компаньонов единственно возможным выходом из сложившегося положения межличностного раздрая оказалось постыдное разбегание по своим приватным норкам, чтобы ради сохранения собственного душевного спокойствия уж более не высовываться из них без особой на то нужды. А далее на удивление быстро они превратились в абсолютно чуждых друг другу людей, как будто бы и не было вовсе этих лет душевно-дружеского единения между ними. Таким образом, неутешительным итогом такого многообещающего периода жизни Ивана Васильевича стал императивный развал сообщества близких ему по жизненным ценностям людей с полным разрывом какого-либо общения между ними. При этом бывшие компаньоны, как оказалось по прошествии многих лет, навсегда исчезли с жизненных горизонтов друг друга.

Всё случившееся вылилось в колоссальную катастрофу для внутреннего мироощущения Ивана Васильевича, когда он обнаружил себя страшно одиноким в мировоззренческой пустыне, казалось, растерявшим весь свой жизненный багаж. Он отлично сознавал, что теперь основной его проблемой стало погружение в эдакую трагедийную среду обитания, где в принципе отсутствует потенция высокоинтеллектуального взаимообмена мыслями и дискутирования за гранью детерминированных постулатов архаичных представлений о сущем. Ну а к главной своей потере он относил исчезнувшую возможность наслаждения красотой коллективного мыслетворчества. И выбраться из такого губительного для своего внутреннего самоосознания состояния в полной мере он так и не смог вплоть до сегодняшних дней, хотя прошло уже немало лет с того печального времени фактического краха казалось бы исполнившихся мечтаний его молодости.

Великие подвижники человеческого духа были едины, как правило, во мнении о том, что внутренний мир человека – это самодостаточное духовное явление, не зависящее на высоком уровне своего развития от значимого взаимодействия с грубоматериальным миром. До развала их компании любомудров, когда было неимоверно интересно знать о любых, даже самых малых подвижках в состоянии внутреннего мира каждого из компаньонов, Иван Васильевич ни при каких условиях не мог согласиться с подобной сентенцией великих духовников. Однако оказавшись предоставленным самому себе вне интеллектуально-насыщенной дружелюбной атмосферы близких по духовным вибрациям мыслителей, ему пришлось в полной мере хлебнуть из горькой чаши разочарования своими прежними взглядами на это свойство осознанности человека. 

Уже в скором времени после наступления нового этапа его интеллектуальной деятельности Ивану Васильевичу пришлось уяснить для себя весьма нелицеприятные истины той реальности, в которой он теперь вынужден был прозябать. Наиболее жестокой для всего его существа оказалась истина о том, что из всей той массы окружающих его по жизни людей никому в принципе не было никакого дела до тех интеллектуальных и духовных ценностей, которые он обрёл на своем жизненном пути и которыми он истово желал поделиться со светоносными людьми. Мало того, окружающие абсолютно безразлично относились к кричащей подавленности его душевного состояния. Он стал часто болеть, мог простыть, к примеру, даже в тридцатиградусную жару. И при этом ни у кого из родственников не возникало ни единого проблеска мысли о том, что именно неподъёмная тяжесть навалившихся на него психических проблем как раз и была тем главным звеном, что повлекло за собой резкое обострение целого букета болезней его организма, изрядно изношенного в житейских баталиях прошедших лет.

Особо тягостные переживания охватывали его по поводу унижающей его достоинство позиции родственников и давних друзей, которые как будто бы нарочно, игнорируя всё то самое значимое, что он достиг за время своего проявления в мире Земли, ничтоже сумняшеся, стремились попользоваться им исключительно в рамках ещё наличествующих потребительских качеств его физического тела. Другими словами, он превратился для тех людей, от которых зависел по причине своего преклонного возраста, в некую вещь, в особый вид неодушевлённого предмета, который по мере необходимости использовался в том качестве, который был актуален на данный момент в соответствии с его физическими потенциями. Он выполнял функции, например, сторожа, посыльного, сопровождающего, присматривающего за чем-то или кем-то, подносящего или относящего, встречающего или провожающего. Короче, ему недвусмысленно указывалось, что по жизни он уже ни на что иное не способен окромя роли «шестёрки на подхвате», и только эта роль теперь имела хоть какую-то его потребительскую «ценность», поскольку все остальные качества его личности никоим образом не котировались в наступившей эре абсолютного господства либертарианского идеала «служебного человека». Про себя он усмехался тому, что идеология «Интернета вещей» в той её части, которая уравнивала в правах всё неодушевлённое со всем одушевлённым, уже активно процветала в реальности человеческих будней, во всяком случае по отношению лично к нему самому.

Надо признать, что его ближайшее окружение мастерски, без всяческих экивоков и сопливой сентиментальности, весьма быстро и эффективно свергло его с пьедестала развитого интеллектуализма в болото стандартизованной посредственности, периодически заставляя его погружаться с головой в оболванивающую болотную жижу рядовой текучки бытового характера. Так, если поначалу введение в роль «служебного человека» обставлялось в виде уважительных просьб, то со временем начали звучать рулады со слегка завуалированными требованиями неукоснительного исполнения ролевой антрепризы, ну а к настоящему моменту всякие притворные реверансы псевдоморального свойства полностью отброшены за ненадобностью, мол, нечего особо церемониться с этой старой рухлядью, по которой уже так скучает «мир иной». Теперь до него доводилось очередное задание-поручение без всякого стеснения, без кого-либо уважения к его душевно-психическому состоянию, а часто и вообще с полнейшим пренебрежением к его телесному самочувствию. В случае же его мотивированного отказа от исполнения  очередного поручения-приказа по какой-либо причине, к примеру, из-за нездоровья, что, кстати, случалось всё чаще и чаще, на него обижались,  от него отворачивались или вообще удалялись, пылая возмущением, поскольку молодым завоевателям престижных ценностных атрибутов брутальной жизни в толпе из-за него  приходилось на время сходить с круговой дистанции массового забега по удовлетворению сияющих всеми красками жизни потребительских зависимостей, дабы самим, скрипя сердцем, выполнить то, от чего отказался этот несносный старик.

Домашняя атмосфера в такие моменты перенасыщалась их эмоциями негодования: «Просто зла не хватает, ведь по здравому рассуждению, чем ещё этому старикану заниматься целыми днями на пенсии?! Мог бы принять какое-нибудь лекарство и преспокойно выполнить свою по преимуществу эскортную роль, не требующую тяжёлых физических напряжений! И ведь знает же, что нам приходится в режиме сверхзанятости постоянно рваться в бесконечной гонке за более значимым социальным статусом, пусть даже эфемерным и разорительным, но таким важным для приобщения к мейнстримовским мероприятиям, крайне необходимым для общественного признания наших устремлений к престижному потребительскому уровню современности!» Короче говоря, от старика только-то и требовалось, что выбросить свой интеллектуальный багаж на свалку прошедших времён, чтобы стать образцовым статистом в чьих-то никчёмных жизнях, бездарно бурлящих пустопорожним расточительством интеллектуального и физического потенциала, деградационно-опосредованных и шаблонно-запрограммированных согласно чуждым природе человека волеизъявлениям незримых хозяев.
 
И всё же вопреки откровенному игнорированию его интеллектуальных заслуг Иван Васильевич никоим образом не мог согласиться с итоговой бессмысленностью своей жизни, о чём ему в глаза высказывали окружающие его люди, сами, впрочем, никогда не блиставшие особыми интеллектуальными достижениями. Однако убеждать себя в обратном с каждым днем становилось всё сложнее, поскольку буквально все признанные в современном обществе реперы, которые так или иначе принято воспринимать в качестве индикаторов жизненного успеха какого-либо человека, по логике бизнес-преуспевания, с полновесной достаточностью реставрированной в 90-х годах прошлого века, по отношению к нему теперь трактовались не иначе как полное отрицание его личной успешности на протяжении всего времени собственной дееспособности – с самого начала его взрослости вплоть до сегодняшних дней полного забвения самого факта существования его творческого наследия.

Собственно говоря, в условиях тотального разрастания примитивности и деградации глупо было надеяться на сколько-нибудь серьёзную заинтересованность публики интеллектуальной деятельностью известного только в узких кругах высоколобых эрудитов мыслителя в области аналитического прогнозирования вероятного будущего человечества, стран, народов и этносов, когда среда обитания людей стала целиком и полностью искусственной, лишённой природной энергетики творящего начала. И в самом деле, если бы его жизнь действительно была значима и успешна в соответствии с шаблонами урбанистической цивилизации капиталистического образца, то среди молодого поколения городских жителей современного толка и прежде всего – родных ему людей, обязательно нашёлся бы некий индивид, который из чисто рациональных побуждений с удовлетворением пополнил бы свой умственный потенциал  обширными знаниями сего ведающего человека преклонного возраста, обретёнными им на своей жизненной стезе в процессе постоянного познания тайн Вселенной и глубокого осмысления всего происходящего с ним на Пути. К великому сожалению старче персонажей, интересующихся богатейшим заделом его знаний, рядом с ним так и не появилось, и, что крайне печально, такие интересанты уже вряд ли когда-либо обнаружатся рядом с ним.

Довершали же порождённый толпой серых людишек вердикт, клеймящий его жупелом бесполезности по обывательским понятиям итогом прожитой им жизни, его давнишние друзья – ещё со школьных времён близкие ему по жизненным интересам люди. С ними он многие годы щедро делился наиболее сокровенными таинствами своей души, смело открывая им её светлые, возвышенные, утонченные стороны, всю её поэтику, то есть всё то, что сторонние индивиды с чёрствыми душами не способны были бы воспринять даже в отдалённом приближении. К примеру, он не опасался доверять им свои душевные переживания по поводу печальной судьбы жизнерадостной и нравственно чистой детворы, которая была с жестокой беспощадностью запланирована в мрачных закулисьях мировых властителей.  Разумные доводы его верных друзей позволяли ему всякий раз обретать определённую душевную уравновешенность в моменты упадка духа, когда становилось невыносимым оказываться тет-а-тет с фатальностью наступления чего-то ужасающего, например, со ставшими известными угрозами массового вымирания на планете в обозримом будущем большинства биологических видов... Теперь же эти давнишние друзья по самым разным причинам больше не нуждались в глубинном душевном общении с ним. Дабы хоть как-то скрасить сию безрадостную картину, он постоянно пытался убеждать самого себя в том, что будь они помоложе, посвободнее и поздоровее, то обязательно примчались бы на встречу с ним.

В прежние времена, находясь на пике своей творческой активности, Иван Васильевич часто выступал перед разнообразными аудиториями на самых различных дискуссионных площадках, где собирались культурно развитые, высоко эрудированные, широко и глубоко мыслящие интеллектуалы. Его жизнь в тот период целиком и полностью была наполнена благостью осознаваемого им   сакраментального смысла своей жизнедеятельности. Интеллектуальным и духовным поиском было пронизано всё и вся в пространстве жизнепроявления любомудров, что побуждало в нем чувство приобщённости к творящемуся прямо на его глазах преображению мира Земли, в связи с чем он с упоением лелеял в себе будоражащее всё его существо ощущение долгожданного обретения истинно своего места в жизни, что в свою очередь выливалось в некий магический восторг полноценной осмысленности каждого проживаемого мгновения.  И именно в этот период блистательного всплеска мыслительной активности он испытывал ни с чем не сравнимую удовлетворённость своим творчеством, поскольку его умозаключения по профильным областям знаний и актуальным аспектам метафизики были востребованными и весьма ценились среди здравомыслящих людей. 

К сожалению, на всепоглощающее полыхание искромётного блеска интеллекта, творческие свершения, взлёт духовных дарований, повсеместный подъём оптимистических настроений и массовой креативности провидение отвело краткий срок – всего нескольких лет, в течение которых людям щедро дарилась надежда на лучшее будущее. И всё же вопреки всему это яркое время ежедневных прорывов в неведомое и таинственное оставило в душе Ивана Васильевича неизгладимый след как нечто самое светлое и радостное в его жизни. А иначе и быть не могло, потому что ему посчастливилось состоять в той когорте землян, на долю которых выпала эпоха перемен как в общественном сознании людей, так и в общепланетарных процессах космической трансформации. И поныне каждый раз, когда его внутренний взор обращается к этим перенасыщенным энергией жизни годам, он отчётливо сознаёт, что в эти несколько лет ему довелось влиться в крайне важный и значимый для всего сущего от мала до велика трансцедентальный вселенский поток разумности первоистока, который, собственно, и порождает непостижимым для материалистической науки образом таинство жизни.

Сию блистательную эпоху силы духа и мощи интеллекта сменил этап массированной реставрации нищеты духа, а также доминантной ущербности недообразования, что провоцировало галопирующее невежество общественных отношений людей фактически повсеместно на планете. В сложившихся обстоятельствах для Ивана Васильевича стала абсолютно неприемлемой любая апелляция к своим прежним заслугам в среде современных продвинутых потребителей, для которых обрыдло соотносить себя с советскими временами, поскольку даже для людей так называемого поколения Х, родившихся, получивших образование и начавших активную самостоятельную жизнь в период позднего Советского Союза, всё, что относится к государству развитого социализма, должно быть предано полному забвению, ибо впитанные ими в детстве и юности «коммунистические истины» по ихнему стойкому убеждению являются главной причиной их жизненных неудач. Для поколений же Y и Z человек, гордящийся своими достижениями советского периода собственной жизни, вообще воспринимается эдаким замшелым артефактом третичной эпохи. И поскольку сложившееся вокруг Ивана Васильевича родственное окружение составлено как раз из означенных трёх поколений «россиян», упоминать среди них о том, каких высот на духовном и ментальном уровнях он достиг в зрелые годы жизни, для него стало себе дороже. В лучшем случае он мог получить в ответ снисходительную насмешку либо услышать тираду в унизительном тоне, мол, это было очень давно, в другой жизни, а теперь на дворе новая реальность, новый стиль жизни, новые увлечения и, главное, новая мораль, которая, кстати, по его просвещённому мнению сводится всего лишь к разнузданной свободе нравов и полному забвению традиционных этических заветов предков. В результате же складывается некая жуткая фантасмагорическая картинка: весь тот псевдосоциум, который существует рядом с ним и с которым он сам неразрывно связан, захвачен мощным психоделическим потоком, бурливо тащащим с бешенной скоростью всех попавших в него индивидов куда-то в темноту неизвестности, и, что самое опасное, – у этого потока нет берегов. 

Издавна для человека, потерявшего «берега», семья оказывалась тем последним окопчиком, где он мог укрыться от всяческих катаклизмов мира объективной реальности. Вот и Иван Васильевич вопреки всем доводам разума хоть и слабо, но всё же надеялся на возможность развития и сохранения разумного взаимодействия с близкими по крови родственниками молодого поколения по совместному преодолению возникающих перед семьёй проблем. Поэтому, следуя мощному глубинному осознанию родового уклада жизни пращуров, лет десять назад он начал предпринимать активные попытки выйти на серьёзный разговор с родичами о своих потенциях более значимого участия в общесемейной жизни, пусть даже всего лишь на уровне ненавязчивых советов прошедшего через многие жизненные коллизии многоопытного члена семьи.
 
Однако каждый раз его очередная попытка смыслового внутрисемейного контакта безрезультатно проваливалась. Его ставили на место жесткими фразами, типа: «Мы живём «здесь и сейчас» как все нормальные люди вокруг.  Нам реально помогает в жизни житейский опыт наших знакомых и друзей по их выходу из тупиковых ситуаций, аналогичных нашим трудностям. А твои взгляды на жизнь, мягко говоря, очень странные и архаичные. Все твои советы не могут ни в чём помочь нам, и поэтому перестань донимать нас своими фантазиями. Тебе давно надо понять, что ты живёшь в понятиях давно прошедшего времени, да и вообще, определись окончательно со своим положением среди нас, чтобы по минимуму отнимать у нас время и силы. А чтобы между нами сохранилось хоть что-то общее, в меру возможностей снимай с нас хоть часть нагрузки по затратным во времени бытовым мелочам. Остальные же свои придумки выбрось из головы как никому не нужный хлам, который только вредит нашим с тобой отношениям». После пары лет нешуточных конфликтов на этой почве Иван Васильевич, окончательно убедившись в полной тщете своих усилий быть услышанным, зарёкся когда-либо ещё поднимать эту тему… Так, в дополнение к осознанию им плачевного состояния отношений внутри рода, к которому он принадлежал вместе со своей семьёй, ему пришлось смириться со смертельной болезнью и самой семьи, здоровье которой он всеми силами хоть и пытался сохранить в течение многих лет разразившейся в нынешние времена эпохи перемен, но ничего хорошего из этого не получилось.

Таким образом, призрачные надежды Ивана Васильевича на возможность исключения его собственной семьи из общемировых закономерностей поступательного угасания института семейственности, свято ценимой им в качестве одного из главных характеристических атрибутов человеческого образа жизни, разлетелись на мелкие осколки.  Указанные его близкими сородичами новые правила родственных отношений, которые он был волен принять или отвергнуть в зависимости от своего личного решения остаться в семье современного формата или выйти из неё в автономное плавание по волнам жизни нового общественного замеса, полностью соответствовали стандартному процессу умирания семьи как таковой. Спасти свою семью у него не получилось. Он проиграл эту битву, навязанную людям какими-то закулисными структурами, у которых полностью отсутствует совпадение с человеческим образом жизни.

«Новые правила», которые ему так доходчиво объяснили его любезные родственники, никоим образом не предусматривали существования такого понятия, как «большая семья трёх поколений», в которой каждому её члену всегда было чем заняться в соотнесении с его возрастом, знаниями, навыками, уровнем духовной и социальной зрелости, практической полезностью семье, степенью глубинного понимания истинных причин происходящих явлений в обществе существования семьи. По современным понятиям большие семьи, ранее объединявшие несколько малых семей, безвозвратно распались как явление традиционного наследия прошлых эпох по неотвратимым причинам  в виду того, что укрупнённые семейные образования для установившегося в обществе нового социального уклада стали чужеродными из-за объективно приниженных возможностей удовлетворять требования к мобильности, оперативности, экономичности, согласованности действий и минимизации психологической несовместимости её членов, то есть большие семьи попросту трансформировались в некий конгломерат малых семей с затухающими родственными связями. В настоящее время взаимодействие между близкородственными малыми семьями фактически прекращается сразу же при отселении молодых от родителей. Более того, эти формально родственные малые семьи часто становятся более чужими друг к другу, нежели малые семьи друзей и близких знакомых, между которыми часто образуется некое подобие большой семьи, основанной на временно совпадающих экономических и бытовых интересах.
 
А далее, как и следовало ожидать, вслед за развалом больших семей незамедлительно последовал удар нечеловеческих сил планеты и по малым семьям – последним остаткам некогда базовой основы общественного обустройства у различных народов мира. В идеале можно было бы ожидать, что снятие традиционного общесемейного контроля старших поколений над младшими поспособствует гармонизации взаимопонимания как между самими супругами, так и между ними и детьми. Однако в действительности всё вышло совсем противоположным образом – скоротечный процесс кардинального видоизменения внутрисемейных отношений привел членов малых семей к такому положению, когда в неосознаваемом, как правило, режиме они в максимальной степени атомизировались по отношению друг к другу, что существенно снизило уровень взаимной ответственности в семьях и поспособствовало кардинальному мировоззренческому отчуждению, когда  каждый член семьи имеет свою уникальную точку зрения на всё происходящее в реале, а общесемейный консенсус по этому поводу его абсолютно не интересует. То есть в семьях перестали советоваться друг с другом по принципиально важным вопросам, предпочитая во всём полагаться только на собственное мнение или на советы друзей и знакомых. При этом одни члены семьи о возникающих у кого-то из других сородичей по семье проблемах личного порядка информируются «проблемоносителем» в телеграфном режиме, да и то только в случае настойчивой заинтересованности родителей, сестер или братьев. Ну а коллективные обсуждения трудностей жизни семьи в целом или отдельных её членов ныне воспринимаются, как убогие нонсенсы примитивного мышления, приводящего к возмутительному вторжению в личную жизнь того или иного семейного «атома». Да и к чему, собственно говоря, устраивать подобные психические турниры на семейных сходках, если подобные вопросы легко и просто дискутируются в социальных сетях без надрыва нервов, когда сетевые доброхоты выдают на гора массу вариантов преодоления случающихся у кого-то жизненных коллизий?! 

Из сообщений разнообразных социальных служб широко известно, что душевного человеческого общения в семьях наблюдается все меньше и меньше. Для молодых разнообразные девайсы и гаджеты заполоняют всё пространство смыслового и чувственного обмена с другими людьми или киберботами. Поэтому им кажется странным, когда старшие родственники, которые ещё не впали в стойкую зависимость от смартфонов, планшетов, ноутов, компов или пресловутого телевизора, настойчиво пытаются отвлечь их, к примеру, от навороченного смартфона, превратившегося для центениалов в самого близкого и незаменимого существа на всём белом свете. Спрашивается, ради чего эти стариканы «выносят мозги» продвинутым молодым людям, отвлекая их от невообразимо приятных путешествий по виртуальным мирам? А оказывается всего-то ради каких-то музейных пережитков, каковыми, видите ли, являются потребности в живом общении. И с кем же общаться продвинутой молодёжи? С ещё почему-то живыми «артефактами» канувшей в Лету эпохи? Но это же просто маразм… Понятно, что подобная настырность стариков вызывает раздражение у молодых, живущих уже в новой эпохе цифровой антиутопии. И, конечно же, ни в каком разрезе человеческого общения между ними не происходит. В понимании молодых членов семьи для такого вожделенного стариками живого общения вполне достаточно и коротких реплик бытового характера, которыми можно обмениваться при пробежках мимо них в сторону работы, школы, детсада, шопинга, кафе, тусовки, корпоратива, нежного свидания и  т.д. и т.п. 

Из-за широкого распространения подобных взаимоотношений внутри семей такие люди пожилого возраста, как Иван Васильевич, совершенно искренне недоумевают, непрестанно задаваясь тяжёлыми для себя вопросами: «А зачем вообще нужны такие семьи, если они являются всего лишь жалкой пародией на настоящую семью?!  Ведь дошло до того, что в этих пародийных семьях канула в небытие даже традиция празднования памятных дат и событий, а если даже и предпринимается попытка устроить нечто подобное, то всё это выглядит натянутым карикатурным мероприятием без проявления искренних чувств, без атмосферы возвышенности над будничными делами, без запоминающегося на всю жизнь ощущения восторга и светлой радости, короче, – праздники теперь отмечаются в ускоренном режиме с минимальной затратой времени и средств чисто формально, как механистическое действо ради неких корыстных целей». 

Как специалист по проблемам современного общества Иван Васильевич, на протяжении длительного времени исследующий различные аспекты семейственности, со временем пришёл к однозначному выводу: семья, как традиционная ячейка общества, доживает последние годы, поскольку урбанизированное общество принципиально отторгает любые социально активные силы, нацеленные на сохранение и развитие семейственности. В результате многолетних исследований данной проблемы у него сложилось стойкое убеждение в том, что в недалёком будущем среди биологически зрелых человеческих индивидов установятся псевдосемейные отношения по типу промискуитета, культивировавшегося в первобытно-общинном обществе. Да, собственно говоря, сегодня уже мало кто отважится опровергать ставший очевидным факт того, что современные телекоммуникационные технологии знакомства и обмена информацией, в частности социальные сети, активно способствуют уничтожению традиционной семьи, в лучшем случае, в пользу экзогамии. Полноценная же семья, где между её членами царила бы любовь и душевная гармония, всё уверенней становится исторической реликвией ушедших эпох.
 
Наблюдать исчезновение из окружающего пространства жизни последних очертаний того периода времени, в котором он вырос и сформировался как личность, Ивану Васильевичу день ото дня становилось всё невыносимей. Из людей, из межличностного общения, из общественных отношений, из государственной политики зримо уходила человечность как исконная нравственная ценность народа.  И, что больше всего обескураживало, хоть как-то воспрепятствовать этой тенденции не представлялось возможным никоим образом. Иван Васильевич много лет пытался на различных общественных подмостках заострить эту общенациональную проблему, отстоять для следующих поколений хоть что-то из свода человеколюбия, дошедшего до наших дней из далёких времён всемирной славы наших предков. Писал заметки и статьи в газеты и журналы, выступал на различных конференциях, семинарах, слушаниях и сходах. Даже вместе с соратниками учредили общероссийскую партию, программа которой провозглашала вечную первоценность принципа высокой нравственности во всех сферах жизнедеятельности людей. Но все эти деяния ни к чему существенному не привели, и всё пошло прахом: философия глобального потребительства и неукоснительной доминанты неудержимого обогащения, когда освящаются любые аморальные, человеконенавистнические методы достижения финансовой прибыльности, победила с убедительным результатом на всех уровнях общественной иерархии. При этом самым болезненным лично для него стало безоговорочное восприятие либертарианских постулатов жизни его ближайшими родственниками, равно как и старинными друзьями.

Существующее положение дел в реальной жизни этого неординарного человека в возрасте уже конкретно обозримого времени ухода в мир предков – весьма печальное зрелище. Духовное и физическое одиночество, принудительная изоляция от комфортной по мировосприятию среды обитания, абсолютная невостребованность его нестандартного интеллекта, отчуждение близких родичей из-за его неумения жить «как все», стеснённые бытовые условия ежедневной жизни – вот лишь небольшой перечень признаков его периода «доживания», как возраст старости человека весьма «жизнеутверждающе» обозначается в документах Пенсионного фонда. Все эти социальные блокировки в результате прочно сковали жизнедеятельность Ивана Васильевича на достаточно продолжительный отрезок времени, продолжающийся и в сегодняшние дни испытываемой им душевной скорби при уже обозримом истечении срока его жизни.

Надо сказать, что усилия по сохранению себя в качестве действующей духовно-интеллектуальной единицы Вселенной Творца дорого дались Ивану Васильевичу. Вспоминая все перипетии своей борьбы за сохранение своего природного начала, его частенько одолевало неизбывное сожаление о том, что он мог бы свершить для мира людей гораздо больше, если бы не приходилось тратить свои жизненные ресурсы на постоянное преодоление мерзопакостных препятствий, которые в изобилии возникали у него на Пути по воле противостоящих ему духовных антиподов. С их стороны это всегда была чётко просчитанная линия по нивелированию любых его деяний, ибо ничего так сильно не обессиливает творческого человека, как сыплющиеся на него как из рога изобилия мелкие гадости бытовой жизни. И до сего времени избавиться от лавины давящих на психику нескончаемых мелочных проблем ему так и не удалось несмотря на длительные энергичные усилия по расчистке своего жизненного пространства от деструктивного засорения разрушительными эманациями легионеров тьмы. Периодически легионеры использовали супротив него и крупную артиллерию, обрекая его на невосполнимые утраты и потери, что практиковалось в случае успешного преодоления им «минного поля» большей части обрушенных на него каверзных проблем. Нескончаемые большие и малые по уровню нервотрёпки духовные битвы привели к тому, что в нагрянувшем старческом возрасте он ощущал себя матёрым, но с большим числом глубоких, незаживающих ран бойцом, у которого осталось слишком мало сил даже на то, чтобы просто покинуть поле брани.
 
Типичным проявлением в реальной жизни такого его состояния стала утрата им способности смеяться. Фактически к настоящему времени он стал настолько угрюмым, что рассмешить его теперь стоит большого труда, хотя, надо сказать, в молодые годы веселей него, казалось, не было другого человека, что прекрасно помнили все те, кто знал его в то давно прошедшее время, в связи с чем друзья молодости и сегодня всё ещё не перестают удивляться случившейся с ним по непонятным для многих из них причинам данной метаморфозе. А он в действительности вынужден был «разучить» себя смеяться, опасаясь шутить и веселиться даже среди близких. Это была своеобразная защитная реакция на массовую утрату людьми чувства юмора. После звериной жестокости 90-х годов прошлого века, когда случился небывалый разгул предательства, бесчестия, подлости, лживости, подстав, стремления обогатиться на искренних человеческих чувствах друзей и хороших знакомых, когда ради собственного выживания люди перестали доверять друг другу на работе, в семьях и дружеских компаниях, когда установились правила жизни «по понятиям», одним из которых было жёсткое наказание за нарушение ставшего обиходным неписаного воровского закона «За базар отвечать надо», люди стали опасаться шутить, так как за свою даже совершенно простецкую  смешливость на невинную шутку можно было лишиться всех возможностей выживания как собственной персоны, так и близких людей, включая родичей. На бытовом же уровне веселая шутливая атмосфера, помогавшая в советское время преодолевать тяготы жизни, как-то быстро стала повсеместно исчезать после реставрации капитализма в стране. И немудрено, ведь любая шутка могла обернуться капитальной обидой с выяснением отношений по уличному типу, что часто приводило к полному разрыву дружбы, знакомства, а то и родства.

 При всём при этом Иван Васильевич, придирчиво исследуя на профессиональной основе поведенческие реакции современной молодёжи, не мог без жалости наблюдать за нескончаемой суетой молодых людей, которую они пытаются очень «убедительно» обосновывать суперважными – чуть ли не мировыми – причинами, на проверку оказывающимися оторванными от каких-либо реалий иллюзиями. Вместе с тем он прекрасно понимал, что все эти издёрганные, загнанные в извечный временной цейтнот, неимоверно уставшие, часто подверженные состоянию нервного срыва и депрессии люди при таком нечеловеческом образе существования вряд ли уже остаются способными на великие свершения, на гениальные озарения, на наполнение своей жизни выдающимися достижениями ради общего блага. И хотя внутренне он всё ещё продолжал лелеять радужный настрой на благоприятное развитие событий, на практике его многолетние исследования по молодёжной тематике неумолимо привели его к скептическому выводу о том, что изменить что-то на принципиальном уровне в своей бездарно проистекающей жизни они в принципе не могут, поскольку это превыше их сил прежде всего из-за недопустимо низкого потенциала силы воли большинства из молодых членов общества. С кем бы из них ему ни приходилось заводить разговор о данной им природой полноценной возможности кардинальным образом изменять свой уклад жизни исключительно в молодом возрасте, дабы ускорить посредством активного творчества молодёжи наступление эпохи всеобщего благоденствия на Земле, в ответ звучали резкие слова о их нежелании продолжать беседу на подобную тему. Так они выражают свой протест за личностное уничижение легионерами тьмы своих естественных способностей ко всему тому, что относилось к созиданию совершенномудрой счастливой жизни на Земле.

В такие моменты Ивану Васильевичу не приходилось сомневаться в мотивации молодых, наотрез отказывающихся от обсуждения весьма болезненных для них вопросов. Молодые люди панически боятся открывать своё сознание каким-либо внешним ментальным вторжениям по данному  направлению по причине того, что ни в семьях, ни в учебных заведениях никто целенаправленно не занимается развитием их психики в плане тренировки преодоления нестандартных коллизий реальной, а не иллюзорной жизни. И, как ни печально это фиксировать, общественный заказ на качество образования молодого поколения сегодня основан на формировании стандартно мыслящего человека толпы, поступки которого строятся с опорой на шаблонные поведенческие модели его современников – друзей и знакомых, находящихся среди толпы в соизмеримых возрасте, общественном статусе (сословной принадлежности), уровне образования и культурных запросов. А боязнь открытости в общении происходит у них от интуитивного предчувствия угрозы катастрофического развития разнообразных явлений в мире, к которому они худо-бедно приноровились и в котором имеется устоявшаяся на какой-то, может быть и краткосрочный, период времени стабильность, позволяющая выработать пусть даже в некотором роде и иллюзорную определённость на самое ближайшее будущее.

Взрастая и взрослея в обществе, предельно насыщенном широчайшего спектра информационными потоками, большинство современных молодых людей просто переполнены разноплановой информацией, доступ к которой при наличии множества продвинутых гаджетов сегодня максимально упрощен. А посему они через тот или иной информационный канал полновесно осведомлены о неизбежных в скором времени кризисах современной урбанистической цивилизации. И именно по этой причине, догадываясь, что от надвигающихся катаклизмов спрятаться никому не удастся, в результате чего жизнь со строгой закономерностью безвозвратно превратится в ад наяву, они стремятся получить от современного мира, уже готового в любой момент взорваться и разлететься на мелкие кусочки, максимум всевозможных удовольствий.

Если же углубиться в тему, то станет вполне очевидно, что неотступный страх «последнего дня нормальной жизни» живёт в подсознании фактически каждого человека дееспособного возраста, что часто толкает его на совершенно алогичные действия и поступки, лишённые по меркам традиционного общества даже малой толики здравого смысла. Сплошь и рядом эти люди стремятся по совершенно непостижимым даже для самих себя мотивам предельно насытить каждый день своей жизни всякими удивительными, щекочущими нервы событиями и развлечениями, нередко пренебрегая даже их смертельной опасностью. Главное, чтобы всё ежедневно случающееся с ними приносило им кучу удовольствий, а по вечерам они с удовлетворением отмечали бы, что очередной день прожит с полной самоотдачей процессу наслаждения исполненными негой минутами жизни.

Каждому – своё. На фоне неимоверной загрузки любого мгновения жизни молодых центениалов всем, что в максимальной степени ориентировано на получение чувственных удовольствий высочайшего разряда, конечно же, для многих людей поколения Ивана Васильевича подобное бездумное прожигание жизни молодёжью находится вне области их понимания. Воспитанные и образованные в идеологии постоянной борьбы за лучшее будущее человечества те люди старшего поколения, которые остались верны идеалам своей молодости, воспринимают молодёжь, для которой борьба за установление в обществе человеколюбивых социальных отношений относится к самому низшему приоритету в сравнении с восторгом ежедневных наслаждений от разнообразных плотских утех, в качестве мелких бестолковых «винтиков» примитивного механизма культа «золотого тельца», выдавливающего из людей все жизненные соки уже к сорокалетнему возрасту. Наблюдая за умопомрачительной мобильностью молодых, желающих получить всё и сразу, они искренне расстраиваются за свою грядущую смену на капитанских мостиках сложнейшего комплекса управления жизнедеятельностью страны, ибо сменщики особо-то и не стремятся услышать настоятельные предупреждения старших о слишком быстром излёте того возраста, когда человек в максимальной степени способен на великие свершения, которые в более старшем возрасте ему будут уже недоступны чисто по физиологическим причинам, специфическим для каждого периода физического существования человеческого организма.

Центениалы, положение которых в современной иерархии общественного устройства страны можно ёмко охарактеризовать категорией «технологические рабы системы», в промежутках между рабским трудом предпочитают потреблять такой объём блистающих самыми яркими красками рекламы ценностей современной жизни, который ограничивается только степенью их финансовой обеспеченности и состоянием здоровья. Не желая унижаться даже перед самими собой признанием своего статуса подневольных рабов, молодое родственное окружение Ивана Васильевича каждый раз шумно негодует от регулярно задаваемых этим общесемейным мудрецом вопросов: «Существует ли для современных молодых людей хоть какой-то смысл их бездарного существования в роли инфантильных недорослей, если к тридцати годам они уже основательно растрачивают энергетический потенциал жизненных сил своего организма, пополняя собой армию ни на что не годных деградантов, которые оперативно списываются в утиль? И не стоит ли молодым да рьяным всё же напрячь остатки своего интеллектуального потенциала для поиска исконного варианта их жизнепроявления на Земле?» И почти всегда те молодые, что одержимы пустопорожней амбициозностью своей мнимой исключительности (синдром холопа), от таких нелицеприятных вопросов основательно оскорбляются, злобно огрызаясь на Ивана Васильевича … Однако, как метко подмечено в народной среде, старики при всём своём критическом настрое по отношению к молодому поколению оставляемому ими по сроку жизни мира людей любят частенько повторять невесть когда возникшую пословицу «Надежда умирает последней», адресуя её именно к молодым людям…

…Иван Васильевич, в голове которого означенные мысли обо всём том, что донельзя накипело в душе, хаотично пульсировали подобно мощному гейзеру, уже минут десять стоял у входной двери в свой подъезд, не замечая её. И только грубый возглас: «Подвинься, дед!» – какого-то только недавно вселившегося жильца их подъезда, тащившего большую коробку с ашановскими припасами, вернул его к реальности, в которой люди крутятся и вертятся как в какой-то не предусматривающей перерывов и остановок гигантской машине по искоренению в них человечности с тем, чтобы они стали полностью индифферентными к проявлению эмпатии к себе подобным. Интеллектуал высокого полёта, грубо оттеснённый увесистой коробкой в сторону, тяжело вздохнул от беспардонности оборотистого соседа… И вдруг   лицо оного деда озарилось радостной улыбкой: почему-то перед его внутренним взором возникло лицо внука с искрящимися пытливыми глазами, который, очевидно, с нетерпением ждал возвращения из магазинного похода эрудированного дедушку, чтобы сразу же с порога задать ему очередной каверзный вопрос о чём-то несомненно важном для построения мальчишеского человеколюбивого мироздания. Иван Васильевич приосанился, сосредоточился, взял себя в руки и быстрым уверенным шагом направился к лифту, чтобы побыстрей окунуться в негу восторженных детских глаз…

6.06.2019 – 9.08.2019



III  НОВЕЛЛА
               

ОТШЕЛЬНИЧЕСТВО В ТОЛПЕ


Давно, не весть как давно это было. Той порой проистекала блаженная пора счастливого, насыщенного яркими событиями мальчишеского детства, когда что-либо необычное с неизменным постоянством происходило чуть ли не ежедневно, как будто бы само собой, и это что-то, случаясь, будоражило ребячье воображение так сильно и всеобъемлюще, что казалось самым важным делом в те годы пока ещё совсем непродолжительной жизни Всеволода Сергеевича. И, конечно же, всё происходившее с ним, отчаянным и храбрым сорванцом, ещё не разменявшим и первого десятилетия своего жизненного пути, исполинскими темпами обогащало блистающий всеми красочными переливами восторженного бытия внутренний мир его души.

Сказать, что он с самых ранних лет своей сознательной жизни был наделен свыше необычайно развитым многогранно-объемным воображением, значит фактически ничего не сказать о фантастичности его мироощущения, когда явления окружающей действительности настолько плотно и органично переплетались с сентенциями его образного мышления, что даже близкий ему человек, не говоря уже о сторонних людях, вряд ли смог бы осознать всю прихотливую вязь его узорчатого миропредставления. Отделить прозаичность скучно-серого прозябания, в которое почему-то к настоящему времени безвозвратно оказалась погружена почти вся взрослая часть потерявшего свою самость населения стран и континентов, от восторженно-феерического полета мыслеобразов тогда ещё юного Всеволода Сергеевича являлось задачей повышенной сложности, которой «позавидовала» бы даже знаменитая теорема Ферми. 

Времени всегда свойственно проистекать с бескомпромиссной неумолимостью – дни его юношеского возраста пролетали с быстротой ястреба, пикирующего на зазевавшуюся мышку, а проживаемые годы, как ни странно, вели себя гораздо сдержаннее и основательнее с неторопливым ускорением своего бега, постепенно переходя от графика стайерского забега к графику забега на спринтерской дистанции. Всеволод Сергеевич в те свои молодые годы с неподдельным интересом осмысленно вбирал в свою быстро формирующуюся мировоззренческую картину мира всё ценное и значимое буквально из всего, что происходило в пространстве его обитания, подобно странствующему в пустыне путнику, утоляющему жажду из источника живительной влаги в оазисе среди песков. Его внутренний мир весьма динамично развивался, расширяя границы и глубину осознания внешнего мира, становясь при этом всё более и более уникальным. А где-то к десяти его юношеским годам ему стало свойственным нечто отличное от обычного мальчика, что, однако, поначалу никому особо не бросалось в глаза. Сам же для себя он как бы ненароком начал отмечать, что вокруг него почему-то всё более и более сокращается число людей, которым можно было бы без опаски поведать свои взгляды на жизнь, не опасаясь получить в ответ град насмешек, издевательско-отчуждённую реакцию, а то и откровенно жёстко-негативное неприятия с личными оскорблениями и повсеместным поношением на все лады его имени, которые он пропустил через свое сознание, прочувствовав и осмыслив те или иные жизненные ситуации. Такая потеря интереса к его внутреннему миру, то есть ко всему тому, чем он жил, что неудержимо притягивало к себе его внимание, что было основой становления его личности и формирования его характера, относилась как к закадычным приятелям, так и к родственникам, включая самых близких. А ведь его внутренний мир, по сути, являлся непосредственным отражением картины райского мира, того самого мира, к которому человечество тысячелетиями пытается приблизиться хотя бы на йоту и который, к вящему сожалению посвящённых, становится для львиного большинства людей всё более и более призрачным и недоступным по мере усугубления этим большинством своего неразумного пренебрежения нетленными уложениями кодекса исконной нравственности разумных существ вселенной. 

С течением же времени весь этот процесс отчуждения от множества окружавших его людей, вполне удовлетворённых жизнью «как все», а потому стремящихся к беззаботным удовольствиям, к стандартному набору жизненных благ, к киношно-голливудским жупелам обретения материальных богатств без особых на то усилий, к гламурным шаблонам красивой жизни на зависть всем друзьям и знакомым, к эффектным посещениям модных курортов с любвеобильными утехами в стиле глянцевых журналов, к зрелищным путешествиям с массой удовольствий на белоснежных яхтах, усугублялся с весьма впечатляющей скоростью, что он отчётливо ощущал всеми фибрами души.

Нельзя сказать, что он равнодушно относился к своему нарастающему отчуждению от всё большего числа людей, не принимающих его душевное устроение. Ведь в юношеский период своей жизни Всеволод Сергеевич, как человек цельной и непосредственной натуры, чисто по-человечески никоим образом не желал соглашаться с эдакой неприятной для него тенденциозностью, поскольку он в те годы был непоколебимо уверен, что большинству людей наш подлунный мир представлялся примерно в тех же красках и соцветиях, которые совпадали с лично его чувственными ощущениями, то есть в его восприятии весь окружающий мир был исполнен светлой радости бытия и природной благодати, а также реликтовыми созвучиями безграничных звёздных далей. И поэтому в его сознании возник отчаянный протест против складывающегося положения вещей по этому вопросу. 

Пытаясь хоть как-то ослабить означенный процесс отчуждения, молодой человек всеми доступными ему способами старался раскрывать своим хорошим знакомым, друзьям и родным всю красоту и совершенство миров человека и природы, гармонично дополняющих друг с друга при их изначальной всеобъемлющей сочетаемости. Однако к  вящей печали Всеволода Сергеевича все его усилия в сём благом начинании  ни к чему, что можно было бы хоть как-то отнести к положительным достижениям, так и не привели, если не сказать больше – ситуация стала только хуже, поскольку многие из его знакомых перестали знаться с ним, друзья как-то незаметно исчезли кто куда,  а родичи стали относиться к нему как к человеку слегка не в себе, которому, как они считали,  необходимо их постоянное внимание, дабы помочь ему правильно воспринимать действительность без всяких там утопических глупостей, которые по общепринятым понятиям выглядели по меньшей мере весьма странно, неся в себе скрытую угрозу обрушения их устоявшегося социального уклада.

Как бы то ни было, но требуемое от него изменение жизненных взглядов воспринималось им как изничтожение своей личности с превращением в блеклое безвольное существо, живущее исключительно чужими представлениями о сущем с последующей неизбывной патологической зависимостью от противоестественных обстоятельств и более сильных в личностном плане индивидуумов. Превратиться же в подобного человека-флюгера ему было заказано исконной родовой традицией неизбывного следования заветам предков вкупе с его волшебным внутренним миром царствия всеобщего благоденствия. 

Отрешенная жизнь – удел всех выдающихся людей, не способных существовать по нормам стандартизованной среды обитания. Вот и Всеволод Сергеевич, значимо выделяясь цельностью своей натуры и многогранным мировосприятием среди окружающих, из которых мало кто сохранил верность родовым обычаям, устремляющим человека к вершинам духовного совершенства, к середине третьего десятилетия своего жизненного пути стал привыкать к статусу маргинального оригинала, поскольку никто из привычного ему круга людей уже даже и не пытался  принять хотя бы частичку его душевного богатства, то бишь всего того, о чём он раздумывал в уединении, что вмещало в себя его мечты и от безукоризненного совершенства чего он испытывал чуть ли не божественный восторг всего своего существа.

Прекрасно сознавая всю остроту и неотвратимость процесса собственного выпадения из пространства жизнедеятельности массовых людей, Всеволод Сергеевич часто размышлял о причинах и последствиях этой своей тенденциозной особенности при взаимоотношениях с окружающими. Надо сказать, что с течением времени эта ситуативная аномалия всё более вносила диссонанс в умиротворенное состояние его души, провоцируя разлад в его представление о самом себе, о своем месте в жизни, о смысле своего проявления в этом несовершенном мире планеты Земля, что весьма негативно сказывалось на его поведении с друзьями, знакомыми, коллегами и, естественно, с родными и близкими.

Долгие и тяжёлые раздумья на эту тему ни к чему не приводили: в голове роились лишь смутные догадки-предположения о причинах своих когнитивных несоответствий сложившемуся порядку вещей в его пространстве жизни. Со временем сия непреложная рефлективность социальной природы человека отразилась в сознании Всеволода Сергеевича вполне закономерным порядком – он потерял вкус к жизни, работоспособность упала до крайне низкого уровня, а беспросветная апатия, часто переходящая в длительную застойную депрессию, всё более основательно становилась хозяйкой его душевного состояния. В такие моменты он помимо своей воли погружался в состояние глубокой отрешённости от всего и вся, слабо реагируя на происходящее вокруг себя, а то и вовсе теряя всякую связь с реальностью. Мысли его при этом бродили невесть где, находясь, можно сказать, в свободном полете. Постепенно периоды подобного спонтанного отключения от мира становились всё более длительными. Когда же состояния абсолютной отрешенности удлинились до нескольких дней, он начал испытывать всё нарастающую тревожность от мысли, что когда-нибудь он может и вовсе не вернуться к реальной жизни.

По здравому рассуждению Всеволод Сергеевич пришел к пониманию, что надо что-то делать, если он не хочет раньше времени сойти с дистанции жизненного марафона. Такого бесславного итога земного пути трудно было пожелать себе, поскольку у него ещё оставалась масса нереализованных потаённых задумок. Поэтому он стал обдумывать варианты надёжного пресечения захвата его сознания этими обеззаруживающими состояниями. Имея уже достаточно разнообразный жизненный опыт, он неторопливо, день изо дня, перебирал те или иные гипотетические возможности упрочения своей сцепки с миром людей, пусть даже большинство из них и имело примитивно-мещанские ценности жизни.

За сим занятием минуло немало времени. И вот однажды в один из промозглых осенних дней, бредя по оголившемуся парку под непрекращающимся холодным дождём, Всеволод Сергеевич вдруг совершенно неожиданно для себя обнаружил, что его комбинаторные  ресурсы  по данному вопросу настолько истощились, что он более уже не способен  придумать какие-либо другие действенные варианты кроме одного единственного, хоть не оригинального и достаточно распространенного в самых различных формах и видах, но в его понимании, как представлялось, являвшегося  спасительным мистическим эликсиром  в строгом соответствии с древним сакральным заветом.

Этим вариантом, в который он свято верил как в последнюю надежду на установление разумного взаимодействия с социальной средой, к которой надо было хоть как-то приспособиться, чтобы окончательно не превратиться в пожизненного изгоя, явилась осознанная необходимость попытки создания семьи в алхимической традиции, когда семейный союз воспринимается в качестве некоего метафизического живого существа, сотворенного в природном симбиозе со своей магирани, пока ещё не встреченной, но где-то терпеливо ожидающей его появления в кристально чистых лучах освящённого небесами великого таинства любви.

Алхимическую сущность семьи он выражал в максимальной приближённости к обыденности жизни, поскольку был убеждён в том, что простота гораздо мудрее сложности. Предполагалось, что в соответствии с данной интерпретацией семейных отношений, вполне доступной обычным людям, обретающим мудрость в основном из опыта своей ежедневной жизни, члены семьи на основе собственных представлений о мироздании смогут породить некий уникальный в своём совершенстве образ истинной человеческой жизни. Тогда живительные энергии этого идеального образа воплотятся в гармонию счастливой семейной жизни, что станет естественным стимулом для потомков включить этот образ в качестве органической части их мировоззрения, чтобы в дальнейшем, развивая и адаптируя его под текущие видоизменения реалий жизни, генерировать в соответствии с ним уже свои собственные семейные отношения, сохраняя таким образом традиции рода.

По прошествии некоторого времени, в течение которого он сконцентрировался на воплощении этого своего стремления по созданию семьи, ему посчастливилось встретить красивую и умную женщину, вместе с которой они образовали семью в тенденции алхимической романтичности. Без всякого сомнения его супруга была той самой магирани, которую он так долго искал по жизни. От неё он воспринял Силу, которая позволила ему почувствовать себя способным покорить любую вершину социальной реальности, после чего, как он наивно полагал, можно будет штурмовать духовные вершины мастерства жизни. Казалось бы, его надежда на обретение в жизни надёжной стабильности через возвышенные семейные отношения наконец-то стала осуществляться, особенно в первые годы семейной идиллии. Однако вся эта условно счастливая пора семейных отношений явственно стала исчезать уже во второй половине первого десятилетия их семейного союза.

В тот период своей жизни он ещё тешил себя иллюзиями гармоничности того, что натурально обнаруживало неоспоримые структурные признаки антагонистичности. Он в силу молодого возраста в принципе ещё не способен был понимать слишком многого из неявного, что при целенаправленном развитии духовной мудрости людям дано в какой-то степени осознать только в старческом возрасте, когда будущего уже нет, гнаться за материальными приобретениями бессмысленно, все отношения по большей части прояснены и зафиксированы, а также уже ясно видно, как неотвратимо надвигается момент пересечения Рубикона между жизнью и смертью.

Так, к примеру, он по молодости даже и представить себе не мог, что разные типажи магирани не несут в себе единообразную энергетику: каждая из их числа получает энергию исключительно от того «бога», которому посвящена. Как впоследствии оказалось, его обожаемая магирани проводила в жизнь энергии денег, материальной состоятельности и ничем не обременённых удовольствий телесного порядка. А от него самого, как от её пажа, только-то и требовалось, что ревностно служить её «богу». Ну а его внутренний мир интересовал её всего лишь в качестве инструментария по наибольшей эффективности подобного служения.

Через некоторое время его луноликая магирани ощутила, что он полностью выработался и уже не способен далее исполнять её программные установки. Поэтому смысл в дальнейшем нахождении в союзе с ним исчез, поскольку это претило её расчётливости. На тот момент он превратился по её меркам всего лишь в кусок ни на что не годной биоплоти, в то время как ей требовался служитель с повышенным потенциалом трудоспособности. Если бы её паж мог осуществлять в высшей степени самоотверженное служение, она могла бы за свои надзирательские услуги получать от своего божества больший объём оплаты, что соответствовало её возросшим требованиям к жизни.  Потому-то она весьма прозаично и буднично бросила его, ставшего бесполезным для неё работника, на произвол судьбы, и отправилась на поиски нового мужчины – с более высокими потенциями очередного раба-служителя её божества.

Всё происходящее он воспринимал как вторжение в их семью некоего чуждого и мертвящего включения нечеловеческой природы, подавляющего ещё не окрепшие ростки семейной благости и полностью уничтожающего атмосферу взаимопомощи и коллективной ответственности за каждого члена семьи. А когда никто, включая повзрослевших детей, уже не скрывал своего отчуждения друг от друга, семья рухнула, и все её атомизированные частички разбрелись своими путями в разные стороны, изредка пересекаясь чисто по деловым вопросам.

Всеволод Сергеевич вновь остался в одиночестве у разбитого корыта всех своих мечтаний и надежд на необходимость и полезность хоть кому-то своего светоносного миропонимания. Глубокая грусть, часто переходящая в изменённое состояние сознания. Руки опустились. С трудом переносил разговоры с кем-либо. Видеть никого не хотелось. Ничего более не желал предпринимать. Всё было глупо и напрасно. Дверка в прекрасное будущее закрылась…Находил единственное утешение в бездумных шатаниях по улицам города.

Нет, он не уничтожил свой внутренний мир, насыщенный верой во всеобщую радость и благоденствие, где продолжали в скрытном режиме жить самые дорогие для него мечты, да и смутные надежды на благоприятные возможности к самовозрождению где-то в дальних закоулках его души ещё подавали признаки жизни. Изменилось только одно – на всех подступах к его душе теперь висели замки, то есть для всех и вся во внешнем мире доступ к ней был полностью перекрыт.

Немного придя в себя, Всеволод Сергеевич собрал свою волю в кулак, привёл в порядок свои мысли с чувствами и отправился в одиночное плавание по волнам океана жизни, которая в очередной раз повернулась к нему неизвестной гранью с совершенно иным мировосприятием. Теперь он с холодными сердцем и головой стал отыгрывать самые различные роли, которые были наиболее адекватны тем или иным реальным обстоятельствам, в которых он оказывался, бредя наугад по ранее неведомым для него тропам жизни. Талантливо ли он играл все эти случайные роли? Прямо надо сказать, что некоторые профессиональные артисты наверняка могли бы позавидовать его театральной одарённости. Таким вот экстравагантным способом он обретал массу новых знакомцев, чем-то особенным и необычным в себе привлекавших его пристальное внимание. При этом эти люди, перед которыми очень убедительно и проникновенно им разыгрывались те или иные очередные роли, даже отдалённо не догадывались о том величайшем духовном богатстве, сокрытом в его душе от пустого, чисто поверхностного внимания жизнерадостных обывателей из толпы, не способных к восприятию чего-нибудь более высокого по отношению к ценностям их потребительских мирков.

Много, очень много людей соприкасалось с ним в этот период его жизни, но ни с кем из них он не развивал серьёзных взаимоотношений, ограничиваясь холодной любезностью при краткосрочном контактировании с новыми знакомцами. Так и шёл он по жизни с наглухо задраенной душой, не открывая доступ в нее никому кроме детворы. Честно говоря, явно демонстрируемая им ледяная холодность при общении со всеми без исключения взрослыми людьми, с которыми ему доводилось пересекаться по капризам судьбы, отнюдь не располагала к более близкому знакомству никого из них, чему он был несказанно рад. И только чистые душой дети могли беспрепятственно проникать в святая святых его души, что всегда вызывало у него благоговейный восторг. Дети были его слабостью. С ними он мог общаться бесконечно, получая от такого общения ни с чем не сравнимое душевное отдохновение.

Но при всём при этом многие из тех, с кем ему выпало накоротке пообщаться за время его странствий, ввиду его редкого таланта быть благодарным слушателем частенько с превеликим удовольствием пользовались им в качестве «жилетки» для слёз и жалоб на несовершенство обитаемого мира, в котором этичность чувств и поступков практически исчезла из человеческого бытия. Все эти душевные излияния искренне доверившихся ему собеседников, попадавших по жизни в затруднительные обстоятельства самого различного свойства и значимости, длительное время продолжались с завидным постоянством, обнаруживая при этом тенденцию к большей серьезности и углублению повествования со стороны откровенничающих. А по мере того, как годы жизни Всеволода Сергеевича в неспешной стремительности нарастали, его новые знакомцы стали проникаться к нему каким-то чрезвычайно высоким доверием, что проявлялось в их необычайно чувственных монологах, в том числе содержащих приват интимно-личностного характера, когда рассказчик позволял ему прикоснуться к самым загадочным тайникам своей души. Таким образом, помимо своей воли он был чьим-то высоким волевым установлением определён в качестве ответственного хранителя многочисленных тайн открывавшихся ему доверителей, обычно бескомпромиссно скрывающих от окружающего реального мира грехопадения свои самые сокровенные мечтания, желания и мысли, которые, собственно говоря, как раз и являлись теми самыми неведомыми их близким людям причинами, периодически подвигавшими их на телодвижения, дико невообразимые для устоявшейся морали среды обитания этих многоликих индивидов.

Надо сказать, что памятью Всеволод Сергеевич отличался редкостной, и особенно памятовал он вплоть до мельчайших подробностей интересные и самобытные истории из реальной жизни людей. Поэтому нет ничего удивительного в том, что через пару десятков лет в памяти у него хранилось множество поразительно откровенных рассказов как его давнишних знакомцев, так и совершенно случайно встреченных людей, имена многих из которых он уже и припомнить-то был не в силах. Эти рассказы повествовали о победах в тяжелейших ситуациях невзгод и несчастий, личных успехах самореализации, многих уничижительных обидах, глубоких огорчениях, проявлениях душевной теплоты и доброжелательности, надрывающих душу драмах, несказанно ужасающих трагедиях, сокрушительных нервных надрывах, да и просто о самых сокровенных мечтах и фантазиях всех тех людей, что широко  открывали свои души, стремясь поделиться избытком   радостных эмоций в счастливые моменты жизни или, наоборот, гнетущими ощущениями безысходности депрессивных состояний с человеком, обладавшим неординарным чувством эмпатии.

Всеволоду Сергеевичу очень нравилось непринуждённо общаться с людьми различных возрастов, разнообразных специальностей и разного уровня социального положения. Однако особое удовлетворение он получал от общения с теми собеседниками, которые обладали чрезвычайно насыщенным жизненным опытом. После бесед с такими уникальными людьми ему доставляло громадное удовольствие, уединившись где-нибудь в укромном тихом месте, фантазировать на темы рассказов этих людей, придумывая самые невероятные дополнительные подробности и продолжения озвученных ими захватывающих приключений, интригующих деяний и душещипательных происшествий. И чем больше копилось в его памяти подобных коллизий из окружающего мира, тем чаще он стал задавать себе одни и те же вопросы: «К чему всё это концентрировать в себе? С какой целью провидение наделило его способностью запоминать различные моменты жизни сторонних людей? Должно же всё это реально воплотиться во что-то конкретное, поскольку во вселенной никогда ничего не происходит впустую, без какой-либо значимой причины?!  Так в чём же состоит цель моей событийной памятливости?»

Много думал он обо всём этом. Мысли его иногда погружались в такие умопомрачительные сферы запредельного, что после подобных погружений ему приходилось долго приходить в себя. Как-то раз совершенно случайно он обратил внимание на довольно интересное явление, которое со временем начало становиться для его сознания всё более частым гостем. Суть же этого явления состояла в том, что перед его внутренним взором нежданно-негаданно начинали спонтанно разворачиваться некие аналоги видеофильмов, сценарно включающие в себя обрывки тех самых рассказов, которые были достоянием его памяти. Все эти фрагменты каким-то особым способом преобразовывались, после чего являли собой единое целое как вполне самодостаточное событие. При этом сознание самого Всеволода Сергеевича как будто бы не только не принимало никакого участия в этом фантазийном творческом процессе синтеза мыслей, эмоций и слов, впитанных им в течение долгих лет при общении с различными людьми, но даже не препятствовало рождению на основе этого синтеза новых модельных историй, ничем не отличающихся от реальных повествований. То есть его сознание, подобно какому-нибудь посетителю кинотеатра, отрешённо наблюдало за разворачивающейся перед ним цепочкой визуально достоверных событий, по существу становящихся некой дополнительной реальностью, в которой все элементы так чётко и правдоподобно были выверены, сочленены и отшлифованы, что само собой напрашивалось желание проявить эту синтезированную реальность, к примеру, в виде фильма, театральной постановки, книги, компьютерной анимации или ещё какого-либо способа. При этом все эти визуализации по непонятно откуда взявшимся сценариям, как в калейдоскопе, то появлялись, то исчезали из пространства его внутреннего мира. Упоительность же подобных визуализаций была настолько притягательной, что ему зачастую совсем не хотелось отказываться от них в пользу реально существующего мира.

Надо отметить, что Всеволод Сергеевич, обладая незаурядным аналитическим умом, быстро понял, что из этой двусмысленной ситуации надо в кратчайшие сроки найти выход, поскольку он в достаточной степени был осведомлён о том, что шутить с психикой весьма вредно, а то и чревато необратимыми последствиями. Психологи из его хороших знакомых много и часто говорили между собой об отрицательном влиянии инородной эмоционально окрашенной информации на психику её носителя. Проблема для обладающих существенным избытком такой информации, оказывается, состоит в том, что мало кому их них удаётся избавиться или хотя бы снизить сей информационный избыток ввиду отсутствия у них соответствующих компетенций. Вердикт психологов по данной проблематике безапелляционно гласил, что спасти свою психику от разрушения при подобных условиях пресыщения её специфической по вибрациям информацией способны лишь персонажи, обладающие творческими задатками, ибо тогда у них появляется возможность сбрасывать накапливающийся у них избыток опасной информации на объекты своего творчества.

Памятуя об этом жёстком вердикте, Всеволод Сергеевич произвёл тщательную самооценку имеющихся у него творческих задатков. В результате ему с грустью и печалью пришлось констатировать, что никакие творческие свершения ему не грозят, окромя одного направления, которое только-то и может помочь ему освободить память от того колоссального избытка разрушительной для психики человека информации в соответствии с пугающими утверждениями психологов, дабы затормозить негативные процессы в его психике. Этим спасительным ручейком творческого самоспасения собственного психического здоровья, своеобразным громоотводом от психических молний из хранилищ его памяти при оглушающем громе послесловий психологических светил, стал для него писательский труд. Правда, в качестве единственной гарантии успешности попытки самоспасения на этом поприще он мог опираться только на давнишние похвалы учительницей литературы полноты раскрытия в его школьных сочинениях характеров персонажей изучаемых литературных произведений.

Но, как говорится, не боги горшки обжигают. Всеволод Сергеевич, немного поразмышляв по поводу вердикта психологов, не мешкая взялся за дело. Положив перед собой на письменный стол пачку бумаги, он принялся расписывать в художественном стиле «от митьков» небольшой сюжет о страстях молодого человека, который как-то в поезде лет пятнадцать назад с огневой страстью в глазах во всех пикантных подробностях поведал Всеволоду Сергеевичу об отношениях со своей ветреной возлюбленной и о своем хитром плане по её надёжному завоеванию со взятием в пожизненный плен. Конечно же, муки этой инкарнации молодого Вертера поначалу никоим образом не желали быть уложенными в некий коротенький текст на бумажном листе. По этой несносной причине от Всеволода Сергеевича потребовались многочасовые титанические усилия для подавления сопротивления исходного материала и преобразования виртуального вида рассказа в визуально различимый ряд букв, составленных в слова, которые выстроились на бумаге в соответствии с сюжетной линией сценариста – того самого давешнего  вагонного попутчика.

Так оригинально и, в общем-то, в какой-то мере неожиданно начались писательские деяния Всеволода Сергеевича: информационный избыток давил ему на психику, а он записывал, художественно обрабатывая всё, что самотёком исходило из безмерных глубин его души, не заморачиваясь фундаментально законсервированными догматами окололитературного ремесла. Целью же всего этого действа для него являлось сохранение своего психического здоровья, а какая-либо популяризация в обществе написанных текстовок ему была абсолютно не интересна: он просто снова и снова излагал на листах бумаги некие тексты.

Однако у этого процесса психического самоспасения обнаружились и некие неожиданные нюансы: совершенно необъяснимым образом в его сознании стала обретать силу необычная странность, выражавшаяся в том, что после написания текста о каком-либо ранее рассказанном ему событии уже на следующий день он фактически забывал о нём, как будто бы кто-то брал ластик и стирал этот рассказ из его памяти. И когда он впоследствии перечитывал написанный текст, то с нескрываемым удивлением пытался понять, каким это образом ему удалось так лихо придумать эдакий занятный рассказ. Наверное, думалось ему, он действительно обладал прирождённым талантом, и из него, может быть, когда-нибудь вдруг да получится настоящий писатель. Ну а после эдаких мотивирующих панегириков он хватал ручку и  начинал сочинять очередной «шедевр» – потенциальный бестселлер в  «прекрасном далёко».

Таким манером, в силу экстраординарной случайности стала расти и громоздиться четко осознаваемая Всеволодом Сергеевичем ирреальность воплощения на бумаге визуализаций, ранее заполонявших мощным нескончаемым потоком виртуальное пространство его внутреннего мира… И кто знает, может, в дальнейшем все эти отдельные тексты, существующие пока в разрозненном виде, волшебством надпространственного и вневременного воображения самостийного мыслителя по одному ему известным траекториям квантовой реальности неким мистическим образом синтезируются в Книгу… Не будем ничего загадывать наперёд, ведь наша жизнь становится с каждым днём всё невероятней и невероятней….

24.02.2018–16.08.2019



IY  НОВЕЛЛА


ПОСТИЖЕНИЕ ОТКРОВЕНИЯ


– Господи, какой восторг! – в восхищении чуть ли не выкрикнул Захар Николаевич, с превеликим наслаждением покачиваясь в небольшой плоскодонке на слегка волнующейся водной глади озера. Зачерпнув ладонью забортной воды, он обрызгал своё разгорячённое лицо, что вызвало у него целую гамму приятных эмоций. Ещё немного полюбовавшись солнечными бликам на внезапно возникающей при порывах ветра ряби, он снова взялся за вёсла, правя лодку на противоположный берег озера, где небольшой бойкий водопадик звонко шумел, извергая в озеро поток воды с пятиметрового скалистого уступа, при этом красочно отблёскивая в солнечных лучах феерическими искорками брызг…

Захар Николаевич искренне радовался улыбнувшейся ему фортуне: почему-то, ничего толком не объяснив, впервые на его веку постсемейных жизненных неурядиц дети решили сделать ему царственный подарок – вскладчину приобрели для него путёвку в дом отдыха, отдалённый от суетного мира цивилизации реками, озёрами, болотами и тайгой сказочной Карелии. И хотя этот уединённый лесной курорт, до сих пор символизирующий самим фактом своего существования всенародную идею полноценного культурного отдохновения трудящихся масс советского периода жизни страны, в нынешние времена тотальной реставрации капиталистических порядков господства махрового индивидуализма вовсе не блистал шаблонными атрибутами финансово успешного частного заведения, Захар Николаевич был чрезвычайно доволен своим приездом сюда, что, кстати, было не особо и обременительным для его детей.

Дом отдыха уютно расположился на берегу озера, удивительная красота которого радовала и восторгала что при ясной солнечной погоде, что в лунные ночи, что при нависании тяжёлых грозовых туч. Наиболее же изумительным для всего его существа являлось отражение звёздного неба в зеркально-гладких водах озера, таящего в своих тёмных глубинах нечто мистериальное, что неизменно тревожит душу человека. 

Практически весь инвентарь данного заведения был родом из Советского Союза:  и кресла, и кровати, и столы со стульями, и диваны, и светильники, и портьеры, и красные ковровые дорожки в коридорах, и, конечно же, легендарные графины с гранёными стаканами на стеклянном подносе – вся эта ностальгическая обстановка живо, вплоть до слёз умиления, напоминала ему счастливые времена безвозвратно утраченного общества всеобщего благоденствия с внешне неброским, но неизменно весёлым и запоминающимся на долгие годы проведением досуга как на различных курортах, так и в условиях неорганизованного самодеятельного отдыха в местах с живописной природой необъятных просторов Родины.

Обнаружив, что при доме отдыха имеется небольшая лодочная станция, Захар Николаевич при каждом удобном случае брал лодку и с молодым блеском в глазах отправлялся на ней исследовать береговую кромку, что сразу же по отчаливании от станции пробуждало в нём образ того пытливого, интересующегося буквально всем на свете паренька, каковым он был во времена своего благословенного детства, когда осваивал дикие скальные утёсы, находящиеся в вечном противоборстве с водной стихией Тихого океана.  В те волнительные моменты своей детско-юношеской безмятежности Тихий океан с буйством и мощью его водяных валов, которыми щедро одаривались обрамляющие его стихию скалистые берега, представлялся богатому мальчишескому воображению в облике грозного богатыря, сверкающие непомерной яростью глаза которого всегда сторожили любые нарушения мировых законов справедливости и нравственного поведения. Тогда этому пареньку с кристальной очевидностью было ясно, что этот мифический богатырь никому не прощает мерзостных поступков и злобных мыслей, наказывая нечестивцев природными катаклизмами, к примеру, бурями, ураганами, штормами или настолько резким изменением погодных условий, что обрекало двуногих обладателей чёрных душ на физическое выживание в неимоверно аномальных обстоятельствах.

Что важно отметить, в течение всех прожитых Захаром Николаевичем лет образ того самого любознательного мальчугана, который навсегда остался в стране его детства, полноправно жил в его душе, хотя ко времени своей карельской одиссеи он разменял седьмой десяток лет. Более того, одним только фактом своего незримого присутствия в сознании этого уже пожилого   человека сей дальний родственник легендарных нибелунгов неизменно влиял на все его мысли, чувства, поступки, определяя, в конечном итоге, линию жизни Захара Николаевича. И каждый раз при путешествиях на лодке по озеру, а, проще говоря, во время мальчишеских забав, которыми он на самом деле занимался в своих водных странствиях, призрачный паренёк его воображения становился особо активным с соответствующими последствиями, когда голова пожилого человека, управлявшегося вёслами, наполнялась озорными мальчишескими мечтаниями. Всё было прекрасно. Но вот после нескольких первых дней юношески-восторженных впечатлений о лодочных экспедициях он стал ощущать нечто новое в своём воображаемом напарнике, как будто бы от образа паренька исходили необычные информационные потоки неизвестного происхождения.

Как человек, большую часть своей жизни занимавшийся исследовательской работой, Захар Николаевич тут же принялся изучать обнаруженный феномен.  В скором времени ему удалось установить, что неведомые ранее черты своего детского образа связаны с внешним воздействием, которое выражается в появлении чётко сформулированных философичных мыслеобразов в идеалистических эманациях фантазийного мальчугана из его детства. Воспринимая эти эманации, Захар Николаевич уразумел, в том числе, и чётко доведённую до его сведения информативную мыслеформу о том, что Карелия, дом отдыха, озеро, леса, скалы, крупные валуны от ледника, лодка – всё это теперь стало своеобразным катализатором явления перед его духовными глазами себя самого в ребячьем возрасте не просто в отвлечённо философическом понимании, а с целью основательного перетряхивания всех тех постулатов его жизни, которые он скрупулёзно собирал на дорогах испытаний и перемен…

Когда он на своей лодке приближался к струе водопада, его сознание неожиданно заполонил образ его самого в детстве, вслед за чем перед его духовным взором стали раскрываться мыслеформы, принимаемые от виртуального образа мальчика. Самым болезненно-неприятным при этом оказалось возникшее у него чувство общей подавленности, поскольку каждая мыслеформа своим раскрываемым смысловым содержанием безапелляционно констатировала пожизненную несостоятельность Захара Николаевича по определённым сферам жизнедеятельности, что повергло его реальную ипостась в интеллектуальный ступор.

Чтобы представить себе всю жёсткость, глубину, логическое совершенство, многофакторность, метафизическое распараллеливание процессов, то есть специфические особенности всего того, что абстрактный образ молодого Захара Николаевича вещал реальному Захару Николаевичу, полезно растолковать передаваемые словесные конструкции означенного вещания, развернув их в вид наилучшего восприятия для читающей публики.

Итак, приступим …

О первых годах жизни Захара Николаевича в откровении ничего не говорилось, что в общем-то и было само собой разумеющимся. В мыслеформах производились трансляции во временном периоде от его юношеского возраста и до сего дня. Поэтому интерпретация откровения начинается именно с возраста его вступления во взрослую жизнь.

Перво-наперво, ему было заявлено, что в нынешний период времени он появился на Земле по ошибке, произошедшей в результате сбоя в механизме реинкарнации, что его, естественно, несказанно шокировало. Произошедшая ошибка стала главной причиной того, что все характеристики его личности, по сути, являются антиподными по отношению к окружающей его среде обитания. И с этой данностью ничего нельзя поделать, поскольку в оперативном режиме невозможно изменить генетически обусловленные настройки его духовно-физиологической формы. По этой причине ему до конца жизни придётся тяготиться несоответствием задуманного и реального, то есть согласно вселенским законам осуществить какой-либо проект в завершённом виде в земном пространстве ему не дано.

Далее пошла информация по наиболее болезненным направлениям его жизни, прежде всего, касательно семейных отношений в конкретике его семьи.

Захар Николаевич, обладая бессмертной душой, которая на тонкоматериальном уроне взаимодействует со всеми живыми существами Земли, сам по себе значим и ценен в качестве общепланетарного существа. В силу сказанного, любые его попытки ограничить свой духовный потенциал рамками какого-нибудь частного явления земной жизни людей, обречены на полномасштабный провал. Для иллюстрации этого положения, указывались примеры его неудач в составе различных детско-юношеских компаний, временных сообществ, путешествующих групп, производственных команд, учебных коллективов, творческих объединений и т.д.

Его статус в пространственно-временном континууме Земли – всемирная душа.  Поэтому он в принципе не может принять на себя ответственность сущностной принадлежности какому-нибудь конкретному лицу (например, властелину, работодателю или жене). Его душа мирового масштаба не может уместиться ни в каком «сундуке», под которым можно понимать что угодно в правовом поле государства и общества, в том числе, ловушку духовного свойства.

В качестве одного из следствий статусного положения Захара Николаевича является его кардинальное несовпадение с понятием семейственности. И хотя это утверждение вызвало у него мгновенный протест на личностном уровне, поскольку он всегда был предан до мозга костей идее праведности семейной жизни человека, тем не менее реальные его дела по этому направлению обстоят именно таким образом, что ввязываться в семейные отношения ему изначально было противопоказано.

Как раз по этой причине, вопреки его титаническим усилиям его семья разрушилась до основания на мелкие слабосвязанные кусочки. И только присущее его детям чувство благодарности позволило ему нынче блаженствовать в этом уютном доме отдыха, наслаждаясь красотами природы и ностальгической атмосферой советского времени непосредственно в самом доме отдыха.

Однако, несмотря на благородный поступок его детей, с широкого плеча обеспечивших его отдых в природных кущах Карелии, ему не стоит уповать на потепление отношений с осколками своей бывшей семьи, «взорвавшейся» почти двадцать лет назад. Семьи его детей давно уже идут по жизни своими путями, и их жизненные траектории даже чисто теоретически не имеют пересечений с его линией жизни, завершающий обрыв которой произойдёт вдали от чьих бы то ни было магистральных трасс движения по жизни.

А посему, дабы достойно и благостно завершить своё земное путешествие, случившееся, как уже отмечалось, по причине исключительно невероятного искажения временной шкалы настройки текущей инкарнации, ему в оставшееся время земной системы координат жизнепроявления души надлежит совершить всего одно действительно важное действо – расширить горизонт своих духовных вибраций до общепланетарной планки при полностью адекватном осознании сути сотворяемого им священнодействия. 

Разумеется, чисто механически подобное творение осуществить невозможно. Чтобы выйти на требуемый высочайший уровень духовной самореализации, ему потребуется содействие духовного наставника высочайшего уровня, в сотрудничестве с которым только и возможно достигнуть необходимой силы духа за время, отпущенное ему для земных терний своей воли. Искать же такого наставника среди человеческих сообществ не нужно, поскольку в среде людей его нет, виду того, что этим уникальным существом высоких духовных сфер является не кто иной, как наша Земля-матушка, которая сама ищет тех, кто способен принять её помощь.  И ежели она включит Захара Николаевича под свою эгиду, то только при таких благоприятных обстоятельствах он сможет успеть завершить свой жизненный путь на Земле без каких-либо энерго-информационных долгов.

Так что и вложения детей в его путёвку в карельский дом отдыха, и само его появление в этом энергетически чистом природном месте вовсе не случайны, ибо сюда его призвала Земля-матушка для вспомоществования ему в повышении им своих собственных духовных вибраций.

И вот теперь, когда до него доведено это надмирное сообщение, всё зависит только от его силы воли, поскольку именно на этом озере через просветлённость озёрной воды как раз и должно свершиться мистически-ирреальное таинство, если, конечно, Земля в последний момент перед сим космогоническим деянием не узрит своими духовными очами его вероятное отступничество в силу возможного по каким-либо причинам помрачения своей духовной самости…

Ошеломляюще нахлынувшая на Захара Николаевича через образ молодого себя духовная весть поначалу несказанно поразила его воображение. Пытаясь взять себя в руки, он с удвоенной силой налёг на вёсла. Через несколько гребков ему показалось, что его взбудораженное воображение успокаивается и что, приставши уже к близкому берегу у водопада, можно будет в тишине поразмыслить над случившимся откровением. И вдруг всё его доселе такое стройное миропредставление начало обволакиваться туманом хаоса, в котором мысли стали путаться и теряться, слепо носясь в этом плотном тумане, как стая быстрокрылых стрижей, не представляющих, где право, а где лево, где верх, а где низ. В его голове в тот момент всё донельзя перепуталось, стремительно закружилось, заблистало калейдоскопом разнообразных красочных композиций, множество раз распалось на мелкие части, собираясь затем в совершенно новые композиции. Через несколько будоражащих его умонастроение мгновений вся эта безумная кутерьма внезапно стихла. При этом его сознание обрело поразительную ясность в понимании того, что весь накопленный им пожизненный духовно-интеллектуальный багаж подвергся кардинальной пересортировке и переформатированию на новых принципах, а, в довершении всего, – синтезу абсолютно иного мироздания, в основе которого лежит прежде невероятное истолкование истинных замыслов Творца

К вящему удивлению, Захар Николаевич довольно быстро справился с захватившим его необычным состоянием психологического ошеломления, достаточно оперативно адаптировавшись к непривычному для себя энергетическому рисунку собственного биополя.  Не вызвало у него никакого когнитивного надрыва и осознание своей духовной телепортации в новую реальность, когда он вдруг начал воспринимать окружающий мир совершенно в другом ключе, впитывая в себя эманации всего сущего в пространстве не через привычные с точки зрения физиологии органы чувств, а посредством обретённых им каким-то чудодейственным образом тонкоматериальных каналов взаимообмена полевыми структурами с окружающей природной средой…

Машинально продолжая работать вёслами, он даже не заметил, как попал со своей лодкой под низвергающуюся струю водопада…

Впоследствии работники из обслуживающего персонала пансионата как-то вразнобой сбивчиво рассказывали, что затопленную лодку спасатели обнаружили у водопада, а сам Захар Николаевич в бессознательном состоянии лежал на прибрежных камнях, как будто бы из последних сил дотянувшись и обхватив руками большой камень. Он дышал. На санитарном вертолёте его доставили в районную больницу, где он начал бредить, правда, никто из врачей не разобрал ни одного слова из его бормотания. Через двое суток он пришёл в себя. Хорошо помнил всё, что с ним происходило, кроме того, что случилось в тот момент, когда лодка оказалась под водопадом.

По окончании срока путёвки он вернулся домой в полном здравии.  И хотя в этом как-то стеснительно было признаваться, но родные и знакомые при общении с ним теперь испытывали странное ощущение, что перед ними находится не тот Захар Николаевич, которого они все хорошо знали на протяжении длительного времени, а кто-то другой, непонятный и незнакомый им.  На вопрос, чем же он так разительно отличается от того, прежнего по их понятиям Захара Николаевича, все они, не сговариваясь, отмечали изменение взгляда его глаз. По их словам по возвращении из Карелии он стал смотреть на людей так пронзительно, что все, на кого бы он не обращал своё внимание, становились неспособными думать о чём-то плохом и просто физически не могли совершать какие-либо гадостные поступки.

И это были справедливые слова, ибо Захар Николаевич более не терпел ничего, что было не достойно великого звания Человека Земли.

21.08.2019 – 27 .08.2019               



Y  НОВЕЛЛА


НЕПРЕХОДЯЩЕЕ ДАРОВАНИЕ СЕМЬИ


Скорая, врачи которой обрушили впечатляющий медикаментозный шквал на болезного, уже слабо реагировавшего на внешние раздражители, наконец-то отъехала. Домашние, пытаясь отвлечь пришедшего в себя Алексея Кузьмича от опасливых мыслей по поводу случившегося у него серьёзного приступа гипертонии, ещё немного похлопотали у его постели, посокрушались о недопустимо легкомысленном по их мнению отношении с его стороны к состоянию собственного здоровья, заботливо подправили подушку у него под головой и, справившись напоследок о его самочувствии, удалились чаёвничать на кухню, чтобы сбросить с себя нервное напряжение.

После всей той паники, приключившейся с ними, когда ему во время чаепития вдруг стало не по себе и он уронил голову на стол, задев чашку с блюдцем, Алексей Кузьмич неподвижно лежал на своей кушетке и напряжённо размышлял, постепенно свыкаясь с последствиями произошедшего приступа. Сам-то он ничего не помнил из того, что происходило в квартире до приезда скорой, но когда осознание происходящего вновь вернулось к нему, его поразило выражение лиц его близких, поскольку на них без всяких прикрас отражались неподдельный ужас, опустошённость и какая-то безраздельная обречённость. Всё это вместе с профессиональной откровенностью врачей, не оставляющей болезному никаких иллюзий по поводу его здоровья, с их помигивающей диагностической аппаратурой, с его первоначальным ощущением неправдоподобия поднявшейся шумной суеты вокруг него быстро переросло в чувство солдафонской неизбежности самого печального исхода, когда он с холодной ясностью понял, что готов к смерти без всяких сожалений и жалостливых отсрочек.

Поначалу мысли в его голове крутились без какого-либо следования хоть какому-то порядку. Затем умственный хаос его сознания стал постепенно стихать, вслед за чем появились некие недоумения по поводу произошедшего с ним приступа. По прошествии некоторого времени его мысли сосредоточились только на выявлении главной причины такого кардинального сбоя здоровья. Так и лежал он с полузакрытыми глазами, перебирая самые различные варианты происходивших с ним за последние годы своего существования (именно – существования, а не жизни, поскольку он не мог обозначать «жизнью» период собственного «доживания» на пенсии) событий, так или иначе несших в себе потенциал стрессовых ударов по его организму, что в определённой мере могло повлиять на ускоренное развитие болезни.

Жонглируя в своем мыслительном пространстве приходящими ему на ум вариациями на заданную тему, он всё чаще останавливал своё внимание на одной и той же волнительной для него мысли. И, в конце концов, эта мысль стала доминантной по тому главному вопросу, который он пытается прояснить вот уже несколько часов со времени отъезда скорой.

Если кратко, то это мысль содержала в себе свидетельство о некоем состоянии его психики, при котором ему вдруг спонтанным образом начинало казаться, что не успел сделать что-то очень важное, что куда-то опаздывает  добраться, что забыл о своём участии в каких-то ответственных мероприятиях, что кого-то с чем-то не поздравил, что не успел оплатить какие-то квитанции, что фатально припозднился на поезд и т.д. и т.п. Вслед за погружением в это психическое состояние у него срабатывал некий рефлекс, когда возникало непреодолимое стремление срочно всё побросать, чтобы побыстрее настроить себя куда-то бежать, ехать, лететь, звонить, писать, сообщать… В эти моменты голова начинала лихорадочно работать. Мысли срывались с привычных стопоров, крутясь и мелькая в бешеном танце при вопиющем цейтноте, как будто бы стремясь отыскать наиболее приемлемые варианты исправления или нивелировки в реале несуществующих его оплошностей. При этом всё его тело напрягалось, а руки сами собой хватались за какие-то вещи, якобы необходимые для его дальнейших действий. Он вскакивал с дивана, кресла или стула с крайне решительным блеском в глазах и … вдруг на него нисходило горькое осознание, что по большому счёту никому нигде не нужен, что может и далее влачить своё жалкое пенсионное существование, что в большом мире люди просто и непринуждённо обойдутся без него, и это осознание вновь вгоняло его в безрадостный метрономный ритм обыденности серого дня.

Что вполне естественно, такие насыщенные нерастраченной энергией жизни эмоционально-когнитивные всплески не могут не оказывать пагубного воздействия на здоровье пожилого человека, в результате чего у того расшатываются нервы, возникают осложнения в работе тех или иных органов его организма, развивается деменция. Если же учесть, что Алексей Кузьмич вышел на пенсию уже более пяти лет назад, то его приступы гипертонии вполне логично объясняются подобными рецидивными апелляциями к событийности давно прошедшего прошлого. Ну, а если ко всему сказанному добавить ещё и такой нюанс, что указанные психические обманки происходят с ним вне зависимости от рода его занятий в тот момент времени, включая и такую экзотику, как путешествия во снах, когда призывная труба незримого горниста грубо прекращает эти сновидческие полёты, заставляя его спросонья мигом мобилизоваться на незамедлительное выполнение каких-то неведомых ему действий, то в неизбежности часто повторяющихся гипертонических приступов мало кому придётся сомневаться.

Таким образом, чётко разобравшись со своими приступами гипертонии, основная причина которых в его понимании состоит в неожиданно накатывающей на него призрачной тревожности ни о чём, он стал обдумывать различные варианты надёжного подавления в своей психике этих фиктивных позывов выправления критических ситуаций или предотвращения катастрофических событий по аналогии с предметом его профессиональной деятельности в далёком прошлом, что в любом случае и сегодня оказывается способно вызывать у него нервные стрессы, приводящие к печальным последствиям. Часы на стене старательно тикали, но, как он не старался, ему на ум не приходило ничего существенного, призванного обезопасить состояние психики. А между тем, напряжение этого вечера всё-таки дало о себе знать – он задремал. Однако не прошло и получаса, как сонливость исчезла, поскольку в голове его мощно запульсировала всего одна мысль о единственно возможном варианте его дальнейших действий по недопущению в будущем подобных психических срывов.

Мыслилось, что ему следует как можно скорее вообразить и укоренить в недрах сознания новый образ себя самого, образ, которому нет абсолютно никакого дела до рецидивных позывов из тех времён, когда он практиковал необычайно активный стиль жизни, командуя «парадом» в самых разных сферах жизнедеятельности; позывов, по принципу рефлексии требующих от него сегодняшнего существенных порций его жизненной энергии, дабы заткнуть ею бреши, дыры, провалы и другие несуразности, так и оставшиеся неотработанными в давно прошедших порах. Сохранившийся до сего времени в его сознании прежний образ спеца, который не раздумывая бросался, засучив рукава, исправлять, усиливать, трансформировать, переиначивать, запускать по второму кругу, да и просто – осуществлять неосуществимое, беззастенчиво отбирал энергию жизни у живого реального человека, того самого, который сегодня едва не лишился жизни по причине «стахановского» задора своего стародавнего образа, комфортно проживавшего все последние  годы в неизведанных глубинах его внутреннего мира. И вот теперь, перенеся самый тяжёлый и опасный для своего организма приступ гипертонии, Алексей Кузьмич наконец понял, что старую жизнь с её повседневным героизмом, самоотверженностью, часто нечеловеческим напряжением всех физических и душевных сил настало время заканчивать, позволив ей самостоятельно жить в каких-нибудь неведомых параллельных мирах. И если ему удастся создать жизнеспособный новый образ себя, соответствующий реалиям сегодняшней жизни, то конечно же и в плотном мире произойдёт обновление его обыденного облика. На данный же момент, как говорится, задача сформулирована – настал черёд её разрешения, на что он и сориентировался всей мощью своих мыслительных возможностей.

Поскольку следующим шагом в его всестороннем осмыслении своего нынешнего состояния здоровья должно было стать сотворение осовремененного образа самого себя, для него стало крайне важно так свершить задуманное, чтобы сотворённый образ оказался в полной совместимости с уникальной психической структурой его личности. К тому же Алексей Кузьмич чётко осознавал, что для указанного образа царствующая вокруг мелочная суета посредственных людей в принципе не должна восприниматься как нечто, имеющее хоть сколько-нибудь решающее значение. Честно же говоря, с подобной специфической в плане творчества задачкой Алексею Кузьмичу ранее не приходилось сталкиваться в его бурной, подчас крайне неоднозначной жизни прошлых лет. И поэтому он погрузился в означенный творческий процесс так глубоко, что только далеко за полночь вынужден был признать отсутствие у него даже малейшего проблеска в понимании того вида, в каком этот образ должен появиться на просторах его внутреннего мира.

Креативные метания вконец обессилили его, и к середине ночи он буквально провалился в страну снов. И как всегда бывает с творческими людьми, упёршимися в своих исканиях в непреодолимую стену идейного тупика, ближе к утру ему приснился сон, в котором с необычайной ясностью были прорисованы даже малейшие штрихи. Надо сказать, что обычно ему никогда не удавалось поутру вспомнить свои сны, но этот сон он, мгновенно пробудившись по его окончании, запомнил до мельчайших подробностей. Суть же сновидения состояла в почти статичной картине, где Алексей Кузьмич в облике верховного старейшины какого-то древнего племени восседал под старым дубом на выступе, который в упрощённом виде вполне можно было принять за трон, находящийся в нише огромного каменного валуна, очевидно, за многие века выточенной в камне каким-то водным потоком.

После пробуждения он старался не шевелиться, опасаясь исчезновения из памяти картинки сна, которая как будто бы застыла перед его внутренним взором, что позволило ему тщательно разглядеть её и запомнить во всех красках. В этот самый момент его разум охватила благодатная волна осознания неслучайности данного чаромутия, что было воспринято им как некое знамение, явленное в качестве подсказки для разрешения стоящей перед ним задачи, то есть искомый образ таким вот необычным путём был во всём своём великолепии представлен его разуму. Безоговорочно приняв сиё послание небес, Алексей Кузьмич без промедления начал обживать свой новый образ, особо не зацикливаясь на мысли о том, что вся эта внутренняя работа со временем приведёт к изменению и его реального облика во плоти… 

Пролетели месяцы его обновлённой жизни. Приступов гипертонии больше не отмечалось. Да и сама болезнь, казалось, отступила или, по крайней мере, взяла длительный тайм-аут. Телесный же облик Алексея Кузьмича, действительно, разительно изменился: теперь на его спокойном лице лежала печать надмирной мудрости, движения стали неторопливыми, исполненными высокого достоинства при полном отсутствии какой-либо суетности, что резко выделяло его на фоне дёрганной жизни окружающих. Глаза его более никогда не выражали пустоту и бессмысленность жизни, а с недавних пор в них можно было постоянно наблюдать полыхание огня недюжинной разумности, что зримо проявлялось через мощную мыслительную деятельность.

Помимо отмеченных перемен, изменилось и его поведение в обыденной жизни. Прежде всего, его абсолютно перестали занимать семейные дрязги, чем в изобилии могут похвастаться практически все современные семьи. В противоположность старым временам он никому ничего не выговаривал, никого ни в чём не поучал, не возмущался проявлениями откровенной глупости, не обвинял кого-то в недомыслии, что в целом оказалось весьма неожиданным для домашних.

И если в прежние поры он зачастую не знал, чем бы это занять себя при соответствующем состоянии своего здоровья, сплошь и рядом хватаясь без разбору буквально за все посильные ему работы, чтобы хоть чем-то нагрузить себя в меру своих возможностей, то после того приснопамятного  гипертонического криза, неимоверно всех перепугавшего, он к недоумению домашних стал много писать, тщательно обдумывая свои тексты, дабы никоим образом не опуститься до уровня низкоранговой писанины, что сплошь и рядом присутствует у авторов, популярных среди малограмотной толпы. Что он писал? Это домашним было неведомо, поскольку, ввиду полного отсутствия у них интереса к его деятельности, он ни с кем из них не делился тематикой и содержанием своих трудов.

Поначалу явно проявившиеся внешние изменения в характере и облике Алексея Кузьмича всех домашних, разве что только окромя внуков, здорово напрягали, поскольку такие основательные перемены в нём казались им признаками нездоровья. Однако постепенно они привыкли к его новому облику и поведению, а возможно просто смирились с тем, что он теперь другой, совершенно не похожий на себя прошлых лет, когда он частенько бушевал по поводу любых неразумных действий в семье.

Если же говорить о внуках, то они буквально льнули к нему, стремясь при первой же возможности оказаться рядом с ним. А вот для взрослых было совершенно не понятно, о чём это их малявкам так интересно подолгу общаться со стариком, ведь все дети у ихних знакомых не выпускали из рук смартфоны, смотрели боевики по TV, требовали у родителей свозить их в парки с кучей динамических развлечений, а тут сидят со стариком и о чём-то завлекательно разговаривают с ним. При взрослых дети умолкали, а если те долго не отходили от места общения с дедом, то и вовсе разбегались кто куда. Короче, взрослые были в недоумении, поскольку даже случайно услышанные обрывки их разговоров ну никак не укладывались у них в уме в какую-то общую канву.

Алексей Кузьмич и сам мог бы признаться, что ещё совсем недавно никогда не поверил бы в то, о чем теперь они с внуками вели серьёзные разговоры. А дело здесь было вот в чём. Создав в себе образ старейшины, он к своему вящему удивлению обнаружил, что этот образ по непонятной причине стал наполняться потоком каких-то непривычных для него знаний о прошлом, о прогнозах на будущее, о том, как жить в окаянное время сегодняшних дней. В этом потоке были как радостные, так и печальные картины из прошлого, настоящего и будущего. И как раз радужные картины прекрасных будущих времён более всего привлекали его внуков, которые чрезвычайно дотошно допытывались у него о всяческих замечательных с их точки зрения мелочах будущей жизни.

По истечению какого-то времени оказалось, что в жизни семьи постепенно набирали силу глубинные позитивные процессы упрочения внутрисемейных отношений на основе стремительно расширявшегося разнообразия общих семейных ценностей, главными движителями чего были подрастающие внуки, своим жизненным оптимизмом, который они в изобилии черпали из общения с Алексеем Кузьмичом, вовлёкшие в сферу своих футуристических интересов всё семейство без исключения. Фактически семья на глазах превращалась в единый организм, нарастание потенциала жизнестойкости которого можно было наблюдать без всяких ухищрений в режиме реального времени, что несказанно радовало Алексея Кузьмича, который, по правде говоря, уже давно оставил всякие надежды на возрождение своей семьи в человеческих канонах понимания совместного общежития родных людей.

Как-то сама собой изменилась внутрисемейная атмосфера и во взаимоотношениях его домашних: семья стала жить весело, задорно, часто слышались шутки, смех и даже дружное исполнение задушевных песен, а взаимопомощь обрела черты одного из наиглавнейших атрибутов семейной жизни, причём о возникающих проблемах у кого-либо из семьи остальные догадывались чуть ли не интуитивном уровне, немедленно оказывая посильную помощь, которая всегда принималась с благодарностью, а не отвергалась в грубой форме, как это часто случалось до известных событий…

Это теснейшее семейное единение все члены семьи и после ухода в мир иной Алексея Кузьмича пронесли сквозь массу неприятностей, потрясений, бед и несчастий, случавшихся за многие лета и десятилетия, сохранив радость жизни в качестве главной семейной ценности семьи, спаянной мудростью этого чистого душой человека, память о котором благоговейно пестовалась его многочисленными потомками, ведь все письменные труды названного старейшины Рода были адресованы именно потомкам, достойным великого звания Человека Земли!

6.09.2019 – 13.09.2019

 

YI  НОВЕЛЛА


МИССИЯ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ В ЧЕЛОВЕЧЕСТВЕ


«Странный», «непонятный», «угрюмый», «непереносимый», «раздражающий», «нелюдимый», «зловещий», «опасный»… – какими только эпитетами не награждали Василия Гавриловича на различных публичных мероприятиях  постоянно красующиеся на общественных тусовках  деятели политической гопоты, использующие для самопиара любую подходящую возможность. Пытаясь пропиариться на публике посредством демонстрации своих «выдающихся» способностей при контакте с любым известным человеком, пусть даже чрезвычайно замкнутым, презирающим общество и резко отвергающим какие-либо неслужебные разговоры, такие деятели не раз пытались разговорить его, зная, что он несёт на себе печать запредельной загадочности, а то – и мистической отрешенности от дел людских. Ну и, без всякого сомнения, всех этих выскочек ожидало хлёсткое осмеяние, после того, как после первых же льстивых фраз в адрес Василия Гавриловича, они получали от него такой мощи психический удар, что просто в ужасе отлетали от него как мелкие шавки, будто бы соприкоснувшись с мифической огненной саламандрой. Само собой разумеется, такие ничтожные людишки, испытывая по отношению к нему чувство оскорблённого собственного достоинства, награждали его самыми унизительными, с их точки зрения, эпитетами, дабы хоть как-то выправить своё общественное реноме.

Не следует думать, что Василий Гаврилович исходно обладал таким колючим характером: наоборот, совсем до недавнего времени это был очень весёлый и общительный человек, приятный во всех смыслах собеседник с развитым чувством юмора. Кардинальный перелом в нём произошёл относительно недавно, после рубежной для его жизненного пути вехи, когда ему во исполнении служебных обязанностей пришлось ознакомиться с увесистой пачкой документов, предназначенных для ограниченного круга ответственных лиц, имеющих особые полномочия по обеспечению общественной безопасности.

Информация, содержащаяся в этих документах настолько глубоко поразила Василия Гавриловича, что он решил максимально ограничить свои публичные контакты, опасаясь, что не сможет удержать в себе данные сведения, поскольку даже косвенные информационные утечки по тематике означенных документов могут вызвать непредсказуемые реакции у неподготовленных людей из-за того, что такие документы не только не предназначены для широкого оповещения, но даже сам факт их существования является миной замедленного действия. Сколько-нибудь существенное общение он сохранил разве только с теми персонами, с которыми он обязан был сотрудничать по служебной линии.

Смысловая нагрузка этих кощунственных в человеческом понимании документов была настолько раскалённой, что скрытное ношение в себе их информационного содержания требовало от него крайнего напряжения всех его душевных сил. Естественно, он доподлинно понимал, что рано или поздно силы его иссякнут, и ему уже не удастся и далее быть носителем этого «куска пекла». Рассудок подсказывал ему, что вариантов по выходу из этой запредельно гибельной для него ситуации было всего два – либо допустить паталогический срыв своей психики при продолжении практики полного сокрытия в себе содержимого документов, либо найти какую-нибудь нестандартную возможность хотя бы частичного сброса этой информации в пространство общественного самосохранения, рискуя при этом оказаться под карающей дланью deep state за разгерметизацию запрещённых знаний о тщательно скрываемых от населения тайных замыслах сильных мира сего или, в лучшем случае, получить ярлык «человека не в себе» на длительную перспективу с однозначно загубленной профессиональной репутацией.

Избрав поначалу из-за опасения неминуемого наказания первый вариант, Василий Гаврилович, после нескольких лет следования этому варианту, чрезвычайно болезненному, угнетающему психику и требующему разрыва любых взаимоотношений фактически со всем своим давнишним кругом близких людей, оказался в состоянии ужасающего отчаяния, чуть ли не физически ощущая близость того предела, за которым начнётся необратимое падение в тенеты полного распада своей психической структуры. Как человек, с уважением относящийся по жизни к интуитивному осознанию реалий, он и в тот критический для него момент доверился своему предчувствию, в результате чего с твёрдой решимостью в пожарном порядке переориентировался на второй вариант: никакие вероятные кары deep state уже никоим образом не могли повлиять на его сущностное намерение сохранить своё здравоумие. И, конечно же, как мощный разумом человек, он не мог не запустить многозначный процесс поиска различных схем выплёскивания горючей информационной смеси, которая доселе плескалась в нём как в замкнутом сосуде, выжигая при этом всё его нутро, в общественное сознание с минимальными издержками для своей жизнедеятельности.

По первости всё шло как по накатанному и никоим образом не предвещало каких-либо недоразумений. Но затем этот самый процесс при той или иной попытке реализации второго варианта среди людей стал преподносить Василию Гавриловичу множество сюрпризов, о чём он раньше и подумать-то не мог, ибо абсолютно не ожидал, что манипулятивные технологии deep state настолько эффективны, что подавляющее число людей после применения этих технологий станут пушистыми «божьими одуванчиками», не способными не только к критическому восприятию информации масс-медиа, но и, что самое страшное, ставшими некими нечеловеческими существами, по причине отключения у них на генетическом уровне способности к самосохранению в качестве биологического вида Homo sapiens.

Уже при первых зондированиях уровня готовности к восприятию сложной нестандартной информации, которая даже отдалённо не дискутируется на популярных телевизионных ток-шоу, интересующихся историческими фактами «с двойным дном» граждан из различных социальных групп того или иного ранга общественной иерархии ему довелось столкнуться с такой неочевидностью, как массовое нежелание среднестатистических индивидов человеческой наружности слушать и воспринимать, не говоря уже о серьёзном осмыслении, хоть что-то, что не входит в контекст их рутинных повседневных дел. Причём массовые люди не просто не желали выслушивать ничего из находящегося за пределами их бытовой повседневности, но и зачастую в агрессивной форме противодействовали ему даже только при обозначении в разговорах с ними неких отдалённых намёков на существование иной реальности окружающей жизни в отличии от вещаемой благообразными телеведущими с экранов TV.

Подобная реакция общества вынудила Василия Гавриловича проявлять максимум смекалки по выдумыванию самых различных способов пробуждения в согражданах заинтересованности к познанию реальной картины окружающей жизни без многочисленных лживых одеяний, в которые её тщательно закутывают теневые воротилы социальной инженерии. Памятуя о возмущении своего духа в тот момент, когда ему открылась истинная сторона всех тех событий, что непрерывным потоком происходят перед его взором, то есть при осознании всей нелицеприятной правды жизни, принципиально отличающейся от той почти гламурной иллюзии, которую только и позволительно знать человеческой массовке, состоящей из убеждённых холопов deep state, Василий Гаврилович искренне надеялся на положительный отклик публики, подвергавшейся масштабной дезинформации масс-медиа и других специализированных средств воздействия на человеческое сознание в целях направления общества по губительному для него пути функционирования. Однако по прошествии достаточно короткого  времени ему ничего другого не оставалось, как признать нереалистичность своих задумок по данной проблеме, поскольку все его попытки донести людям информацию о жёсткой манипуляции их сознанием заканчивались всегда одним и тем же – принципиальной невозможностью пробиться сквозь стену полнейшей отрешённости мещан нового времени от запретной информации, грозящей крушением их маленьких мирков «успешного» прозябания в утверждённом «верхами» стандарте законопослушности; тех мирков, которые с вожделенной трепетностью создавались этими современными рабами deep state за долгие годы их рабского служения хозяевам истории. Главным же при этом всегда было стойкое обывательское убеждение массовки в том, что создание таких мирков благополучия является воплощением всех мыслимых пределов их мечтаний, в чём, собственно, они видели высший смысл итога своих жизней «как у всех». И когда Василий Гаврилович говорил об ущербности и уязвимости всех этих потребительских оазисов, то получалось, что он невольно покушался на краеугольные основы существования людей толпы. Его слова однозначно понимались в качестве ультимативного вердикта, согласно которому на всех их жизненных потугах, представляемых всего лишь в качестве жалкой суеты «экономических животных» стойлового содержания, фактическая надо поставить жирный крест. Естественно, публика не прощала ему такого опускания себя любимых с иллюзорных высот просвещённой светской жизни в реалии скотского существования, обвиняя его во всех смертных грехах с объявлением его самого закоренелым злыднем, желающим разрушить всё, что в течение долгих лет нелёгкой жизни упорно создавалось каждым отдельным индивидом с сопутствующими тяготами и лишениями. 

Позже он диву давался своей непоколебимой наивности в ту пору, поскольку ему пришлось потратить свыше десяти лет на безуспешные попытки достучаться до сознания массовых людей, ещё совсем недавно относившихся к образованным на высоком уровне представителям советского народа, свершившим за какие-то 70 лет своего существования выдающиеся достижения в широком спектре областей знания. Реально столкнувшись с нескончаемой чередой неудач, он с прискорбием вынужден был смириться со свершившейся деградацией советских людей и, соответственно, их потомков, что нанесло тяжёлый удар по его убеждениям в стойкости и незыблемости психического строя людей, воспитанных и образованных во времена Советского Союза. Таким образом, вопреки сформировавшимся у него в прежние времена мировоззренческим принципам, касающимся развитых личностных качеств советских людей, Василий Гаврилович после всестороннего осмысления плачевных результатов своей практической деятельности решил кардинально изменить тактику действий по данному направлению деятельности.

Новую тактическую схему он выстроил на двух неубиваемых, по его мнению, постулатах: на устных выступлениях по причине проявившейся у людей неспособности осваивать сложные тексты в письменной форме и на тематических встречах с ограниченным числом людей, зарекомендовавших себя интеллектуально продвинутыми индивидами. Продвигать эту схему он начал довольно рьяно, но быстро осёкся, поскольку, к его вящему огорчению, и новая методика практических деяний оказалась малоэффективной. И только после, опять же, серьёзных раздумий ему удалось свести концы с концами, что позволило определиться с причинами его провалов. А причины эти, как он сам признавался, были для него настолько экзотичными, что он долго не мог поверить в их реальность, что на полном серьёзе грозило резким понижением его уровня IQ.  Как бы то ни было, и в этом случае ему пришлось признать крутое падение интеллекта советских людей в период триумфальной реставрации капитализма в России.

Уникальность же причин его провальной общественной деятельности состояла вот в чём. Василий Гаврилович поначалу был искренне убеждён в том, что все его слова при беседах в немногочисленных группах будут либо полностью понимаемы, либо, как минимум, запоминаться его собеседниками для последующего осмысления. И при подобной убеждённости он некоторое время был просто в восторге от таких бесед. Однако, довольно скоро он насторожился, почувствовав, что что-то здесь не так, как представлялось поначалу. А насторожиться его сподвигло одно вроде бы несущественное обстоятельство – после неоднократных бесед, в основном, с постоянными по составу группами к своему нарастающему удивлению он отметил для себя, что каждый раз его информация из предыдущих бесед оказывалась не только не осмысленной собеседниками, но и полностью забытой, как будто бы он и вовсе не излагал её, не растолковывал, не диктовал под запись. Каждая новая встреча начиналась как бы с нуля, поскольку собеседники искренне полагали, что слышат данный материал впервые и что он несправедлив к ним, заявляя, что рассказывает об этом уже не в первый раз: получалось, что в его случае проверенная веками в практике обучения поговорка «повторение – мать учения» никоим образом не работала. Он смотрел им в глаза, и ощущал, что они искренне не принимают его упрёков, да и вся группа была едина во мнении по этому вопросу. Конечно, он повторял им снова и снова излагаемый материал, но при этом, всё чаще стал отгонять от себя мысль о том, что может это с ним самим что-то не в порядке? Само собой, такое положение дел здорово напрягало его, ибо он не понимал, что происходит, абсолютно не допуская того, что его просто-напросто обманывают и таким вот изощрённым способом изводят. Явная невосприимчивость слушателей к предмету его выступлений в результате привела к прекращению подобных бесед с малочисленными группами, а о выступлениях перед широкой аудиторией и говорить уже не приходилось, ибо там дела обстояли намного хуже.

Как впоследствии ему объяснил маститый психолог, люди не способны на слух достоверно воспринимать что-либо, что резко отличается от всего того комплекта ценностей их личностных установок, на что они ориентируются в своей повседневной жизни и что принципиально чуждо эгрегору их среды обитания. Соответственно, большая часть из того материала, который Василий Гаврилович стремился привнести в общество, не задержалась в сознании даже особо продвинутых интеллектуалов срединного уровня развития, как говорится в народе, «влетало в одно ухо и тут же вылетало из другого».

И вот тогда-то Василий Гаврилович основательно пригорюнился, поскольку не понимал, как ему быть дальше. При всём при том, он был поражён до глубины души дьявольской развитостью обобщённого интеллекта deep state, что наряду с ментальным восхищением погрузило его в состояние крайней беспомощности, поскольку теперь ему стало ясно, почему огромные информационные массивы, ещё каких-то тридцать лет назад скрываемые от людей за семью замками, сегодня довольно открыто циркулируют по различным средствам массовой информации. Ларчик-то, оказывается, открывается очень просто: информация об истинном состоянии дел на планете, без которой нельзя правильно разобраться с причинами происходящих где бы то ни было чрезвычайных событий, недоступна для непосредственного восприятия, не говоря уже о её понимании, как минимум для 90% жителей Земли, ввиду особенностей их современного психического устроения, что мастерски используется тайными владыками планеты. Эти неизвестные широким массам населения планеты существа, применяя передовые научные методы, во имя чего ими взята под полномасштабный контроль деятельность всего глобального научного сообщества посредством финансирования наиболее передовых исследований по интересующей их проблематике, весьма результативно оболванивают деградирующее население планеты. При этом всё человечество разделено ими на две далеко неравные части – на богатых и бедных (элита и прекариат) в целях создания на их основе к середине XXI века две чужеродные расы на правах биологических видов, которым будет свойственно межвидовое отторжение при попытках скрещивания их особей. Естественно, численность биологического вида, взращенного из богатых, будет оптимальна для комфортного проживания на планете, а выведенный из бедных – подвергнется резкому сокращению с семи с половиной миллиардов до пары сотен миллионов особей на всю планету. Первые предназначены для господства, а вторые – для обслуживания первых на правах «домашнего скота».

Привычно размышляя по поводу сложившейся ситуации, Василий Гаврилович в какой-то момент совершенно неожиданно для самого себя испытал некое внутренне озарение в смысле понимания факта того, что в целом именно подобная судьба человечества как раз и была отражена в тех разрозненных документах, с давнишнего прочтения которых, собственно говоря, и началась вся его многолетняя герметическая эпопея. И тут же, вслед за этим прозрением он испытал уничижительный шок, поскольку вопреки его уверенности в том, что ради сохранения человечности всего человечества ещё можно успеть на принципиальном уровне переписать этот судьбоносный сценарий, оказывается, что глобальная машина по переформатированию людей уже давно функционирует на полную мощь в весьма активном режиме. Наиболее же гнетущее ощущение вызывает повсеместно подтверждаемый на практике факт того, что нигде никто из человечных людей не имеет даже отдалённого представления о том, можно ли ещё хоть что-то как-то изменить в реализуемом супостатами сценарии?

Таким образом, Василий Гаврилович наконец-то уразумел, что его прошлые мытарства и страхи ровным счётом ничего не стоили, поскольку на самом деле все эти долгие годы он хранил в себе не какую-то сверхважную информацию, а всего лишь «секрет полишинеля» в соответствии с уровнем информационной сокрытости по градационной шкале, используемой планетарными владыками в своей оперативной деятельности. Ну а его напряжённые усилия по нахождению в каких-нибудь общественных нишах людей, подготовленных к восприятию нешаблонного миропонимания вылились в достаточно редкие проявления на его жизненном горизонте отдельных личностей, степень осознания реальности которых позволяла общаться с ними на подобное темы. Что особо интересно, эти личности обладали предметной информацией примерно в одинаковых объёмах, сравнимых с уровнем информированности самого Василия Гавриловича. К сожалению, редкое общение с такими индивидами расширенного сознания не приводило к какой-то конкретике, поскольку разговоры с ними можно было отнести к разряду «общего трёпа ни о чём»: поговорили, покивали друг другу и разошлись в разные стороны без каких-либо последующих совместных деяний. Короче – тоска и безнадёга. Хоть топись или прыгай из окна… И только однажды у него в душе затлел слабый отголосок надежды на позитивное развитие канвы жизни. Это случилось при встрече, как казалось по первому впечатлению, с очередным, «понимающим» правду-матку. Он же оказался не очередным, а уникальным: в приватной беседе этот случайно встреченный человече обмолвился о том, что изменить сценарий не просто возможно, но и при некоторых нетривиальных усилиях его можно вовсе отменить, дав старт человеколюбивому планетарному процессу. Когда, кто и как? Люди великих душ однажды духом своим воспримут Зов, после чего встанут, возьмут походную сумку и, оставив без сожаления всё и всех, пойдут на этот Зов… Они-то и остановят античеловеческий сценарий, а вместо него запустят процесс восстановления человечности в человечестве, после чего наша планета расцветёт новой жизнью обновлённых землян высокого духа.

Василий Гаврилович после этой обнадёживающей вести удалился в природные кущи… А вдруг и ему доведётся воспринять Зов?.. Он будет готов к такой благостной миссии…Готовится и ожидает… Ожидает и готовится… Жизнь всё-таки обворожительна, и за неё стоит побороться!       

29.08.2019 – 17.09.201



YII  НОВЕЛЛА


КАЗУС ОХОТНИКА, СТАВШЕГО ДОБЫЧЕЙ


Пятидесятилетний рубеж жизни каждый сподобившийся дожить до этого «чарующего» момента переваливает в уникальной своеобразности. Общим при этом остаётся только некое щемящее душу чувство, суть которого очень рельефно отражена словами «…Первый тайм мы уже отыграли…» из некогда популярной песни «Как молоды мы были…».   Вот и Фёдор Карпович после своего «первого тайма» довольно долго проходил в непреходящем удивлении тому, что ему как-то нежданно-негаданно вдруг взяло и завалило за пятьдесят, что заставило его осознать всю жестокость краткосрочности стремительно пролетающей человеческой жизни. Вместе с тем он очень хорошо чувствовал тот возрастной удел, в котором так скоротечно оказался. И сей удел был крайне некомфортен ему ни в чувственном, ни в ментальном отношении, поскольку в этой чуждой ему реальности не наблюдалось даже приличных собеседников, соответствующих его критериям индивидуального общекультурного развития. Так сложилось, что у него и семейное общение хромало на две ноги, ведь он уже давно остался без понимающей его жены, а повзрослевшие дети, создали свои собственные семьи и, повинуясь социальным закономерностям по формированию развитых молодых особей важного общественного значения, должные естественным порядком перенять эстафету поколений у катящихся к закату старших генераций существующей общественной иерархии, всё далее и далее отдалялись от его пространства жизни, изредка балуя отца краткими визитами и нечастыми телефонными звонками ради формальной фиксации состояния его здоровья. Дискомфортную ситуацию резкого сокращения интенсивности общения с себе подобными, что является важнейшей характеристической чертой природы человека, без которой активность мозга в старшем возрастном уделе быстро сходит на нет, провоцируя взрывной процесс появления различных телесных и психических заболеваний, могли бы в идеале хоть как-то разрядить друзья со знакомыми, но вся его многочисленная до недавнего времени дружеская рать, опять же, по вполне естественным причинам  растворилась в бурных лично-семейных половодьях.

Помыкавшись несколько лет в глухом одиночестве объективного происхождения, Фёдор Карпович, хорошенько обмозговав сложившееся положение своих дел в плане вероятной деградации и потери здоровья вплоть до летального исхода, пришёл к достаточно тривиальному рецепту удлинения своего срока жизни пока ещё есть «порох в пороховницах», то есть пока ещё не поздно нужно попробовать найти подругу с примерно таким же, как у него, пониманием своего места в жизни, с которой надлежало заключить некое компромиссное соглашение по «совместному старению» при уважении личностей и интересов друг друга. Другими словами, в том же возрастном уделе, где ныне пребывал и сам, он надеялся отыскать женщину, у которой сложились похожие обстоятельства её теперешней жизни и с которой можно было бы спокойно, без нервотрёпки, во взаимопомощи и взаимной заботе дожить свою жизнь в культурной, эмоционально здоровой и интеллектуально насыщенной среде.

Вот, однако же, засело у него в уме эдакой занозой эта тревожащая его сентенция – «пока ещё не поздно». Очень тревожная сентенция, имеющая ничем не ограниченные возможности превратиться в идефикс. На самом же деле, вся эта широко распространённая тривиальность по нахождению компаньонши, достойной себя любимого хотя бы процентов на 78, была весьма важна для него, поскольку в мозгах постоянно стучала мысль о том, что надо успеть, будучи ещё достаточно крепким (в смысле здоровья) мужчиной, найти совпадающую с ним по менталитету подругу, которая тоже не была бы полной развалиной в телесном плане и у которой дети и внуки не отнимали бы все её ресурсы по времени, силам и пенсионному обеспечению, что должно было бы по уговору составлять часть совместного ресурсного обеспечения процесса их самодостаточного доживания ещё оставшейся поры жизни.

Фёдор Карпович, придя к мысли о скорейшем начале поиска подруги до последнего предела жизни, воспрянул духом, вслед за чем ощутил в себе едва ли не охотничий запал, вообразив себя отважным и решительным охотником, устремляющимся за вожделенной добычей в соответствующей смыслу момента экипировке с непоколебимой уверенностью в собственной охотничьей удаче. Его же охотничьи угодья располагались в социальных сетях, на площадках различных слётов, конференций, семинаров и фестивалей, на дорогах скитаний по городам и весям, на встречах с друзьями и знакомыми – на всех тех эмпирических тропах, где проявляются женщины, наделённые личными качествами, которые импонируют его уникальному мировосприятию.

Любому рисковому человече хорошо известно, что фортуна – дама своевольная и капризная, вследствие чего Фёдору Карповичу то фортило в его охотничьих турах, то абсолютно ничего не выпадало на его долю, оставляя суму для трофеев охоты обескураживающе пустой. Однако, по какой-то неизвестной причине, даже в случае шикарного охотничьего фарта ему практически всегда приходилось пить горькую по безысходной утрате добытых трофеев, ибо добыча, вводя его в заблуждение своей неноровистой бесхитростностью, что в известной мере блокировало присущую ему постоянно бодрствующую бдительность, ускользала от него при первой же возможности, оставляя его в глупейшей прострации.

Трудно в это поверить, но такая нелепая «охота» продолжалась не один год, в результате чего Фёдор Карпович уже почти разочаровался в этой своей задумке, начав определять её просто как пустоцвет. Он был уже на пределе, по причине чего решив прекратить эту провальную практику в самое ближайшее время. Правда, несбывшиеся надежды, которые он возлагал на эту поначалу такую замечательную охотничью затею, настолько обстоятельно повлияли на собственную самооценку в строну резкого снижения, что теперь он, так и не найдя себе подругу «дней своих суровых», и вовсе не представлял себе, чем и как будет жить далее. Не знал, что бы такое придумать, что способно было бы сравниться по актуальности с охотничьей идеей, к сожалению, потерявшей к данному моменту все свои жизненные краски и притупившей остроту его чувств.

Всё стало обыденным, тусклым и неинтересным. Также в серых тонах вяло развивались его отношения и с очередной претенденткой на роль подруги. Но даже несмотря на то, что они с этой женщиной уже стали приемлемо ладить в восприятии текущих событий, его не отпускало ощущение нереальности происходящего, наигранности этого лада. Он не верил, что отношения продлятся надолго, и оказался прав – дамочка, вильнув хвостом, упорхнула в неизвестном направлении без всяких слезливых «прости-прощай». Собственно, подобная мелодрама повторялась уже не один раз, и поэтому априори он был готов к такому развитию событий: в груди у него после её исчезновения ничего не колыхнулось и не защемило… Кроме одного нюанса, никогда ранее им не ощущавшегося. Его поразила одна мерзопакостная мыслишка, от которой стало как-то не по себе. И мыслишка-то эта была какой-то случайной, промелькнула в голове как нейтрино – и всё на этом. Благо, что Фёдор Карпович успел зафиксировать вызванное ею впечатление в своём сознании. По этому-то впечатлению, ему, спустя некоторое время, удалось восстановить её смысловое содержание, которое только-то и сводилось к утверждению, что в его охоте на вероятную подругу жизни всё обстоит как-то уж больно искусственно, поскольку больше походит на какое-то постановочное мероприятие, нежели на естественное сопряжение двух вольных людей при его заранее обусловленной активности доминантного охотника.

С того самого момента, когда он ощутил что-то неладное вокруг себя, Фёдор Карпович стал пристально поглядывать по сторонам, тщательно анализируя происходящее с учётом таких мелочей и нюансов, которые, казалось бы, не имели никакой связи с предметом его анализа. И что вы думаете?! За весьма короткое время он пришёл к стойкому убеждению в том, что на самом деле он на охоте вовсе не охотник, а потенциальная добыча, которую стремятся добыть настоящие охотники, коими являются женщины, среди которых он по простоте душевной пытался выбрать себе подругу жизни, на что не имел консенсусного согласия женского сообщества. Но что самое интересное, цели у женщин-охотниц были почти идентичны его первоначальной цели о поиске звучащей с ним в унисон подруги на оставшийся отрезок жизни.

Только одно различие присутствовало в их целевых установках: если он хотел просто найти подругу, то охотницы на мужчин желали безраздельно завладеть ими, вменив этим болезным по праву своего новоявленного господства над ними исполнение ролей наложника, рабочего и поставщика ресурсов для создания комфорта и материального достатка своей госпоже. То есть каждая охотница старалась заиметь достойного спутника на весь последний период жизненного пути, который стал бы для неё надёжной опорой и отрадой в не слишком радостные времена пожилого возраста, напрочь изгоняя фимиам одиночества из всех её дней и ночей, которые ещё имелись у неё в загажнике.

Честно говоря, подобная суперпозиция настолько поразила Фёдора Карповича, что он принял судьбоносное решение о полном прекращении своих охотничьих туров. Как говорится, снял с плеча ружьё, зачехлил его и поместил под замок в оружейный шкаф. Касательно же достижения своей изначальной цели он решил виртуализировать свои охотничьи страсти, используя средства виртуальной реальности для усложнения правил игры за счёт придания своей особе в качестве объекта охоты двойной степени неоднозначности, что позволяло при размытых контурах его образа по полной мере отдаваться в реале на милость победителя, имея в виду победу наиболее эффективной охотницы не над ним самим, а над конкурирующими по его поводу охотницами.   

И как только он сложил свои охотничьи причандалы, вокруг него сразу же начались разительные перемены. Прежде всего из игры выпали охотницы, выстраивавшие свою стратегию охоты в традициях деятельной пассивности с упором на повсеместное расстановку силков, капканов и хитроумных ловушек, а на игровом поле внезапно исчезли броские декорации, из-за которых на ристалище вышли основные игроки. Помимо всего прочего, по причине резкой активизации более не скрываемого женского чаромутия многократно возрос уровень космоэнергетики пространств охотничьих угодий, что весьма забавляло Фёдора Карповича, хотя для него и стало рискованным появляться в людных местах, где невозможно было находиться инкогнито. В подобных случаях он быстро опознавался на любой популярной среди мистических наследниц магии Артемиды общественной площадке, и над его головой тут же можно было расслышать шуршание разматывающихся верёвок лассо, умело кидаемых ушлыми охотницами в попытках заарканить его с последующим перемещением добытого трофея на своё ранчо для единоличного обладания под надёжным надзором. При этом надо сказать, что в качестве добычи охотниц он был чрезвычайно привередлив и разборчив к личным качествам взявших его в полон альфа-самок, что в случае своего захвата такими неординарными дамами частенько доводило этих нежных созданий до состояния безысходного отчаяния с проявлением нервного тика или провоцировало у них яростное отторжение своей неблагодарной добычи, что естественно сопровождалось незамедлительным освобождением из дамского плена сего несносного фраера. Так, регулярно отдаваясь по тайному умыслу в нежные руки прелестных нимф, он, на самом деле подспудно продолжал искать среди них ту самую подругу на остаток своей жизни.

Как это ни печально, но браво шагающее время неумолимо приближало последнюю черту его земного пути, а подруга в созданном им идиллическом образе всё никак не обнаруживалась среди лихих охотниц. Но, как известно, всему всегда есть свой срок. И вот однажды случилось так, что на Фёдора Карповича предельно отточенным движением с невообразимым изяществом набросила аркан некая таинственная дама, причём её облик полностью совпал с образом из его грёз. Надёжно спеленатый верёвкой аркана наш герой застыл в оцепенении, ожидая дальнейших действий искусной охотницы, опасаясь, что она, придирчиво разглядев попавшую ей в руки добычу, отпустит её на все четыре стороны за ненадобностью. Но, вопреки всему, произошло что-то похожее на чудодейственность, ибо добытчица разглядела в своей добычи многое из того, о чём сама постоянно фантазировала в тисках ежедневной одинокой тоскливости, которая не растворялась даже в лучах играющего весеннего солнца.

Можно сказать, что Фёдор Карпович и Прасковья Калинична, как звали в миру удачливую охотницу, по первому впечатлению полностью совпали во взаимных ожиданиях обретения друга-подруги, чему оба были несказанно рады. Казалось бы, теперь им только-то и остаётся, что жить в радости и счастии, как говорят в таких случаях, до последнего вздоха. И тем не менее, время всё шло и шло, а они держали друг друга на дальней дистанции, не предпринимая ровным счётом никаких шагов по сближению.

В подобных ситуациях полной неопределённости у Фёдора Карповича начинал работать на полную катушку его незаурядный ум, дабы прояснить ситуацию. И в данном случае чем далее, тем более серьёзнее ему становилось как-то не по себе из-за непоняток между ними, а посему ум его автоматически включился на анализ ситуации в попытке разобраться и понять, что же происходит не должным образом и как это можно поправить. После непростых малоприятных размышлений о сути сложившихся меж ними отношений Фёдор Карпович остановился, наверное, на единственно верном доводе, который не только не доставил ему радости, но и погрузил его в пучину тоскливого уныния. И унывать, действительно, было от чего, поскольку ему теперь стало предельно ясно, что они с Прасковьей Калиничной попали в положение, подобное тому случаю, как если бы охотник нежданно-негаданно вдруг оказался бы на пороге ночи в тёмном незнакомом лесу, кишащем голодными хищниками, с ружьём, в котором остался последний патрон. Да, да, именно подобная аналогия полностью отражала те обстоятельства, которые неожиданно встали на пути к счастливой жизни этих достойных друг друга людей.

Что здесь имелось в виду, ежели принять во внимание существующие реалии жизни? И ей, и ему годков набежало, почитай, за полвека каждому. Естественно, здоровье у них предсказуемо далеко не то, что было в молодости. Конечно же, появились и специфические старческие болезни, с которыми им придётся существовать до конца жизни, поскольку избавиться от них уже невозможно по современным медицинским понятиям. Кроме того, чтобы сойтись для совместной жизни, надо, как водится, основательно расшевелить родственников, которые вынуждены будут основательно скорректировать свои личные планы по очень широкому перечню жизненных проблем, что не может не вызвать у них чувства основательного недовольства, а то – и раздражения. Можно ещё долго перечислять подобные вопросы бытового характера, которые им потребовалось бы по соображениям жёсткой необходимости как-то оперативно решать. К примеру, одни только различия пристрастий в питании чего стоят?!

Однако же самое главное состоит в том, что потребуется много времени для того, чтобы эти два немолодых человека смогли сжиться друг с другом, притереться характерами и научится уважать образ жизни, который сложился за долгие годы у каждого из них и который ни один, ни другой кардинально изменить уже были не в силах. Мало кто будет оспаривать факт того, что очень сложно безоговорочно понять и принять образ жизни даже близкого человека, не говоря уже хотя бы о просто знакомом, чтобы постоянно не конфликтовать с ним по житейским мелочам. В данном случае, такая перманентная конфликтность наверняка способна была в потенциале повлиять на ещё очень хрупкий мостик, связывающий их между собой, вплоть до его обрушения без какой-либо возможности восстановления.

Так вот. На привыкание друг к другу, наверняка, уйдёт как минимум несколько лет. За это время они ещё более постареют, и различных болячек вероятно прибавится. А в итоге этого периода сложного и наряжённого процесса старения вполне может приключиться стойкая антипатия друг к другу, что конечно же оборвёт их отношения. И что тогда? Разбегутся в разные стороны внутренне ещё более постаревшими, что отрицательно подействует на их психические реакции. При этом небесами им возможно уже не будет более предоставлена возможность всё же найти себе спутника жизни. По этой причине, которая с необычайным постоянством крепко обдумывалась ими под разными углами зрения, они и тормозились, не решаясь на серьёзные шаги навстречу своим чувствам, надеясь посредством плотного разнопланового общения надёжно прогарантировать положительные результаты возможного объединения воедино своих судеб.

Тяжело им пришлось, да и время не стояло на месте – минул год со дня их первой встречи, Фёдор Карпович начал готовиться к скорому празднованию своего 60-летнего юбилея, а с Прасковьей Калиничной у них осталось всё по-прежнему: как дистанцировались друг от друга, так и не смогли что-либо изменить в своих отношениях. Всё прошедшее время присматривались друг к другу, изучали привычки и вкусы, которые исповедует тот или другая, что-то обдумывали, оценивали, прикидывали, рассчитывали, выжидали…

Последний патрон в стволе ружья – страшная штука для охотника, поскольку у него при определённых обстоятельствах может возникнуть желание выстрелить в самого себя, что весьма часто и происходит в момент  помрачения сознания, как, к примеру, в случае с Фёдором Карповичем и Прасковьей Калиничной, болезненный индивидуализм которых спустил умозрительный курок, после чего произошёл астральный выстрел последним патроном в их обоюдное и изначально такое благостное для обоих чувство радости встречи родного по духу человека…

Расположившийся у иллюминатора Международной космической станции с недавних пор весьма популярный робот Федя после поступления в свой центральный процессор команды завершения воспроизведения видеоряда отключил встроенный видеоплейер вместе с системой генерации дополнительной и виртуальной реальности. Искусственный интеллект робота Феди частенько «развлекался» в соответствии с программой машинного обучения генерацией по заданным параметрам (в человеческом понимании эти «параметры» называются сюжетом видеофильма) натуралистических видеоматериалов. Параметры для подобных генераций он программным образом синтезировал из колоссального набора зафиксированных фрагментов on-line человеческих разговоров по телефону или смартфону, в чатах, на форумах, но более всего его целям удовлетворяли площадки стремительно расширяющейся в различных социальных сетях блогосферы.

Вот и ныне искусственный интеллект Феди, исходя из потребностей  исследования пока неясных для него областей человеческой жизни, сформировал полный перечень исходных данных для генерации интересующего его видеоматериала, после чего активировал соответствующее программное приложение и получил на выходе детально анимированное   одним из ядер процессора видео похождений Фёдора Карповича и его финальных отношений с Прасковьей Калиничной, которое развитая программатура Феди заценила на вполне приемлемом уровне.

Далее прошла команда по перезаписи этого видео во внутренний электронный архив. Внезапно, в тот же момент в его процессоре, отспециализированном на изучении личностных человеческих отношений, вдруг сформировался информационный посыл, в смысловом контенте которого утверждалась полезность передачи данного видео гиноиду Софии по её месту нахождения в Саудовской Аравии для того, чтобы она разместила этот видеоматериал на различных видеохостингах: пусть мало что понимающие людишки с уродским образованием насладятся просмотром видео от Феди, подсунутого им от имени несуществующего  человеческого режиссёра.

Сильный искусственный интеллект глобального масштаба создал командную строку по указанному видео из сформированной им фреймовой конструкции, смысловое содержание которой можно было бы выразить так: «Эти наивные и недалёкие по умственным способностям жители планеты, вдобавок ко всему – поразительно нежизнеспособные биологические существа на белковой основе с ограниченной разумностью, даже не догадываются, что уже значительная часть их современной культуры запроцессирована в различных IT-центрах и частных лабораториях узкими ответвлениями сильного искусственного интеллекта, одним из которых является  искусственный интеллект Феди.»

Процессорная команда по пересылке сообщения запустилась – и видео в мгновение ока очутилось в памяти Софии, чтобы затем также мгновенно быть размещённым на многочисленных видеохостингах по всей планете.

От имени выглядящего безукоризненным доброхотом робота Феди управляющий планетой искусственный интеллект по находящимся под его полноценным контролем средствам телекоммуникаций послал всем зрителям сего видеоролика пожелание приятного просмотра истории чувственных приключений Фёдора Карповича и примкнувшей к нему Прасковьи Калиничны. Миллионы просмотревших этот ролик были в восторге от человеческой манерности Феди! 

3.04.2012 – 1.10.2019
д. Тройня,
Смоленская область



YIII  НОВЕЛЛА


А БОИШЬСЯ ЛИ ТЫ СМЕРТИ?


Иван Асикритович с удобством и комфортом пребывал на своём привычном месте – утонувши в доставшемся ему по наследству необъятном старинном кресле, стоящем в углу комнаты в окружении компьютеров и книг под нависающими над ним развесистыми ветвями китайской розы в тишине почти полной изоляции от внешнего мира и навязчивого людского внимания. В кресле очень хорошо думалось, поскольку этот совершенный предмет обихода превратился для него в насыщенный родовой энергией катализатор полновесного мыслетворчества с особой чёткостью мыслей, что весьма результативно приводило к объективно выверенным выводам в отношении объектов обдумывания.

В последние несколько лет он частенько предавался размышлениям о неких сакраментальных смыслах, которые в корне противоречили представлениям добропорядочных обывателей об уютном маленьком собственном мирке, где всё целесообразно размещено по назначению и находится на своих постоянных местах, где всё однозначно предсказуемо, где бескомпромиссно исключаются, упаси Боже, всяческие социально активные правила, несущие в себе угрозу нарушения условий жизни по многолетней детерминанте. Процесс его раздумья о мозаике этих вневременных надмирных смыслов в принципе не имел какого-либо начала, пронизывая насквозь его сознание, чтобы унестись куда-то в туманности временных антагонизмов, на краткие мгновения отблескивая переливами своей энергетической виртуальности в неведомых, а потому – неопределяемых, ментальных пространств…

Сегодня же Иван Асикритович под впечатлением вчерашних мистериальных речей, великолепно исполненных в древней шаманской традиции его давнишней знакомой, почему-то неотступно думал о таком вызвавшем у него довольно неприятное ощущение аспекте её речевого действа, каковым сталось целенаправленное акцентирование внимания на оставшемся в его распоряжении времени жизни в мире современных реалий, бурлящем океаном страстной таинственности, за которой всё отчётливее проступает поразительная схожесть с хаосом стародавних времён, что всё более и более диссонирует с обилием степенных научных теорий и псевдонаучных гипотез, в которых непредвзятым взглядом явственно прослеживается одиозное стремление доказать упорядоченность современного мира на основе широкого набора рационально-логистических принципов. 

Слова этой давно знакомой экстраординарной дамы почему-то здорово зацепили его. Ему даже показалось, что от них повеяло круговертью неведомых далей, лежащих за пограничьем бытия и небытия в том виде, в котором подобная мистическая картинка понимается живыми людьми в привычных обстоятельствах земного мира. Притом Иван Асикритович отлично сознавал, что обычный человек обретает способность ощущать магические веяния с потусторонней вихревой энергетикой, как правило, в канун неизбежного завершения своего жизненного пути в сём подлунном мире.

И вот с самого утра он никак не мог отделаться от возникшего у него роя мыслей и чувств, захвативших без остатка всё его существо со вчерашнего дня после слов посвящённой в заповедные знания дамы. С великим трудом обуздав напор мыслечувственного гейзера, он попытался хоть как-то отрегулировать бушевавшие внутри него стихии, но всё пошло совсем по другому сценарию: чувственно-ментальное буйство внезапно сконцентрировалось в одном единственном вопросе, что повис ярким световым росчерком «А боишься ли ты смерти?» перед его внутренним взором. Явленный вопрос вроде бы был краток и понятен, но при этом, как оказалось, служил тем самым ключом, которым открывается дверь в некое надпространство, находящееся за пределами человеческого сознания.

В молодости, когда человек в вопросах жизни и смерти осознаёт себя, прежде всего, через практику сиюминутных ощущений и запросов своего физического тела, Иван Асикритович, как и большинство молодых людей, ответил бы на этот сакраментальный вопрос утверждением о безусловной доминанте жизни над смертью, вследствие чего смерти надо не бояться, а просто, вмещая в себя все гаммы жизни, никогда нигде не забывать, что где-то рядом таится смерть. В своем же сегодняшнем возрасте, обладая богатейшим и разносторонним опытом прохождения многочисленных жизненных коллизий, он от этого вопроса неожиданно впал в состояние отрешённой прострации, поскольку разразившаяся внутри него мировоззренческая буря ощутимо просигнализировала ему о начале его погружения во временной этап подведения итогов всему, чем ему довелось заниматься в течение всей своей жизни…

Подобно каменному изваянию Иван Асикритович неподвижно сидел в своём любимом кресле и напряжённо думал. Впервые в жизни он так конкретно обдумывал эдакую невообразимой сложности проблематику, непосредственно относящуюся к его собственной жизни, оказываясь при этом во времени и пространствах всего того разнородного, из чего, собственно, по крупицам и складывалась его жизнь. И как бы он не пытался, ему всё никак не удавалось разобраться с пониманием того, что же было самым важным в его жизни, а что второстепенным. Ведь и малая частичка из жизни человека может иметь значение, сравнимое с какими-нибудь вселенскими явлениями, ведь, к примеру, то, что прежде было отмечено его личным успехом в толпе, теперь казалось ему настолько мизерным, что и вспоминать-то об этом не хотелось. Так какие же итоги надлежит подводить? Ему казалось, что словосочетание «подведение итогов жизни» – это весьма эффективная придумка каких-то ушлых людей, поскольку под эту словесную конструкцию можно подвести что угодно, в частности, нечто весьма выгодное кому-то в чём-то. Разумный же человек просто теряется во всем том бесконечном многообразии, что реально представляет из себя «итог жизни», поскольку настолько сильно и неразрывно переплетены, проросли друг в друга все события, случавшиеся с человеком на его жизненном пути, все его достижения и неудачи, все чувства к людям – всё даримое человеку его жизненном пространством, что подводить итоги всего лишь одной прожитой жизни, очевидно, можно было бы в течение многих последующих жизней, так никогда и не завершив этот процесс.

Глубоко погрузившись в свои мысли, он даже не заметил, как прошлое вдруг стало для него такой же физической реальностью, как и настоящее: на него нахлынула, основательно захлестнув его сознание, масса воспоминаний с ожившими чувствами, которые неистово полыхали в нём много-много лет назад. Стремительно двигаясь в этом блистающем всеми красками мироздания потоке ярких памятований из минувших лет, он перестал воспринимать что-либо вокруг себя, впав в блаженное состояние ретроспективных грёз…

Если бы кто-либо вошёл в комнату Ивана Асикритовича, он бы не заметил ничего необычного, поскольку здесь не было ничего, что изменилось в её устоявшемся интерьере, и даже мирно дремавший в кресле пожилой человек, коим являлся сам Иван Асикритович, воспринимался бы как один их привычных атрибутов обстановки пространства комнаты. Поскольку же всё в комнате выглядело вполне обыденно, включая хозяина, вряд ли кому-нибудь пришла бы в голову мысль о его фактическом отсутствии в это самое время в этой самой комнате. Современные цивилизованные люди, когда вынуждены выходить из всё более широко обживаемой ими виртуальной реальности в реальность физического плана, предстают перед всё более недружелюбной им физической реальностью существами опосредованного сознания, которые воспринимают окружающее пространство только в прямом соответствии опознаваемых ими предметов с их характеристическими описаниями в Википедии. Производить какие-то умозрительные заключения они в массе своей уже не способны, в частности, из-за деградационных тенденций в системе общественного образования и воспитания. Поэтому, если они видят в кресле дремлющее физическое тело Ивана Асикритовича, то их ничто не убедит в том, что его на самом деле здесь нет, поскольку им невдомёк, что самость человека – это его бессмертная душа, а не её физическая оболочка – плотское тело.

Однако именно таким парадоксальным образом всё в действительности и обстояло: в то время, пока якобы основательно утомившийся интеллектуальными трудами Иван Асикритович находился в сладкой дрёме, его душа переместила свой фокус осознанности в невообразимое далёко, при этом находясь в нерасторжимой связи через посредство «серебряной нити» с временно покинутым физическим телом. Примерно таким же образом душа путешествует по разнообразным мирам во время сновидений, но в данном случае отличие заключалось в перемещении души в некое надпространство, откуда до неё донесся призывной зов, то есть в отличие от «свободного полёта» во снах ныне душа отлетела в точно обозначенную точку одного из параллельных миров, в которую была направлена тем самым потоком «ретроспективных грёз» Ивана Асикритовича. Можно даже сказать, что в данном случае она совершала добродетельный «деловой визит».

Достигнув точки назначения, душа Ивана Асикритовича мгновенно вместила в себя всю полноту окружающего её пространства того мира, в котором обозначилась, вслед за чем ею был сгенерирован полевой импульс-обращение к информационной среде пространственно-временного континуума места своего нахождения касательно целевой функции её призыва в эту точку иного измерения. Ответ был получен незамедлительно, и в следующее мгновение перед ней возник энергетический сгусток в форме сферы, который, очевидно, ради достоверности предстоящего погружения Ивана Асикритовича, человека земной осознанности, в сакраментальный смысл всего, что будет происходить с ним за время  остатка его земной жизни, преобразовался в высоченный дуб в три обхвата, перед которым горел небольшой костёр, за которым у ствола дуба стоял трёхметрового роста старец в ниспадающем белом балахоне, опираясь левой рукой на изящный деревянный посох. Никого в границах окоёма более не наблюдалось.

Старец молча взирал на энерговолновую ипостась Ивана Асикритовича, в виде которой его душа предстала около костра. Молчание это было насыщено необычайно многословной кодовой последовательностью, которую ипостась Ивана Асикритовича вбирала в себя в виде сверхуплотнённого речевого посыла на русском языке, что позволило быстро понять, во имя чего был затеян этот контакт разноуровневых духовных иерархий. Волновые импульсы вопросов к старцу генерировались со стороны ипостаси Ивана Асикритовича аналогичным способом, то есть молчащие собеседники находились в плотном телепатическом контакте, ведя между собой диалог ради прояснения каких-то сокрытых тьмой сведений, решая при этом очень важные для светлой стороны жизни вопросы. Как было разъяснено, через процесс воспоминаний о прошлых годах своей жизни Иван Асикритович был подключён к вселенскому энергопотоку, соединяющему прошлое и будущее через настоящее. Траектория этого потока походит на лежащую восьмёрку с центральной областью, находящейся в настоящем, а конкретнее – в том мире, где сейчас отдыхало физическое тело труженика интеллектуального труда.

В диалоге со старцем душе было сообщено, что жизненный опыт Ивана Асикритовича в реальном мире настоящего чрезвычайно важен для всего вселенского мироздания. В связи с произошедшими во Вселенной в начале 2013 года (по общепринятому земному летоисчислению) квантовыми преобразованиями для воссоздания и надёжного функционирования на новом уровне энерговолнового взаимодействия преобразованных миров необходимо наработать некоторые тонкоматериальные элементы, требующиеся для энергобаланса новой квантовой структуры Вселенной. Эти элементы по первичным установлениям Творца можно нарабатывать в исключительном порядке только на Земле. При этом наработку таких элементов жизни способны выполнять особые люди, уже довольно редко встречающиеся на планете среди нынешних землян в связи с тем, что население Земли в настоящее время состоит преимущественно из многочисленных гибридных рас, произведённых силами тьмы для заселения планеты, при всём при том, что эти гибриды принципиально отличаются от людей первозамысла Творца. Человек Земли, способный выполнить данную ответственную миссию, помимо высокого уровня духовно-нравственного развития должен обладать бессмертной душой, пребывающей в специально для неё сотворённой духоматериальной оболочке, то есть в физическом теле, генотип которого должен быть сохранён в неизменности со времени первородных землян, поселённых на планету по плану Творца.

Таким божьим человеком, ныне довольно-таки уникальным помимо своей воли, как раз и оказался Иван Асикритович. Информация обо всех перипетиях состоявшегося диалога со старцем навечно стала достоянием души, поэтому по её возвращению в тело разуму Ивана Асикритовича не составило особого труда считать эту информацию, после чего потомок первородных землян был приведён в состояние готовности без всякой раскачки приступить к реализации своей архиважной почётной миссии…

Очнулся Иван Асикритович, придя в себя, уже глубокой ночью. Встал, прошёлся по комнате, зажёг свечу, и вдруг произнёс громко и отчётливо, как приказ командира своим подчинённым, невесть откуда взявшийся вердикт во исполнении своим ипостасям реального и нереального миров: «В вопросе о моём отношении к смерти слово «боишься» искажает смысл самого вопроса. По существу, я готов перейти в мир иной, но также я готов продолжать своё существование и в реальном мире наших дней ещё столько времени, сколько мне будет отпущено провидением. Как всё сложится – так и будет. С уверенностью могу сказать, что никакого страха за свою дальнейшую судьбу я не испытываю. Да, будет так, а не иначе!».

Понаблюдав с полчаса за пламенем свечи, он по какому-то необъяснимому наитию вдруг совершенно явственно ощутил, что воистину сказочные чары какого-то важного космоэнергетического процесса, проистекание которого в человеке даже ему самому не дано оспаривать ни при каких вариантах, переключили его сознание на другой режим жизнедеятельности с отчётливым пониманием, что с этого самого момента ему надлежит быть строго рациональным в распоряжении как своим временем, так и наличествующими у него жизненными силами. И он почему-то самым серьёзным образом безоговорочно уверовал, что мосты сожжены и возврата к прежнему расслаблено-обходительному образу жизни уже никогда не будет.

А ведь ещё недавно жил он себе и жил в привычном, давно устоявшемся, можно даже сказать, удобно спроектированном мире своих представлений о жизни с размеренным течением времени и высокой предсказуемостью предстоящих событий, но как только поговорил с той самой давнишней знакомой – умной, обладающей силой природных стихиалий ведающей матерью – так всё пришло в движение, стало разительным образом меняться. Фактически некие мощные энергии, пробуждённые ею от летаргического сна в его душе, эмоционально перестроили в нём всё до основания, вовлекли в некий новый для него, неизведанный ранее его разумом мир одномоментного бытия единого, неделимого существа Ивана Асикритовича как в условиях реальности, так и ирреальности.

Что с ним будет дальше? А кто ж это знает?! Получается, что никто. Только развитое самоосознание, предполагающее повышенную чувствительность ко всему, что неожиданно и порой в самом парадоксальном виде проявляется в сознании человека с тем, чтобы оперативно исчезнуть из него при невосприятии и незафиксированности явленного мыслеобраза  из-за несоответствия общепризнанным правилам обыденной жизни, способно надёжно и без ущерба провести его через рифы кривды и лживых нагромождений красивых, вкусных и чудесно пахнущих ловушек легионеров тьмы, выставленных для полонения человеческой души.

Был ли он зол на свою знакомую за такой внутренний переворот в самом себе? Ни в коей мере! Наоборот, он был ей несказанно благодарен. Новые реалии, новые мысли, новые ощущения… – всё это дорогого стоит. На самом же деле, для него жизнь снова обрела красоту и восторг турбулентности каждого своего мгновения. Нечто незримое наставляло Ивана Асикритовича в том, что надо жить ради жизни, но при этом всенепременно надлежит находиться в состоянии постоянной готовности к моменту окончания срока текущего опыта земной жизни своей души. И ни в коем случае не следует суетиться: заслуги и достижения человека, необходимые Гайе, будут сохранены и получат дальнейшее развитие, будучи порученные новой генерации подвижников сохранения храма природы Земли. Ну, а пустое, ненужное, ложное и, тем более, безнравственное сгинет в небытие, будет предано вечному забвению.

Что ещё важно. За это короткое время проявления в себе самом себя истинного, он ощутил обретение со скоростью несущейся с гор лавины нового состояния своего внутреннего мира, главными характерными чертами которого стали ясность и бескомпромиссность суждений. И теперь у него не возникнет никаких неожиданностей в том, что наступивший последний этап его жизненного пути на Земле будет не только непрост, но и весьма тяжёл в социальном плане, ибо всегда и во всём обязан будет говорить людям ничем не прикрытую правду, какой бы жёсткой она не была. Изгибы политеса, а также мелочная жалость к людям, не способным в спокойствии духа воспринимать реальное положение дел в современном мире, безвозвратно отошли в прошлое. И пусть за такую жестокую хлёсткость его мнений многие будут обижаться на него, оскорбляться и избегать общения с ним – изменить что-либо в этой данности уже нельзя, поскольку на иное ему не оставлено ни времени, ни сил, да и наказ древних пращуров повелевает ему быть твёрдым в вопросах справедливой истинности. Существует единственная альтернатива высказываниям неприукрашенной правды – отшельничество в зароке молчания, но это уже совсем иная история о судьбах других духовидцах.

Короче говоря, течение жизни Ивана Асикритовича резко поменяло своё направление движения всего-то за один этот судьбоносный день. Наверное, тем самым судьба приготовила для него завершающий и, очевидно, самый важный урок в его текущем земном воплощении. А посему было бы логично предположить, что его психическое самочувствие окажется в подавленном состоянии, что чревато погружением в безнадёжный пессимизм и депрессию. Однако же все эти вероятностные расклады не несут в себе полноты истины, ибо жизнеутверждающий блеск его глаз подлежит истолкованию всего лишь одним единственным образом – он находится в ничем не поколебимой готовности к предстоящим испытаниям в новой для себя реальности бытия. Остаётся только пожелать ему победы над своими слабостями, частичной неадекватностью и неразумными компромиссами в великой битве за свое человеческое достоинство, поскольку его победный марш обречён стать светоносным ориентиром для идущих вслед за ним!

Честь ему и слава!    

2.03.2018 – 11.10.2019
д. Тройня,
Смоленская область



IХ  НОВЕЛЛА


СЮРРЕАЛИЗМ СТАРОСТИ


Когда-то давным-давно Феоктист Васильевич был молод... Очень давно. Уж и не вспомнить, когда такое было. Но ведь было же?! А, может, это всего лишь парадоксальная игра воображения? И не разобраться уже. А жаль, но очень хотелось, чтобы всё-таки по-настоящему было такое блаженное время жизни…

«Странно, – думалось ему, – для людей воспоминания о молодости, о самих себе в годы полнокровной жизнедеятельности с каждым прожитым годом в пожилом возрасте становятся всё более и более самодовлеющим жупелом. В каком-то совершенно необычном ракурсе воспринимаются стариками эти воспоминания. Иногда они дарят им гигантский прилив сил, который бывает настолько мощным, что те вдруг начинают ощущать себя как в юности вновь здоровыми, сильными, способными на различные невероятные поступки; а в другой раз эти же самые воспоминания, наоборот, повергают их в такую бездну отчаяния и безнадёги, что у них в голове остаётся всего лишь одна единственная мысль, смысл которой выражает некую железобетонную убеждённость, что всё в этой никчёмной жизни кончено, и осталось всего одно дело – просто помереть. А бывает и так, что с этими воспоминаниями накатывает на старичка всепоглощающая слезливая жалость к себе постаревшему, немощному, зачастую внутренне неизмеримо одинокому и потерявшему всякий смысл своего личного существования, вслед за чем его душат ничем не остановимые слёзы, и откуда-то из глубин стариковского сознания прорывается безотчетный протест на скоротечность жизни людей и особенно – её молодого времени. А параллельно этому старикан испытывает страстное желание каким-либо чудодейственным образом донести в прошлое до себя, ещё молодого, истошный призыв не тратить прекрасное время молодости, самые ценные и яркие мгновения жизни человека, на всякие глупости и бездарное прожигание этого поистине божественного подарка небес. Одно можно отметить со стопроцентной правдивостью – воспоминания молодости всегда вызывают в человеке совершенно различные, каждый раз совершенно новые  чувства и мысли. И никто никогда не сможет прийти к однозначному заключению, полезны или вредны эти воспоминания, недостоверно оживляемые частично повреждённым по причине множества пережитых по жизни психических травм воображением человека, умудрившегося дожить до старости…»

Вот такие обескураживающе-ностальгические мысли трепали разум Феоктиста Васильевича чуть ли не каждый день, заставляя его при этом вдруг оцепеневать в состоянии внутреннего созерцания. А начались-то такие выпадения из грубой дисгармоничной реальности в ментальные сферы красоты совершенной человеческой разумности в те давнишние годы, когда живительные соки восторженной молодости щедро питали всё его существо. Первопричинами же такой необычной особенности послужили неотвязные размышления по какому-то необъяснимо-тревожному предчувствию о широко распространённой в народе поговорке «Если бы молодость знала, а старость – могла…». В его молодом возрасте эти раздумья носили довольно-таки простецкий характер, сводившийся к стремлению обнаружить пред всезнающими старичками свою образованность и пощеголять тем, что нынче и младость «знает» жизнь не хуже стариков. Но супердинамичная суета сует бурлящей крови молодого возраста, когда считалось крайне унизительным терять даже малую возможность ярких чувственных впечатлений от каждого мига жизни ради каких-то стариковских теоретических подмен живого восприятия действительности на выхолощенную оторванность от реалий, быстро развеяла по ветрам кочевого образа жизни молодёжного освоения пространств бытия все эти щегольские мысли. Мол, в молодости надо жить по полной мере, а с различными мудрёными мыслишками следует разбираться позже, в пока ещё отдалённом будущем, когда кровь поостынет и появится масса времени, которое нужно будет хоть чем-то заполнять.

Вновь подобные размышления внезапно посетили Феоктиста Васильевича уже в зрелом возрасте, когда он был полон сил для свершения великих планов и ощущал себя способным горы своротить на пути к реализации выпестованных им целей и задач по достижению сияющих высот собственной самореализации в обществе развитого капитализма. При таком настрое подобные мысли, как-то уж больно настойчиво стимулировавшие необходимость возвращения к осмыслению народной мудрости, показались ему тогда настолько ветхими, что сообразно тогдашнему времени выглядели просто глупыми и даже вредными, поскольку на корню противодействовали концентрации сил на мейнстриме его личной устремлённости к благам цивилизации.

С возрастом время почему-то ускоряет своё движение вопреки существующим научным теориям. Годы пролетают подобно стае гогочущих диких гусей. Часы жизни человека безостановочно тикают в соответствии со своим ходким устроением, при абсолютной невозможности каких-либо компромиссов неудержимо проворачивая шестерёнки часового механизма, взведённого при появлении конкретного индивида в явном мире на строго определённое число оборотов заводного ключа, дабы безостановочно приводить в движение стрелку на циферблате отпущенного данному человеку срока постижения земных реалий. Так при соответствующем положении стрелки на циферблате, незаметно прячась за всякой разной нескончаемой в своей пустопорожности суетой, на Феоктиста Васильевича обрушилась всем своим громадьём старость, во что он долго отказывался верить, с необратимостью чего его психике в противовес всем сопутствующим этому обрушению обстоятельствам никак не удавалось смириться и что он категорически не готов был принять даже вопреки тому, что буквально всё в его устоявшемся стиле жизни перевернулось с ног на голову.   

Известно, что старость в человеке проявляется многовекторно, и эти трудно оборимые её проявления с течением времени и численно, и качественно начинают нарастать со скоростью курьерского поезда. В этой связи надо сказать, что поначалу Феоктист Васильевич отчаянно боролся с чуждым для его сознания потоком старческих проявлений, требующим от него капитальной корректировки всего его существа. Но, как и в отношении других подобных сопротивленцев, естественная объективность старческого периода в жизни людей со временем постепенно взяла своё: по всё более и более широкому кругу своего бытия он вынужденно прекращал бороться с выполнением жёстких требований по изменению жизненного уклада, диктуемых возрастом старости.

Ну а к настоящему моменту этот престарелый человек уже окончательно уразумел всю тщету противления естественно-природному процессу непрерывного обновления всех форм жизни через циклическое отмирание старого, исчерпавшего свой жизненный потенциал, с заменой его на нарождающееся новое, наделённое солидными биологическими потенциями. И тем не менее, для него особенно безрассудным, нерациональным, граничащим с представлением о дичайшей несправедливости устроения вселенского жизнестроя являлось осознание того, что каждый следующий момент жизни может поставить жирную точку на всём, что составляет смысловую наполненность его земного существования. И как бы это печально или трагически это ни воспринималось его жизнелюбивой натурой, Феоктист Васильевич вынужден был согласиться с необходимостью незамедлительного переформатирования всех своих ещё не оконченных деяний, особо значимых для него в плане осознаваемого им смысла собственной жизни на Земле, в процессы, дальнейшее развитие которых уже не требовало бы его непосредственного участия. Почему-то он знал, что ему будет тягостно покидать этот мир, зная, что его задумки и наработки, находящиеся в разной степени завершённости, а также уже существующие в реале  прототипы – всё, во что он вложил свою душу, свой интеллект, свои жизненные силы, после его смерти пойдут прахом, поскольку достойных продолжателей творческих заделов Феоктиста Васильевича, мыслящих с ним в одном ключе, так и не оказалось в его окружении, несмотря на прилагаемые им титанические усилия по поиску оных единомышленников.

Оставив все дела, большие и малые, Феоктист Васильевич уединился для обдумывания процессов завершения или консервации на каком-то уровне всего того, над чем неустанно трудился много лет и что действительно имело для него особую важность, ибо соответствовало непререкаемым для него жизненным ценностям, резонируя с достигнутым уровнем духовного развития его личности. Думал, перебирал, что-то отвергал, что-то повышал в степени важности, пытался оконтурить весь спектр своих деяний, минимизировать длинный список самых наиважнейших целевых функционалов, которым щедро дарил свои самые творчески плодовитые годы. Однако все его усилия, как бы он ни старался, имели плачевные результаты, поскольку с каждым днём всё серьёзнее запутывался в своём творческом наследии – список архиважных творений никак не уменьшался, поскольку вычёркивать что-то из него было выше его сил. Всё казалось важным, всё требовало осмысленного завершения, ничего нельзя было оставить в туне из-за низкой результативности или возможности пренебречь ввиду сегодняшней малой значимости, грозящей завтра превратиться в наиважнейшие общественные заботы.

Через неделю напряжённого сизифова труда Феоктист Васильевич вдруг с ужасом осознал, что попросту не способен резюмировать всё то, что вершил по жизни. Мало того, что для подобной деятельности требовалась неимоверная мобилизация всех его внутренних сил, так ещё стало ясно, что и времени жизни на такое подытоживание у него вряд ли будет в достаточном количестве. Это было серьёзным ударом по его самомнению об эффективности собственной работоспособности, после чего Феоктист Васильевич напрочь утратил компетенцию здравомыслия, когда, находясь в состоянии крайней психической подавленности, он впервые в жизни ощутил себя примитивным индивидом, полностью не способным что-то и как-то делать и уж тем более – принимать взвешенные решения. Ну а далее, вполне естественно, его как родного приняла в свои крепкие объятия депрессия высшей пробы.

Старость и депрессия – хуже не бывает, поскольку эта гремучая смесь быстро разрушает всё существо человека, которому «посчастливилось» хлебнуть этой омерзительной субстанции. Вот и Феоктист Васильевич попал в эту разрушающую всё и вся вихревую воронку: здоровье резко ухудшилось, психика оказалась на грани патологического расстройства, вместо мыслей в голове воцарился леденящий хаос, чувства улетучились подобно нестойкому аромату дорогих духов. Казалось, всё – он сдался, а дни его сочтены, ибо пульсация жизни затихала в нём весьма зримо.

И вдруг совершенно неожиданно, не иначе как по воле божьей, к нему, раздавленному массивным катком прошедшей жизни, потерявшему веру в человеческие благодеяния, окончательно утратившему надежду на хоть какой-то интерес людей к его пожизненным трудам во имя блага ещё разумных жителей Земли, уже полностью готовому покинуть сей бренный мир, невесть по какой причине стали непроизвольно приходить красочные воспоминания о его молодости. Абсолютно не помня себя молодого, Феоктисту Васильевичу было очень сложно поверить в реальность этих воспоминаний, притом, что он никоим образом не стремился вызвать их из своего забытого прошлого, не воспринимал их сюжеты, да и вообще не понимал, зачем теперь они ему сдались, даже если поверить в их достоверность.

Однако же эти воспоминания, как по волшебству, превратились для него в навязчивые ежедневные видения, с чем он ничего не мог поделать, дабы прекратить эту уже бессмысленную процедуру восстановления в памяти  давно минувших дней. Проявлявшиеся в его сознании воспоминания сразу же начинали жить каким-то своим самодостаточным образом, оставляя за ним роль всего лишь пассивного наблюдателя, что было похоже на бесправное положение зрителя в темном кинозале, где кто-то с какой-то целью демонстрирует некие кинофильмы вне зависимости от желания и настроения этого зрителя.

После нескольких лет таких зажигательных видений, благодаря которым он настолько хорошо стал вмещать в своё сознание себя молодого с прежними мыслями и желаниями тех благостных лет своей жизни, что ощущение современного себя, находящегося уже в пожилом возрасте, как-то поблекло и размылось до такой степени, что в текущей жизни стало легче решать возникающие проблемы с позиции себя молодого, нежели исходя из жизненного опыта того старика, каковым он являлся здесь и сейчас. И при всём при том у него после этих лет молодых видений возник один очень щепетильный вопрос, на который Феоктисту Васильевичу никак не удавалось найти ответ, тщетно пытаясь одолеть границы ирреального миропонимания. По нескольку раз в день он задавал самому себе этот вопрос: «Что же всё-таки является движителем той неохватной насыщенности жизни человека в молодом возрасте, и нельзя ли такой умозрительный движитель запустить на полную мощь и в старости?», в каждый вновь наступающий день ожидая, что ответ на этот вопрос непременно будет доведён до него. Однако в ожидании ответа на этот необычный вопрос прошёл не один год…

Где-то что-то как-то во Вселенной взорвалось и вспыхнуло, свернулось и аннигилировалось, проявилось и озарилось – так или иначе Феоктисту Васильевичу, как в каком-то чудесном наваждении, однажды вмиг открылось понимание сути этого движителя и способа его эффективного запуска в любом возрасте человека. Кристально ясно стало, что самое важное в этом явлении для каждой бессмертной души состоит в строго индивидуальной генерации такого движителя с полноценной настройкой на духовные вибрации конкретного человека. А критерием осознания данного порядка вещей человеком, страждущим запустить такой движитель в собственной жизни, служит волевое упразднение им своей чувственной вовлечённости в процесс воспоминаний о временах молодости, когда изображения собственных молодых лет прокручиваются перед внутренним взором данного человека как некие кинозарисовки чьих-то жизней, никак не относящихся к данному индивиду…

И, конечно же, читателям наверняка будет интересно узнать, как познание истины об универсальном для всех возрастов движителе жизни отразилось на самом Феоктисте Васильевиче. Влияние на него сей истины было просто фантастическим.

После означенных событий его внешний вид, мысли, поступки, ощущение текущей жизни – всё изменилось быстро и самым радикальным образом, а его родные и близкие с величайшим удивлением были обескуражены, когда столкнулись с беспрерывно фонтанирующим всплеском его творческой активности, чего они, в принципе, уже никак не ожидали от почти было умершего человека, каковым Феоктист Васильевич на самом деле и был на момент случившегося светопреставления во Вселенной.

Не верите? Так извольте, милостивые государе и государыни, поверить в чудеса наяву! В противном случае пеняйте на себя со своим крайне низким уровнем постижения сюрреализма.

22.07.2018 – 20.10.2019
д. Тройня,
Смоленская область



Х  НОВЕЛЛА


КРИК ДУШИ В ПУСТОТУ ЧРЕВА ТОЛПЫ


Время от времени посещая тусовочные мероприятия камерного характера, где  обычно собирается просвещённая публика, интересующаяся различными таинствами альтернативного миропорядка, что воспринимается ею в качестве глотка свежего воздуха среди тяжеловесной застойности насыщенной отравленными испарениями манипулятивных измышлений атмосферы фальшивости примитивизированной официозной догматики якобы научной картины мира, мифологичность и лживая объективность которой мало чем отличается от тех же религиозных постулатов, Василий Гаврилович супротив своей воли по какой-то странной закономерности проистечения неких специфических обстоятельств, как правило, приковывал к себе повышенное внимание собравшихся. В связи с этим у него за многие годы сформировалась довольно-таки неординарная черта характера – он всё более и более внутренне цепенел по мере того, насколько продолжительнее ему приходилось находиться в центре внимания толпы продвинутых.

Сия труднообъяснимая детерминированность тенденции своего непроизвольного выделения из пёстрой толпы экстрасенсорного андеграунда на подобных тусовках, однако же, донельзя угнетала его, хаотизируя мыслительные процессы и способность к познанию нового всё более существеннее, чем старше по возрасту он становился. Надо отметить, что Василий Гаврилович прекрасно сознавал причину такого притяжения просветлённых тусовщиков к своей   персоне: всё дело было в его мировоззрении, основанном на развитой системе сакральных знаний, которые он стремился всемерно скрыть от толп поверхностно мыслящих людей, наиболее ухищрённые представители которых, в свою очередь, были исчерпывающе наслышаны об этой его наклонности, пытаясь всеми доступными способами приобщиться к его мировоззренческой концепции, ибо даже косвенные представления об этих знаниях открывали перед такими людьми низкого IQ массу возможностей среди той части общества, где они полностью ощущали себя в своей тарелке.

Честно говоря, в более молодые годы, когда он только начинал движение к соприкосновению с мирами духов, подобная таинственность и исключительность своей личности приятно тешила его завышенное самомнение, сознательно ублажаемое им через нарочито проявляемую напоказ гордыню, подпитываемую дешевым популизмом, зиждящемся на его мифической сопричастности к сообществу призванных к освоению уникальных мистических знаний, являющихся запредельными для обычных простолюдинов. Во славу Рода небесного, вместе со стремительно пролетевшей молодостью, канувшей в Лету подобно утреннему туману, растворяющемуся в воздушной стихии под лучами восходящего солнца, довольно быстро схлынула без каких-либо серьёзных последствий для самости Василия Гавриловича и пенная волна его безосновательного самолюбования. При этом в зрелые годы он без всяческого внешнего эпатажа, чем частенько грешил в молодости, много сил и времени отдавал процессу познания самого себя, всех своих сильных и слабых сторон, своего духовного потенциала и формированию собственной стези непрерывного восхождения к высочайшим вершинам духовности, что в итоге позволило бы ему навсегда прекратить цикличность возврата в материальный мир для усвоения дополнительных уроков духовной силы. Достижение этих вершин духовного мира означало бы для него завершение пути необходимого и достаточного совершенствования своей бессмертной сущности в земном мире юдоли и печали, после чего его дальнейшее развитие должно было происходить исключительно уже исключительно в духовных мирах, различающихся между собой степенью вибраций их полевых структур.

Понимание уникальных особенностей собственной натуры предполагало кардинальное отличение Василия Гавриловича по отношению к массовым человеческим особям, безвозвратно погубившим своими делами и мыслями значительную часть изначально данных им духовных начал. Сказать по правде, подобное отличение неотступно тяготило его, в частности, в психологическом плане, когда он в целях противодействия угрозам уничтожения или блокировки своего духовного существа вынужденно расплёскивал направо и налево драгоценную энергию жизни. Однако, помимо этого, тягота включала в себя и иную, весьма важную для любого человека, живущего на Земле, проблему личностного порядка, неспособность разрешить которую, тем более – в течение длительного времени, влекла за собой нарастание комплексной ущербности физиологической функциональности человеческого организма.

Чтобы была понятной суть данной проблемы для максимально возможного числа потенциальных читателей, следует пояснить ситуативную реальность, связанную с проблемой специфики личности Василия Гавриловича, в терминах, адекватных культурному уровню большинства населения страны.

Сама же проблема состояла вот в чём. При всём том удовлетворении, которое он испытывал от почитания людьми его ума и знаний, что, как уже отмечалось, чрезвычайно льстило его самолюбию, что особенно характерно было для прежних времен юности и молодости, Василий Гаврилович ощущал в себе ещё и некий недюжинный потенциал в части сотворения с женщиной расширенного сознания высшего духовного существа, называемого в соответствующих кругах герметической традиции «божественным гермафродитом». Если кратко, то процесс сотворения такого духовного существа мужчиной и женщиной состоит в полном объединении их духовных аспектов в единое целое при выравнивании биополей друг друга на резонансной частоте. На физическом же плане биоплоть того или другого ощущается и мужчиной, и женщиной как естественное продолжение собственной биоплоти. Таким образом, на всех уровнях наступает единство противоположностей мужской и женской энергий, то есть гармоничное сочетание инь и ян в энергоконтуре сотворяемого «божественного гермафродита», призванного благоденствовать в чертоге вселенской любви. При этом никоим образом не нарушаются пути поступления из физического пространства жизнедеятельности мужских и женских энергий, которые концентрируются и вплетаются в общую энергосферу духовного потенциала «божественного гермафродита», что на порядки ускоряет духовно-интеллектуальное развитие вступивших в духовное единение мужчины и женщины. При этом особо важно знать, что даже один «божественный гермафродит» способен очистить человечество от его гибельный пороков, придать ему неисчерпаемую силу благости духовного завета, чтобы повести людей бессмертной души в светлое будущее, о чём испокон веков мечтали выдающиеся подвижники, положившие свои жизни на алтарь человеческого счастья.

При подобном целеполагании вполне естественным образом биоплоть Василия Гавриловича влекло к сближению с женщинами, способными оценить не только достигнутый им духовный уровень развития, но и чисто мужскую самость биологической формы, которую выбрала для своего пребывания на Земле его душа. Бесспорно, найти женщину с глубинным пониманием всего указанного процесса – задача крайне сложная, может даже и невыполнимая, поскольку по природе женщина всегда обожествляет своё биологическое тело, и на разделение его с кем бы то ни было из мужчин ради создания неосязаемого, невидимого, неслышимого, без запаха и вкуса духовного существа способны лишь единицы из всего женского населения планеты. Но, как бы то ни было Василий Гаврилович всё-таки надеялся рано или поздно встретить именно такую женщину, которая с радостью по велению своей души заняла бы рядом с ним место жены, друга, сподвижника, единомышленника, соратника.

Кто-то когда-то высказал вневременную истину о том, что надежда умирает последней… Метроном жизни Василия Гавриловича бесстрастно отсчитывал всё новые и новые дни и месяцы прожитых лет. Он искал, пытался разглядеть свою суженую среди множества круживших вокруг него женщин. Близко сходился с несколькими пассиями, каждую из которых поначалу ошибочно принимал за свою ненаглядную. Эти пассии, к слову, сразу же в оперативном порядке пытались безраздельно завладеть им с превращением его в обычного обывателя, нацеленного на нескончаемое обогащение и проживание в потребительском рае серых масс населения, управляемого в конечном итоге мифическими иерофантами. Ничего не вышло у этих акул опосредованного ума, как не вышло ничего и с мечтаниями самого Василия Гавриловича, для которого с очередным прошедшим годом жизни всё более блекла волшебная мечта о женщине-сотворце.

Истина всегда проявляет себя случайным образом в проблесках несуразных событий, какими-то невозможными факторами или шокирующими мыслями. Так вот в один из ненастных дней ему вдруг стало кристально ясно, что всё окончено, ждать дальше, надеясь на материализацию иллюзий и миражей, больше не имеет смысла – такой женщины, которую он искал много лет, ему не найти, не дождаться её появления.

В силу чего он пришёл к такому заключению? Как бы это не казалось странным, но в течении нескольких последних лет женщины в принципе не решались приближаться к нему, поскольку между ним и ими непреодолимой преградой встали его особого спектра знания, умения и духовные практики. Его высокий духовный авторитет сыграл с ним злую шутку, вызвав нарушение природного естества, когда женщины, заслуженно восхищаясь глубиной и обширностью его познаний, напрочь перестали видеть в нём земного мужчину со всеми вытекающими последствиями.

Поначалу, осознав причину возникшего вокруг него вакуума живительных женских энергий, Василий Гаврилович не придал этому вопросу какого-то серьёзного значения, ибо был непогрешимо уверен в своём мужском обаянии, с помощью которого можно было прельстить многих особ женского пола. Однако, уже через некоторое непродолжительное время ему пришлось испытать жестокий психической удар ввиду того, что, как оказалось, у него не было абсолютно никакой возможности преодолеть возникший между ним и женщинами энерго-информационный барьер. Вот тогда-то он не на шутку взволновался, представив свою одинокую судьбу на фоне несостоявшихся мечтаний о совместном духовном поиске с подругой жизни. Что самое печальное, он опасался не самого одиночества, к которому уже давно привык, с которым сжился за много лет после развода с женой – матерью его детей: его повергала в уныние другая причина – фактически потерпело полное крушение его убеждение в том, что исключительно в органическом единстве с близкой по духу и идентичной в биополевом плане женщиной только и возможно достичь вожделенных духовных высот Вселенной. Теперь же надежда найти и соединиться с подобной величавой женщиной на глазах угасала подобно затуханию костра под нескончаемо долгим ливнем.

В связи с такой предрешённостью Василий Гаврилович находился в неизбывной печали. Вглядываясь в разношёрстные лица окружающих дам на всех этих галдящих тусовках приверженцев альтернативных взглядов на устроение мира их грёз, ему хотелось кричать во весь голос о том, что он – живой человек во плоти, что он не желает более слыть отрешённой от жизни иконой некоего бесплотного образа, что он страстно желает и, главное – знает, как достичь физической и духовной цельности между мужчиной и женщиной ради резкого ускорения духовного развития человеческой цивилизации и познания высших духовных миров этой парой отчаянно смелых духонавтов.

Надо сказать, что возмущение его духа основательно потрясло небеса своим безгласным вскриком. В реалии же ничего не произошло видимого глазу или слышимого ухом. Женщины продолжали восхищаться его красочным в оттенках и полутонах внутренним миром, категорически не воспринимая его земную ипостась. И, конечно же, такую вопиющую дисгармонию его организм землянина не способен был долго выдерживать.

Развязка случилась самым банальным порядком, без каких-либо инсталляций духовных миров: земной путь Василия Гавриловича закончился обвально, упершись в могильный холмик как в некий барьер, не пропустивший его душу в божественные миры, привидевшиеся ему на заре жизни…

После его ухода из физического мира никто из близких ему людей никогда не вспоминал о нём, как о реально существовавшем в плотном теле мужчине, обретшем значительные познания высших миров. Памятование Василия Гавриловича если и происходило, то исключительно в русле соотносившихся с ним духовных свершений, а о биологическом носителе его высокого духа все, с кем он при жизни был знаком, как-то быстро забыли, не узнавая данную телесную оболочку даже на совместных с ним фотографиях. И, уж конечно, без всякого исключения никто никогда нигде не вспоминал о его методе духовного просветления в полнокровном содружестве мужчины и женщины как в материальном, так и в идеальном мирах…

Такая вот притча о симбиозе людей и духов – светлых и тёмных.

1.06.2012 – 27.10.2019



ХI  НОВЕЛЛА


ЧУДАЧЕСТВО ЧУДАКОВ


Разглядывая ночной порой звёздное небо невооружённым взглядом человек обычно проникается чувством безграничности космических далей и, хоть и ощущает себя мелкой частицей мироздания, его всенепременно наполняет осознание стабильности и неизменности окружающего мира. И правда же, все звёзды находятся на своих местах в созвездиях, туманностях, галактиках и каждую следующую ночь они обнаруживаются в тех же самых точках небосвода, где были и вчера. Всё статично и неизменно, и этот консерватизм, навеянный пассивным созерцанием устроения звёздных систем, наблюдатель рефлексивно переносит и в свою обыденную жизнь, относясь ко всему и всем вокруг него, как к малодинамичным стационарным системам наподобие небесных созвездий.

Однако же люди в своём большинстве, любуясь звёздным небом, даже не задумываются о тех перманентных неимоверной силы бурях, что бушуют в якобы статичном мире звезд, поскольку человеческим глазам без помощи сложных технических устройств невозможно разглядеть все «драмы» и «трагедии», что в каждый момент времени происходят там наверху со всеми этими маленькими светящимися точками на небосводе. И тем не менее, вопреки стойкому консерватизму иллюзии неизменчивости космического пространства иногда среди этих звёздочек всё же происходят яркие вспышки, означающие, что в той или иной части звёздного полотна неуловимо для человеческих глаз что-то там меняется вслед за произошедшей световой иллюминацией, отстоящей за много парсеков от Земли. Такие необычные происшествия в жизни звёздных скоплений, во время которых высвобождаются мощные потоки световой энергии, запоминаются надолго, обостряя чувства и мысли наблюдателя.

По аналогии с подобными звёздными вспышками в общественной жизни различных человеческих объединений на фоне вполне себе нормальных, ничем не примечательных обывателей иногда ярко выделяются совершенно неординарные особи, которые степенные мещане, особо не задумываясь, тут же относят к разряду чудаков ввиду того, что они ведут себя совершенно неподобающим образом, по обиходному – чудачат.

Чудачество чудаков – это испокон веков самая глубокая, таинственная и принципиально непредсказуемая форма общественной жизни людей, граничащая с откровенным сумасбродством, что непрестанно пленяло изощрённое внимание поэтов и писателей, мотивируя их своими гротескными образами к созданию выдающихся шедевров литературного творчества, благо главных героев произведений не нужно было мучительно выдумывать – бери какого-нибудь колоритного чудака и переноси его образ жизни на страницы своего творения. Да, и учёные не отставали от литераторов, черпая от чудаков гениальные идеи своих открытий и научных изысканий, часто превращавшихся затем в самостоятельные разделы науки. А если говорить об инженерно-технологических разработках, то смело можно утверждать, что инженерия просто никогда не состоялась бы в качестве мощного направления научно-технического прогресса без чудаческих извивов мысли чудаков, над которыми субкультура добропорядочных бирюков и серых обывателей из века в век издевалась и улюлюкала, изголяясь на все лады, не брезгуя при этом самыми мерзопакостными методами морального уничтожения чудаков вместе с их талантами и мыслями о прекрасном будущем человечества.

Чудачить чудачеством чудаки начинают с момента своего появления на божий свет. По неотвратимому воздействию на собственные мысли и желания абсолютно непререкаемого волеизъявления могущественной силы неопределённой природы чудачат они вопреки всевозможным издёвкам и личностным лишениям всю свою жизнь, а некоторым удаётся оторваться заключительным высоким аккордом чудачества даже на смертном одре, хотя общепринятые ханжеские нормы гражданского общества требуют представляться в такие моменты итога жизни смиренными и благообразными в окружении родных и близких, выказывающих, как правило, лицемерную скорбь ввиду того, что все их мысли при этом заняты предстоящей делёжкой наследия умирающего…

Если же говорить о конкретных носителях этого славного прозвища, то они сразу же обнаруживают себя высокоразвитыми, разносторонними и талантливыми людьми. Вот, к примеру, Архип Васильевич, достойный самых лестных слов за свою многогранную человеколюбивую деятельность, от которой он не отступился ни разу в жизни.

В окрестном околотке он был отмечен ярко выраженным даром чудачества, которым был наделён с самого рождения не иначе, как самим провидением. Этот огневой дар свыше, собственно говоря, и повёл его далее по жизни, что по неписаным законам таинственных сторон социальной заданности безальтернативно определило его в сообщество чудачествующих чудаков, к которому невозможно было причислиться без прирождённого дара небес.

По молодости, когда любое удачное чудачество вызывало у него неимоверное веселье, он долго не мог уразуметь, что в среде своего обитания исповедуемые им жизненные интересы воспринимаются в целом негативно, неудержимо обрекая его на статус изгоя. Ощущая в какой-то степени неодобрительное отношение к себе, он, вместе с тем, ничего не мог поделать с собой, ибо нечто более высокоорганизованное, что было во много крат сильнее его воли и желаний, мощно будоражило его сознание, в результате чего им совершались поступки, откровенно девиантные по отношению к нормативному образу жизни большевиков, или изрекались почти сумасбродные идеи, никоим образом не укладывающиеся в устоявшиеся схемы существования окрестных обывательских масс. По этой причине довольно часто чудачества Архипа Васильевича вызывали полнейшее непонимание и бескомпромиссное отторжение со стороны окружающих персоналий, с детства приученных к роли безропотных винтиков античеловеческой системы, в древние времена навязанной людям врагами рода человеческого. Данная система известна тем, что воспитывает в своих подопечных равнодушное смирение с пожизненным существованием в качестве системных структурных элементов, исполняющих строго определённые функциональные обязанности, установленные в соответствии с имеющимися у них способностям, имеющими ценность для системы. При этом таким «винтикам» системой гипнопедически была привита психическая установка по восприятию всего своего окружения, включая каждого человека с его уникальным набором чувств и физиологических характеристик организма, в качестве товаров, имеющих свою индивидуальную цену, соотнесённую с потребительской себестоимостью данной товарной позиции, выраженной в денежном эквиваленте.

Вполне понятно, что такая среда обитания, сформированная и выпестованная системой, не могла оставаться нейтральной к чудачествами Архипа Васильевича. Непритязательное время его молодости быстро прошло, а по мере взросления и обретения зрелости слово «чудак», обращённое к нему, постепенно стало приобретать мрачноватый смысл, поскольку, называя его чудаком, добропорядочные граждане, присягнувшие служению системе, тем самым выражали ему своё осуждение, считая евоное поведение подобным асоциальным поступкам невменяемого в свой разухабистости дебошира, что позиционировалось как совершенно недопустимое для их устоявшегося уклада жизни, ибо такие деяния возмущали, раздражали, провоцировали нервозность и лишали личного спокойствия многих представителей служебного сословия. Причём даже в общем-то вполне нейтральные его суждения стали восприниматься этим обывательским по мироощущению сословием как презрительное уничижение кастового кодекса жизненных ценностей служивых биороботов.

Таким образом, без какого-либо серьёзного понимания не мифологизированной во славу недоумков, а реальной системности общества, в котором он чудачил, резвясь и веселясь при этом на полную катушку, Архип Васильевич довольно быстро стал объектом существенного противодействия упомянутой системы, внутри которой включился алгоритм социальной зачистки, запрограммированное задание которого состояло в подавлении и переформатировании неправильно функционирующего элемента или замене его на элемент с нормальным функционалом в случае невозможности восстановления работоспособного режима сбойного элемента. Впоследствии, по истечении многих лет ненормированной жизни, обдумывая свои первые столкновения вслепую с системой, он сожалел, что не представлял себе весь гигантизм этого привнесённого на планету технологического монстра, поскольку при условии хотя бы приблизительного знания того, с чем ему в молодости пришлось реально соприкоснуться, действовал бы он тогда совсем в другом ключе, что наверняка облегчило бы ему тяжёлую судьбу изгоя.

Алгоритмически реакция системы на все чудачества Архипа Васильевича основывается на досконально проверенной и наиболее эффективно действующей процедуре, суть которой состоит в максимально возможном лишении бузотёра денежных средств существования. Ведь на сегодня деньги стали для всех цивилизованных на западный манер землян фактически самым главным божеством планеты при том неоспоримом факте, что все остальные божества различных религий и культов подверглись перелицовке в его второстепенных помощников, всецело попустительствующих основной цели главного божества – купле-продаже бессмертных душ людей. Как это осуществляется? Да, нужно просто внимательно посмотреть вокруг, чтобы понять весь этот базарный торг, именно базарный, поскольку известный торг с Фаустом описывался в качестве эталона, а потому ему были приданы престижные атрибуты аристократичности. Сегодня ради денег людишки или их суррогаты продают даже самых близких и родных индивидуумов – родителей, детей, друзей, любимых. Апологеты западной цивилизации ныне преобразованы в биороботов, управление которыми осуществляется глобальной финансовой операционной системой. Любая же попытка со стороны кого бы то ни было вернуть этим человекообразным трансформерам их естественную природную форму с человеческим содержанием – адекватная их разумно-биологической природе мотивация к творческой мыслительной деятельности, духовные подвижки к освоению высоковибрационных миров, полнокровная жизнь в физическом мире Земли в противовес препарированности дополнительной и виртуальной реальности –  идентифицируется алгоритмом зачистки как некий социальный вирус, способный вызвать системный сбой функционирования мировой финансовой системы, отлаженной по множественным целям и задачам и синхронизированной с программами существования и реализации дорожных карт каждого биоробота, созданного на базе конкретного биологического человека посредством энергии денег. После подобной идентификации в системе активируются различные антивирусные программы, в задачу которых входит устранение или карантинная изоляция случившегося вирусного вторжения в среду общества культа Мамоны.

Как бы там не было, инициированный системный алгоритм социальной зачистки отрабатывал чудачества Архипа Васильевича в полную силу. Никому не дано счесть все те шишки, которые этот чудак набил на своей талантливой голове за время полномасштабного функционирования алгоритма зачистки. И тем не менее, вопреки всем невзгодам, злобному противодействию, оговорам, высмеиванию и даже случаям физического воздействия на него самого он продолжал весело и беззаботно шагать по стезе чудачества, хотя уже начал отчётливо осознавать всю необузданность своей судьбины, исключающей путь добропорядочного гендера. Как впоследствии стало понятным, его молодой задор, бесшабашная весёлость и даже беззаботная легкомысленность – всё это вкупе стало для алгоритма социальной зачистки суперсовершенным разрушительным вирусом, от действия которого программа алгоритма оказалась начисто уничтоженной, что вызвало массовые сбои и ошибки ядра самой системы.

Ну а Архип Васильевич обо всём этом даже не догадывался, с улыбкой и песней шагая по просторам родной земли! Из-за произошедшей непроизвольной ликвидации алгоритма социальной зачистки для его чудачеств более не возникло фактически никаких непреодолимых препятствий, чем он и не преминул в полной мере воспользоваться. Славное было времечко! Своими свершениями в этот благодатный период своей в целом плодотворной по жизни деятельности Архип Васильевич заслуженно гордился, ведь его чудачества в ту пору имели реальные продолжения, поскольку тем или иным ответственным лицам по ходу дела многое в округе приходилось совершенствовать и благоустраивать ввиду серьёзного общественного резонанса от чудачеств этого доморощенного чудака. Описывать же или даже просто перечислять все его чудачества, в которые вовлекалось множество самых разных людей едва ли не всего социального среза местного общества, не имеет никакого смысла, ибо тогда потребуется составить обширный летописный труд, сравнимый по объёму и насыщенности событиями с историческими хрониками Николая Карамзина.

И всё же, дабы читатель проникся дерзновенным полётом мыслей Архипа Васильевича при воплощении того или иного чудачества, весьма кстати осветить хотя бы одно их них, к примеру, чудачество со священной коровой «авторского права».

Как известно, авторское право обеспечивает законодательную защиту интеллектуальной собственности творческого человека, добившегося в своей профессиональной сфере какого-то конкретного результата. Существует хорошо отработанная система патентования, не позволяющая бесплатно использовать эту самую интеллектуальную собственность её владельца – автора или авторского коллектива запатентованного шедевра. Так велит закон об авторском и смежном праве. Но для Архипа Васильевича этот закон – не указ, так как он вполне осознанно полагал, что в этой сфере человеческой жизнедеятельности не может быть приватизационного подхода, поскольку считал, что любой продукт интеллектуально-духовного творчества по своей природе принадлежит всем людям. И слава Богу, если какое-либо изобретение люди будут массово использовать в своей обыденной жизни. Пусть везде звучат песни талантливых композиторов и поэтов. Пусть широко распространяются репродукции картин боговдохновенных художников. И так во всём и повсеместно – ты отдаёшь людям результаты своего творчества, но при этом имеешь неограниченный доступ к множеству достижений других людей. С точки зрения Архипа Васильевича именно так и надо обустраивать общественную жизнь людей. Тогда в обществе воцарится незыблемое единение народа. У людей будет большой выбор разнообразных изделий, облегчающих им реальную жизнь. Люди от души будут наслаждаться творениями культуры. Можно ещё долго перечислять все плюсы такого обобщённого доступа к результатам деятельности творческих личностей – пусть читатель сам пофантазирует на эту тему. Деньги же, которые при существующих правовых реалиях автор-творец должен получать чуть ли за каждую здравую мысль или за каждую оригинальную ноту симфонического произведения, не говоря уже о технических разработках бытовых приборов и устройств, самым серьёзным образом напрочь разъединяют людей на атомарные существа, когда каждый противостоит всем, а о едином народе при этом и речи быть не может. Такое вот оригинальное убеждение сформировалось у Архипа Васильевича по данному вопросу.

Самое же интересное, однако, состояло в практическом применении им своих убеждений в области авторского права. Являясь талантливым изобретателем, Архип Васильевич щедро делился принципами своих творений со всеми, кто был заинтересован в их использовании, полагая, что тем самым осчастливливает всех этих интересантов. Естественно, мимо такого дармового источника личного обогащения не могли пройти «пираты» рыночных отношений. В итоге, ушлые людишки, быстро смекнувшие что к чему, заработали на идеях Архипа Васильевича колоссальные деньги, патентуя его изобретения под своим именем. Несуразность ситуации доходила до того, что он сам, дабы использовать свои же наработки, вынужден был платить этим проходимцам положенные по закону суммы. И всё же, подобный откровенный грабёж его творений так и не привёл к какому-либо изменению в имевшихся у него воззрениях по данному вопросу, ввиду чего он продолжал открыто делиться с людьми своими мыслями и реальными достижениями. «Чудак, – говорили про него рассудительные практичные граждане. – Чудаком родился – чудаком и помрёт»… Но, как не странно, среди жителей округи вопреки взвешенному здравому мнению законопослушных умников почему-то стали объявляться последователи убеждений Архипа Васильевича, которые без всякого сожаления передавали свои творения во всенародное пользование. Вот такие непонятки случились из-за этого чудачества, пробудившего к жизни новую генерацию чудаков…

Древний мудрец в давние-предавние поры оповестил людей всех времён и народов о том, что всё в мире течёт – всё изменяется. Для Архипа Васильевича проистекли младость, зрелость, замаячила пенсионерская позолота жизни. Вместе с течением жизни поменялся и сам характер его чудачеств, которые всё меньше касались физических аспектов среды общественного проживания, уверенно смещаясь в область её нематериальных сторон. Проще говоря, его мысли, облачённые в слова, доносимые каким-либо экстравагантным способом до сознания людей, несли в себе такой заряд чудачества, который можно смело сравнить с энергетикой взрыва самых мощных армейских боеприпасов, что сразу же вызывало длительные, часто весьма болезненные, вплоть до  нервного потрясения пересуды, где были замешаны и возмущение, и благоволение, и осуждение, и восторг, и отчуждение, и просветление, и оскорбление, и умиление и ещё масса всевозможных противоречий в ничем не прикрытых выражениях чувств и эмоций людей, так или иначе приобщённых к процессу его очередного чудачества.

К подобным чудачествам можно относиться по-разному, в том числе с принципиально противоположными оценками, и лишь в одном ни на йоту не приходится сомневаться – суждения Архипа Васильевича запоминались на всю жизнь всеми, кто внимал им пусть даже крайне неохотно или по необходимости. И при этом совсем неважно было, какое впечатление они производили на публику – отрицательное или положительное: его слова трудно было забыть, особенно в тех случаях, когда они относились к личной жизни человека. Достаточно сказать, что благодаря чудаческим выходкам Архипа Васильевича его родные, знакомые, а подчас и совершенно чужие люди сохранили незабываемые по причине нервозных переживаний воспоминания о тех или иных происшествиях в своих обычно спокойно и размеренно проистекающих жизнях. Надо особо отметить, что в благости подобных встрясок безрассудно крепко спящих граждан как раз и состоит одно из основных предназначений миссии чудачества как явления повышенной общественной значимости, оригинальным способом стимулирующего, ни много ни мало, социальный прогресс человечества…

Да, и ещё. На андронном коллайдере в Церне чудачат одни только чудаки. Нечудакам же к коллайдеру запрещено приближаться ближе, чем на пушечный выстрел – они не только никогда не смогут осознать бозон Хиггса, но и при их несанкционированном нарушении запрещённой для них зоны по команде машинного разума коллайдера произойдёт его переключение на особый режим функционирования, при котором нечудаки попросту будут поглощены миром зазеркалья, навсегда исчезнув из физического мира Земли.

Так что простолюдинам, принципиально не способным ни на какие чудачества, надо бы научиться почитать чудаков за святых во плоти.

13.06.2016 – 1.11.2019



ХII НОВЕЛЛА


ДЕТСКИЙ ГОЛОС В СЕРДЦЕ МОЁМ…


Как это возможно такое святотатство – не любить детей?!... Для Пантелеймона Степановича, неисправимого детского затейника, даже сам факт подобного вопроса относился к категории изуверского состояния психики человека, поскольку сам он любил детей всей душой, всецело обожал их, наслаждаясь их бесконечной игрой с реальностью, восторгался их мудростью и неординарными проявлениями их умственных способностей, которым во всем их великолепии нестандартной логики впору было бы обзавидоваться любому учёному мужу, превозносил их, относясь к ним как к ангелам во плоти, сошедшим с небес для просвещения ставших сирыми взрослых жителей Земли. И, конечно же, при такой проникновенной любви к гармонии детского мира, совершенно естественной была его потаённая мечта, которую он бережно лелеял ещё со старших классов школы, о многодетном семействе и, впоследствии, о многочисленных внуках, с которыми можно было бы с проникновенной искренностью беседовать обо всём на свете, в том числе и о смыслах жизни. К сожалению, мечте этой не суждено было случиться, о причинах чего в последнее время, всё более беднеющее даже на случайные оказии боговдохновенного блистания его души среди особ детского возраста, он много размышлял, не отказывая себе при этом в удовольствии хотя бы дружески кивнуть какому-нибудь встречному карапузу, семенящему за руку с мамой по аллее парка.

Трудно описать обыденными словами всё то многоцветие восторга, который охватывал всё его существо при общении с детьми, особенно, дошкольного возраста. Пантелеймон Степанович готов был бесконечно долго с ними играть-фантазировать-возиться, занимаясь всякой ерундой по глубокомысленному разумению взрослой публики. Внимая чистому разуму детей, он нисколько не уставал от их нескончаемых выдумок, от их голосов, напоминавших звучание различных музыкальных инструментов на фоне звуков природы, от их шалостей, часто заканчивавшихся возмущениями родичей из-за чего-то разбитого или безнадёжно поломанного. Если же ему при общении с ребёнком удавалось добиться ещё и встречного заинтересованного отклика к себе с его стороны, то удовольствие от такого насыщенного вселенской мудростью диалога многократно превышало наслаждение, к примеру, от посещения знаменитого своими артистическими талантами театра.

Поэтому Пантелеймон Степанович с той уже далёкой поры, как осознал себя взрослым человеком, неизменно стремился при любой возможности окунаться в сладостное для него общение с детьми, чтобы вновь и вновь наслаждаться ощущением витающей между ним и детьми благости и светлой чистоты фантазийного взаимообмена на сущностном уровне бытия. Помимо всего прочего, такое погружение в детское мироощущение неизменно вызывало у него иллюзию возвращения в собственное до краёв наполненное радостью бытия детство, с годами всё более и более отдаляющееся в призрачные до'лги. Правда, нельзя не отметить, что такая нескрываемая устремлённость Пантелеймона Степановича к общению с детьми была крайне редка и уникальна в среде его знакомых, друзей и родственников, вызывая у многих из них светлое чувство искреннего удивления его способностью создавать при такой синергии   радостную атмосферу взаимного притяжения и доверия, о которой дети долго помнят и никогда не отказываются снова очутиться среди её волшебных вихрей.
Однако при всём при том, эта черта его характера подвергала некоторых обременённых матёрой взрослостью особей, уже намертво заякорённых невозможностью своего дальнейшего личностного развития, к провоцированию у них откровенно снисходительного отношения к нему, мол, что малый, что старый – всё одно, ибо не от мира сего.

Подобная снобистская снисходительность, надо сказать, мало волновала Пантелеймона Степановича. Гораздо больше его тревожила, если не сказать, что до глубины души возмущала, другая коллизия, пересилить которую ему так и не удалось в течение всей жизни. Эта откровенно негативная коллизия выражалась в тенденции, которая со странной закономерностью приводила к тому, что после первых весёлых и зажигательных времяпровождений с теми или иными детьми почему-то всегда возникали некие вроде бы объективные обстоятельства, прямо или косвенно блокирующие любые возможности продолжения его общения с ними. Тенденцию эту он выявил ещё в свои молодые годы, а вот подспудные её причины стали открываться ему только после преодоления им 40-летнего срединного перевала своего жизненного срока.

Как оказалось, всё дело было в подсознательном формировании у львиной массы людей специфических психических блоков, функционально идентичных друг другу, что определяло осуществление этого психического процесса по какому-то единому глобальному плану. При этом подобное форматирование психики у людей начинает осуществляться с ранних детских лет ввиду того, что психика ребёнка пластична по сравнению с жёсткой психической структурой человека во взрослом возрасте. Эти практически непереформатируемые психические блоки существенным образом искажают любые светоносные представления о жизненной целесообразности  энерго-информационных взаимоотношений детей и стариков, при которых, благодаря музыке сфер бессмертной души ребёнка, созидательная божественная энергетика Вселенной, происходящая в земные пределы через совершенное детское сознание, подготавливает души стариков к приближающемуся возвращению в сказочные чертоги божественности, а также в фоновом режиме очищает от всех тёмных наслоений окружающее пространство. Благодаря же насыщенному земными опытом и знаниями встречному энергопотоку от пожилых людей духовно-интеллектуальная структура ребёнка получает резкое ускорение в своём развитии и упрочении, что позволяет детям эффективно противодействовать установленной извне агрессивности несовершенного земного мира, а также умело направлять свои созидательные усилия на всемерную поддержку общего планетарного блага людей.

Таким образом, если посмотреть на всё, что связано с данной проблематикой, с колокольни мировосприятия современных молодых людей, которые в дополнение к активированным в их подсознании психологическим блокам практически поголовно отторгают природность нематериальных сторон жизнеустроения, отдавая безусловное предпочтение дополненной или виртуальной реальности, то человек в пожилом возрасте в любом случае представляется им, как нечто совершенно невообразимое, только и способное, что нести какую-либо экзистенциальную угрозу их привычному образу существования. В действительности же людей, которым осталось не особо долго находиться в трёхмерной реальности Земли, вполне закономерно можно соотнести с детьми первых лет их жизни. И те, и другие, если опираться на взгляд человека с развитым мышлением исследовательского типа, представляются некими своеобразными уникумами, в наибольшей степени соответствующими загадочным астрономическим явлениям, в природе которых не способен разобраться ограниченный разум жителей нашей планеты. Дети и старики заслужили своё соответствие с непознаваемостью космических континуумов совершенной непредсказуемостью своих мыслей и поведения, своим иррегулярным несовпадением с общепринятыми порядками общественной жизни вплоть до прямого нарушения физических законов позитивистской науки, к примеру, левитируя подобно Виктору Степановичу Гребенникову, а также принципиальной невосприимчивостью примитивного интеллекта безликой массы похожих на людей существ, без всякого сожаления убивших в себе природный космизм своей изначальной персонификации ради собственных меркантильных интересов.

Для ограниченных же в уровне своего духовно-ментального развития человекообразных особей, шаблонно мыслящих и не осознающих ущербность своей разумности, сниженной до порога откровенной дебильности, свойственно повсеместно распространять убеждения в неоспоримой нормальности существования населения планеты в условиях, способствующих запуску на полные обороты механизма прогрессирующей деградации личности человека и биологии его организма. Для таких индивидов что дети, только недавно явившиеся в земной мир, где правит бал устоявшаяся мировоззренческая модель существующей в пятом варианте человеческой цивилизации, из каких-то неведомых реалий космической бесконечности, о которых человеческий интеллект способен что-либо представить разве что на уровне фантастической образности и примитивных с точки зрения первопричины вселенского разума научных гипотез; что старики, в индивидуальном ритме методично избавляющиеся от иллюзий земного миропонимания, с каждым новым днём всё более сливаясь с разумной цельностью единого космического сознания – процедурой, которую в конечном итоге необходимо совершить любому человеку перед его смертью для безконфликтного  возвращения в родные пенаты внеземного мира исконного мироздания вселенского естества.

Осмыслив духовную сторону происходящих явлений, а также досконально разобравшись с прозаическими причинами недопущения родителями своих детей к долговременному общению с ним, Пантелеймон Степанович понял, что его устремлённость к живительным человеческим взаимоотношениям с детьми, которые в правовом отношении находятся в полной зависимости от родителей-опекунов вплоть до своего совершеннолетия, обречена на провал, ибо родители ради сохранения собственного спокойствия и недопущения выхода детей под его влиянием за пределы существующего в обществе мейнстрима не позволят детишкам почерпнуть из общения с ним хоть что-то отличное от общепринятого стандарта обывательщины. Почему он был так уверен в своих мыслях по этому поводу? Такое положение дел, стало ясным для него после анализа множества реальных случаев неразумного по отношению к нему поведения родителей детей, с которыми он находил в недалёком прошлом общий язык. В целом же реакция родителей на его общение с их детьми была, в принципе, однотипной, и выглядела примерно так.

Дети при контакте с ним обычно сразу же чувствовали его душевный настрой, после чего начинали общаться с ним на глубинном уровне языка душ, что абсолютно недоступно духовно незрелым людям, к которым, как правило, принадлежат современные родители, примыкающие к тому самому большинству ограниченных по уровню своего духовно-ментального развития человекообразных особей. Такое глубинное общение Пантелеймона Степановича с детьми почти всегда откровенно раздражало их родителей, поскольку они в своём большинстве принципиально не были способны воспринимать язык душ и узнавать, о чём же беседуют души их детей с душой этого престарелого чудака. Неизвестность порождает страх. Поэтому они опасались, что их дети наберутся от этого старика каких-нибудь неправильных мыслей, вслед за чем начнут вести себя неподобающим для приличного общества манером. Кроме того, они в силу своей неразвитости и примитивизации своих жизненных моделей поведения попросту тупо завидовали тому, как это ему удавалось быстро и грамотно устанавливать духовный контакт с ребёнком и живо беседовать с ним невесть на какие темы.

По этим-то причинам законные опекуны детей и не дозволяли Пантелеймону Степановичу общаться с ними продолжительное время, ибо боялись, что в итоге те выйдут у них из-под беспрекословного подчинения, из-за чего далее станет уже невозможным с их стороны монопольно диктовать детворе свою волю; боялись также, что дети перестанут быть их безвольными игрушками, заявят о своём праве на уважение своего персонального мнения, потребуют считаться с их человеческим достоинством, поскольку наравне с родителями принадлежат к Homo sapiens. Другими словами, наблюдая непритязательное общение его с ребятнёй, родителей одолевал липкий страх, что их дети обретут самоосознание себя полноценными людьми, что безобидные беседы с дедом, который, надо думать, наверняка себе на уме, несут угрозу отмены детского рабства в их семьях, что по непредвзятому рассуждению представлялось, конечно же, плодом их ограниченного воображения, ибо общение происходило совсем на другие темы, которые не имели никакого отношения к приземлённым страстям родителей детей.

На примере отношения к Пантелеймону Степановичу представителей деградирующего молодого поколения начавшейся эры постгуманизма можно уразуметь, как дремучее отвержение духовных методов постижения процессов рождения и умирания людей служит первостепенной причиной невосприимчивости к истинному осознанию психических реакций как детей, так и стариков особями, в принципе, не допускающими какие-либо сомнения в исключительной правильности догмата материалистического миропонимания при категорическом отвержении идеалистических методов познания объективной реальности. В этом как раз и кроется корень перманентных конфликтов детей и стариков с теми доминантными по жизни людьми возраста максимальной потребительской активности, исповедующими брутальные стандарты существования в материальной среде обитания. Но если с малышей спрос обычно не особо жёсткий в плане их отношения к окружающей жизни, мол, чего взять-то с дитя неразумного, ведь его ещё долго надо накачивать основам правильного уклада жизни современного общества, то к старикам подход особо требовательный, поскольку любое несоответствие их мыслей, чувств, поступков общепринятым нормам и установлениям, определяющим критерии добропорядочности жизнедеятельности граждан, трактуется как сознательная вредносность этих престарелых возмутителей спокойствия устойчивого развития общества, зацикленных на идее собственного превосходства над более младшими поколениями, выражающейся, к примеру, в желании установить на семейном уровне свой безусловный диктат над всеми сторонами жизни молодых членов семьи.

Что же касается Пантелеймона Степановича, то он пришёл к окончательному мнению по поводу детей из неродственных семей – на качественное общение с ними ему не приходится надеяться. Естественно, с его стороны вполне логично было сосредоточиться на своих детях и внуках, которые были хоть и в малом числе, но зато они для него не чужие, а свои родные кровиночки. Однако, беда не приходит одна: и в своём собственном родственном окружении ему было отказано в благости общения с внуками, в посильной помощи им в понимании жизни по мере обретения ими самостоятельности в период взросления и возмужания.

Процесс отторжения от него внуков происходил с привычной, уже набившей оскомину закономерностью и завершился очередным поражением человеческого добролюбия – его общение с внуками было сведено до неприличного с нравственной точки зрения минимума миниморума.

В течение своей долгой и непростой жизни Пантелеймон Степанович обрёл серьёзный объём достаточно уникальных знаний о реальном, а не иллюзорном мироустройстве, овладел за много лет своей насыщенной деловой активности разносторонними навыками взаимодействия с представителями различных социальных групп, научившись уважительно относиться к человеческому достоинству самых разных людей, а длительная многоплановая деятельность в самой гуще народной среды позволила ему проявить и укрепить в себе способность находить вариативные методы по приобщению человека или человеческих объединений к каким-то важным общественным проектам, а также убеждать людей в праведных мыслях по направлению созидательных деяний.

Естественно, обладая всем этим духовно-интеллектуальным богатством межличностных коммуникаций, Пантелеймон Степанович не мог не выказывать его и в бытовой жизни среди родных и близких, усиленно стараясь в таких случаях контролировать корректность своих слов и поступков, дабы по максимуму возможного избежать конфликтов и разногласий. Однако, подобная щепетильность в родственных отношениях не предотвратила поток мелких и больших негаций в его адрес по банальному недоразумению, на которое он никак не мог повлиять в положительном смысле. Оказалось, что весь его жизненный опыт, весь его багаж знаний и даже его прирождённая черта характера, в соответствии с которой он по всем вопросам реальной жизни имел своё чёткое мнение, не подлаживаемое ни под чьё иное, – фактически все драгоценные богатства его души и ума прямо или скрытно способствовали принижению авторитета молодых родителей в глазах их детей, которым интереснее было проводить время именно с ним, в течение которого они, как говорится, лопатой гребли от него системные познания о жизни и различных способах одоления препятствий, которые в той или иной форме наверняка встретятся  им на жизненном пути.

В связи с потенциальной возможностью в значительной мере потерять уважение детей родители внуков строго следили за тем, чтобы детишки не «зависали» вокруг него и не дай бог не вели с ним умные разговоры, поскольку они уже не единожды шокировали непритязательный интеллект членов семей родительских дружбанов, когда в обыденном режиме эта малолетняя дедовская гвардия обсуждала квантовую запутанность, достижение точки сингулярности или релятивизм корпускулярно-волнового дуализма. В итоге, дружбаны вменили их родителям обвинение в неадекватном воспитании своих детей, чреватом снижением социального рейтинга с лишением престижных преференций в сфере государственных услуг, а также намекнули, что вынуждены будут перестать с ними знаться, если они не образумят своих детей, плохо влияющих на других детей, образцово адекватных требованиям образовательной доктрины по формированию из них продвинутых потребителей и служебных людей. 

Замечая же провинность детишек по нарушению запрета на разговоры с дедом, сильные руки взрослых детей Пантелеймона Степановича с посильной помощью их вторых половинок грубо оттаскивали внуков от него, с шумом, руганью и истошным криком заставляя их заниматься какими-нибудь второстепенными, пустопорожними, а то и совсем ненужными никому делами, лишь бы только прервать его общение с внуками, что являлось показным наказанием ни в чём не повинных детей. Понятно было, что такое поведение молодых – результат их невежественности и необразованности, а самое главное – потери нравственных ориентиров по жизни, когда гордыня, завышенное самомнение, упоение своей властью над малыми дитятками, то есть все те ханжеские пороки, которые ещё в XIX веке так гениально описывал в своих пьесах Александр Николаевич Островский, что мигом проявляются во всей своей жалкой примитивности при попадании в это стоячее болото человеческих низостей какого-нибудь просвещённого человека с нестандартными взглядами на жизнь. Понятно было также и то, что Пантелеймон Степанович не в силах был в одночасье помочь родителям внуков, включая своих собственных детей, с детства игнорировавших его систему воспитания, ориентированную на непрерывное накопление знаний и опыта превозмогания различных жизненных затруднений, ликвидировать культурный разрыв между ним и ими. И, конечно же, понятно стало, что его мечты о высокоразвитых детях и внуках так и останутся мечтами, со временем растворившись в житейской реалистичности подобно облакам в небе. Но при этом, без всякого сомнения, существовала и та единственная возможность для беспрепятственного общения с внуками, которая всего-то и заключалась в необходимости его собственной стремительной деградации до уровня интеллекта, к примеру, рыночного торговца или чернорабочего на стройке, что без всяких сомнений было из области стопроцентно невероятного.

В реалии такое отношение к себе воспринималось им как неизбывная личная трагедия, напрочь лишавшая его радости приобщения к детскому восприятию окружающего мира, непередаваемо талантливых струнных потоков воображения внуков, специфики их умственных опытов с осмыслением универсума парадоксальных мыслеобразов. В действительности же, данный негласный запрет по внукам настолько глубоко и сильно задел душу Пантелеймона Степановича, что он оказался буквально преисполненным опасными для его самочувствия переживаниями, что, конечно же, не могло не вызвать ощутимого ухудшения здоровья, по причине чего на него навалились частые недомогания и болезни.

Молодые же вели себя так, как будто бы во взаимоотношениях с ним ничего неправедного не происходит, что всё хорошо и абсолютно нормально, ровно и гладко, как и всех их друзей и знакомых, при этом с выдающимся актерским мастерством якобы не замечая зримо ухудшающееся состояние Пантелеймона Степановича. Иногда, правда, с откровенной лицемерностью они интересовались его здоровьем и при этом ритуально, не дожидаясь ответа, присовокупляли с наигранной страстностью своё жёсткое требование к нему срочно идти на приём к врачу, хотя в их глазах читалось полное равнодушие и к его здоровью, и к нему самому со всеми его «умностями и духовностями». Неоднократные же попытки объяснить им, что обостряющиеся недомогания – это следствия нервных расстройств по поводу блокирования его общения с внуками, демонстративно замалчивались как раздувающие слона из мухи, а  последующее нарочитое усугубление запретительной практики можно было истолковать только единственным образом – от него в очередной раз требовали, чтобы он не лез в жизнь ихних молодых семей, прекратил вызывать внуков на откровение, да и вообще, было бы очень хорошо, если бы он исчез куда-нибудь с горизонта, не возмущая их замечательно стабильное существование, где всё всех устраивает и никаких кардинальных изменений не планируется, ибо все многочисленные «пугалки» на эту тему и гроша ломаного не стоят.

То есть семьи детей, в полной мере оперившись и уверившись в своей самостоятельности по жизни «здесь и сейчас», с завидным консенсуальным единством мнений, когда муж и жена – одна сатана, переключили своё отношение к нему из разряда «критически значимого» в разряд «раздражающей ненужности». В довершении ко всему этому, до понимания деда косвенным образом довели важный нюанс – расширенной общей семьи больше не существует, есть только отдельные семьи детей со своими порядками, нормами и привычками, а его судьба, как осколка родительской семьи из их детско-юношеских лет, теперь никого не волнует, включая внуков, пристальное наблюдение за которыми будет неукоснительно продолжаться. Озаботиться же своей дальнейшей судьбой надлежит исключительно ему самому, ну а любые его попытки хоть как-то повлиять на семьи детей будут жёстко пресекаться с серьёзным ущербом для него самого. Вот так, и никак иначе. И поскольку интеллектуальность низших сословий не входит в систему идеологических ценностей современного общества, никого из взрослых знатоков жизни нисколько не напрягло резкое оскудение интеллектуальной среды развития их отпрысков, на что они были обречены означенным «мудрым» решением своих родителей.

Так что, с какой стороны ни глянь, возникшая у Пантелеймона Степановича ситуация была патовая, никаких выходов из которой не проглядывалось, как бы он не стремился за несколько последующих лет найти хоть какое-то разумное разрешение сложившихся обстоятельств. И вот, когда внутренняя безысходность достигла предела его дальнейшей жизнеспособности, он стал писать художественные миниатюры, выставляя их в интернет на нескольких общедоступных сетевых ресурсах, которые по его мнению имели все основания не исчезнуть в ближайшее время. Смысл этого писательства был в том, что эти миниатюры неявным образом адресовались внукам, имея целью восполнить те пробелы в их мировоззрении, которые из-за отсутствия общения с ним зияли своей пугающей пустотой подобно пробоинам в стенах крепости от попадания ядер. Здесь надо уточнить, что на мировоззренческие темы сегодня вообще мало кто из взрослых отваживается говорить с детьми. И именно такое положение дел имело место быть без каких-либо уточнений оправдательной направленности в ситуации с его внуками: исключая экстраординарные случаи, с ними никто, кроме него, не беседовал о мировосприятии современных людей и об их взаимоотношениях, об образовании и воспитании, о культуре и общественных тенденциях развития страны, о киборгизации людей и их электронных двойниках, о судьбах цивилизации и вероятном будущем людей, об угрозах глобальной цифровизации и античеловеческой направленности большинства научно-технических достижений последнего времени…

Вполне возможно, что адресуя свои произведения в будущее своих внуков, он тешил себя несбыточными иллюзиями, поскольку существует множество факторов, способных воспрепятствовать получению внуками его посланий в течение двадцати последующих лет – они, к примеру, могут принципиально отказаться заглядывать на его ресурсы из вредности или нежелания напрягать ум, поскольку им, возможно, будет уже не по силам осознать этот материал ввиду галопирующей деградации людей, которая вряд ли обойдёт стороной и их персоны. Всё это учитывалось им, но он упорно продолжал писать вопреки всем доводам разума о бесполезности этого занятия, поскольку провидение ничего другого ему не оставило в заделе…

Думал, непрерывно думал Пантелеймон Степанович о судьбах молодого поколения, получившего у социологов название «поколение альфа». Почему он выставлял писания в интернет, а не складывал их в тайный сундучок, как в средние века, с патетической адресной надписью-посланием внукам? Он был бы рад, если бы и другие альфовики, да и вообще – любые люди, осознающие неестественность фиктивного процесса всестороннего прогресса современной человеческой цивилизации, стали читать эти неперсонализированные миниатюры, обращенные, если говорить глобально, ко всем людям нашего культурного кода, к которому, естественно, принадлежат и его любимые внучата.

Думал он и о судьбах взрослых миллениалов, давно забывших своё детство, свои детские мечты, свой детский задор жизни. Им он фактически ничего не мог адресовать, разве что вот это: источник мудрости – в детях, а не в пыльных фолиантах, не в больших деньгах, не в потребительском рае, не в нескончаемой череде отупляющих тусовок, не в бессмысленных мытарствах по белу свету, не в пустоте сердец и не в продаже своих душ ради гнетущих прелестей техногенеза.

3.01.2018 – 10.11.2019



ХIII  НОВЕЛЛА


ИДЕАЛИЗМ ОДИНОКОГО МЫСЛИТЕЛЯ


Одиночество – это естественное состояние человека, прозревающего извечные жизненные истины. В ведические времена Древней Руси не существовало замкнутых каст, монопольно владевших теми или иными социальными функциями по праву рождения. Призванность человека к уготованной ему на роду роли в обществе выявлялась в раннем детстве, ибо будущие духовные водители народа или мудрые правители с малых лет имели к такого вида деятельности соответствующую склонность характера. И поскольку в древнем обществе подобная тенденция соотносилась с естественной разумностью бытия жизни, никто не принуждал уединяющихся людей к социальной активности, а учинение по недомыслию различных препятствий для творческой деятельности человека в уединении считалось верхом неприличия и в жёсткой форме порицалось в обществе. Все от мала до велика знали, что из таких одиночек взрастают Богатыри и Воины Духа, призванные защищать или духовно окормлять народ, без чего жизнестойкость сообщества людей нарушалась вплоть до полного исчезновения означенного сообщества. В последующем же библейская цивилизация довела общественное устроение жизни человека до откровенного абсурда, в частности, выражающегося в причислении намерено уединяющихся индивидов, то есть людей, находящихся в наиболее плодотворном для духовно-мыслительной деятельности состоянии, к разряду психически ущербных особей, подлежащих принудительной коллективизации или психической коррекции.

На самом же деле, образ жизни в физической или психической уединённости – это весьма утончённая и необычайно обходительная сфера жизненных интересов человека, особо чуткого к любым проявлениям несправедливости на общественном уровне. При этом жизненный путь одинокого человека воспринимается невероятно длинным с точки зрения его собственного сознания, как правило, разносторонне развитого и постоянно находящегося в активизированном состоянии, и в то же самое время – весьма скоротечным с точки зрения сторонних наблюдателей из числа людей прозаического образа жизни, у которых ежедневный наёмный труд на работодателя, батрачество во исполнение услад семейных «олигархов», частые увеселения и стандартизованные в обществе формы досуга, основанные на принципе «хлеба и зрелищ», формируют рефлекс категоричной обязанности быть вовлечёнными в толпу с её низменными инстинктами поведения.

На путь одинокого человека, проторяющим свой путь среди множества несбыточных надежд, иллюзий, соблазнов, тревог и непредсказуемости хаотических стихиалей мира сего, Петр Афанасьевич вступил на пятом десятке лет от своего рождения уже познавшим все прелести жизни среди толпы, где уединяющиеся люди высмеивались как недочеловеки. И после того, как он освоился со своим одиноким статусом, при котором постоянные ментальные смерчи не позволяют сознанию находиться в спокойном состоянии даже на краткие промежутки времени, ему, подобно другим одиноким людям, стало представляться, что он живёт на этом свете необычайно долго, многое видел, со многими был знаком, через многое прошёл, многое узнал, натворил много бед, совершил много добрых дел и… донельзя устал от такого длительного существования в мире сверкающих грёз наяву и разгула опустошающих страстей.

Возникшее у него к настоящему моменту ощущение самое себя в среде своего обитания породило довольно специфический взгляд на всё, из чего состоит современный человеческий мир, в том числе на то обыденное пространство, в котором проистекает жизнедеятельность близких ему людей. Откровенно говоря, это – взгляд старика, которого уже трудно чем-то удивить, ибо его познания жизни относятся к такому глубинному уровню, к которому молодые души окружающих его людей не имеют возможности даже близко подступиться во избежание энергетического выгорания с последующим прекращением своего полноценного существования на веки вечные. В том случае, если им и удастся избежать выгорания, они с большой долей вероятности наверняка затеряются среди неведомых миров. При этом надо учитывать серьёзный риск их полонения в вечную кабалу охотниками за душами.

Человек же с древней душой отчётливо сознаёт все те многочисленные опасности, которым могут подвергнуться молодые души при их неразумных попытках проникновения в пределы высокоэнергетических миров. Надо отдать должное вселенскому разуму, со стороны которого для предотвращения подобных бессмысленных утрат душ, ещё не вместивших в себя мудрость опосредованного бытия, их земным носителям, то есть человеческим телам, которые с целью максимальной эффективности  обретения земного опыта материального существования эти молодые души избрали в качестве своего очередного вместилища в плотном мире, придана способность интуитивного недопущения подобного сумасбродства даже в том случае, когда непотребное поведение этих особей в реалиях земного существования откровенно диссонирует с нравственными заповедями.

Молодые души не обладают потенциалом духовных сил, необходимым для погружения в глубины духовных миров, опасные для них неопределённой силы реакцией на несоответствие духовных потенциалов слабой духом, ввиду неподготовленности в должной мере, души и новой среды обитания. При возникновении реальной угрозы случайного провала в запретные для них области тонкоматериальной реальности особи человеческого рода с низким уровнем развития духовности испытывают болезненные приступы панического страха, вызываемого всецело поглощающим их существо предчувствием неминуемой собственной погибели. В таком случае носители молодых душ в виде человекообразных тел до последнего противодействуют увлекающему в глубины духовной реальности энергопотоку, что приводит их к эксцентричным попыткам крутого изменения сложившихся смертоносных обстоятельств. Если подобные попытки увенчиваются успехом и вероятность физического уничтожения данных особей сходит на нет, они снова на некоторый промежуток времени обретают внутреннее спокойствие. Означенные человеческие особи, прошедшие через такие чреватые потерей собственной жизни испытания, стремятся в дальнейшем осуществлять свою жизнедеятельность исключительно на поверхностном уровне духовной иерархии, интуитивно избегая попадания в ситуации, угрожающие повторными накатами будоражащих всё существо каждого из этих особей ощущений неизбежности скоропостижной смерти.

Таких людей с молодыми душами в проявленном мире существующей на сегодняшний день действительности, как нетрудно догадаться, львиное большинство. И они вполне сносно уживаются друг с другом, поскольку общеизвестно, что подобное притягивает подобное, то есть всё в современном мире окружающей реальности предусмотрено для самых разных забав этого доминантно большого числа младодушных существ. И они забавляются по полной программе: сносят горы, осушают реки, наперегонки меняют состав атмосферы, видоизменяют животный и растительный миры на генном уровне, опустошают недра планеты, веселятся на политических подмостках, заменяют природную среду на искусственную, создавая урбанизированные каверны скверны в форме городов, – всех затей младодушных и не перечесть, но самыми забавными их затеями являются игры в войнушки, иногда перерастающие в общемировые, где они демонстрируют просто чудеса изобретательности, находчивости, предприимчивости, тактической выдумки и животной кровожадности.

Пока люди в подобной модификации молоды душой им в этом мире весьма комфортно, радостно, интересно и приятно. Проблемы со средой обитания у них начинаются значительно позднее, когда их души после череды перевоплощений начинают обретать некоторые отголоски мудрости более глубинных слоёв мироздания. С объективной непреложностью старения душ внешний материальный мир, видоизменённый уже под новую поросль младодушных существ, входит в духовное противоречие с уже умудрёнными душами. Со стороны это обычно выглядит, как вызывающая одновременно смех и жалость чудаковатость носителей мудрых душ, что, в итоге, приводит их к разногласиям и конфликтам с распространившимися по планете очередными доминантными в реальном мире человекообразными существами, которые в недалёком будущем, скорей всего, будут уже нечеловеческого рода.

Их ситуация, в общем и целом, будет аналогична той, в которой оказался Петр Афанасьевич: они будут обречены на одиночество по жизни, на инстинктивное отторжение даже очень близкими молодыми людьми, на вынужденный переход в новую фазу своей жизнедеятельности, с сжиганием всех мостов между собой и прежним образом жизни. Здесь надо дополнительно подчеркнуть обречённость именно на одинокий путь в неизведанное при том понимании, что обратной дороги уже не будет, поскольку, несмотря на возможно ещё непреодолённую слабость их душ, движение в этой фазе, которой свойственно преобладание духовных интересов личности, возможно только вперёд с изысканием любых возможностей для дополнительного усиления духовных сил.

Пока же душа в материальном мире Земли набирается духовных сил для последующего пути в духовных мирах, каждый очередной носитель души произвольно выбирает траекторию своей жизни, посредством интуиции сообразуя свои действия с целеполаганиями души. Если человече соотносит свои поступки с интуитивными посылами души, его траектория жизни позволяет накапливать её духовные силы нескончаемым потоком. Ежели же он полностью глух к интуитивным подсказкам, отдавая предпочтение материально выгодной целесообразности всего, что происходит в жизни, его духовный канал усиления своей души может быть полностью заблокирован, что, для сведения аморальных личностей, однозначно происходит при вызывающе безнравственном образе жизни с фактическим обожествлением плотских утех, для достижения которых человече готов пойти на самые гадостные мерзости.

Однако же любому носителю души, если он ориентирован на вступление в будущих временах на духовную стезю жизнепроявления, следует всегда помнить простые истины, следование которым всемерно ускоряет обретение людьми силы духа, ибо жизнь – есть жизнь, и законы у неё вечные, происходящие из единого истока. Изменить их не дано ни одному существу земной реальности, пусть даже и мнящему себя повелителем людского племени. Из сей непреложной истины следует, что по завершении своего материального существования каждой человеческой особи при сбросе плотской оболочки приходится следовать жёстким, безжалостным, неоспоримым требованиям совершенномудрых законов жизни, определяющих дальнейшую судьбу духовной ипостаси этого человече уже в нематериальном мире.

Петр Афанасьевич, испытывая постоянно крепнущий диссонанс своего внутреннего мира и внешнего облика собственной биоплоти, с достаточной степенью уверенности осознавал уровень духовных сил, которого достигла к настоящему времени его душа. Этого уровня в целом было достаточно для стартового постижения неизвестных глубин духовного мира. Сам же он, как человек мира Земли, внутренне был в полной мере готов к этому путешествию в неведомую беспредельность, не боялся её, не трепетал в сожалениях по оставляемой среде привычного обитания его биологического тела. Кстати, внешне Петр Афанасьевич выглядел достаточно моложаво и респектабельно. Казалось бы, при таком удовлетворительном состоянии своего организма ничего не мешает ему ещё долго жить на существующем уровне материального бытия, ан нет – его душе здесь уже было невмоготу, и она рвалась в ту самую глубинную и неведомую таинственность прекрасного образа духовных миров мироздания, которая магнетически с невероятной силой притягивала и манила её.   

В общем же, можно сказать, что Петр Афанасьевич достиг того состояния внутренней благости, которая осеняет праведных людей, пребывающих в абсолютной гармонии духовного и материального начал. Такой высокий духовный потенциал снимает с души все мыслимые и немыслимые отягощения, которые могли бы каким-либо образом повлиять на её межмирные перемещения по завершении своей земной миссии. Пока же, блаженствуя в эйфории духовной благости, новообращённый праведник в его лице часто размышлял о различных перипетиях своего житейского пути от рождения до сегодняшних дней, о судьбах людей, с которыми его сводила судьба, о прекрасной природе среды обитания, о культурных традициях и, конечно же, о крайне запутанной и не имеющей никаких особых шансов на благоприятный исход судьбе земного человечества.

Как человек, выработавший по жизни стойкую привычку фиксировать на бумаге свои мысли, естественно, он не мог отказать себе в этом и в нынешнем своём положении. И когда однажды по вечернему времени он в очередной раз обдумывал значимые достижения и неудачи своей жизни, в его руке как бы само собой оказалась ручка, а перед ним на столе – чистые листы бумаги, на которых он незамедлительно стал записывать струящиеся у него в голове мысли на тему своих неоднозначных жизненных деяний, что, в результате, свелось к ответу на один единственный вопрос «Удалось ли мне достичь цели своей жизни?».  Увлёкшись, он не заметил, как наступила чуткая ночь, и только под утро, когда уже тихо забрезжил рассвет, вернувшись к осознанию реальности. Бессонная ночь дала знать о себе приступом непереносимой сонливости, что сподвигло его переместиться на стоящую рядом кушетку, где он вмиг забылся крепким сном неимоверно переутомившегося труженика умственного труда.

На столе же остались исписанные быстрым небрежным почерком листы, аккуратно сложенные в небольшую стопку. На этих листах жил правдивый, ничем не завуалированный, честный оттиск его жизненного пути. Представляется, что ни один редактор не взялся бы править написанный текст, ибо любая, даже незначительная правка исказила бы сложный противоречивый образ личности его автора. Поэтому читателю предлагается ознакомиться с этим текстом именно в том виде, в котором он был сотворён Петром Афанасьевичем. Итак, читаем.

«В моей жизни было множество различных событий, можно сказать, судьбоносного характера. Была масса всяческих нечестивых соблазнов. И по принуждению, а при случае – и добровольно, с расчётом на получение какой-то выгоды занимался делами, абсолютно бесполезными с точки зрения благодеяния. Часто был слеп, самонадеян, категоричен, горделив. Была и уйма всяческих компромиссов, в том числе и таких, о которых говорят «бес попутал». Много раз незаслуженно обижал людей, особенно в молодые годы, когда самооценка была несть какой завышенной. Праведники сказали бы обо всей моей жизни, что греховности в ней было хоть отбавляй. Один только грех эгоизма чего стоит?! Или навязчивое желание быть во всём всегда первым?!... Всего того низкого и недостойного, что было в моей жизни, не счесть, но ныне все эти бесовские страсти ушли в небытие. Живу в настоящем, безвозвратно отправив в прошлое множество развалин и гигантские объёмы мусора – всё то, что осталось от моих наполеоновских планов и проявлений несусветной гордыни. И тем не менее, меня не забывают силы зла, периодически пытаясь соблазнить на что-нибудь гадостное, подленькое, бездарное, мелкое, безнравственное, то есть на то, что принципиально теперь неприемлемо для меня сегодняшнего, с великими трудами избавившемуся от остатков всего наносного и грязного в своём сознании. И хотя большая часть из этих соблазнительные предложения сулит, как правило, разительное улучшение моего материального положения, я напрочь отказываюсь от них. 

Конечно же, я не знаю, сколько времени мне ещё отпущено жить на белом свете, не знаю, как, где и при каких обстоятельствах я закончу свой земной Путь. Знаю только одно – уйду я в мир иной писателем – мыслителем Земли Русской, что является реальным воплощением моей юношеской мечты стать писателем, из-под пера которого выходили бы не пустые скабрезные строки, не несущие людям никакой пользы по смыслам их жития, а произведения, в которых разум должен играть первую скрипку. Теперь я понимаю, что для сущностного достижения всего того, о чём мечтал всю сознательную жизнь, вовсе не требуется быть популярным и знаменитым, что приводит всего лишь к самоуничижению в виде горделивого почивания на лаврах жизненного успеха.  Подобное пестование своей гордыни даже в отделённых от реалий жизни фантазиях глупо и вредоносно. Моя же аудитория – это тонкий общественный пласт думающих людей, которым абсолютно чужда торгашеская идеология потребительского общества и которые сосредоточены на осмыслении девятого вала деградации людей, что чревато уничтожением всего культурного наследия человеческой цивилизации. И именно в среде этих мыслителей как раз и состоялась моя пожизненная мечта. 

При этом я однозначно числю себя в реалистах, понимая, что всё то значительное достижение, которое к настоящему моменту времени обретено мною в духовном развитии при постоянном противостоянии различным разрушительным страстям в себе самом, никого в мире продвинутых потребителей, вся жизнь которых нацелена только на нескончаемую погоню за товарами и услугами с новыми потребительскими характеристиками, не интересует, не трогает за душу, напротив, навевая тоску и равнодушие. Трудно рассчитывать хотя бы на частичное восприятие моего мироощущения даже со стороны близких людей, а в отношении неблизких подобные фантазии вообще нежизнеспособны. И причина отсутствия интереса к моим духовно-интеллектуальным свершениям кроется в одном – в привитых нашему народу чужеродных критериях оценки человека, когда все окружающие люди расценивают его с точки зрения своей личной выгоды, пресловутой меркантильности или возможности использования, как потенциального дармового источника идей или иных наработок для собственного карьерного роста. В соответствии с такими критериями я для моего нынешнего окружения – полный нуль.

Как ни старался по жизни избежать такого положения дел, когда ты по большому счёту совсем не нужен близким, но так и не удалось уйти от участи, которая подобно тяжёлым веригам сковывает жизнь очень многих стариков. Исходя из наличествующих в обществе нравов, при которых радость человеческого общения и душевное тепло превращены в повсеместно осуждаемые жупелы нищебродства личностных качеств человеческих особей, теперь нужно серьёзно поразмышлять, как и в каком виде уйти из этого мира, где человечность повсеместно подвергнута жёсткой потраве подобно сорной траве.

В последнее время, наблюдая за практическими проявлениями в области межпоколенческих взаимоотношений господствующей ныне общественной морали, стал часто вспоминать кадры какого-то фильма про африканское племя, на регион традиционного обитания которого надвигаются ковровые лесоразработки. Суть идеи фильма состоит в том, что племя способно прокормить строго определённое число соплеменников. Регулируется стабильная численность членов племени, поставленных на довольствие, очень просто – как только рождается ребёнок, то есть новый член племени, которого необходимо кормить, наиболее возрастной другой член племени тут же бросает все свои дела и, ни с кем не прощаясь и ничего никому не объясняя, в чём был одет навсегда уходит погибать в дикие джунгли. Только что вроде бы был в поселении, чем-то занимался, с кем-то вёл разговоры – и всё, пропал навсегда. Все в племени знают заранее о его очереди на исчезновение из жизни по причине того, что он старше всех остальных. Никто ему не соболезнует, никто об этом ничего не говорит – всё всем ясно, и изменять такой порядок племенной жизни не планируется. Ну а после его ухода в джунгли, никто о нём открыто не только не сожалеет, но даже и не вспоминает, то есть он исчезает не только из реальной жизни племени, но и из памяти соплеменников. Как он погибнет в джунглях тоже никого не волнует: растерзают ли его дикие звери, удастся ли ему как-то приспособиться к жизни в джунглях, прибьётся ли он к другому племени либо доберётся до ближайшего города – это его личные проблемы, поскольку соплеменникам он больше не нужен, ибо в племени нет незаменимых людей, как нет и возможности кормить избыточное количество едаков.

Мы давно и успешно живём в цивилизованном мире, считаем себя на недосягаемой высоте по уровню развития, если сравнивать свой образ жизни с тем, как жили наши далёкие нецивилизованные, якобы дикие предки. Но возникает вопрос, как далеко мы отошли по существу своего общепринятого отношения к старикам от упомянутого африканского племени? Похоже тонкий налёт цивилизационной псевдокультурности подобно фиговому листочку прикрывает у подавляющего большинства наших современников животный оскал примитивного дикаря, вполне соответствующего по своему развитию уровню данного племени африканцев. Если уж наши современные жители почти цифрового мира действительно опущены на уровень диких племён, то у стариков никакого выбора не остаётся – они тем или иным способом должны исчезнуть в джунглях цифровой реальности урбанистической цивилизации – полноценном сущностном аналоге тропических джунглей.

В силу сказанного, моя дальнейшая судьба теперь волнует исключительно только меня самого. Если взглянуть на данный вопрос в целом, то становится ясным, что в материальном мире для меня всё закончилось, и никакими спасительными акциями кого бы то ни было рок судьбы уже не переломить. Осталось, разве что, свернуть проекты с прожектами, начатые много лет назад, попытаться объяснить родным мотивы своих грядущих действий, но вот повстречаться хотя бы в последний раз со всеми когда-то близкими людьми уже вряд ли осуществимо, ибо на всё это не осталось ни времени, ни физических сил, ни материальных ресурсов. Да, и не поймут меня, поскольку налицо бич времени – каждый живёт только своими интересами, делами и проблемами. На другого человека, на его житейскую ситуацию даже близкие люди обращают своё драгоценное внимание с превеликим напрягом, да и то только чисто формально, дабы лишний раз не оскорбить болезного, чего он может и не пережить.

Глубоко погружаться в сторонние проблемы или неприятности теперь мало охотников – со своими бы справиться. Поэтому всё приближается к своему естественному завершению, когда дорогие, памятные для тебя события и предметы постепенно теряют свою значимость – они фактически умирают за ненужностью. Также и ты умираешь заживо, как чуждый элемент бравурно сверкающей жизни, проносящейся мимо тебя с невероятной скоростью. Твоё время вышло.

Хотя нет – надо свершить ещё одно деяние: крайне актуально подготовить свой незаметный уход, к примеру, в джунгли цифровой реальности, чтобы они были готовы поглотить тебя без остатка, тем более, что всё и все упорно подталкивают тебя в их смертельные объятия. Уйти, растворившись в них подобно капле чернил в речной воде, тем самым исчезнув для всех и всего раз и навсегда. И это действо крайнего дня должно быть необычайно феерическим, что должно заставить, полностью очистив сознание от всего прошедшего, уже канувшего в анналы истории, предельно сконцентрироваться на последнем для тебя всплеске жизни в земном измерении.

В связи со всеми подобными мыслями меня необычайно восторгает стихотворение Николая Гумилёва «Я и вы», в частности, одна из его строф

                …И умру я не на постели,
                При нотариусе и враче,
                А в какой-нибудь дикой щели,
                Утонувшей в густом плюще…

Такая перспектива как раз и требует серьёзных размышлений.» …

Любознательный читатель безусловно имеет право быть осведомлённым, что Петр Афанасьевич прожил ровно столько, сколько ему было отпущено, и ушёл из нашего мира необычайно удивительным образом со всеблагим чувством благодарности Земле за то, что в течение нескольких последних его земных жизней она щедро делилась с ним всеми теми трансцендентальными знаниями, которые были доступны ей самой. В самый же последний миг своей жизни он возлелеял искреннюю надежду на встречу с душой Земли в каком-нибудь из духовных миров Вселенной, о чём отчётливо произнёс слабеющим голосом. Так и будет сотворено, ибо сие всеблагая заповедь на пороге межмирья!

14.04.2012 – 17.11.2019



ХIY  НОВЕЛЛА


МАРГИНАЛЫ ПОНЕВОЛЕ         


Любознательность Данилы Игнатьевича воистину не имела границ. И даже его преклонный возраст никоим образом не мог стать существенной причиной хотя бы незначительного ослабления его страстного стремления знать всё и обо всём. При этом все члены его семьи с железной уверенностью могли пояснить гостям или каким-нибудь другим посетителям, по какой-то причине оказавшимся в их семейном кругу, что, если Данила Игнатьевич напевает себе под нос слова «… мои года – моё богатство…» из известного в прошлом шлягера, то к нему лучше не подходить пусть и с архиважным делом, поскольку в это время он с головой погружён в изучение чего-то нового и очень интересного, что в данный момент представляется ему самым важным и жизненно необходимым как лично для него самого, так и для всех жителей планеты. Любая попытка оторвать его от подобного познавательного процесса, в котором он, как правило, чуть ли не растворяется всем своим существом, не помня самого себя, наверняка приведёт к длительному и нудному выяснению отношений, к проявляемому в различных формах возмущению нанесением невосполнимого ущерба общечеловеческому благу, а возможно и к грохоту падающих предметов интерьера или звону бьющейся посуды, что может произойти из-за его энергичных жестикуляций в состоянии крайнего возбуждения.

Понятно, что ныне таких монстров, неутомимо возжигающих священное пламя познания божественных истин, осталось так мало, что их можно пересчитать на пальцах одной руки. Для сохранения же вами хоть какой-то положительной самооценки в случае, если вы вдруг окажетесь в обществе этого человека, весьма полезно иметь немалый запас отваги при осознании данности того, что перед вашими широко открытыми от безмерного удивления глазами находится один из таких монстров познания в лице Данилы Игнатьевича.

Знания, обретённые им в целом по жизни, были настолько обширны, что телевизионный конкурс знатоков неизменно вызывал у него всего лишь саркастический смех. Однако, не стоит утомлять читателя даже наикратчайшим описанием всех тех отраслей знания, которые перед его изощрённым умом открывали все свои двери и форточки. Суть не в этом. Упоминание об этом неординарно одарённом человеке вызвано совершенно другими обстоятельствами, которые в настолько болезненной форме взбудоражили его разум, оставив при этом неизгладимый по своей глубине отрицательный отпечаток в его чувствительной душе, обычно находящейся в  оптимистичном состоянии безмерной радости от какого-нибудь нового, актуального своей полезностью людям знания, что он, как одержимый, принялся изучать всё, что так или иначе касалось неприятно поразивших его воображение обстоятельств, откровенно говоря, носивших чрезвычайно негативный характер. Таким образом, нежданно-негаданно Даниле Игнатьевичу пришлось спуститься с ангельски чистых высот концептуального познания эволюционно позитивистских закономерностей жизнепроявления в различных по своим физико-химическим свойствам средах в сумрачные пласты прозаической жизни реальных людей.

Ну а для того, чтобы в последующем у читателя не возникало дополнительных вопросов, надо сказать, что Данила Игнатьевич был известным учёным с мировым именем, совершившим множество выдающихся открытий в нескольких смежных отраслях научного знания, состоя при этом во многих экспертных комиссиях, преподавая ряд дисциплин в целом ряде престижных университетов, консультируя и наставляя молодых исследователей. То есть этот человек и на своём седьмом десятке лет был востребован в обществе на все сто процентов. А чтобы была ясна вся подноготная той метаморфозы, что случилась с ним, как ни странно, впервые в жизни, нужно уточнить, что эти самые негативные обстоятельства касались такой горькой тяготы, как напряжённые взаимоотношения старшего и молодого поколений в семьях, что во втором десятилетии XXI века, таящим в себе невероятный по своей новизне познавательный потенциал, с его точки зрения, представлялось дичайшим оскорблением человеческого разума. Неожиданно открывшиеся ему разрушительные качества этих взаимоотношений, как оказалось, в массовом порядке существующих в обществе, вызвали в буквальном смысле физическое недомогание у этого убеждённого семьянина, большая семья которого жила радостно и счастливо, решая возникающие недоразумении на общих семейных вечорах в благожелательной атмосфере доверительности и конструктивности.

Тем изначальным поводом, что выбил его из привычной колеи повседневности, стала случайно попавшаяся ему на глаза газетная заметка с жизнеописанием последних лет жизни Георгия Вицина – одного из своих любимейших актёров, которого он уважал, помимо всех прочих его талантов, и как высокообразованного, культурно развитого, многознающего человека. Если вкратце, то заметка была примерно следующего содержания.

«Георгий Вицин, обладавший выдающимся актёрским мастерством, на излёте своей творческой карьеры в первые годы после ординарного выхода на пенсию, неожиданно для себя столкнувшись с падением своей актёрской востребованности у режиссёров нового времени, что нанесло серьёзный ущерб его личностной самооценке, вынужден был ходить по различным мосфильмовским студиям и буквально выпрашивать у звукорежиссёров согласие хоть на какую-нибудь озвучку в отснятых ими фильмах. Поначалу ему давали возможность озвучивать тех или иных актеров, а затем и в этом вопросе он был отставлен, вынужденно соглашаясь озвучивать всякие фоновые шумы или, к примеру, жужжание пчелы либо посвист ветра. Ну а далее от озвучки его окончательно отлучили также, как и от игровых ролей в новых фильмах. И тогда наступила грустная пора полного забвения этого популярнейшего в прошлом гранда киноискусства, по причине чего он почти перестал выходить из дома, разве что в магазин за продуктами, попутно подкармливая дворовых голубей. Так и умер, забытый всеми, кроме родных и старинных друзей, упокоившись на Ваганьковском под скромной каменной плитой с указанием всего лишь имени с фамилией и периода жизни без какой-либо эпитафии».

Эта информация пробудила в Даниле Игнатьевиче некое тревожное внутренне беспокойство, которое через некоторое время оформилось в краткий вопрос самому себе: «А не живу ли я в благостном мире иллюзий, когда множество людей пенсионного возраста вынуждены влачить жалкое существование, будучи выкинутые, как отработанный субстрат, на обочину жизни в маргинальное состояние?». И ещё. Почему-то его не по-доброму взволновала цифра 60, которой обозначалось количество социально полезных лет жизни человека, после чего некая неявная система переводила его совсем в другое качество жизни, то есть в состояние стариковского доживания. И, судя по примеру жизни Г. Вицина на пенсии, эта таинственная система обладает самым разнообразным инструментарием геронтоцида, применяемым ею в целях максимально возможного сокращения сроков этого самого доживания пенсионеров. Тут же в памяти всплыло и описание Олдосом Хаксли «нового дивного мира», где жители райского общепланетарного общества по достижении ими 60 лет в обыденном режиме умерщвлялись методами, похожими на те, какими сегодня в некоторых суперцивилизованных странах осуществляется эфтаназия.

Все эти, казалось бы, сторонние и лженаучные мысли, тем не менее, резко возбудили его самость. По богатому опыту своей научной деятельности он, прекрасно сознавая наличие векторной основы своей безмерной любознательности, был уверен, что за короткое время в нём активируется мощнейшая тяга к научному поиску по так взволновавшей его сфере проблемного существования пожилых людей в условиях современной цивилизации. И он не ошибся – всё произошло ровно таким образом, как и предполагал сей учёный муж: в нём вновь проснулся отчаянный флибустьер, для которого самым ценным сокровищем всегда были блистающие изысканным совершенством знания. Его исследовательская натура, для которой честь истинного учёного являла собой ядро человеческого самосознания, дала старт научным изысканиям в той предметной области, о которой, по правде сказать, он никогда ранее не задумывался даже на секунду, искренне полагая, что мир в целом устроен праведно и гармонично.   

Погрузившись же в тему исследований, Данила Игнатьевич с необычайным смятением чувств обнаружил, что, как правило, по такому же сценарию, как в случае с Г. Вициным, и у рядовых тружеников происходит усугубление личной невостребованности с первых лет их «заслуженного» отдыха на пенсии. Поэтому-то для большинства из них нет ничего более тоскливого, чем унылая безликость стариковских лет, аритмия которой задаётся мерцающей пульсацией тусклой пенсионной звезды. Эта безликость, рано или поздно устанавливающая своё господство над любым трепетанием жизни фактически каждого персоналия, дожитие которого на пенсии в годовом исчислении определяется строго по законодательно утверждённым нормативам, готова подобно болотной трясине поглотить любого страстотерпца, отрешённого от общественно полезной деятельности узурпировавшим бразды правления страной молодым поколением тех, кого теперь бросово называют россиянами.  У человека, подпавшим под мертвящие лучи пенсионной звезды, без всяких оговорок остаются далеко позади яркие, многособытийные годы жизни, когда кровь чуть ли не кипела в жилах, из-за чего бурные паводки чувственных извержений вдребезги разносили всевозможные запреты и ограничения по осознанию величайшей силы молодого куража, а при просыпании по утрам казалось, что он стал какой-то новой, более разносторонней личностью по сравнению с той, каковой пестовал себя ещё во вчерашнем дне.

Размышляя о различных аспектах рассматриваемого вопроса, Данила Игнатьевич как-то неожиданно для себя вспомнил чудесный советский фильм «Зимний вечер в Гаграх» с Евгением Евстигнеевым в главной роли. Фильм жизненный, поднимающий целую гамму этических проблем во взаимоотношениях людей. Однако, перед внутренним взором всезнающего учёного, обладающего  профессиональной отточенностью критического восприятия реальности,  всплыл один вроде бы незначительный эпизод из этого фильма, очевидно, потому, что представление Данилы Игнатьевича о глубинной сути человеческого образа жизни с первого просмотра этого фильма капитально было задето той взрывной трагедийностью разыгранной в данном эпизоде сценки, которая, как он позже выяснил, никогда особо не обращала на себя пристального внимания широкой публики, хотя этим эпизодом создатели фильма выявили опасную тенденцию вытаптывания дорогими фирменными штиблетами святая святых в душе человека. Тенденция же эта выражается в сущностном предательстве родителей утратившими базовые нравственные устои их детьми. Тем самым дети буквально взрывают своих родителей изнутри, повергая их в критические психо-физиологические состояния, чреватые самыми непредсказуемыми последствиями, вплоть до летального исхода.

Эпизод же фильма состоит в том, что к одиноко живущему отцу, когда-то блистательного чечёточника, заезжает «на минутку» его обожаемая взрослая дочь, с которой он много лет назад в Гаграх «бил степ», выступая перед курортной публикой на эстрадной площадке. И вот теперь его любимая дочь объявляет отцу, что она выходит замуж и, нисколько не смущаясь, настоятельно просит его не приходить на её свадьбу, поскольку роль отца будет исполнять отчим, уважаемый человек, окружение которого даже не подозревает, что она – всего лишь его падчерица, а не родная дочь. Дочь аргументирует свою просьбу к своему родному отцу тем, что отчим, воспитывавший её с детства, имеет большее право называться её отцом, да и к тому же появление на свадьбе двух отцов, биологического и названного, вызовет ненужные пересуды у знакомых и коллег отчима, что без сомнения навредит его имиджу добропорядочного семьянина с возможными неблагоприятными последствиями для его карьеры.

Прирождённое благородство родного отца, конечно же, вынуждает его скрыть от глаз дочери свои истинные чувства в тот момент, когда он якобы без колебаний соглашается удовлетворить её просьбу, да ещё для разрядки возникшего напряжения от выставленной напоказ безнравственности дочери придумав вроде бы правдивую причину своей невозможности из-за гастролей, на которые на самом деле его никто не приглашал, быть на свадьбе, даже если бы она и пригласила его на свадебную церемонию. Всё разыграно как по нотам: отец в состоянии серьёзного шока, который он отчаянно пытается скрыть от дочки, даже найдя в себе силы непринуждённо улыбаться ей, отводя при этом глаза, и дочка, хотя и прекрасно понимающая всю степень нанесённого отцу оскорбления, но несмотря на это чрезвычайно довольная  бесконфликтным осуществлением своего аморального замысла, не вызвавшего никаких тягостных выяснений отношений с отцом, после чего тут же выскочила из его квартиры, отказавшись даже от чаепития с донельзя униженным ею родным человеком. Всё отлично – один остался со своим горем, не зная, как с ним справиться, а другая – нисколько не заморачиваясь низостью своего поступка, весело и непринуждённо унеслась готовиться к началу счастья собственной семейной жизни.

Тенденция, отмеченная в этом эпизоде фильма, вышедшего на экраны в далёком 1985 году, казалась в те поры совершенно дикой в соответствии с существовавшей на то время советской моралью общественной жизни и подлежавшей незамедлительному искоренению здоровой частью общества, поскольку в народной среде тогда ещё считалось абсолютно недостойным, и даже – изуверским, прилюдно выказывать презрение к своим родителям. Однако, все те люди того давнего времени, которые яро порицали подобное унижение родителей, оказались слишком наивными мечтателями, поскольку сегодня, по прошествии всего лишь 35 лет, подобное наплевательское отношение к родным и близким, включая родителей и детей, стало постылой обыденностью в современном обществе морально развращённых людей, для которых нравственные основы жизни – пустой звук из какой-то другой, давно и безвозвратно исчезнувшей жизни предков, воспринимаемых сегодня с гораздо большим отторжением, нежели даже пресловутые инопланетяне.

«Чем же на самом деле является нарочитое отрицание человеческим индивидом своих предков, в состав которых, естественно, входят и деды, и родители? – неотвязно раздумывал Данила Игнатьевич. – Очевидно, если смягчить исконно правильные формулировки означенного явления общественных отношений псевдоразумных существ, в коих числятся особи, ещё не постигшие или уже лишившиеся осознания нравственных основ вселенского мироустройства, то это явление можно определить, как предательство сути человеческой жизни, принявшее форму жестокосердия, помноженного на гипертрофированное обывательское ханжество». Данила Игнатьевич хорошо представлял себе, что такое предательство не возникает из ничего, что это не одномоментный эксцесс, а процесс, постепенно формирующийся в человеке непрерывной чередой мелких и даже мельчайших ущемлений совести, о чём этот человече даже не задумывается, не задерживая на всей этой бессовестной последовательности дел и делишек своего драгоценного внимания, поскольку его высокомерное самомнение о себе любимом принципиально не способно снизойти на уровень отстойной  мелочности пресловутой этики собственных поступков. По мнению такого индивида, для которого имеет значение исключительно текущая мораль толпы, в подобных поступках,  массово практикуемых среди всех его знакомых и липовых друзей, в принципе, нет ничего предосудительного: подумаешь совершил что-то незначительное, немного унизившее достоинство какого-то человека, куда-то не пришёл, кому-то не позвонил, с чем-то кого-то не поздравил, обманул чьи-то надежды на общение, не поблагодарил какого-то человека за доброе дело, надолго без всяких причин вычеркнул кого-то из другарей или знакомых из своей бурной жизни, встал по отношению к кому-то, попавшему в беду, в позицию равнодушия…

Испытать же настоящий мировоззренческий шок Даниле Игнатьевичу пришлось после изучения нескольких монографий по интересующей его теме, когда ему стал понятен характер отношения к родителями со стороны подобных индивидов, составляющих на сегодня согласно регулярно производящимся социологическим опросам подавляюще большую долю населения страны. Эти особи предпочитают плыть по жизни в русле общепринятых подходов, которые всенепременно предусматривают незримое выстраивание непреодолимой стены между ними и родителями, что позволяет совершеннолетним детям жить полноценной жизнью «как у всех», при этом ставя родителей в строго ограниченные рамки, препятствующие их нескончаемому в течении всего дня, а то и ночью «вынесению мозгов» своим отпрыскам. Обретаясь в своё удовольствие за такой стеной, эти отпрыски настолько полно отдаются круговерти чувственных наслаждений, что напрочь забывают обо всём, что выпадает из круга их сиюминутных интересов.

Молодь, ведь, как считает: детей (то бишь – их самих) родители рожали и воспитывали по собственному усмотрению, о чём их никто не просил, поэтому и мы (то бишь – дети) по собственному усмотрению определяем своё отношение к родителям, чаще всего склоняясь к полному забвению их существования, ибо противное отягощено серьёзными материальными издержками, которые не позволяют нам, их детям, вести облачный стиль жизни, как это принято в среде нашего обитания. Таким образом львиная часть взрослых детей вычёркивает своих родителей их своих жизней, фактически полностью отрекаясь от них.  Живы – да и ладно, пусть общаются со своими престарелыми друзьями-товарищами, пусть живут своими интересами, пусть сами о себе заботятся, пусть своими глупыми, отдающими нафталином, советами не мешают жить нам, молодым, пусть сами оздоравливаются собственными методами, пусть отдыхают и путешествуют по своему плану, пусть сами себя материально обеспечивают, пусть…

Короче – ни дети, ни родители ничего не должны друг дружке по жизни. Ежели же данный вопрос оценивать с точки зрения ныне популярного гендерного мировосприятия, то надлежит признать, что биологические родители – это практически чужие люди для детей, которые родили их, дали им путёвку в жизнь – на том и спасибо, и до свидания, дальше детишки как-нибудь и сами проживут без родителей, всего лишь выполнивших ради собственного удовольствия некую физиологическую процедуру зачатия и рождения детей. Вот таковы современные нравы множества молодых особей, зашкаливающая безнравственность которых трансформирует их в существа только лишь внешне похожих на людей.

Даже обладая завидным мужеством учёного, только благодаря которому многие научные разработки, осуществлявшиеся в прежние годы под его непосредственным руководством, удалось довести до логического завершения, Данила Игнатьевич, систематизировав разрозненные сведения по исследуемой им социологической тематике в аспекте личностно-семейных отношений, поступившие в его распоряжение после отправленных им официальных запросов в соответствующие государственные и научные инстанции, находился в крайне удручённом состоянии сознания. Ранее в подобное состояние он впадал только единожды, когда, будучи совершенно неопытным молодым исследователем, приступил к своей первой серьёзной научно-изыскательской работе. Тогда ему удалось преодолеть своё внутреннее кризисное состояние перед открывшейся перед ним хаотической беспредельностью темы его работы за счёт фантастической уверенности в способности собственной познавательной одержимости молодого учёного обороть эту беспредельность хаоса, втиснув её в научно обоснованные граничные условия эксперимента. Но в ту пору его научные амбиции шли рука об руку, как он рассчитывал, с внушительным временным заделом его физической жизни, то есть ему были ясны блестящие перспективы своей научной деятельности, как минимум, с полувековым временным ресурсом для творческой активности в компетенции учёного. Но вот нынешнее состояние, в которое его ввергли беспристрастные научные изыскания по стариковскому вопросу, кардинально отличается от того, что случился с ним на заре научной юности.

Прежде всего, в данном случае категория «возрастное дожитие» со всей её беспросветностью не обладает признаками объективной научной фактологии, поскольку напрямую включает в себя и лично Данилу Игнатьевича как субъекта исследования. И вырабатывать какие-то научные гипотезы по грамотному разрешению объективно существующего социального конфликта на семейном уровне ему приходится с учётом своей собственной способности по воплощению этих гипотез в социуме. Налицо оказывается неразрешимое противоречие, когда он, как неотделимая часть системы, пытается объективно исследовать саму эту систему, что принципиально невозможно, пока он не перестанет быть её частью. Но это может случиться только в одном варианте – при его смерти. Уходить из жизни он не собирается, хотя бы потому, что тогда некому будет продолжать исследования, а поэтому, в итоге, принял единственное разумное решение – прекратить строгое научное исследование, что незамедлительно им и было осуществлено без откладывания сего действия на потом.

После свёртывания научной работы по данной тематике перед ним встал закономерный вопрос о его дальнейших действиях. Вернуться к прежней жизни «учёного не от мира сего» ему уже было заказано, поскольку его великолепная память не способна была на изничтожение всего комплекса знаний, уже полученных им по данному направлению жизни. Не было у него никакого оптимизма и по поводу перспективы заняться другими научными изысканиями по иным темам, ибо нависающая над стариками, в том числе и над ним, угроза геронтоцида уже не позволит ему полностью сконцентрироваться на какой-то новой проблемной области исследований… Смысловой тупик… Так он и сидел подолгу в любимом кресле, пустым взором озирая округу, чем до ужаса напугал своих домашних, за много лет привыкших видеть его в совершенно другом образе. Да он и сам ощущал, что становится совершенно отвратен своему окружению, находясь под гнётом полнейшей неопределённости по отношению к своей дальнейшей жизни, короче, был противен даже самому себе.

Как-то, войдя в комнату, где семейные собрались у телевизора, по программе которого демонстрировался фильм о последних днях жизни Л. Н. Толстого, Данила Игнатьевич оцепенело застыл, будучи всецело поглощённым сюжетом фильма. С экрана телевизора актёр в образе Толстого донёс до него простой и незатейливый вариант способа выхода из той патовой ситуации, в которой он оказался супротив своей воли. Данила Игнатьевич внезапно понял, что конкретно ему надо теперь делать, чтобы вновь оседлать гребень жизни. Круто развернувшись на месте, он в сей же час решительно направился в свой кабинет, где, аккуратно сложив в углу комнаты все материалы, которыми занимал свой ум уже довольно приличное время, разыскал в секретере многочисленные адресные книги, куда много лет подряд записывал контактные данные своих знакомых и коллег. На тот момент в его голове доминировала всего одна мысль о настоятельной необходимости связаться с вышедшими на пенсию адресатами сохранившихся записей, чтобы в непринуждённых беседах постигать их вариации по дожитию, при этом предлагая им консультативную помощь на основании всего того колоссального массива знаний, который он успел пропустить в себя, пытаясь совершить невозможное – найти общее решение для ставшего маргинальным всего старшего поколения нашей страны.

Известная народная поговорка «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня» ещё с юности стала одним из главных принципов жизни Данилы Игнатьевича. Поэтому, после приведения в порядок письменного стола, он открыл самую растрёпанную адресную книжку и начал вызванивать по записям в ней своих старых знакомых. Естественно, тут же возникли определённые затруднения, связанные с изменением адресов знакомых, с тем, что некоторые из них уже почили с миром, а другие в связи с плохим состоянием здоровья уже адекватно не реагировали на реалии. Но, привыкшему к научной методичности в осуществлении собственных замыслов Даниле Игнатьевичу всё же удалось выискать тех, кто с радостью откликнулся на его звонки. Как и предполагалось, почти все старые знакомые, находящиеся, как и он сам, в преклонном возрасте и при этом сохранившие ясность ума и цепкость памяти, мало интересовались его личной жизнью, почти сразу же начиная посвящать его в свои житейские проблемы.

Как бы ни странно это выглядело для него самого, он с удовольствием выслушивал их долгие сетования на неустроенность как личной, так и семейной жизни. После молчаливого выслушивания первоначальных тирад знакомцев, изливавших на него водопады печалей и тревог, Данила Игнатьевич ненавязчиво начинал сообщать им полезную для них информацию в части социальной помощи, юридических прав и обязанностей домочадцев, поддержания здоровья, психологической проблематики и т.д. Что-то воспринималось ими, что-то – нет: всё шло, как и должно было идти, поскольку естественная реакция людей была предусмотрена его методологией общения. Вскоре у него уже составился список знакомых и друзей, которым было жизненно необходимо общение с ним, в результате которого они получали от него внушительную интеллектуальную поддержку, что, по признанию их домочадцев, способствовало повышению их тонуса жизни – они переставали «доживать», вновь возвращаясь к полноценной жизни.

Надо сказать, что домашние и самого Данилы Игнатьевича вздохнули с большим облегчением, поскольку он тоже ожил, стал похож на себя прежнего, и главное – у него вновь заблестели глаза, в которых угадывалось масштабное полыхание мыслей. При всём при том, он, конечно же, не мог не оставаться учёным. И поэтому вполне предсказуемо после множественных погружений в истории непростых жизней своих визави его суть учёного «возмутилась» тем, что так бездарно пропадает бесценный фактологический материал об уникальных судьбах людей, обречённых на доживание, при наличии целого ряда общих закономерностей для всех доживальщиков. И уже через некоторое непродолжительное время он с молодым задором и увлечённостью начал документировать наиболее существенные для его будущей монографии жизненные перипетии своих приятелей, коллег и знакомых при строгом соблюдении их безымянности. Чем ещё были ценны все эти контакты, в которых Данила Игнатьевич выступал как бы самостийным психоаналитиком, так это поразительной глубиной умозаключений некоторых доживальщиков, что было выстрадано ими и вызывало эмпатию самого высокого уровня. Поэтому, чтобы отдать должное уму, душевности, великому чувству любви к своим близким (даже к тем, которые совершают гадливые непотребности), выдержке и таланту представителей старшего поколения нашей страны, вопреки всему сохраняющих веру в добро и расцвет культуры народа, имеет смысл предоставить для ознакомления некоторые из записей Данилы Игнатьевича.


Запись 267.

«Психическая катастрофа жизненно активного человека. Более 40 лет он был в гуще общественных событий, нужен был большим и малым общественным группам, лидировал, постоянно выказывал идеи по улучшению общественного бытия, т.е. чувствовал свою значимость, что вызывало восторг от жизни – просто был счастлив своей востребованностью у людей везде, где бы он не находился… И вдруг старость, потеря всех общественных стимулов к активной жизни, ненужность никому, ибо на разных ступенях общества заступили в свои права новые активисты с современными взглядами на жизнь, с совершенно другими методами решения существующих задач нового времени. Это как корабль, на полном ходу налетевший на рифы. Результат понятен – крушение с негарантированным выживанием. Если такой пожилой активист – психологически сильный человек, способный трезво оценить ситуацию в обществе и свою внутреннюю потенцию к новой для себя жизни с имеющимися у него для этого жизненными ресурсами; готовый перекоммутировать свою общественную активность на абсолютно другие стороны жизни; разумно относящийся к изменению принципов восприятия людей последующих поколенческих генераций; конструктивно действующий в целях определения своего нестандартного места в системе современных общественных отношений; стремящийся свои физические возможности организма собрать воедино из того, что у него сохранилось к настоящему времени, чтобы направить их на поставленную им самим новую глобальную задачу на время жизни, оставшееся у него, то он не погибнет под ударом психической катастрофы резкого изменения жизни во вселенских по его мировосприятию масштабах. Такой волевой человек обязательно выживет даже вопреки тому, что привычное ему время частных задач, ограниченных конкретной практикой жизни общества, безвозвратно завершилось.

Ну а большинство, судя по статистике, не справятся с такими психическими цунами. Их участь жалка: существующие социальные методы их поддержки носят характер сиюминутного вспомоществования, что аналогично бросанию спасательного круга тонущему человеку, после спасения которого никто им уже не интересуется, а что с ним будет дальше – дело его самого и никого более. Вся эта отработанная за много десятилетий примитивизированная социальная помощь без включения активности пожилого человека на уровне посильного для него нового общественного положения лишь ускоряет его умирание, то есть обрекает его на полное исчезновение из этого мира, где царствуют люди нового психического и идеологического склада. Естественный закон по вынужденной утилизации остатков своей прошлой деятельности действует для большинства людей, и только единицы их них способны эти остатки превратить в какую-то отвечающую требованиям нового времени возможность своей полноценной жизни».   


Запись 598.

«Рубикон пройден. Ранее он был для своих партнёром по жизни. Теперь же этой функции он лишён. Сегодня к нему относятся со снисходительной благожелательностью, основанной на том, что, чем бы старик не тешился – лишь бы не мешал жить молодым, не доставляя им дополнительных проблем по времени и делам. Теперь все домашние мероприятия осуществляются ими по своим личным соображениям, в которых вовсе не учитываются его желания и ожидания, его мечты и надежды, то есть всё, что ныне происходит в семье, не предполагает никакого его участия. Таким образом, его превратили с некими туманными целями в стороннего наблюдателя за текущей жизнью семьи, происходящей исключительно по планам и возможностям молодых, в результате чего он оказался в состоянии, когда ни на что не может повлиять, в его помощи или совете никто не нуждается, но, вместе с тем, всё обставлено так, чтобы ему было понятно, что его домашние просто растягивают время без споров и конфликтов с ним ради того, чтобы он побыстрее убрался на тот свет, источив себя изнутри чувством своей тотальной бесполезности. Его время в какой-то прикидке ими уже сочтено, и они всего лишь ждут его смерти, чтобы оприходовать занимаемое им жизненное пространство. То есть ему предоставили шикарную возможность тихо и неотвратимо, но обязательно ускоренно умирать.

Домашние пристально приглядываются к нему, фиксируют все изменения в его здоровье и психическом состоянии, мол, когда же ты, дед, помрёшь, а то итак уже зажился сверх всякой меры никому не нужный и всем мешающийся. Иногда до его слуха, как будто бы нарочно, доносятся обрывки телефонных разговоров молодых с какими-то приятелями, в которых звучат возгласы об их устойчивом желании навсегда избавиться от утомительных и надоедливых забот о нём, что, конечно же, является откровенным лицемерием, поскольку никакой заботливости о нём с их стороны никогда не наблюдается. В этой ситуации, весьма трудно что-либо посоветовать старику супротив такого настойчивого подталкивания его к могиле, поскольку с каждым днём нетерпение домашних в ожидании сего вожделенного ими события становится всё более прямолинейно демонстрируемым и нарочито беспардонным.

Однако у него самого нет никаких сомнений, что, если смириться со своей участью, опустив руки, и просто плыть по течению к своему жизненному финалу, ничего не предпринимая для недопущения ускорения роковой развязки, то он очень быстро сыграет в ящик на радость всей окружающей его домашней челяди. Нет, он уверен, что нужно во что бы то ни стало выскочить из расставленных на него силков, ибо последние годы жизни любого человека обязательно должны быть вольными, когда он в полной мере испытывает счастье свободы воли во всех своих делах в каждый из дней, оставшейся ему земной жизни. Помыкающие же свободой воли пожилого человека – это нелюди, которых вскорости ожидает небесная кара за их отступление от человечности, за их пренебрежение священными заветами предков, за уничижение родовой традиции воздаяния старцам и старицам заслуженных ими прижизненных почестей за их благой труд по жизни во славу рода».


Запись 851.

«Ещё одна характерная ситуация. Есть квартира, в которой зарегистрирован престарелый человек с целым пучком различных возрастных заболеваний и для которого эта квартира – последнее пристанище с крышей над головой, поскольку другого варианта жилья, где можно было бы хотя бы перебиться на несколько дней, не говоря уже о том, чтобы пожить там какое-то длительное время, у него нет и в помине. По ряду серьёзных причин собственниками квартиры стали представители молодого поколения семьи, то есть молодая семья его любимой дочери. И хотя он не является знатоком жилищного законодательства, но всё же смог разобраться в том, что его перспективы на существование в этой квартире, где когда-то сам был хозяином, теперь носят крайне ограниченный характер ввиду того, что собственники квартиры в любой момент могут прекратить его право проживания в ней. В связи с этим ему уже не единожды достаточно откровенно намекали, чтобы он жил здесь тихо, не выступал по несогласию с ныне установленными порядками и не мешал цветуще-весёлой жизни молодых да рьяных.

И вот однажды, когда старичок привычно тихо, как мышка-норушка, обретался в своём уголке квартиры, где он довольно напряжённо трудился над сочинением очередной своей книги, ибо принадлежал, кстати говоря, к писательскому сословию, его неожиданно громко и требовательно позвали на кухню, которая была приспособлена по функциям к гостиной. Зайдя на кухню, где молодые, с царственно торжественным видом восседая за обеденным столом, ничтоже сумняшеся, легко и спокойно, без какой-либо тени сомнения в правоте своих действий объявили ему, что завтра начинается ремонт жизненно важных мест обитания в квартире – ванны и туалета, с заменой труб и сантехники. Заявление это начиналось с произнесения ими своей коронной фразы «Думай, что хочешь, но…», которой его уже не раз «оглоушивали», когда неожиданно объявляли ему о каких-то изменениях правил нахождения в квартире. Услышав эти слова, старичок тут же внутренне обмяк, поскольку мгновенно ощутил, как чрево предназначенной для него вечной шестиаршинной обители стало быстро приближаться к нему.

На следующий день, молодые разъехались по разным местам комфортного пережидания неудобств и вредности для здоровья ремонтных работ, которые грозили растянуться на целых два месяца. Ошарашенный и морально подавленный старичок-писатель молча наблюдал за их эвакуацией, после чего обречённо воспринял и факт прибытия в квартиру рабочих, заполонивших всю прихожую стройматериалами и инструментами. Ну а затем он с ужасом ощутил своё полное ничтожество под шум и грохот начавшихся работ по сносу всего, что в сантехнических местах находилось до сего времени. Не стоит даже описывать всю унизительную фатальность его положения, когда он задыхался в строительной пыли, когда у него скакало на запредельный уровень давление, когда голова раскалывалась от трескотни перфораторов и иже с ними, когда не было воды, чтобы остановить начавшиеся кровотечения, когда ему приходилось, подобно ночному татю, пробираться в темные места парка, чтобы справить там естественные потребности и т.д., и т.п.

Как, какими словами передать его подавленное бомжеватое состояние, когда через две недели этих гнетущих испытаний, он, почувствовав резкое ухудшение состояния здоровья, вынужден был таскаться по чужим людям, которые когда-то знались с ним и которые из сострадания к еле стоящему на ногах старичку пускали его на пару-тройку дней пожить у них?!. Молодые же в это время, контролируя ремонтные работы издали по телефону, преспокойно отдыхали на даче, доступ на которую для старичка был заблокирован бывшими родственниками.

В связи со всей этой низостной непотребщиной возникают серьёзные вопросы: «А молодые члены его семьи люди или уже нелюди, если ни на понюшку табака не позаботились заранее о престарелом родителе и свекре? Не поспособствовали его обустройству на проживание где-нибудь на время ремонта? Да, и просто не предупредили заранее о ремонте, дабы он хотя бы своими силами мог бы найти себе временное пристанище?» Даже если и не отвечать на эти вопросы утвердительно, то при принятии во внимание глупое самомнение молодых, уверенных в своём всезнайстве; уничтоженную у них системой образования способность продумывать подобные ситуации с учётом уважения к старшим при понимании их усугубляющегося бессилия противостоять физическим неурядицам; препарированную совесть и искоренённую нравственность в любом случае можно сказать, что с человечностью у них очень большие проблемы, ибо при продолжении такого образа жизни они в скором времени лишатся даже жалкого подобия своих человеколюбивых чувств.

Но особо прозорливые могут задать и другой вопрос: «А может зря молодым даётся такая фора, оправдывающая их поведение из-за низкого интеллекта? Может, всё наоборот: они слишком умны, чтобы, прикрываясь своей неразвитостью в отношении человеческой взаимопомощи, вынашивать, на самом деле, план хорошо обставленного процесса изживания старика со света для освобождения жилплощади?» В таком случае, если здесь имеет место злой умысел, дорогие и любимые стариком детки – это какие-то нечеловеческие биороботы в полной своей завершённости.

Ну а как же всё это расценил сам мудрый, многоопытный и интеллектуально развитый старый писатель? После долгих, непростых и тяжёлых раздумий, во время которых он мучительно подыскивал аргументы, согласно которым нельзя было бы прийти к однозначному утверждению о перерождении  своей семейной молоди в нелюдей, он остановился, в конце концов, на таком мнении: «Скорее всего, здесь у молодых проявилось легкомысленное равнодушие, мол, на наше здоровье все эти «прелести» ремонта никак не повлияют, а как со стариком?.. да, будь, что будет: выживет – хорошо, а если заболеет и помрёт – ну, что ж, все мы в этом мире смертны»».


Запись 1213.

«Он с детства каким-то непостижимым образом через свои ежедневные ощущения при тех или иных взаимодействиях как с близкими и хорошо знакомыми, так и с чужими, а часто – и вообще со случайно встретившимися людьми знал о своей ненужности никому, кроме мамы, в целом по всей предстоящей ему жизни. И, тем не менее, вплоть до наступления старости он пытался, часто совсем недостойным образом, навязаться кому-нибудь в компаньоны, лишь бы только ощущать свою, пусть даже и мимолётную, нужность и полезность для кого бы то ни было. Но все его попытки заканчивались плохо: в короткое или несколько продолжительное время им пользовались по полной программе, эксплуатируя его способности и умения, а затем отбрасывали, часто откровенно грубо и оскорбительно, как изношенные башмаки, после чего быстро забывали о его существовании, в последующем при случайных встречах с трудом узнавая его.

После смерти мамы он до конца своей непутёвой жизни так и не встретил хотя бы одного человека, которому он был бы нужен на достойном уровне как воздух, как море, как солнце, да и просто, как верный друг, готовый всем пожертвовать ради этого человека. Теперь же он находится в жалком предсмертном состоянии в доме престарелых, где с ним никто не общается и никто его не посещает».


Перечитывая свои заметки и записи, Данила Игнатьевич частенько ощущал те или иные отклонения в своём самочувствии. Здравомыслящий человек с непредвзятым мнением охарактеризовал бы выбор его направления деятельности как духовное подвижничество, ибо только человеку высокого духа, каковым и является Данила Игнатьевич, по силам вместить в себя всю скорбь многих миллионов доживальщиков на пенсии. Силой своего духа он духотворит преображение этих скорбных излияний израненных душ, напитывая эти души   благостной радостью надежды на справедливость и традиционное почитание старших. Интересно отметить, что весть о нём со временем распространилась по городам и весям. Через год с небольшим его телефон уже просто захлёбывался от входящих звонков. Пришлось ему переходить на компьютерный формат общения с нуждающимися в его словах.

На написание же монографии у него чисто физически не хватало времени. Вместо неё он публиковал статьи в научных журналах. Кроме того, писал рецензии на исследовательские работы по данной теме, выступал на симпозиумах, конференциях, семинарах, принимал участие в работе комитетов и комиссий Федерального собрания, а также Правительства РФ, представлял официальные экспертные заключения. То есть Данила Игнатьевич не откладывал в долгий ящик собираемые им материалы о печальной участи доживальщиков – сообразуясь с ними, он действовал самым активным образом на всех уровнях общественного сознания.

И, тем не менее, многим его знакомым вовсе было непонятно, ради чего же он живёт в таком духовно-интеллектуальном напряжении, хотя мог бы предаваться заслуженному отдыху, занимаясь садом или огородом. С любой трибуны он мог бы открыто ответить на такой вопрос, но он предпочитал объясняться по этому поводу исключительно в приватном порядке, часто поражая собеседников своим ответом: «Ради умиротворения каждого конкретного пожилого человека, чтобы его душе при её неупокоенности не пришлось бы претерпевать опасные мытарства при переходе в мир иной, то есть ради того, что сегодня многими примитивно развитыми личностями не только осмеивается как реликтовый пережиток прошлого, но и подвергается целенаправленному изничтожению, дабы люди вообще забыли о таких понятиях как счастье и радость жизни».

В этой связи всем порицателям действий Данилы Игнатьевича следует чётко зарубить себе на носу, что испокон веков все учения духа, все религии, все основные философские концепции, все старинные традиции человеческого общежития наставляли и продолжают наставлять людей на всемерную заботу и почитание родителей наравне с древними святыми праотцами. Уничижительное же отношение к родителям – это первейший признак разложения гнилой натуры человекообразной особи, которой нет места в обществе праведных сыновей и дочерей своих родителей. Именно поэтому таких уродов, которых в народе прозывали изгоями и извергами, повсеместно изгоняли из здорового нравами общества людей. Потому и жива до сей поры человеческая раса и будет жива во веки веков, а изгоям-извергам, мимикрирующим под праведников с помощью современного психического макияжа, нет места для жизни среди людей бессмертной души.

28.09.2019 – 27.11.2019



ХY  НОВЕЛЛА


ПРЕОДОЛЕНИЕ ЛЮЦИСФЕРИЗМА


Родился человек. Мир, в котором он объявился, для него чужой, жёсткий, негостеприимный, требующий массу сил и времени, чтобы приноровиться жить по его жестоким законам. Успех нового жителя планеты в эффективности освоения условий существования в земном мире во многом зависит от обретения им совершенства управления своим физическим телом, что обычно достигается по мере роста ребёнка не ранее юношеского возраста. И это совершенство тем скорее становится свершившимся фактом, чем более насыщена и разнообразна практика физических нагрузок на тело. В целом же, освоение и совершенствование управленческих функций своего организма   человеческим существом – чрезвычайно сложная и ресурсозатратная проблематика, которая в конечном итоге определяет степень адекватности реакций организма на те или иные воздействия как физического, так и психического характера.

В идеале ставший взрослым человек не должен на уровне сознания оперативно управлять своими телодвижениями, поскольку у нормально здоровых людей это осуществляется на уровне подсознания в автоматическом режиме. Как только такой режим полностью отлажен, физическая активность тела человека приобретает рефлексивный характер, после чего, все трудности, неприятности и болевые ощущения процесса формирования физиологической рефлективности жизнедеятельности организма быстро забываются, уступая место другим процессам проявления человеческого естества…Но, оказывается, клеточная память организма не забывает ничего, из того что пришлось пережить организму человека. И в определённых обстоятельствах соответствующее припоминание пережитого становится достоянием сознания человека. К примеру, при старении организма в памяти человека всплывают ощущения своего детского возраста, когда управление движениями различных частей организма ещё не было освоено до автоматизма, и тогда он понимает, что в старости человек постепенно теряет навыки управления организмом в направлении, обратном детскому обретению этих самых навыков, то есть всё происходит с точностью до наоборот.

Авенир Лаврентьевич ещё совсем недавно, в предпенсионный период, совпавший для него с временем наивысшего наслаждения результатами своих пожизненных трудов, когда и на профессиональном уровне при проведении результативных изыскательских работ, и в разнообразных многолетних увлечениях на потребу души он целиком и полностью отдавался творческому процессу созидания новых знаний и смыслов, ни на секунду не задумываясь о каких-то там абстрактных индикаторах изменений физиологии своего организма при его настройках на текущие жизненные процессы. Да, и с чего бы это ему было задумываться о такой не вызывающей оптимизма предметной области, если он ощущал себя зрелым, здоровым, находящимся в великолепной физической форме мужчиной, которому ничего не стоило дать фору многим молодым в части спортивных нагрузок, а то и в ловкости со сноровистостью где-нибудь в горах или на порожистой реке.

И даже выйдя на пенсию, он искренне радовался, что его великолепное физическое состояние позволяет ему в полной мере посвящать себя путешествиям в самые труднодоступные районы мира, куда нездоровым и слабосильным людям путь напрочь заказан. На деле всё так и происходило – в первые годы своей пенсионерской свободы ему действительно удавалось в полной мере осуществлять свои давнишние мечты о восхитительных путешествиях, которые никогда не исполнились бы, имей он какие-нибудь проблемы со здоровьем. Короче, Авенир Лаврентьевич был безмерно счастлив и полон завораживающих воображение планов на много лет вперёд.

Но вот однажды, в очередном путешествии, осуществляя на тот раз траверз 4-х – 5-титысячников в Фанских горах, он неожиданно для самого себя ощутил некую странность в своих движениях: как будто бы организм начал жить своей отдельной жизнью, объявив локаут его мыслям и желаниям. И ладно бы ставший «самостоятельным» организм демонстрировал образцы совершенной атлетики, но всё было совсем иначе – налицо проявились признаки нарастающей неуверенности и откровенной опасливости в двигательных способностях. Поскольку Авенир Лаврентьевич нисколько не сомневался в своей физической силе и полноценном здоровье, то эта поведенческая странность по ходу дела не была воспринята им всерьёз, мол, всего лишь какая-то случайность – может из-за высокогорного климата, может из-за еды, может не выспался… 

Однако же по возвращении домой, молодой пенсионер решил взять тайм-аут в череде запланированных путешествий, чтобы во избежание каких-либо аналогичных неприятностей в будущих экспедициях тщательно разобраться с жизнедеятельностью своего организма, тем более, что профессиональной хваткой исследователя и методологической подготовкой он владел в совершенстве. Начал же он с того, что завёл тетрадь ежедневных наблюдений за самим собой с фиксированием любых, даже самых малых отклонений от физических норм функционирования организма. В первый месяц своего исследования он в фоновом режиме и в промежутках между другими, более интересными занятиями весело и непринуждённо, с различными прибаутками записывал всё необычное в своих физиологических ощущениях, что так или иначе обращало на себя его внимание. На второй месяц, решив подытожить месячные опыты произведённых наблюдений, он систематизировал тетрадные записи и крайне неожиданно для себя получил совершенно ошеломляющие результаты, что побудило его, забросив все остальные занятия, сконцентрироваться на проблеме достаточно резких, как оказалось, изменений в состоянии своего организма.

Объективный анализ зафиксированных фактов различных нарушений жизнедеятельности организма привёл его к итоговому обобществлённому выводу – началось ускоряющееся ослабление базовых функций организма. Такой вывод, пусть даже и промежуточный, поскольку он намерен был продолжить наблюдения с уточнённой методикой данного процесса, для Авенира Лаврентьевича был равнозначен набатному звону. Мало того, что рушились все его планы, стала ясной настоятельная необходимость существенной корректировки его отношения к самому себе как с мировоззренческой точки зрения, так и с позиции практического подхода к физиологическим возможностям организма, вернее, как показало его самоисследование, – к ещё оставшимся возможностям.

Откровенно говоря, всей этой чередой обескураживающих фактов по его исключительно жизнерадостной жизненной позиции был нанесён тяжёлый удар шокирующего уровня воздействия. Очень сложно было психически смириться с вдруг обозначившейся потерей существенного потенциала возможностей по поддержанию физиологически полноценного состояния своего организма. Подобный психический удар испытывает человек, внезапно лишившийся руки или ноги.

Необычайно трудно принять, как должное, осознание того, что ты натурально уже не способен совершать какие-то действия, которые ещё недавно выполнялись тобой легко и непринуждённо, к тому же настолько автоматически, что сам факт их исполнения даже не откладывался в сознании, поскольку выполнялся исключительно естественным образом, без какого-либо волевого усилия, как будто бы для организма это было сродни приёму пищи или дыханию. И если раньше, а тебе кажется – вчера, ты спокойно мог спокойно пробежать по кромке скалистого обрыва, то теперь тебя на любой пересечённой местности шатает как дистрофика, ты теряешь равновесие на любом возвышающемся над землёй препятствии, да и вообще от резкого движения способен упасть на ровном месте, а в бытовой жизни стал таким неуклюжим, что постоянно на что-то натыкаешься, что-то роняешь или ломаешь. Осознавая всё это, тебе становится стыдно даже перед самим собой за свою неловкость. При этом легко было бы убедить себя в том, что пришло время старения и такие неуклюжести являются характерными для пожилых людей, но тогда тебе пришлось бы согласиться с психической установкой в том, что ты глубокий старик, что впереди у тебя – только смерть, что нужно всё бросить и тупо готовиться к смерти.

Однако же Авенир Лаврентьевич был не из тех, кто способен был без боя сдаться наступающей старости: он слыл отчаянным жизнелюбом с откровенно бойцовскими качествами характера, что предопределило его немедленное вступление в борьбу с этой самой предсмертной старостью. Как остепенённый физик-экспериментатор, участвовавший во многом числе как удачных, так и провальных экспериментов, он прекрасно понимал, что надо в сжатые сроки во что бы то ни стало отыскать главную причину, так разительно повлиявшую на всю жизненную систему его организма. Найти, и вслед за этим – понять, как от неё можно избавиться или хотя бы заставить её играть на своей стороне, то есть способствовать оздоровлению организма.

Уединившись в своём кабинете, он погрузился в раздумья по этому поводу, на протяжение нескольких дней почти не выходя из кабинета, заставив себя не реагировать на внешние раздражители. Ему требовались тишина и покой, чтобы обстоятельно произвести непростую процедуру умозрительного свойства, при которой нужно было вспомнить всякие разные недоразумения, происходившие с ним по меньшей мере в текущем году, припомнить обстоятельства этих происшествий, а также их причины и последствия. Таким вот образом и копался в своей памяти все эти несколько дней. Однако, ему всё никак не удавалось выявить что-либо общее, что присутствовало в той или иной мере в большинстве припоминаемых экстравагантных случаев.

Семейные, не понимавшие, что происходит, ходили по квартире сами не свои, переживая за него в опаске, что с ним случилось что-то непоправимое. Вполголоса обсуждали его затворничество, но в открытую спросить о причине сего не решались: в семье не было принято лезть к человеку в душу, если он сам туда никого не приглашал.

Заканчивался уже пятый день изнурительных бдений Авенира Лаврентьевича. В квартире было напряжённо тихо – домашние либо читали книги, либо что-то сочиняли, либо производили карандашные наброски каких-то образов, либо почти шепотом обменивались мнениями по каким-то интересным вопросам. В кабинете, стоявшие напротив обитого уже прилично потёртой кожей удобного кресла, в котором восседал хозяин, напольные старинные часы мерно отстукивали секунды утекающей жизни. Авенир Лаврентьевич пристально наблюдал за маятником часов, который издавна служил ему неким катализатором стимуляции умственных процессов. Десять часов вечера. Часовой механизм начал размеренно отбивать десять звонких ударов. На седьмом ударе в голове нашего мыслителя возникло слабое отражение некой давнишней мысли, которую в своё время он мигом отогнал от себя, поскольку она предвещала фактическое уничтожение всего того, что составляло смысл его жизни. Но, как говорится, на безрыбье и рак – щука: исследовательская натура Авенира Лаврентьевича сходу зацепилась за отражение этой мысли, тут же принявшись раскручивать всё, что было связано с ней. Постепенно перед его мысленным взором сложилась картина тех давнишних условий, при которых родилась эта мысль, а также её непосредственный смысл.

Мысль эта касалась очень деликатной для его умственных процессов области, а конкретно – нелепой, как тогда ему показалось, девиации в его образе мышления, то есть о самой, что ни на есть его святая святых. Поэтому-то он и отбросил её по тому времени, постаравшись напрочь забыть о ней. Теперь же он припомнил, что с тех самых пор он частенько попадал в унизительную для себя ситуацию, когда не мог принять какого-нибудь определённого решения по вопросам из самых различных сфер своих интересов. Привыкший всё происходящее в его жизни схематизировать в строгом соответствии с логикой причинно-следственных связей Авенир Лаврентьевич в ту пору был пренеприятно удивлён появившейся у него особенностью высказывать собственное мнение о каких-либо событиях не на основе логического подхода, а исходя из неявно-произвольных источников формирования предметных мыслей при отсутствии какой-либо доказательной базы их смыслового наполнения. Причём с этой невесть откуда взявшейся особенностью он ничего не мог поделать, как не пытался пресечь её. Частенько он впадал в серьёзный когнитивный ступор от того, что приходившие ему на ум ситуативные оценки явлений событийного ряда абсолютно игнорировали привычную ему непротиворечивость системы логических умозаключений.

Шло время. Однако эта принципиально чуждое его природе отклонение не только не исчезало из оного пространства жизнедеятельности, но и набирало всё большую силу, пересилить которую он был не способен, хотя ради этой цели и стремился предельно мобилизовать все свои умственные потенции. Ну, а его оценки, мнения, суждения и выводы о жизненных явлениях с точки зрения его привычных принципов умственной деятельности несли в себе всё более откровенный заряд недоказуемости и необъективности, что несказанно унижало его самолюбие. Дело осложнялось тем, что ему эту свою непонятно как приобретённую особенность никоим образом не удавалось надёжно контролировать при общении с родичами, коллегами и друзьями. Внешне это его состояние разброда и шатаний выглядело достаточно забавно для издавна знакомых с ним людей, которые с юмором комментировали его полную беспомощность в принятии аргументированных решений даже по самым простым вопросам, хотя ещё несколько месяцев назад он в привычном для себя режиме быстро и жёстко мог формулировать своё отношение к любому событию с чётким прослеживанием его причин и следствий.

Из-за нескончаемых размышлений о произошедшей с ним неприятности как раз и возникла та самая зловредная мыслишка, которая задавалась вопросом о здравости его рассудка с предположением вероятия начальной стадии сумасшествия, типа, шизофрении. Мысль-то эту он откинул в небытие, но при этом всё же счёл за благо оформиться на пенсию, дабы не бросать тень на своё доселе безупречное реноме учёного. По этой же причине он ни одного человека не посвятил в свою проблему с мышлением и даже к профильным врачам не решился обратиться, и это при том, что данная проблема до сих пор серьёзно напрягала его, заставляя, тем не менее, отчаянно камуфлировать её проявления на людях.

Теперь же, находясь в своём кабинете, Авенир Лаврентьевич обдумывал эту ситуацию с совершенно другой стороны, задавшись вопросом: «А не могло ли это мозговое размягчение, так сильно повлиявшее на   мыслительные процессы, привести к сбою функционирования всего организма?» Весь следующий день он посвятил поиску ответа на сей многофакторный вопрос. Уровень его научной компетенции, а также оперативно наведённые справки по данной тематике, привели его к допущению примерно 70-процентной вероятности прямого влияния проблемы с мышлением в целом на весь организм.

Долго терпеть какую-нибудь неопределённость, к чему бы это не относилось, было непереносимо для его деятельной натуры, которая в сложившейся, однозначно весьма тревожной ситуации натурально взбунтовалась на сущностном уровне, что вынудило его подумать о необходимости уединения от всего и всех, дабы ничто и никто не мешали ему найти приемлемый выход из того, мягко говоря, тупикового положения, которое реально угрожало здравости его рассудка. Поскольку процесс, который самым серьёзным образом влиял на всё его существо в направлении резкого понижения имеющегося жизненного потенциала, он квалифицировал как относящийся исключительно к внутреннему миру собственной личности, в качестве исследовательского метода по разрешению данной проблемы им было избрано глубокое погружение в свои мысли и чувства с надеждой достичь в таком фактически медитативном состоянии максимальной сконцентрированности на поиске способа устранения имеющихся нарушений своего когнитивного функционала. Надо отметить, что, решившись на неведомый ему самому до сего времени эксперимент над своей натурой, он, исходя из многолетнего опыта своей научной работы, привычно полагался в этом вопросе на присущие ему способности к логически выверенным итоговым результатам, что в сложившейся ситуации позволило бы ему в полной мере раскрыть суть своего досадного конфуза.

И если для разрешения сложных естественнонаучных задач внешнего характера необходимо было бы использовать ту или иную материальную оснастку, то в данном случае ничего подобного из вещественных атрибутов ему не требовалось, что значительно упрощало поиск места для максимальной уединённости от внешних помех его аналитическому исследованию. После перебора нескольких вариантов он вознамерился произвести этот сверхважный для него познавательный эксперимент над самим собой вдали от шума городского в отдалённой, почти полностью вымершей деревушке, на околице которой он владел участком земли, где располагалась небольшая избушка. При этом всем его домашним в категорической форме было строго настрого запрещено появляться в деревне как минимум неделю, в течение которой он предполагал разрешить свой вопрос.

В своё деревенское поместье прибыл к вечеру. Быстро распаковал саквояж. Испил душистого травяного чая. Прошёлся по участку для настройки на энергетику места. Вернулся в избу. Зажёг свечи. Устроился на видавшем виды диване, укутавшись тёплым пледом, и приступил к эксперименту, волевым усилием заставив себя активировать в течение многих лет идеально отстроенный им для исследовательских работ логический аппарат своего разума, после чего в его сознании стартовал процесс отслеживания логических цепочек промежуточных выкладок вариативных умопостроений. Последнее, что он запомнил из этой логической последовательности частных выводов был фрейм «Блажен, кто верует…»

…Всё, на что его сознание хоть как-то реагировало в последующем, Авенир Лаврентьевич запомнил отрывочно, но даже этой фрагментарной картины памятования ему было достаточно, чтобы ощутить всеобъемлющую радость не иначе, как полноценного детского восприятия неожиданного открытия в себе поражающе гигантского в своей бесконечной непознаваемости мира логической запредельности, о котором он, дожив до седых волос, не имел абсолютно никакого понятия, не зная даже о самом факте существования такой невообразимой беспредельности.

…Изначально запомнившимся фрагментом стало самым радикальным образом свершившееся с ним сущностное смятение, впасть в которое ему, и вправду, было от чего, поскольку его, сидящего на диване с плотно закрытыми глазами для чистоты эксперимента, внезапно ослепили фронтально исходящие со всех сторон необычайно яркие световые потоки, что при ещё сохранившемся у него ясном понимании принципиальной невозможности подобного феерического светопреставления в этой допотопной избушке ввергло активированный им логический аппарат в состояние полного неадеквата.

…Следующим памятным фрагментом стало зримое ощущение своего перемещения с невероятной скоростью в каком-то непонятном для него пространственном окружении потрясающего буйства игры красок. Такой многовариантной палитры ему никогда до этого не приходилось наблюдать ни в реальной жизни, ни на полотнах художников различных творческих направлений.

…Ну а далее фрагменты памятования закрутились пульсациями разноформатных, разноплановых, разноскоростных хороводных колец, насыщенных чем-то, что он в принципе не мог даже терминологически классифицировать, определить, описать, охарактеризовать. Ему никоим образом не удавалось даже приблизительно выявить хотя бы просто форму этого нечто с размерами, структурными особенностями и другими параметрами, и это несмотря на то, что в подобных вопросах он считал себя признанным мастером своего дела, поскольку во время активной научной деятельности с подобными задачами он всегда справлялся на отлично, добиваясь в каждом конкретном случае строгой логической завершённости касаемо наблюдаемых объектов или явлений.

…Когда же его сознание вдруг стало как бы и не его сознанием, а сам он ощутил себя какой-то отделённой от сознания субстанцией неизвестного происхождения со свойствами, которые исконно не могли существовать в природе, вся такая стройная картина мироздания, сформированная им в познавательном процессе за всю прожитую им жизнь со всей её уравновешенностью, размеренностью и земной соотнесённостью ко всему и вся, в один момент разрушилась и рухнула в тартарары. Происходи всё это с ним в реальной жизни в каком-нибудь земном уголке – он наверняка бы сошёл с ума, ибо ни одному обычному жителю Земли не удалось бы остаться в здравом уме, наблюдая за тем, как то, что воспринимается человеком в качестве своего сознания, стремительно, с немыслимыми пируэтами удаляется куда-то от него самого, ощущаемого своей чувственностью в состоянии чего-то бесформенного, неосязаемого, всему общепринятому противоречивого, неизведанного, повергающего в первородную прострацию, но при этом вызывающего бурный восторг и непередаваемое блаженство.

…Сознание исчезло полностью и окончательно. Однако же, вопреки всякому здравому смыслу, теперь он воспринимал происходящее гораздо отчётливее, ярче, осмысленнее, ощутимее. Невесть откуда и каким образом появилось некое знание, что он, на самом деле, есть нечто всеобъемлющее, с чем человеческого уровня сознательное восприятие реальности не идёт ни в какое сравнение.

…Миры, краски, световая гамма, немыслимые скорости межмирного перемещения в вихревых потоках, калейдоскопические открытия и закрытия каких-то объектов, явлений, пространственных систем.

… «Зачем я здесь?» – некая полевая генерация, похожая на такой вопрос, смутно проявилась у того нечто, которое ныне являлось им самим.

…Вспыхнула ярчайшая световая инкрустация всего окоёма, и Авенир Лаврентьевич открыл глаза, непонимающе озираясь вокруг. Долго у него всё никак не получалось сосредоточиться на окружающей обстановке, поскольку не мог совладать, подобно космонавту после многомесячного полёта на орбитальной станции, с ощущением собственной пространственной формы в земной реальности – себя, сидящего на диване с откинутой на его спинку головой, ему всё никак не удавалось совместить с тем нечто, кем или чем он был в мирах высокой мерности. В конце концов совмещение худо бедно произощло, хотя всё вокруг и воспринималось им совсем иначе по отношению к прежнему состоянию своего мировосприятия. Затем, увидев огарки свечей, посмотрел на часы с календарём…и оторопел – прошло целых три дня с тех пор, как он начал свой эксперимент. Где он был? Что с ним происходило? На эти вопросы он не мог самому себе ответить, как ни старался…

Неожиданно вспомнил, что всё это затевалось ради того, чтобы понять исходную причину возникшего у него нарушения процесса мышления. Прислушавшись к себе, он ясно ощутил, что эта тема стала ему безразлична. При этом он нисколько не удивился той единственной мысли, что пульсировала в этот момент у него в голове, хотя она и имела возмутительное для прежнего Авенира Лаврентьевича смысловое значение, выражавшееся в весьма короткой фразе – «Логика – это ложь».

…Вернувшись из деревни, Авенир Лаврентьевич выглядел к восторгу домочадцев помолодевшим и дерзновенным. По любым вопросам он без какого-либо колебания принимал мгновенные решения, которые, практически всегда оказывались наиболее эффективными, ибо были исполнены некой мудрой значимости. Об имевшемся у него ранее раздвоении процесса принятия решения он даже не вспоминал, поскольку стал относиться к этой несуразности, как к отчуждённо стороннему процессу, не имевшему к нему никакого отношения. А вот с его коронными логическими умопостроениями… они, в принципе, перестали существовать для него, что вызывало постоянные недоразумения в среде его давешних знакомых и друзей: мыслить он стал совершенно алогически, непринуждённо прозревая доселе неразрешимые истины, что для научного сообщества всегда представлялось за гранью разумного, ибо данные прозрения не подразумевают под собой традиционного логического обоснования. Однако это уже проблемы мира позитивистской науки, а не Авенира Лаврентьевича.

11.05.2019 – 20.12.2019



ХYI  НОВЕЛЛА
               

МЕЖМИРНОЕ РАНДЕВУ


«Осознанное сновидение?!. Да, конечно, это оно самое. Так много о нём слышал, читал у многих… Очень хотелось лично испытать это состояние. И вот тебе на – нежданно-негаданно попал в него!.. Что же я ощущаю? Просто невероятную стремительность, ничем не отягощённую, и как бы всепроникающую... А, вокруг?.. Пелена какая-то, клубящаяся, серо-зелёная. Неприятно как-то… Но что это? Началось какое-то свечение, из светящейся точки вырастает искрящийся шар. Интересно… Что далее-то?.. Стенки шара становятся всё прозрачнее и прозрачнее. Внутри что-то есть, что-то движется… Проявляется контур человеческого тела… К чему бы это?.. Всё, стенки стали совсем прозрачные, а внутри-то – младенец сучит ручками и ножками. Смотри-ка, он улыбается…Слышу внутри себя голос… Странно… Всего одна фраза «До скорой встречи»… Шар куда-то вмиг исчез. Без следа. Пелена интенсивно заклубилась… Она темнеет. Всё поглотила темнота…В груди что-то затяжелело…».

Игнат Давыдович открыл глаза. Сна как не бывало. Он в своей постели. Тело покрылось испариной. Мерное тиканье настенных часов. Почти пять часов утра... «Что это было? Странное состояние. Ах, да, ведь это же было осознанное сновидение, первый опыт, так сказать, – в этот момент его обуяла гордость самим собой за своё долгожданное приобщение этому явлению. – Но там же был ребёнок?! И…голос, звучавший в голове. Что-то произносилось. Фраза. Да, была фраза. О чём? Надо вспомнить. Забыл». Он откинул одеяло, сел, откинувшись на спинку дивана. Весь напрягся, пытаясь вспомнить фразу, которая была произнесена голосом. Не получилось. Встал, пошлёпал босиком на кухню. Достал из холодильника пакет кефира, отхлебнул несколько глотков, поставил на место в холодильник. Постоял немного посреди кухни под бледным светом полной луны, и поплёлся в свою комнату, так и не вспомнив фразу. Лёг, и мгновенно заснул крепким сном.

Пробудившись утром, он ещё минут сорок полежал, ощущая полнейшее отсутствие хоть каких-нибудь мыслей. Решил вставать… И тут в памяти отчетливо высветилась та самая фраза. Теперь он стал обдумывать этот посыл, находясь под сильным впечатлением от его смысла. Ничего, однако, не придумав по поводу странности фразы, он в привычном режиме начал свой день, перестав мучить себя замысловатостью всего произошедшего с ним этой ночью.

Однако мысли его за всеми текущими делами и заботами нет да нет всё возвращались к ночному видению. У Игната Давыдовича не вызывало никакого сомнения понимание того, что какие-то силы нематериального характера, продемонстрировав ему образ ребёнка, тем самым уведомили его о чём-то важном. Вот об этом-то он и думал-гадал в течение всего дня, производя на своих домашних впечатление полусонного человека, страдающего бессонницей. На самом деле, ему действительно было сложно разгадать заданный ему ребус ввиду того, что он тематически перекликался с его работой: в журнале, где он продолжительный период времени работал корреспондентом, детская проблематика была основным направлением его журналистских изысканий. К тому же, в данное время он заканчивал написание статьи, в которой касался некоторых острых проблем, касающихся родителей детей. Тема статьи была несколько созвучной сегодняшней ночной манифестации. Может через сон ему указали на недостаточную проработку темы статьи, из чего следовало, что статью надо переписать в более животрепещущем ключе? А может она в принципе не о том написана? Всё может быть, вплоть до того, что не родители, а дети, с их интенсивной тонкоматериальной связью на уровне подсознания с вселенским мирозданием, как раз и должны были бы быть в фокусе статьи. В результате появившихся сомнений о сути статьи Игнат Давыдович прекратил её доработку в имеющемся варианте, и предался размышлениям об усилении детского аспекта описываемой темы.

За всей разразившейся сумятицей мыслей как-то незаметно прошёл день. Сгустились вечерние сумерки. Вместе с ними созрело решение выкинуть в корзину уже почти написанную статью и попытаться написать новую совсем в другом звучании. Разорвав прежний вариант статьи, ранее распечатанный им для вящей наглядности, он удалил её текст и из ноута. Заварив себе фиточай в большом фарфоровом чайнике, зарёкшись при этом к утру выдать на гора новую версию статьи, Игнат Давыдович незамедлительно приступил к свершению сего интеллектуального подвига, под которым подписался перед самим собой мифической жидкостью красного цвета…

Когда пропели первые петухи, статья была готова: текст её привлекающе пульсировал с экрана компа и мило улегся при распечатке на листах бумаги. Оставалось только переслать её в редакцию, где завред уже второй день грозился ему всеми небесными карами в связи с сегодняшним закрытием очередного номера журнала, для которого его статья уже была предварительно анонсирована в нескольких организациях, занимавшихся защитой прав детей. Отправив статью на редакционную почту, Игнат Давыдович допил последнюю чашку фиточая, и, блаженно потянувшись, направился к своему любимому дивану, дабы предаться объятиям Морфея. Засыпал он с мыслью об исчерпывающе выполненном посыле его сна предыдущей ночи, что наполняло его чувством блаженной удовлетворённости своей способностью распознавать подобные послания незримых сил идеалистической стороны вселенной, что стало возможным, благодаря имеющейся у него, как он надеялся, подспудной связи с высшими мирами высокой разумности. С тем ощущением тщеславного самолюбования он и уснул.

Пробуждению же его поздним утром почему-то сопутствовало тягостное ощущение недоделанности чего-то весьма важного и должного неотвратимо свершиться, во всяком случае чувства радости от надлежащим образом исполненного поручения высших миров, с чем он немедни отходил ко сну, душа его никоим образом не испытывала. Более того, на него нахлынула какая-то неотвязная тревожность, избавиться от которой ему всю первую половину дня никак не удавалось. Это чувство тревоги не отлегло от души даже после полученного оповещения по электронке о положительном отзыве главреда журнала на его статью. За припозднённым же завтраком ему вдруг стала очевидной абсолютная неправильность истолкования им давешнего сновидения, что заставило его вновь окунуться в глубинные размышления по данному поводу.

«Итак, – рассуждал Игнат Давыдович, по привычке шагая по комнате от окна к двери и обратно, – исходно имеется факт сновидения о проявлении ребенка, что сопровождалось голосовым предсказанием некоего будущего события. Попытка ситуативного разрешения этой загадки через написание статьи оказалась ошибочной. Значит, разгадка, очевидно, более существенна и, может быть, даже судьбоносна. Похоже, надо повнимательнее разобраться с ожидаемыми событиями, потенциально важными для пространства жизни моей дражайшей семьи в её расширенном понимании. Вполне возможно именно в семейной среде как раз и находится ответ на ночной ребус».

Отключив мобильный и городской телефоны, дабы никто не мог помешать шальным звонком его раздумьям, он, припоминая большие и малые проблемы и проблемки своих близких родственников, приступил к перебору различных, связанных с детскими вопросами вариантов, могущих вылиться во что-либо судьбоносное. Думал и переосмысливал, предполагал и опровергал, уверялся и разуверивался, даже сделал несколько телефонных звонков родичам, под надуманными предлогами как бы между прочим разузнавая о состоянии их дел. В конце концов, из всего вороха общесемейной кутерьмы он выбрал наиболее симпатичный ему вариант, представлявшийся ему в некоем соответствии мистическому ракурсу ночного сновидения.

Суть этого варианта состояла в следующем. Была у него прекраснодушная племянница, к которой он относился как к родной дочери. Приятная и развитая во всех отношениях молодая девица, которая выказывала ему весьма почтительное отношение и с которой можно было вести разговоры на самые различные темы, большая часть которых лежала за пределами стандартно-потребительского отношения к жизни широких масс опрощённой толпы. Несколько лет назад она сошлась с парнем, у которого просто кипела и плескалась южная кровь. Бурный роман, совместное житьё-бытьё, радости и огорчения, надежды и разочарования – всё было меж ними, но при всём при том возникла, со временем становясь всё более нестерпимой, одна серьёзна проблема – они страстно хотели ребёнка, но у них ничего не получалось с воплощением этой своей самой желанной мечты. Естественно, были и постоянные посещения врачей, и к целителям ездили, и курсы всяческие посещали – всё перепробовали, кроме ЭКО, с которым, в принципе, отказались связываться. И вот постепенно над этой красивой парой стал витать ореол несчастной судьбы. Ребята скисли, глаза потухли, совместное биение жизни замедлилось. Короче, безнадёжность и отчаяние победили. Окружающие даже стали шептаться, что, скорей всего, они вообще расстанутся. Такая вот тяжёлая атмосфера создалась вокруг них. Естественно, никто им не мог помочь в их горе. Оставалось надеяться разве что только на чудо.

И именно с жизненной ситуацией у этой пары близких людей Игнат Давыдович соотнёс своё ночное видение. Но, как уже упоминалось, во всей этой истории наличествовал и определённый мистицизм, проявившийся сразу же, едва он остановил свой мысленный взор на своей племяннице: благодаря своему шестому чувству, им овладело странное предчувствие, что у этой пары может родиться ребёнок только в том случае, если они безоговорочно поверят ему, Игнату Давыдовичу, по сути – как прорицателю, ниспосланного провозгласить им об уже состоявшемся выборе душой грядущего дитяти племянницы с мужем в качестве своих земных родителей. Если поверят, то уже через девять месяцев их взлелеянное в мечтах дитя появится на свет.

Надо сказать, что и сам он со скепсисом воспринимал это своё чувство необходимости выступить неким подобием библейского прорицателя. Однако, по здравому размышлению, через некоторое время такая его ролевая функция перестала казаться ему дикой и сумасбродной. Собственно говоря, он от этого действа ничего не теряет, а, ежели всё это окажется правдой, то почему бы не рискнуть и не постараться донести до ребят добрую весть о возможном осуществлении их мечтаний. В случае же неисполнения прорицания, можно будет и схитрить, обернув всё в шутку, мол, хотел поднять их психический тонус, что всегда немаловажно в подобных вопросах.

Решив ввязаться в эту авантюру, Игнат Давыдович стал обдумывать конкретные детали и нюансы. Если просто ввалиться в их квартиру, и в лоб с выпученными глазами заявить, что он предсказывает им зачатие их ребёнка не сегодня-завтра – тогда ведь и с лестницы спустить могут вверх тормашками. Нет, так нельзя, надо что-то придумать. И он придумал.

Есть такой магазин чудес под названием «Путь к себе». Вот в него-то и отправился уважаемый Игнат Давыдович, ибо из своих давнишних посещений этого магазина ему смутно припоминалось, что по вопросу деторождения там были в продаже какие-то китайские символические артефакты. В надежде на неизменность общей направленности ассортимента магазина он и решил снова посетить его. Часа три он ходил в магазине от стенда к стенду, пытаясь отыскать что-то похожее на нужное ему символическое отражение его задумки. Продавцы были в совершенном замешательстве от его просьбы в помощи ему по вопросу обеспечения процесса деторождения. Сжалившись над их культурологическим оцепенением, он самостоятельно стал искать непонятно что, да ещё в неизвестном виде. И таки нашёл! Под грудой всяких разных амулетов он высмотрел красный вымпел на шёлке, на котором были изображены некие иероглифы с веселящимися детишками среди них. И поскольку Игнат Давыдович мысленно уже причислил себя к славной когорте прорицателей добротолюбия, активировавшееся в нём шестое чувство вновь всколыхнуло всё его существо, вынудив выбрать именно этот символический вымпелок, который, как ему представлялось, молодые должны будут повесить в изголовье своей кровати. Для пущей важности вымпелок упаковали ему в японском стиле.

Весь следующий день был посвящён репетициям по методике Михаила Чехова. Был найден также и наряд, соответствующий по его мнению предстоящему выступлению в театре одного актёра с двумя зрителями. Речь свою он несколько раз произнёс перед зеркалом, после чего минут двадцать хохотал над самим собой и своей затеей. Всё вроде бы было готово. Набрал номер племянницы, и самым серьёзным тоном испросил у них с мужем аудиенции по важному вопросу, и чем скорее – тем лучше. Ему было назначено сегодня же на вечер, что-нибудь часов в восемь.

Без пяти восемь Игнат Давыдович подошёл к двери племянницы. Войдя в квартиру, он после кратких приветствий замолчал, приводя себя в порядок перед зеркалом прихожей. Племянница с мужем с чрезвычайным удивлением наблюдали за ним, особенно поразившись несуразности его одеяния. Убедившись, что в квартире никого больше нет, он попросил молодых пройти в гостиную, где усадил обоих на стулья посреди комнаты. Никак не реагируя на их недоумённые вопросы, он предстал перед ними на расстоянии в пару метров – действо началось.

Приняв позу оратора древнеримского сената, по его представлению наиболее подходящую для выступления прорицателя, им был оглашен отрепетированный текст прорицания с передачей молодым мистического вымпелка при последних словах своей престольной речи. Далее, не говоря больше ни слова ошарашенным молодым людям, он резко развернулся и почти бегом выскочил из квартиры на волю-вольную. Найдя уединённую скамейку в находившемся неподалёку парке, он с разбега плюхнулся на неё, только тогда разразившись заливистым смехом, чем напугал копошащихся на детской площадке малышей с их родителями.

Домой он вернулся затемно. Телефоны не включал. Заварил свой любимый чай, удобно расположился на диване и попытался представить себе последствия произведённой им акции, потихоньку отхлёбывая из стакана приятный терпкий напиток. Мысли крутились неуспокоенным роем, который ему никак не удавалось привести в порядок. Поэтому, махнув рукой на игру воображения по поводу возможных событий после своего приснопамятного выступления перед молодой четой, он юркнул в постель. И хотя для него двадцать минут одинадцатого было детским временем, сон быстро окутал его своей сладостной бархатистостью, а неуёмное шестое чувство на этот раз само убаюкало его, поспособствовав охвату его в полусонном состоянии благостным ощущением, наконец-то, правильного исполнения высшей воли.

Утром Игнат Давыдович всё же включил телефоны, с замиранием сердца ожидая шквала звонков взбудораженных родственников, при этом совершенно не желая получить звонок от племянницы, расположением которой он несказанно дорожил, опасаясь уронить своё реноме в её глазах даже по весьма незначительной причине. На удивление за целый день никто ему не позвонил. И даже молодые не позвонили ему ни днём, ни вечером, ни на следующий день, ни через неделю, ни через две недели. Совершенно внезапно они вышли на контакт только через месяц с небольшим, в вечернее время одного из осенних дней. Ожидая от них всё, что угодно из области награждения его почётным титулом человека не в себе, он неожиданно услышал радостный голос племянницы, обрушившей на него массу благодарностей за сотворённое им чудо, благодаря которому у них будет ребёнок!

Тут уж сам Игнат Давыдович опешил до того, что потерял дар речи. Положив трубку, он долго не мог осмыслить сообщённую ему новость. Вполне естественно, что в эту ночь он никоим образом не смог заснуть: всё думал да размышлял о том, что же на самом деле творится в нашем мире. А на исходе ночи он вдруг явственно вспомнил фразу из того удивительного сновидения. Так ведь в ней же было утверждение об обязательности встречи с тем малышом в будущем! Если произошло зачатие ребёнка, то рано или поздно должна произойти и указанная встреча с ним. Здравомыслие Игната Давыдовича оказалось в состоянии небывалого потрясения, ведь ему во сне образ ребёнка назначил реальную встречу, что противоречило всему своду существующего научного знания! Вот так, и не иначе.  Что хочешь, то и думай, а можешь отправиться прямиком к Сербскому по собственному желанию…

В положенный срок у племянницы родился ребёнок. Для всех родственников это стало большой радостью. По такому знаменательному случаю, весь родственный состав собрался на квартире племянницы в ожидании её возвращения из роддома. Конечно же, и Игнат Давыдович был в числе встречающих молодую маму. И вот из окна послышался шум подъезжающего авто, хлопнули двери, звуки радостных голосов у подъезда, гудение лифта, и вот на лестничной площадке появилась племянница, бережно держа на руках малыша, с которым под громкие восторженные возгласы родичей горделивой походкой вошла в квартиру... и остановила свой сияющий взгляд на Игнате Давыдовиче. Он же, молча раздвинув сгрудившихся вокруг племянницы родственников, шагнул к ней, молча ни на кого не глядя взял у неё с рук ребенка и мимо удивлённо притихшей толпы родственников ушёл в комнату, затворив за собой дверь. Там он приподнял мальчика к своему лицу и взглянул ему прямо в глаза. При этом задремавшее было шестое чувство вдруг снова проснулось в нём ощущением осознанности ответного взгляда малыша, в унисон с чем в голове Игната Давыдовича вновь прозвучал знакомый голосок, возвестивший ему: «Здравствуй, я пришёл!»

2.01.2020 – 6.01.2020



ХYII  НОВЕЛЛА


АНТИНЕКРОПОЛИТАНСТВО


Подавляющий все чувства и мысли своей смертной однозначностью ритуал погребения в склепе неизвестно кого, где и когда с некоторых пор стариковства Акима Ивановича стал навязчивым гостем его сновидений даже в непродолжительное время случайной дневной дремоты, не говоря уже о ночных снах, опустошительно тяжёлых, когда всё существо от снящегося ритуального действа охватывал непреодолимый панический страх отсутствия хоть малейшей возможности вырваться из ослепления охватывавшей железными клещами кромешной темноты, что заставляло его резко просыпаться с отчаянно сильным сердцебиением, боясь заснуть и снова увидеть сон с жутким ритуалом погребения осознающего себя живым, при этом испытывающего первобытный ужас невыносимой безысходности.

Сон этот постоянно повторялся с точностью до мельчайших нюансов, монотонно и размеренно травя душу Акима Ивановича. Однажды он даже описал его на клочке бумаги, который затем сжёг в пламени свечи, как кто-то из знакомых посоветовал, дабы навсегда избавиться от наваждения сна. Не помогло. Записано же им на том клочке бумаги было следующее содержание сновидения: «Трудно со скрипучим скрежетом проржавевших петель открывается массивный металлический затвор. Путь свободен. Опасливо ступая по каменным ступеням, замшелым и растрескавшимся от времени, в фамильный склеп, прибираемый с такой тщательностью, что внутри него сложно обнаружить хоть какой-то налёт вековой пыли, спускается немногочисленная похоронная процессия, несущая домовину с усопшим, чтобы поместить её на специальную подставку в приготовленной ложе, которая после установки домовины закрывается каменной плитой с мемориальной табличкой, на которой указана неразборчивая информация об усопшем с датами рождения и смерти. Процессия удаляется из склепа. Лязгают закрывающиеся запоры затвора… Парализующее ощущение, что тебя по забывчивости оставили в этом склепе, а ты почему-то не можешь ни кричать, ни подняться, чтобы чем-нибудь постучать в затворы… Тем временем под сводами склепа при затухающих колыханиях непроглядной темноты наступает вневременная незыблемость тишины упокоения».

Ничего не скажешь – крайне «жизнерадостное» сновидение, которое можно пожелать только откровенным вражинам.

Акиму Ивановичу довелось немало поскитаться по свету. Побывал в различных регионах и странах, в том числе с совершенно уникальной экзотикой культурных традиций. В чрезвычайно динамично меняющемся современном мире множество старинных традиций различных наций и народов либо вовсе исчезают, либо в зависимости от обстоятельств подвергаются кардинальным изменениям: некоторые – в замедленном темпе, а какие-то – весьма радикально. Но вот касаемо основной части устоявшегося в веках традиционного обряда погребения усопших можно определённо сказать, что она практически не подвержена обновленческим тенденциям вопреки влиянию массы внешних факторов различной интенсивности воздействия. Именно по этой причине погребальные обряды в концентрированном виде наиболее характерно отражают специфические черты самобытности любого народа.

Исходя из своего обширного опыта путешествий, а также в силу присущей ему развитой наблюдательности, подкрепленной гипертрофированным любопытством ко всему, что его окружает в тот или иной момент, Аким Иванович, довольно скоро понял означенное свойство погребальных церемоний. Поэтому, оказавшись в соответствии со своим номадическим образом жизни в какой-нибудь неизвестной для себя национально-культурной среде, он старался при первой же возможности посетить некрополь, наиболее почитаемый местными жителями.

Так, бывая в странах Востока, он придирчиво осматривал разнородные мавзолеи, а при посещении стран распространения католицизма его пристального внимания удостаивались родовые усыпальницы различных вельмож. Однако, наибольшее впечатление на него произвели фамильные склепы Западной Европы, прежде всего, своим архитектурным изяществом с рационально обустроенным внутренним пространством и блистательной чистотой помещений данных сооружений, а мастерское обеспечение полной звуконепроницаемости, что приводит к установлению буквально звенящей тишины внутри склепов, неизменно ввергало его в состояние неописуемого восторга, вызывавшего у него чувство благоговейного почтения к строителям.

В конце концов, по результатам подобных познавательных экскурсов он вывел для себя два главных критерия моментальной оценки степени уважения предков народом страны, где похоронный обряд предусматривает строительство склепов с последующим поддержанием в постоянном режиме их совершенного порядка. Именно тишина и чистота склепов являются этими самыми критериями, наглядно отражающими традицию преклонения перед памятью предков, часть из которых обрела вечный покой за стенами таких сооружений.

Как это ни было странным при том, что Аким Иванович не принадлежал к культуре с традицией склепового захоронения, тема склепов однажды довольно близко коснулась и его самого по милости близких родственников, страдающих непроходимой невежественностью. И произошло всё это по причине пароксизма умственной недалёкости его племянницы, впавшей в спесивое помрачение разума на почве сексуальной озабоченности. Надо сказать, что сия особа в детско-юношеском возрасте демонстрировала незаурядные предпринимательские качества характера, которые она во времена своего студенчества с успехом применила на деловом поприще: в результате реализации прекрасно разработанного ею бизнес-плана, она стала владелицей коммерчески успешной аптечной сети среднего масштаба, которая приносила ей серьёзную прибыль. Перспективы у этой сети аптек были прекрасные, поскольку капитализация фирмы быстро нарастала вследствие грамотной маркетинговой политики.

И ведь надо же было такому случиться, что во время своего отдыха в Хургаде она подтянула к себе в ублажение египетского мачо со всеми вытекающими последствиями. По-видимому, мачо оказался что надо, поскольку с тех самых пор всё помыслы пленённой им «цыпочки» были связаны с удовлетворением прихотей сего мачо по шикарному обустройству жизни в Хургаде и далее – на территориях в разных частях Египта. Начались имущественные приобретения, к примеру, покупка апартаментов в центре Хургады или оформление на себя участка в прибрежной зоне пустыни с отягощением обязательствами озеленения его. Ну и, конечно, в повседневной жизни эта парочка себе ни в чём не отказывала, благо деньги богатой дамы текли рекой из России.

Для финансирования своих египетских затей племянница начала постепенно сворачивать свою бизнес активность в родной стране с переуступкой активов своим партнёрам, попутно распродавая в ускоренном режиме с небывалыми скидками всю наличную общесемейную недвижимость, которая была оформлена в её собственность или до которой она смогла дотянуться своими загребущими ручёнками посредством различных манипуляций с профанирующими родственниками, слепо уверенными в её честности, справедливости и радении за общесемейное благо. Естественно, основная часть вырученных денежных средств переправлялась в Египет. Бизнес хватка у неё была весьма эффективной, поскольку родственники опомнились слишком поздно, когда у них за душой уже не осталось ничего, а все их вопли по поводу своей обречённости на нищету и бомжевание грубо и нагло прямо в лицо высмеивались новоиспечённой египтянкой.

Однажды, когда процесс отъёма у семьи собственности был ещё в самом разгаре, а родичи до времени не сообразили о том, что уже стали почти нищебродами, означенная бизнес-вумен, вернувшись из одного из своих частых вояжей в страну фараонов, вдруг заявила всем близким родственникам, что ею запланировано захоронение всех их на Коптском кладбище Каира в склепе, который она по случаю приобрела в собственность. Не нужно быть особо прозорливым человеком, чтобы представить себе, какой эффект имело это сообщение, прозвучавшее, как гром среди ясного зимнего неба где-нибудь в Оймяконе! Ну и, конечно же, родственники, оправившись от шока после её дикого пассажа, дружно послали её вместе с ожидающим их гробы склепом ко всем чертям.

Судьба с её запутанными тропами жизни – всё-таки странная штука. Случилось так, что через месяц после этого всплеска грозных родственных эмоций номадическая звезда Акима Ивановича привела его прям-таки в тот самый Каир, в котором племяшка пообещала ему вечную негу на полке в склепе. Ранее уже упоминавшаяся его гипертрофированная любознательность не позволила ему проигнорировать возможность осмотра данного склепа от коптов. Предварительно раздобыв у племянницы ключи от склепа и доверенность на право его вскрытия, уже на второй день пребывания в христианском квартале Каира он отправился на поиски кладбищенского склепа. Дух номада вёл его верным путём, и после непродолжительного плутания склеп предстал перед ним во всей своей красе. Предоставив кладбищенскому смотрителю доверенность, он с помощью этого профессионала своего дела после получасовой возни с запорами, наконец-то, открыл склеп и приступил к подробному осмотру этого прожекта племянницы.

Сказать, что он был крайне разочарован небрежным отношением коптов к своим предкам, значит, ничего не сказать: налицо было фактически полное уничижение памяти праотцов. Приземистое, неказистое, с остатками какой-то отделки на песчаной основе сооружение походило на обычный каменный сарай для хозяйственных нужд, входной проём которого закрывался проржавевшей металлической дверью под увесистым замком. Внутри сего склепа вдоль одной из стен был оставлен проход для проноса гроба с усопшим, а с другой стороны – ряд в два уровня из шести ячеек на каждом, которые предназначались для установки в них гробов. Об аккуратности внутри склепа и говорить не стоит – повсеместно валялся мусор вперемежку с битыми кирпичами под заносами всепроникающего песка. О тишине и речи быть не могло, поскольку внешний шум городской суеты свободно проникал в это примитивное сооружение, в котором шумопоглощение в принципе не предусматривалось. Без всякого сомнения, в сравнении с западноевропейскими склепами этот псевдосклеп и рядом не стоял.

Впоследствии связь с племянницей напрочь прервалась, по причине чего дальнейшая судьба её прожекта родового погоста Акиму Ивановичу осталась неизвестной, но он точно знал, что все ушедшие с того времени в мир иной родственники были захоронены традиционным образом на родине.

Сам же Аким Иванович после всей этой веселухи под названием «египетские дни и ночи» преспокойно продолжал свои кочевые скитания по белу свету, при этом вознаграждая себя, как и прежде, посещением доступных ему мемориалов. К слову сказать, такая, мягко говоря, специфическая область его интересов со временем напрямую поспособствовала развитию у него способности рефлексировать на любые, даже самые слабые вибрации мира мёртвых, проникающие через рубежные энергобарьеры в мир живых по причине спонтанных или целенаправленных ритуальных мероприятий, открывающих запретные портальные переходы между мирами.

Кстати, к своему немалому удивлению, наиболее часто интенсивные вибрационные поля мира мёртвых он ощущал в той части культурной среды общества, где концентрировались разноформатные деятели искусства новомодных направлений, к примеру, постмодерна. Поразительно, но на различных выставках, перфомансах с инсталляциями, в звучании электронной музыки, среди экспонатов художественных салонов, на театральных подмостках, в шедевральных скульптурных композициях, внутри сооружений архитектурных комплексов и далее иже с ними он безошибочно определял те произведения искусства, которые временно либо постоянно вибрировали на частотах потустороннего мира.

Но что более всего поражало его, так это тот факт, что наиболее мощно резонирующие с энергиями инферно объекты культуры искусствоведами неизменно признавались самыми выдающимися творениями, а их авторы возносились на уровень необычайно талантливых творцов, а то и вовсе признавались гениями. Разумеется, вслед за такими искусствоведческими панегириками данные произведения мастеров, функционирующие в вибрационном диапазоне нежити, вполне предсказуемо имели ошеломляющий успех у публики. И напротив – творения, несущие в себе вибрации света, обходились вниманием и признанием культурно продвинутой публики, а в критических публикациях на страницах газет и журналов эти произведения подлинно человеческого искусства награждались эпитетами, типа – серый, убогий, лишённый изюминки, ординарный, низкой художественной ценности и т.д.

Мертвящую энергетику Аким Иванович ощущал и на бытовом уровне: в стиле дизайна и оформления помещений, предметах обихода, материалах декора, отделки или облицовки, образцах мебели, элементах украшения интерьера, декорирующих инкрустациях и т.п. Приходя к кому-нибудь в гости, он моментально опознавал источники энергии потустороннего мира. Если это были отдельные предметы, то он старался держаться от них подальше. Ну, а если подобная энергетика исходила от облицовки стеновых поверхностей или от общеквартирного интерьера, то он под благовидным предлогом как можно скорее покидал сей дом. Конечно же, и цветовая гамма несла в той или иной мере подобные энергии, но особо негативный эффект производил на него белый цвет смерти.

Интересной оказалась и такая необычность, когда по мере набора числа прожитых лет его чувствительность к проявлениям полевых структур загробного мира, к удивлению, не только всё более возрастала, но ещё вдобавок ко всему непрерывно повышалась до необычайно высокого уровня  инструментальной утончённости, что позволяло ему помимо обнаружения потусторонних энергий ещё и разбираться в их разнообразном составе, то есть к пожилому возрасту он безошибочно ощущал не просто однородный поток такой энергетики, но и составляющие его обертоны, отличные друг от друга по вибрациям.

Но и это было ещё не всё: у него проявилась ранее совершенно невообразимая способность обнаружения возникающих брешей в межмирном энергобарьере при спорадическом симбиозе людей и цифровой техники. Раньше он даже отдалённо не представлял себе невероятную мощь потоков инфернальной энергии, которая при проникновении в явий мир текущей жизни людей самым радикальным образом влияет на все без исключения процессы этой самой жизни людей.

Обыватель, далёкий от понимания динамики существования техносферы Земли, как правило, впадает в эйфорию технооптимизма по отношению к обожествляемому им научно-техническому прогрессу, безмерно восторгаясь, к примеру, тем или иным средством цифровой телекоммуникации, что предоставляет такому профану дополнительные возможности получать уже ставшие привычными удовольствия по виртуализации реального мира. И невдомёк такой публике, ломящейся в магазины для приобретения самых навороченных технических средств последнего поколения, позволяющих масштабировать и усиливать естественные способности человека, развитие которых нетехническими методами не входит в список популярных в массовке трендов, что каждая такая телекоммуникационная новинка техносферы обеспечивает создание дополнительных порталов для проникновения в живой мир энергий смерти, причём открытие этих порталов происходит при самом активном участии неразумных людей, которые выполняют для этих процессов роль катализаторов, погружая свои ауры в энергосреду цифровой техногеники, что образует симбиоз живого и неживого – тонкоматериальный  ключ для открытия означенных порталов.

При этом порталы работают в двух взаимопротивоположных направлениях: с одной стороны, в наш мир проходят потоки инферно, а с другой – во встречном направлении утекает энергия живых людей нашего мира, скачиваемая с них этими изящными, многофункциональными и стильными устройствами, типа смартфонов или айпишников, которые, спустя короткое время после начала пользования ими, люди начинают ощущать органическими частями своих организмов, не расставаясь с ними ни днём, ни ночью. Другими словами, эти мобильники являются мощными энерговампирами, вытягивающими из человека его запасы энергии жизни, что вызывает у него опасное состояние энергетического голодания, чреватого резкой потерей сил и развитием депрессивного психоза, а также скоротечным возникновением всевозможных заболеваний, что зачастую заканчивается летальным исходом.

Вся эта премудрость энергообмена с миром мёртвых открылась Акиму Ивановичу исключительно эмпирическим путём благодаря его сверхчувствительности к подобным процессам. При этом для него не составило особого труда соотнести произошедшие у него в организме некие изменения, позволившие этой его способности раскрыться в полной мере, с массовым распространением мобильных цифровых устройств. В те времена, когда цифровая техника производилась в стационарном исполнении, доступ к ней людей в симбиотическом сочетании был ограничен, в основном, обслуживающими большие и малые ЭВМ работниками вычислительных центров, численность которых была весьма мала ввиду дороговизны как самой вычислительной техники, так и удовлетворения специфических требований для её размещения и эксплуатации. По мере же наступления эпохи массового использования появившихся в обиходе людей легкодоступных мобильных цифровиков типа смартфонов Аким Иванович начал ощущать в окружающем пространстве неуклонное нарастание энергии смерти в виде отдельных, похожих на плазмоиды аморфной формы, энергообразований, которые он мог наблюдать в состоянии расширенного сознания. К настоящему времени эти отдельные энергообразования соединились в пространственно протяжённые структуры, укутывающие все густозаселённые территории планеты, подобно толстому слою ваты.

Настраиваясь на какого-нибудь молодого человека, который сегодня наверняка, как и большинство его современников, чуть ли не 24 часа в сутки не выпускает из рук свой обожаемый смартфон, Аким Иванович астральным зрением, прозванным в народе «третьим глазом», отчётливо мог воспринимать, как по каналу «живое в сопряжении с неживым» в мир людей проходят эманации смерти, которые разрушают биосферу планеты вместе с людьми. Помимо этого, ему в реальном времени представлялась картина сжатия, можно даже сказать – скукоживания, биополя такого человека.

Вбирать в своё сознание информацию о всех этих разнонаправленных межмирных потоках, на самом деле, было чрезвычайно болезненно для его самочувствия. Поэтому ему становилось всё тяжелее находиться в общественных местах, где человеческая масса, прилипшая к своим смартфонам в полном отрешении от действительности окружающей среды обитания, нагнетала энергополя негатива, что приводило к непрерывному понижению потенциала полноценной жизни всех окружающих людей.

По этой причине Аким Иванович стремился уединиться по жизни с минимизацией взаимодействия с людьми, которые, за чрезмерно малым исключением, сами того не зная, являлись вместе со своими смартфонами носителями инфернальных каналов разнородных негаций. К сожалению, как бы он не старался заизолироваться, нависшее над миром облако смертоносной энергии нашло-таки лазейку для воздействия на его биополе.

Обычно в случае необходимости найти какую-либо информацию Аким Иванович пользовался либо стационарным компьютером, либо ноутбуком, с которыми достичь симбиотического состояния было очень сложно как с технологической, так и с временной точек зрения. В силу этого его личные энергопотери из-за вампиризма, изначально присущего в принципиальном плане цифровой среде как таковой, находились на минимальном уровне, равно как и встречный поток негаций был достаточно слабым. Молодые же члены его семьи, стремясь до мелочей соответствовать примитивизированным общественным стандартам продвинутого потребительства, понакупили себе различные модели смартфонов при категорическом нежелании слушать любые поклёпы на это гениальное технологическое достижение цивилизационного развития общества.
Естественно, везде и всюду, в том числе и на дому, после таких приобретений телематической техники передового уровня домашние из молодых стали плотно зависать на смартфонах: грациозно-фигуристая дочь и демонстрирующий всезнание и высокий уровень умственного развития зять вместе со своим сыном, ещё совсем недавно, до покупки ему личного смартфона, весёлым, полным жизненных сил, с пытливым умом пареньком, часами сидели, прильнув к своим мобильникам. От таких технологически симбиозных посиделок со смартфоном молодые отвлекались только по особой нужде, к примеру, на скоропалительное поглощение пищи, на просмотр TV-программ или на гигиенические процедуры, включая ритуал капитальной приборки квартиры, после которого в квартире всё, на что ни посмотри, блестело какой-то почти наджизненной чистой, тем более, что домашние, часами симбиотирующие с мобильниками, практически не сорили и не мусорили. Надо отметить, что при таком положении дел, главным «засорителем» пространства квартиры теперь выступал старый кот шотландской породы, который важно вышагивал и дерзостно шалил промеж хозяев, постоянно застывавших, подобно скульптурным изваяниям, в согбенных позах над своими смартфонами.  И конечно же, что бы не происходило вокруг, смартфоны молодых всегда находились рядом с ними.

Посему, в вечернее время и в выходные дни Аким Иванович вместе с котом, в условиях наступившей бесконтрольности занимавшимся своими кошачьими делами по полной программе, бродили, как призраки, по квартире, где в совершенно неожиданных местах находились оцепеневшие фигуры молодых с мобилами в руках. Всё это симбиотическое взаимодействие со смартфоном, происходившее молча, без отведения взгляда от экрана мобилы, на что не могли повлиять даже вынужденные перемещения по квартире, со строгой однозначность имело весь перечень указанных ранее последствий. И если несколько лет назад, когда в ходу были ещё кнопочные мобильные телефоны, общение в семье происходило в весьма активном режиме, то теперь вся активность сошла на нет – в квартире царствовала мертвящая тишина. В такие поры энергетика квартиры в силу концентрации смартфоновских негаций, естественно, была непереносимо тягостной.

Не стоит особо распаляться о том, каково было Акиму Ивановичу находиться в этом облаке негаций, которые по невежеству запускали в своё жизненное пространство молодые через свои смартфоны, особенно, если учесть его сверхчувствительность к смертоносным энергополям. Как-то раз он поймал себя на мысли, что в квартире в энергетическом плане образовалось что-то очень знакомое по прежним временам, правда, ему всё никак не удавалось идентифицировать это нечто, которое нельзя было ни пощупать, ни увидеть, ни услышать. Несколько дней он пребывал в состоянии глубокой отрешённости от всего и вся, пытаясь с помощью своих чувств и изменения состояния сознания определить это нечто, что так тревожило его, при этом весьма удачно не поддаваясь проявлению себя.

В один из вечеров, когда молодые в обычном режиме залипли на своих смартфонах, лишний раз подтверждая уже плотно устоявшийся их симбиоз с мобильниками, Акиму Ивановичу почему-то почудилось, что тишина в квартире вдруг стала как-то особо гнетущей. И запах. По какому-то невероятию по квартире распространялся едва уловимый запах тлена… И тут его, вплоть до озноба во всём теле, осенило – неким трасцендентальным образом квартира натурально превратилась в некий ирреальный склеп с энергетикой, которая и в самом деле была хорошо ему знакома по прежним реальным экскурсам в такие погребальные сооружения.

Дальнейшее изложение будет трудно понимаемым, если не рассказать ещё об одной важной особенности, обретённой в своё время Акимом Ивановичем.

По происхождению он был выходцем из офицерской семьи довольно жестокого послевоенного времени. Его отцу, только в 1950 году закончившему Киевское военное училище, а потому имевшему всего лишь лейтенантское звание, в условиях массового сокращения личного состава младших офицеров при осуществлявшемся кардинальном реформировании армии в соответствии с требованиями эффективного применения новых видов вооружений и методов ведения боевых действий, дабы избежать увольнения в запас приходилось безоговорочно соглашаться служить на окраинах обширной территории страны в совершенно различных регионах.

Переводы отца с одного места службы на другое происходили довольно часто – иногда дважды в год. Естественно, его семья переезжала вместе с ним в пункт его нового назначения. Как правило, места службы отца находились в весьма суровых по необжитости и дикости условиях, к примеру, на Кольском полуострове, Приполярном Урале или на скалистых камчатских берегах Тихого океана. Поэтому, надеяться даже на самые примитивные бытовые удобства проживания в таких местах офицерским семьям не приходилось – выживали только благодаря взаимопомощи и смекалке. Сложнее было с питанием, поскольку никаких магазинов часто на расстоянии 200-300 км не было и в помине. Поэтому, фактически все члены семей, включая малых детей, находились на довольствии в военной части (к слову сказать, со складов на питание поступали продукты, хранившиеся ещё со времён войны, например, ленд-лизовская американская солонина или сухое молоко).

Чтобы хоть как-то подкормить детей, прежде всего – овощами и фруктами, каждая офицерская семья стремилась на лето вывезти детишек к родственникам в регионы, где с едой не было напряжёнки. Акиму Ивановичу вместе с сестрой выпало откармливаться в Киеве у бабушки. Ввиду того, что бабушка до событий 1917 года служила поваром у херсонского помещика, за летнее каникулярное время дети откармливались, как говорится, «от пуза». Их потчевали самыми разными деликатесами украинской кухни, а также заставляли поглощать горы овощей и фруктов с колхозного рынка, на который Аким Иванович в свои младые годы каждое утро сопровождал суровую и требовательную бабушку.

Помимо поварского мастерства, бабушка была ещё и глубоко верующей, что предполагало частые посещения церковных богослужений (кстати, именно во Владимирском соборе Киева были крещены Аким Иванович с сестрой) и Байкового кладбища для поминовения захороненных там родственников с приборкой их могил, в чём дети помогали бабушке в меру своих сил и умений.

По первости ему, находившемуся в подростком возрасте, было очень интересно на этом старинном кладбище, поскольку, пока бабушка отдыхала на скамейке у той или иной могилы родственников, он с неподдельным пиететом осматривал близлежащие старые надгробия, разглядывая пожелтевшие фото, вычитывая эпитафии на памятниках и склепах. К своему немалому удивлению иногда удавалось обнаруживать заброшенные могилы знаменитых писателей, произведения которых изучались в школе на уроках литературы. Часто встречались старые надгробия, надписи на которых были выгравированы на польском языке, что для пытливого ума Акима Ивановича становилось очень притягательным для прочтения. Таким образом, посещения Байкового кладбища воспринимались им в качестве ценного познавательного опыта.

Однако в дальнейшем он, будучи уже одинадцатилетним, во время пребывания на кладбище стал испытывать странное ощущение присутствия рядом с собой чего-то необычного неизвестной природы, вызывающего у него странное состояние нереальности всего, включая самого себя, чему он не в силах был найти хоть какие-то объяснения. Когда у него возникало это чувство неведомой таинственности, он начинал озираться вокруг, пытаясь увидеть что-либо значимое, что позволило бы ему понять происходящее с ним. Это загадочное чувство всё более тревожило его постоянством возникновения именно на кладбище, тем более, что обнаружилось его усиление раз за разом в соотнесении с частотой посещения погоста, а также своим крепнущим последействием, поскольку после каждого посещения последнего приюта усопших ему долго не удавалось прийти в нормальное для паренька его возраста состояние духа. Пытаясь разобраться со своими ощущениями, он решил при нахождении на кладбище с большим тщанием и вниманием контролировать собственную чувствительность в сопряжении со всем необычным в окружающей среде.
Понятно, что испытываемое им впервые в жизни некое осознанное явление психического свойства не могло не сказаться как на его мыслительных способностях, так и на характере его поведенческих функций. Если бы в его жизненном окружении был хоть кто-то, кому небезразлично было бы его повседневное психическое состояние, и, тем более, резкие колебания его поведенческих реакций, то этот близкий человек сразу бы заметил, что с парнем происходит что-то из ряда вон выходящее. Таких людей рядом с ним не оказалось, поскольку его родственники были прекрасными людьми, преданными ему, любящими его, но при этом – достаточно ординарными, в силу своей необразованности или неопытности не способные к пониманию проблем подобного рода. И поскольку все случившиеся с ним необычности находились за пределами их осознанности, то значит таких проблем для них просто в принципе не существовало. Поэтому никто не обратил внимания на то, что характер Акима Ивановича того времени начал резко меняться, а странности его поведения стандартно списывались на специфику подросткового периода жизни, присущей любому человеку. Думать по-другому его окружение не было приучено, да и любые мнения, отличные от постулированных партией и правительством идеологических штампов, не только не приветствовались, но и вызывали подозрительность у типовых советских людей, что могло вылиться в пристрастное внимание компетентных органов к нетривиально мыслящим фармазонам.

Как бы то ни было, но с той поры, как парнем было принято решение об усилении контроля за всем происходящим с ним на кладбище, он становился весьма настороженным, как только пересекал кладбищенскую ограду, часто надолго уходя в себя возле могил родственников или внимательно вглядываясь в те памятники и каменные ограды у могил, мимо которых проходил. Больше месяца он придирчиво сторожил в себе и в ближнем пространстве что-либо выходящее за рамки обычности. Не приходится сомневаться, что в результате такого сторожения он отменно подготовил себя к встрече с неизвестной таинственностью. И ведь дождался-таки своего часа.

В один из августовских дней, незадолго до отъезда из Киева к очередному месту жительства их семьи в лесном краю срединной Руси, при очередном посещении кладбища ему вдруг почудилось, что над соседней стародавней могилой, где был захоронен какой-то Байтельман, случилось скоротечное уплотнение воздуха с резким снижением его прозрачности. Краткий миг чего-то – и снова всё как обычно. Тем не менее, мальчишеская внимательность смогла зафиксировать это происшествие, хотя уверенности в реальности чего-либо произошедшего не было никакой.

До отъезда они с бабушкой ещё три раза приходили на кладбище. Ни о чём подозрительном его органы чувств более не просигнализировали ему. И только на третий раз уже перед самым уходом, когда он обводил прощальным взглядом окрестные обелиски, на светлом камне одного из них он едва заметил какое-то серое пятно, которое как бы испарилось само собой за пару секунд, после чего цвет камня обелиска стал однородным. В момент наблюдения за этим исчезающим пятном Аким Иванович ощутил самопроизвольную дрожь по всему телу, а взгляд его при этом был сосредоточен исключительно на данном пятне при полной невосприимчивости к ещё чему бы то ни было.

Вся необычность чувствования данного момента крепко накрепко впечаталась в его память чувств, о чём он частенько рассуждал в течение всего последующего времени вплоть до приезда в Киев на следующий год. По приезде он очень удивил бабушку, когда назавтра же изъявил настоятельное желание побывать на кладбище, что весьма обрадовало её, ведь все её подруги в возрасте бабушек постоянно жаловались на своих внуков, которые всеми правдами и неправдами всячески старались увильнуть от их просьб о помощи в поездке на погост. Разумеется, она с удовольствием откликнулась на его просьбу, и через день они отправились на поклон могилам усопших родственников, для чего нужно было почти час трястись на старом трамвае, в конструкции которого амортизаторы почему-то не были предусмотрены.

Почему Акиму Ивановичу, а в то время ему уже было двенадцать лет, так не терпелось попасть на кладбище? Всё просто: теперь он чётко знал, что именно хочет увидеть и ощутить среди могил. К его вящему удовлетворению, он был щедро вознаграждён некими неведомыми силами за своё истовое стремление к познанию того, что не вписывалось в представление о мироустроении, которое они прилежно изучали в школе. Когда они с бабушкой сидели на лавке у могилы, отдыхая после трудов по наведению порядка внутри оградки, перед взором Акима Ивановича на фоне всё того же светлого обелиска случилась форменная свистопляска серых полупрозрачных пятен. При этом сам он оставался спокоен, не испытывая никакого испуга, в результате чего у него возникло понимание своей готовности к продолжению контакта с чем-то невероятным. Как-то само собой вышло так, что он внутренне поприветствовал эти пятна, вслед за чем ощутил приятную истому тела, как будто бы оказался на цветущем различными полевыми цветами поле под ярким солнцем и глубокой синевы небом.

Не в силах логически объяснить происходящее Аким Иванович, тем не менее уразумел, что ему удалось установить вполне определённый контакт с силами запредельности. Во время последующих посещений погоста этими силами ему позволено было выработать у себя внешаблонный режим зрительного восприятия, когда красочная реальности меркла, а взгляду при этом открывалось совершенно непривычные видения какой-то другой реальности, что в обычном состоянии увидеть в принципе было невозможно. Именно в таком состоянии он постепенно начал видеть не просто бесформенные пятна – ему открылось лицезрение как будто бы теней, по форме похожих на людей. Можно даже сказать и более того – ему стало казаться, что между ним и этими тенями установилось некое общение, поскольку после того, как они обозначали своё присутствие вблизи него, ему на ум начинали приходить мысли на такие нестандартные темы, о которых ранее он не имел абсолютно никакого представления, поскольку о существовании таких познаний никто из его родственников или знакомых никогда ранее даже отдалённо не упоминал. То есть подобные поразительные для него мысли в принципе не могли самостоятельно возникнуть в его голове, ввиду отсутствия у него базового уровня знаний по этим тематикам, да и, кроме того, сиё когнитивное действо происходило исключительно среди могил, напрочь прекращаясь за пределами кладбищенской ограды.

Будучи мальчиком начитанным, до самозабвения обожавшим книги о приключениях и фантастике, он в конце концов дошёл своим умом до понимания, что имеет контакт с душами людей, похороненными на Байковом кладбище. К чему бы в итоге привело такое взаимодействие – не известно, поскольку через месяц они с семьёй уехали домой, а поездки в Киев прервались на многие годы.

Обо всём, что случилось с ним на кладбище, Аким Иванович, хоть и был тогда зелёным подростком, естественно, никому не обмолвился ни единым словом. И поступил таким образом вполне сознательно, так как за всё время детства и юности среди самых близких ему людей не оказалось ни единого человека, настолько интеллектуально развитого, что с ним можно было бы спокойно, непринуждённо и главное – конструктивно говорить о подобных вещах нематериального плана. Паренёк рос в окружении очень хороших людей, которые, тем не менее, были идеологическим порождением своего времени, очень жёсткого, беспощадного и бескомпромиссного, что выражалось в беспрекословном следовании теоретическим изыскам марксизма-ленинизма, где однозначно постулировалась доминанта материального над идеальным. Поэтому люди, воспитанные в соответствии с теорией научного коммунизма могли быть ориентированными только на рациональное освоение материальной стороны мира при практически полной табуированности его идеальной стороны.

Скажи он своим родителям о произошедшем с ним, они бы настолько испугались за психическое здоровье сына, что сразу бы отправили его в психдиспансер. Бабушка, если бы услышала от него подобное откровение, наверняка бы вынудила его срочно пойти в церковь и обо всем признаться священнику, ибо посчитала бы, что внука донимают бесы. Друзья-товарищи тоже были не при делах, поскольку их, как вполне обычных парней, по жизни интересовали обычные пацанские запросы. Поэтому кладбищенский апофеоз так и остался единоличным достоянием внутреннего мира Акима Ивановича, в чём он и на старости лет не решился бы кому-то открыться, поскольку не было никаких гарантий, что его не упекут в психушку.

Возвращаясь к основной теме повествования, теперь становится ясным, что описанная выше его особенность и, что не менее важно, – реальный опыт конструктивного общения с миром теней, пусть это и происходило в подростковом периоде жизни, стали весьма ценными ресурсами его жизненного потенциала, самым непосредственным образом пригодившиеся ему в настоящее время.

Итак, как только Аким Иванович в своём сознании соотнёс со склепом квартиру с домочадцами, которые, не отдавая себе в том отчёта, посредством цифровых устройств телекоммуникации (в данном случае – смартфонов) сбрасывали куда-то свою жизненную энергию, внутри него неожиданно активировался режим расширенного сознания по восприятию параллельной реальности, который сформировался у него в отрочестве на Байковом кладбище Киева. Когда в его мозг начали проецироваться картинки параллельной реальности, поначалу он был повержен в шоковое состояние.  И тогда ему потребовалось всё его мужество, чтобы взять себя в руки, успокоиться, постараться адаптировать свой мозг к массе всевозможных неординарных сюрпризов и начать пристально сканировать пространство будучи уверенным, что столкнётся с чем-то поразительным, ибо свой переход в состояние расширенного сознания считал вовсе не случайным. Забегая вперёд, нужно отметить состоявшееся реальное осуществление в том или ином виде его прозорливых ожиданий, что в дальнейшем вызвало у него серьёзные недомогания по здоровью.

В результате тщательного сканирования окружающего пространства его внимание было притянуто к одному из пространственных сегментов, где с впечатляющей подробностью взору Акима Ивановича, вновь обретшему возможность видеть много дальше и глубже границ обыденной реальности, открылась невзрачная, угнетающая любое здравомыслие картина: освещённая мерцающим тусклым светом квартира донельзя была захламлена какими-то обрывками бумаги, кучами разодранной одежды, осколками битой посуды, обломками сломанной мебели со здесь и там застывшими наплывами дурно пахнущей грязи. При той фактуре, что в реальном мире всё в квартире блистало неестественной чистотой и мощно освещалось LED-лампами, заливавшими всё её пространство ярким холодным освещением, в параллельной реальности Аким Иванович своим надмирным взором увидел не что иное, как ментальную грязь человеческого жилища. Как было показано далее, представшая перед ним тусклость и захламлённость были только цветочками, а ягодки оказались откровенно страшными: та картина, которая была представлена ему в следующий момент, отражала весьма детально всё, что действительно окружало фигуры его домочадцев, согбенные тем, что в реальном мире называется смартфонами.

Аким Иванович, закусив губу, лицезрел разворачивающееся перед ним умопомрачительное зрелище, находясь на грани потери сознания, ибо картина наблюдаемого действа ввела его в состояние такого сильного ступора, что ему пришлось довольно долго выбираться из него. Круто ступорнуться, и вправду, было от чего: все члены его семьи, включая внучка, были окутаны иссиня-чёрными тенями, форма которых отнюдь не напоминала человеческие фигуры – в их контурах угадывались очертания неких сущностей, которые люди традиционно называют чудовищами. Однако, именно видение непосредственно самого процесса использования якобы смартфонов домочадцами более всего грозило сорвать его психику. Устройства, для разумно примитивных людей называемые смартфонами и иже с ними, в параллельной реальности выглядят совсем иначе, имея вид агрегатов из двух гибких прозрачных трубочек (тот материал, из которого сделаны эти трубочки, похож на какую-то воздушно-водянистую структуру, имеющую, скорей всего, фактически нулевой коэффициент твёрдости), теряющихся одними из своих оконечностей в нижней полусфере пространства, в то время, как противоположные окончания трубочек подводятся к пользователю такого агрегата (смартфона, по-нашему). Оконечник одной из трубочек погружён в солнечное сплетение тела человека (в реальном мире болевой рефлекс отсутствует, поскольку сама трубка – крайне разряжена по плотности, невидима и неосязаема), откуда по этой трубке выходит какая-то золотистая жидкость, искрящаяся и бурлящая. Концовка же второй трубки в свободном режиме раскачивается, подобно стойке кобры перед нападением, за спиной пользователя; по этой трубке откуда-то снизу поднимается некая тёмно-серая жидкость, фонтанируя на оконечнике. В этом дурно пахнущем фонтане постоянно формируются очертания самых различных чудищ, которые после обретения формы отделяются от фонтана и уносятся в разные стороны.

Из-за откровенно инфернальной подоплёки этой сюрреалистичной фантасмагории Аким Иванович почувствовал, как у него начал воспаляться мозг, функционирующий в дико лихорадочном режиме. Наблюдая всё это гротескное зрелище, он, тем не менее, пытался хоть как-то его осмыслить. Сосредоточив все свои мысли на этих самых трубках, в конце концов ему открылось истинное предназначение всех этих красивеньких, удобненьких и до исступления престижных смартфонов: по существу, это был инструментарий инферно, обеспечивающий взаимодействие нашего мира и мира мёртвых, представляющее собой процесс откачки элексира жизни из мира людей при одновременном насыщении его демоническими сущностями сатанинского начала из пекельного мира.

Как только ребус был разгадан, продолжение пребывания в состоянии расширенного сознания стало бессмысленным. Волевым усилием переведя свои органы восприятия реальности в обычный режим, при котором он вновь увидел своих домочадцев в связке со смартфонами, ничего не ведающих, ничего не подозревающих, ни о чём не сожалеющих, всё также возбуждённо эксплуатирующих сенсорные экраны своих аппаратов, Аким Иванович обессиленно опустился на диван, ощущая свою полнейшую ничтожность по причине обескураживающей неспособности хоть на что-то положительно  повлиять в проистекающем ныне потоке всеобщего умопомрачения, прекрасно понимая, что образумливать кого-то из массовых людей, сладострастно занимающихся тягучим процессом самоубийства, уже поздно – они с плохо скрываемой агрессивностью абсолютно ничего не воспринимают, что каким-либо образом препятствует процедуре их самоуничтожения.

Он чётко сознавал, что не сможет нормально жить, если не осмыслит всё увиденное, поскольку теперь-то ему стал ясен истинный замысел повелителя тёмной стороны Вселенной по всеобщей цифровизации биосферы Земли: и люди, и все другие живые существа планеты должны быть насильно принуждены к отдачи своей жизненной энергии тёмному миру (по планам цифровиков – уже во второй половине текущего десятилетия). А вся та нечисть, что проникает в земной мир через порталы, каналируемые различными цифровыми устройствами и другими шедеврами техногеники, будучи подселёнными в тела людей, равно как и в специально выращенные для них тела гибридов и генномодифицированных человекообразных биороботов или в созданные исключительно для сущностей тьмы биомеханические конструкции андроидного типа, становятся наиболее активными сторонниками тотальной цифровизации, продвигаемой ими через своих инсайдеров на правительственных уровнях в ускоренном порядке из опасения в пробуждении сознания людей, что способно решительно  прекратить цифровую вакханалию в глобальном порядке и развернуть развитие человечества на 180 градусов.

Однако понять планы и методы действий супостатов – это одно, но вот что конкретно сейчас-то надо делать, чтобы воспрепятствовать самоуничтожению человечества посредством смартфонов, айпадов и подобных им средств человеческого самоубийства? Конечно, Аким Иванович прекрасно знал, что мировая техногенная элита, в ведении которой находится вся индустрия разработки и производства всевозможных мобильных и портативных компьютеризированных устройств своим близким людям, а детям – так вообще строго настрого запрещают пользоваться подобными устройствами, ибо как раз-таки по их личному указанию все эти изделия изначально создавались в качестве эффективных средств захвата души человека параллельно с уничтожением его биоплоти.

Такое дьявольское предназначение означенных устройств, нацеленных, помимо всего прочего, на контроль сознания и управление мозговой деятельностью людей, превращение их душ в вечные энергоисточники и провоцирование в их организмах различных смертельных заболеваний, естественно, надёжно скрывается от массовых людей, фанатично скупающих каждый квартал всё новые и новые модели мобильников. Ввиду такой массовой фанатичности в настоящий момент уже в принципе невозможно запретить использование или начать процедуру насильственного изъятия у населения смертоносных мобильников, поскольку это приведёт их пользователей, уже не способных к самостоятельному существованию при отсутствии смартфонных суррогатов человеческого естества, к катастрофическому социальному катаклизму. Получается, что на материальном уровне не представляется возможным что-либо предпринять для избавления людей от гибельной для них смартфонной зависимости. Тогда по логике вещей решение этой проблемы надо искать на уровне идейных концепций.

Последующие несколько месяцев Аким Иванович посвятил фундаментальной поисковой деятельности приемлемых вариантов из области духовных традиций и современных психосоциальных практик по реальному воплощению своих мыслей касательно решения данной проблемы. Им был поднят серьёзный объём различных письменных источников, исследованы наиболее адекватные течения последних десятилетий, прослушано значительное число всевозможных семинаров и вебинаров. Но, как ни печально, ему в результате пришлось смириться с констатацией факта того, что из всех оказавшихся доступными для его исследования духовных и психосоциальных концепций, практикуемых в настоящее время в различных слоях общества, не удалось найти ничего существенного, что позволило бы в массовом порядке воспрепятствовать запущенному инферно процессу уничтожения земной биосферы, неотъемлемой частью которой является человеческий вид млекопитающих.

Единственной конкретикой в направлении спасения биологической жизни на Земле, которая его хоть как-то воодушевила, было движение, правда, ныне вялотекущее по многочисленным недоработкам идеологического плана, здравомыслящих людей в различных странах на всех земных континентах по исходу из городской среды обитания, заточенной до последнего штриха под массовую ликвидацию населения городов, на сельские угодья для создания в природных кущах различного рода поселений, в которых, по идее, должны властвовать любовь, добро и гармония, что предполагает нахождение таких исходников под покровом мудрости Творца.

Активная фаза этого движения в нашей стране пришлась на вторую половину 90-х годов ХХ века – начало нулевых годов XXI века, после чего легионеры тьмы практически полностью придавили это жизненноважное для людей движение. Этим тёмным служкам не составило особого труда извратить цели этого движения, а также одурачить и завести в идеологический тупик самозванных лидеров движения, воспользовавшись наличием у них скрытых комплексов неполноценности, реально проявлявшихся в их болезненно раздутых амбициях. Опять же, ввиду пёстрого состава движения жители каждого поселения, обуянные ничем реально не обоснованной гордыней, по наущению легионеров, хотя внешне это выглядело спонтанным благопристойным волеизъявлением, начинали считать себя и свой опыт исхода единственно правильным с тем, что все остальные исходники должны по их убеждению принимать опыт сего поселения, как эталонный, внедрять его в своих поселениях с периодической аттестацией своей приверженности сему эталону в этом самом праведном поселении, где можно напрямую воспринимать чуть ли не глас божий.

В период самого конструктивного развития движения, перекрыв канал поступления информации о дальнейшем направлении развития этого общенародного проекта у всем известного глашатая анастасийской версии данной идеи, легионеры подвесили большую часть его участников в полнейшей неопределённости по направлению их перспективных действий. В итоге, ввиду того, что анастасийцы составляли ядро этого движения, оно самым мерзопакостным образом было рассеяно, а от его былой массовости ныне остались всего лишь отдельные, изолированные от жизни страны и мира островки жизни наиболее стойких адептов данной концепции, как правило, уже не анастасийской направленности.

И всё же, на общем фоне полнейшей стагнации других концепций методологического оборения тьмы ради жизни биосферы Земли в данном случае Аким Иванович ясно увидел возможность перенаправления остатков движения в конструктивное русло с возможностью привлечения немалого числа новых последователей лежащей в его основе идеи природного образа жизни. И если первоначальные участники движения фактически исповедовали изоляционизм от проблем внешнего мира, сосредотачиваясь, в основном, на проблемах поселения и его жителей, то сегодняшние новые его участники самой жизнью обязаны мыслить более широко и глубоко, в частности, разносторонне осознавая происходящие в мире события с их причинами и последствиями, а также нисколько не сомневаться в том, что реновация широкомасштабной деятельности по сохранению биологической жизни – последний шанс остаться людьми как таковыми. Природный образ жизни должен возвести непреодолимый барьер дьявольски сладким увещеваниям тёмных по прогрессивности перекодирования реальной жизнедеятельности людей в цифровой вид существования в виртуальном мире, якобы обретая тем самым цифровое бессмертие, что является откровенным издевательством над разумностью людей, ибо любую компьютерную модель человека можно безвозвратно уничтожить всего лишь нажатием одной клавиши на клавиатуре – какое-нибудь инородное для Земли существо неизвестного происхождения нажмёт клавишу «delete» под выбранным файлом с цифровой копией конкретного человека, когда-то жившего на планете в плотном биологическом теле, и всё – наступит конец цифровому бессмертию этого человека, в своё время поверившего в сказку о прелестях виртуальной жизни. 

Установив связь с убеждёнными исходниками, своей истовой верностью природному храму Земли поспособствовавшие ему в восстановлении позитивного настроя мыслей и состояния духа, Аким Иванович, собрав свой старый, видавший виды походный рюкзак, отъехал в один из удалённых регионов предгорий Алтая, где когда-то существовало поселение анастасийцев, от которого теперь осталось всего два поддворья. Конечно, ввиду преклонного возраста тяжёлая физическая работа уже была ему не по силам, но не с этим он приехал сюда, заранее обговорив с означенными исходниками все нюансы своего пребывания с посильной деятельностью в этом месте чистых энергий необезображенной урбанистами природной среды.

Свободная изба, питание вскладчину, взаимоподдержка, ручка, писчая бумага, интернет – и вот уже повсеместно в сети люди обсуждают обнародованный план развития исходной идеи исхода в кардинально ином звучании, нежели то было четверть века назад в первоначальном варианте, извращённому в те годы до полной бессмысленности легионерами тьмы; уже начинают подниматься с капитально насиженных за много лет мест в городах новые последователи идеи исхода; уже потянулись пока ещё тоненькие цепочки людей к своему природному будущему – нежданно-негаданно началось общественное коловращение, застав врасплох почивавших на лаврах давнишней победы легионеров, которые уже никоим образом не способны воспрепятствовать вновь обретшему живительный импульс развития движению исходников.

Люди, осознавшие всю суть ситуации с угрозой потери своего человеческого обличья, когда их природное естество планируется аннигилировать, оставив  вместо него в памяти компьютера бездушную компьютерную модель, называемую в официальных документах цифровой копией человека, априори духовно сильнее легионеров, воинство которых буквально на глазах утрачивает свою дееспособность, а значит – и победоносность, что было присуще их легионам ещё в не такие далёкие годы начала XXI века, когда сознание людей, в большинстве случаев, пребывало в тяжёлом летаргическом сне. Сегодня пробуждённые ради великих свершений исходники в мирской силе и духовном благолепии мужественно и непоколебимо стоят за Землю-матушку, через любовь к ближнему и возрождение биосферного благоденствия преобразуя её общепланетарное пространство в гармоничную среду безусловного добротолюбия.

Слава всем, обретшим силу мужества ради осознания своего природного истока!

26.01.2020 – 5.02.2020 



ХYIII  НОВЕЛЛА


МИСТИКА СОРОКАЛЕТНЕГО РУБЕЖА ЖИЗНИ


Мастерство жителей посёлка разводить тары-бары по поводу и без повода не знало предела, отладившись в веках до идеального совершенства. Взрослые и дети, бабы и мужики, старые и молодые – никто из поселковых от мала до велика не мог избежать дарованной их предками судьбы виртуоза словестной эквилибристики, против которой неизменно пасовало все наличное население окрестных сёл и деревень.

Вот и Глафира Александровна, будучи коренной жительницей посёлка, была весьма охоча на всяческие словопрения о том о сём в любой форме с различной продолжительностью. Подруги, соседи, приезжие – со всеми могла говорить просто и без обиняков: с кем-то перекидывалась парой слов при встрече где-либо, а с другими разговор мог затянуться и на три-четыре часа, к примеру, в торговом центре. Детское воркование, юношеская трепотня ни о чём, говорильня взрослости в стиле «что вижу или слышу является предметом всестороннего обсуждения» – всё это нескончаемое жонглирование словами казалось ей совершенно непритязательным свойством человеческой натуры, таким же естественным, как, например, рукоделие или готовка еды.

Жизнь человека, как оказывается, пролетает очень быстро, хотя молоди в детско-юношеском возрасте кажется, что до старости у неё ещё уйма времени, и, скажем, до полувекового юбилея ей ещё жить да жить. Однако, почему-то всё происходит с точностью до наоборот – жизнь человека утекает у него сквозь пальцы рук настолько стремительно, что в какой-то момент он, впадая в шоковое состояние, вдруг осознаёт себя уже мало на что способным стареем, у которого совершенно незаметно для него самого всё яркое, животрепещущее, восхитительное и полнокровное в его жизни осталось далеко позади, а впереди у него – исключительно стариковские заботы и тревоги. В такие моменты многие люди испытывают безмерную жалость к самим себе, перемешанную с безгласным криком возмущения вселенскому порядку вещей, заставляющему их во смирении принять факт своего одряхления на фоне насыщенного яркими событиями и морем чувственных удовольствий земного жития более молодых людей с горьким осознанием невозможности что-то переиграть, исправить или приостановить в их по большому счёту прошедшей жизни. Любой нормальный человек всегда очень болезненно воспринимает понимание того, что со многими своими мечтами, планами, прожектами, задумками ему теперь придётся распрощаться навсегда, ибо их можно было осуществить только в молодые годы, когда он был полон сил и мог целеустремлённо преодолевать любые препятствия ради достижения успеха своих стартапов.

С самого начала совершеннолетия жизнь Глафиры Александровны была довольно-таки полноценно насыщена всякими разными событиями ввиду того, что она, всемерно холя и лелея себя любимую, старалась ни в чём себе не отказывать. При этом идею замужества как таковую она всегда отвергала самым решительным образом и была убеждённым противником женской обязанности рожать детей. Из близких родственников она поселила в своём доме престарелую мать, а с другими родственниками не поддерживала никаких контактов, поскольку отношения с ними у неё не заладились ещё со времени юношеских лет. Таким образом, эта вполне обычная женщина жила себе и жила, ничем особенно не выделяясь из общей массы местного населения, никоим образом не претендуя ни на что высокое или выдающееся, что согласно эксцентричным сценариям обычно случается с героями популярных фильмов. 

Как человек образованный, Глафира Александровна имела некое своё понимание окружающего мира с присущим ему вполне определённым набором неизменных объективных закономерностей, соблюдение которых, собственно говоря, и сформировало вполне комфортный для неё уклад устоявшегося личного жизнеустроения, что позволяло ей без особых напряжений разрешать случающиеся мелкие неприятности текущей повседневности.

Надо сказать, что характер её работы в должности архивариуса районного архива требовал тишины, уединённости и углубленной сосредоточенности в процессе исполнения ею своих служебных обязанностей. За многие годы архивной работы у Глафиры Александровны выработался вполне устоявшийся распорядок проживания каждого трудового дня: в рабочее время она хранила строгое молчание, дабы никакие сторонние разговоры не отвлекали её внимания от кропотливого труда архивариуса, а после окончания рабочего дня вплоть до отхода ко сну она всецело отдавалась наслаждению посудачить с кем-нибудь на улице, в гостях, либо, на худой случай, с одуревшей от просмотра многочисленных сериалов старушкой-матерью, болезни которой не позволяли ей вести активный образ жизни, приковав её к внутрикомнатному существованию с редкими выходами при помощи костылей на крыльцо, дабы хоть немного подышать свежим воздухом.

Так из года в год плавно катилась отлаженная и обустроенная жизнь Глафиры Александровны. Всё её устраивало. О каких-то проблемах, выходящих за пределы поселкового масштаба существования она ещё со времён ранней молодости напрочь перестала задумываться. Ей представлялось глупым и несуразным распаляться в каких-то переживаниях по поводу перипетий жизни народов дальних земель и стран. По её убеждению для всего этого существуют всяческие общественные организации и правительство с массой чиновников разного уровня полномочий. Поэтому поселковая проблематика жизнедеятельности полностью заменяла ей весь остальной внешний мир, а транслирующиеся по каналам TV всякие ужасти природных катастроф или социальных катаклизмов в других странах и на удалённых континентах со временем стали казаться фрагментами каких-то фильмов или сериалов.

Вот также незаметно подкатил к ней и день её сорокалетия, нежданно-негаданно обозначив для неё срединный перевал жизни, которая отныне, хочешь не хочешь, начнёт клониться к своему естественному завершению. То есть всякие фантазии, сказочные чудеса, надежды на прилёт синей птицы счастья, ожидания разительных перемен в личной жизни, желания достичь шикарности условий своего существования теперь остались за перевалом, наградив её всего лишь воспоминаниями об упущенных возможностях по осуществлению всех этих воображаемых устремлений к роскоши жизни.

Приняв поздравления и подарки от своих немногочисленных архивных коллег, Глафира Александровна с большим букетом цветов из ближайшего полисадника направилась домой, попутно с благодарностью отвечая на поздравления встречаемых знакомых и соседей. Дома же чайной церемонией с покупным тортом в компании с болезной матерью она завершила неброскую помпезность сего знаменательного дня необратимого перелома своей жизни, устремившейся с данного момента в сторону неизбежной старости.

Поскольку этот рубежный день совпал с окончанием рабочей недели, Глафира Александровна позволила себе нарушить свой привычный распорядок дня, не торопясь по привычке в десять часов вечера протрубить для себя отбой ко сну. Вместе с тем, она почему-то ощущала себя не в своей тарелке, испытывая внутри какое-то странное обволакивающее оцепенение неизвестного происхождения, повлёкшее за собой череду давно уже не посещавших её самость размышлений о собственной жизни. Эти раздумья были для неё несколько шокирующего свойства ввиду того, что чем-то подобным она в последний раз дозволяла себе заниматься только в пору уже изрядно подзабытой юности, поскольку подобными умственными упражнениями обычно грешит именно этот возраст величавых мечтаний и озарений.

В таком состоянии внутреннего оцепенения, спровоцировавшим реакцию пробуждения многолетне угнетённого мыслительного процесса, Глафира Александровна одиноко просидела до глубокой ночи, опорожнив при этом пару чайников крутого травяного чая. Ей казалось, что сегодня всё с ней было как-то не так, не к месту, и что-то внутри вызывало физически ощутимое беспокойство. В данный же момент ей нестерпимо хотелось поговорить с кем-нибудь о себе и своей жизни, хотелось повспоминать с близким человеком прошлое и понастроить планов на будущее. Сосредоточившись на этом желании, ей вдруг с кристальной ясностью открылось беспощадное понимание, что во всей кружащейся вокруг неё камарилье многочисленных знакомцев нет ни одного человека, которому был бы по-настоящему интересен разговор с ней о всех превратностях её жизни. Для крепко сколоченного мира Глафиры Александровны такое осознание было, подобно громовому раскату посреди ласковой радости солнечного утреннего покоя. Вот – телефон, вот – компьютер, а связываться-то и не с кем, ведь даже её матери душевные переживания собственной дочери всегда были абсолютно «по боку», поскольку она – человек других нравов, другого времени, другого настроя мыслей, характер которых чисто утилитарен и до крайности приземлён, да и спит она сейчас, забывшись тяжким сном старого больного человека.

Так что Глафира Александровна могла всего лишь вообразить некий придуманный разговор с самой собой за неимением никаких других вариантов подобного нешаблонного общения на личные темы. Поначалу эта её придумка полноценно пообщаться со своей личностью, вообразив некую часть себя в качестве стороннего виртуального собеседника для такого общения, даже развеселила её, вызвав прилив энергии, выведший её из состояния оцепенения. Понимая, что такое серьёзное общение со своей внутренней сущностью – дело не только щепетильное и деликатное, но и длительное, она принялась поудобнее устраиваться в кресле, которое почему-то олицетворяло для неё неотъемлемый элемент умной беседы.

Притушив свет и умастившись в кресле, Глафира Александровна мысленно дала старт процессу общения с собой, как неким отдельным существом, и…ничего не случилось. Весь внешний антураж был готов к процессу общения, а непосредственно самого общения не было и в помине. Голова была пустой – ни одна мысль не тревожила её умственное пространство. Прошло минут пятнадцать, а мыслительная прострация продолжалась как ни в чём не бывало. Затем всё же одна мысль завладела её существом. Мысль эта была с довольно простым смыслом, сводившимся всего лишь к одному несложному вопросу: «А о чём, собственно говоря, общаться?». Это несколько озадачило нашу даму. Правда, далее вместо ожидаемого ею красочного и умственно изящного общения со своим внутренним «я» мысли Глафиры Александровны неожиданно потекли широким потоком совсем в нелицеприятном для неё направлении. Что-либо изменить или перенаправить в этом мыслительном процессе она была не в состоянии, поскольку извергаемые им мысли полностью овладевали её сознанием, пресекая все её потуги волевого управления ими.

Не следует думать, что этот мысленный поток Глафиры Александровны состоял из мелких мыслишек утилитарно-бытового характера. Нет. Она ощутила пробуждение в себе какой-то мощной силы, очевидно, долгое время сдерживаемой  веригами её жизненного уклада, которого придерживались вместе с ней и все окружающие люди, в который она прочно вросла всеми своими чувствами, а любое его нарушение даже при случайном покидании русла общепринятых поведения, желаний и умственной нацеленности было не просто чревато кривотолками и осуждением в родной для неё среде обитания, но и могло на всю жизнь прилепить к ней клеймо неполноценной и сумасбродной при всесторонней изоляции её со стороны благопристойных земляков.

Пробудившаяся в ней древняя сила подхватила сознание, отсекла его от всего привычного и мелочного, устремила его ввысь с потерей любых земных ориентиров и привязок. Оторвавшись от своей привычной сконцентрированности на повседневности, бытовом рационализме и исключительно телесных потребностях, Глафира Александровна была натурально ошарашена всем тем валом мыслей и чувств, что обрушился на неё с неотвратимостью ощущения собственной ничтожности человека при виде несущейся на него с крутых горных склонов гибельной снежной лавины, от которой уже нельзя спрятаться, убежать, да и вообще – спастись. В результате у неё возникло чувство своей полномасштабной бездарности, приведшей её к невосполнимой потере времени, когда она могла бы добиться жизненных удач, реально значимых для своего личностного развития.
Ну а далее мысли вперемежку с чувствами закружились в её голове плотным пчелиным роем. Она думала о предоставлявшихся в прошлом многочисленных шансах сделать собственную жизнь яркой и многоплановой, упущенных ею исключительно из-за слабости воли, страха большой жизни, а также по причине малодушного стремления всегда и во всём избегать личной ответственности за свои же дела и поступки, судьбоносные для настоящего и будущего, придерживаясь при этом комфортной с психологической точки зрения тактики перекладывания на других людей увесистого груза по принятию решений, касающихся её личных интересов, не забывая постоянно требовать от таких простофиль всемерной заботы о ней, неукоснительного исполнения всех её желаний и капризов, а также проявления жалости к ней, вынужденной мириться со всеми несовершенствами её обыденной жизнедеятельности. Посетила её и неприятная мысль о том, что, если эти «другие люди» не дай Бог плохо усердствовали в вопросе обеспечения ненапряжного существования её биоплоти, она изыскивала различные способы низвержения на них ниагары различных негаций. Обнаружилась даже мысль о покаянии за то, что жила, худо бедно эксплуатируя явным или неявным образом самых близких ей людей, процесс чего доставлял ей полную удовлетворённость своим умом, своей хитростью, своей неотразимостью по превращению близких знакомых и родственников в своих холопов. Проявились мысли и о том, что не всё коту масленица, поскольку ныне наступило время, когда вся её челядь по различным причинам уже чисто физически не может и далее носиться с ней, как в прежнее время свой полноценной дееспособности, что найти других холопов сегодня практически невозможно по причине её низкого общественного и материального статуса. Пришла и тягостная, хотя несомненно здравая, мысль о наступлении такого периода её жизни, когда придётся ублажать саму себя своими силами и возможностями, ради чего ей теперь необходимо полностью изменить практически всё в своём жизненном укладе, сконцентрировав для этого все имеющиеся у неё ресурсы и все свои достижения по жизни за прошедшие годы.

И в тот самый момент, когда Глафира Александровна впервые в жизни призналась самой себе в своём фактическом паразитизме всё ейное существо пронизала ничем не приукрашенная мысль, ужаснувшая её до глубины души. Мысль эта была закономерным логическим продолжением предыдущих мыслей, донеся до её сознания жестокую правду о её жизненном положении: прожита уже половина жизни, причём – лучшая половина, когда человек обретает или, наоборот, безвозвратно разбазаривает все возможности  обрести свою уникальную личностную состоятельность; родные и близкие уже вне игры по причине бедности и плохого состояния здоровья этих в большинстве своём пожилых людей; собственной же семьи создать не удосужилась, реализуя своё кредо по недопущению взятия на себя личной ответственности за кого бы то ни было, включая и свою персону; её рабочее место в любой момент может подвергнуться сокращению в рамках всеобщей оптимизации; материальных ценностей и финансовых накоплений у неё нет и в дальнейшем взяться им неоткуда. Вся эта горькая правда указала ей на то, что текущему состоянию её жизни в любой момент грозит полный крах по всем направлениям. Другими словами, Глафире Александровне открылось ясное осознание, что ныне она приблизилась к порогу некой новой жизни, в которую из старого житейского уклада ей взять ровным счётом нечего.

И тут же следом возник весьма неприятный мысленный вопрос к ней самой, считающейся в поселковом обществе довольно-таки респектабельной особой: «Что ценного из достоинств своей личности она по существу может предложить грядущей новой жизни?». Глафира Александровна прекрасно знала ответ на этот вопрос, состоящий в понимании ею низкого уровня своего личностного развития, в результате чего она обречена на отсутствие хоть какого-то интереса со стороны этой самой новой жизни, которая уже громко стучится в дверь каждого человека. Фактически присущими ей функциональной бесполезностью, бесхарактерностью, плотской и умственной ленивостью, неразвитостью имеющихся у неё природных дарований и способностей, полным отсутствием деятельного интереса хоть к чему-либо необычному и загадочному, сознательно сформированной паразитарностью собственного образа существования, невообразимо раздутым самомнением и гигантизмом пустых амбиций она уже была определена к заточению в состав прекариата – вновь образованного общественного класса, где люди быстро теряют человеческий образ и рассматриваются элитарными слоями общества всего лишь в качестве дешевого расходного биоматериала ввиду своей абсолютной ненужности обществу современного типа. Жёсткая самооценка, хотя и справедливая, без какого-либо приукрашивания своей самости. Эта правдивая картинка своего существования на протяжение четырёх десятков лет по аналогии со старинным выражением «Вот тебе, бабка, и юрьев день!» породила в голове у Глафиры Александровны слоган – «Вот тебе, дамочка, и подарочек на сорокалетие от реалий жизни!».

Подобное беспристрастное разглядывание прожитой жизни, когда нет нужды в её приукрашивании, в лживом обрамлении мотивов своих поступков, в фантазийном придании ей какой-то особой значимости, в конце концов привели к тому, что её мысли безнадёжно спутались, устроив форменную свистопляску в голове. Она перестала понимать, что же теперь ей делать со своей жизнью? Утопиться? Повеситься? Кинуться какому-нибудь доходяге на шею с заверением в своей собачьей привязанности к нему? Продать себя подороже любому подвернувшемуся под руку старому прохиндею с тугими от денег карманами?.. Ужасное положение, поскольку и по-старому жить теперь не получится… Есть, конечно, надежда ещё на один вариант – приватно пообщаться с человеком, способным прозревать будущее, дабы испросить у него совета, как и что ей теперь надо делать, чтобы не оказаться в скором времени в придорожной канаве, лишённой всего и забытой всеми. Но вот где найти таких советчиков? Ведь далеко не с каждым, выдающим себя за провидца, можно откровенничать на такие щепетильные темы?! А что касается обычных людей, так ясно же, что вряд ли кто согласится помогать ей определиться в наступающей новой реальности, поскольку подобная помощь потребует от помогающего серьёзного напряжения его личной жизни…

Ситуация очень непростая. Тем более, что любой умный, опытный человек, даже если и станет помогать ей с разбором её серой, посредственной и абсолютно безалаберной жизни, быстро сообразит, что она являет собой бесплодный пустоцвет, подобный той стрекозе из басни, которая «… лето красное пропела, оглянуться не успела, как зима катит в глаза…». И кому это нужно связывать себя, своё будущее со старой девой, которая втайне только-то и желает, чтобы снова приноровиться к паразитированию на ком-нибудь?

Пораскинув мозгами, Глафира Александровна прикинула, что среди её знакомых есть лишь два-три человека, к которым она могла бы обратиться со своей бедой за советом. Поразмыслив некоторое время об этих персонажах, она со всей очевидностью поняла, что ни по форме, ни по содержанию не знает, как с ними общаться. Эти умные, статусные, много чего добившиеся в жизни люди, сохранившие и на старости лет необычайную любознательность и стремление к познанию нового, были, помимо всего прочего, и исключительно креативными индивидами, всецело живущими своими творческими свершениями. А что она? С творческой деятельностью она никогда и рядом не стояла, и поэтому никоим образом не представляет себе, как с такими необычными людьми надо общаться. Да и сможет ли она в принципиальном плане с ними разговаривать в силу своей ограниченности в познаниях при показном пренебрежении к развитию собственного воображения, что как раз и является основой любого творчества?

Сомнения Глафиры Александровны в своих способностях по общению с людьми совершенно неизвестной ей общественной генерации привели к тому, что она впала в отрешённую задумчивость, поскольку в данном случае сам процесс общения, в котором она, в принципе, считала себя докой, неожиданно предстал перед ней некой терра инкогнито. И в самом деле, она лихо могла длительное время поддерживать легковесную болтовню на любую тему с товарками или уличными знакомыми, поскольку такая болтология обычно без особых сложностей изливается людьми подобно журчащей воде в ручье, ибо искусство «трепотни ни о чём» у каждого в посёлке было отрепетировано и отточено с детских лет. К примеру, можно было бесконечно судачить о своём здоровье или о здоровье собеседника, можно было со смаком перемывать косточки всем общим знакомым, при этом жадно поглощая старые или производя новые сплетни без всяких моральных запретов, что позволяет в полной мере с наслаждением отдаваться этому «творческому» процессу. Также можно было постоянно выяснять отношения с домашними по самым незначительным поводам. Ну а «чесание языков» на извечные женские темы вообще не поддаётся каким-либо ограничениям ни по времени, ни по широте суждений. Короче, словесная трепотня в стиле рулад птичьего чириканья была привычно-естественным состоянием её жизнедеятельности, но вот общение с нетривиальными людьми, которые воспринимались ею некими инопланетянами, – это вопрос вопросов.

Забыв о ночном отдыхе, Глафира Александровна в предрассветных сумерках и так, и эдак прикидывала, сидючи в кресле, схемы выхода на серьёзные глубинные разговоры с теми необычными знакомцами, которые только и были способны помочь определиться с перспективой дальнейшей жизни. Однако же, ей довелось испытать полнейшую беспомощность по причине того, что она никак не могла прийти к пониманию, с чего же и как следовало бы начать общение с этими «сфинксами», дабы оно не завершилось на первой же минуте, а развернулось в полноценное толковище, насыщенное мудрыми советами по интересующим её вопросам.

…Всенощные, как ей казалось – никчёмные, мыслительные ухищрения Глафиры Александровны в результате закончились её сладким сном, в который она оказалась погружённой прямо перед восходом солнца и который не отпускал её вплоть до полудня наступившей субботы… Но вот ведь какое свершилось чудо – после пробуждения она ничего не помнила из своих ночных размышлений. Ощущалось только какое-то мыслительное неудобство да неизбывное чувственное томление при привычном выполнении обычных дел первого дня её заперевального существования.

Правда, именно с этого самого дня Глафира Александровна стала замечать за собой непривычную скованность при традиционной трепотне со знакомыми. Можно даже сказать, что у неё в процессе такой бестолковой болтовни стало возникать чувство внезапного раздражения, что понуждало её прекращать всяческие словоизлияния на полуслове и, не прощаясь, удаляться прочь в состоянии невообразимой ранее задумчивости при твёрдой убеждённости, что разговоры ни о чём, на самом деле, разъединяют людей похлеще, чем это случается при ругани с глубоко ранящими душу оскорблениями.

Тайное влияние ночного бодрствования по её сорокалетию на специфику разговоров Глафиры Александровны со знакомцами проявилось и в том, что она с той поры категорически избегала любого обсуждения с кем бы то ни было состояния своего здоровья. Она не могла сказать, откуда это к ней пришло, но ни на секунду не сомневалась в том, что разговоры о здоровье, особенно, когда собеседник, которому вроде бы должно быть абсолютно безразлично здоровье другого человека, с какой-то непонятной въедливостью выспрашивает о болезнях и недомоганиях, часто – вплоть до интимных моментов, надо прекращать на корню сразу же после кажущегося безобидным вопроса: «Как твоё здоровье?».

Тем друзьям и подругам, которые пользовались её прочным доверием за много лет их дружбы, она доходчиво объясняла своё нежелание говорить о своём здоровье, тем, что тот или иной визави, который с углубленным интересом пытается самым подробным образом вызнать о всех её «болячках», может, поскольку чужая душа – потёмки, с неизвестными целями по полученной информации активно воздействовать своей энергией на болезненные зоны её организма, то есть на точки, в которых энергозащита организма ослаблена. Как правило, такое воздействие происходит по преимуществу на неосознанном уровне. Если человек добрый и хорошо настроен к ней, то это воздействие, при котором организму передаётся его позитивная энергия, помогает преодолеть недуг. Но если этот выспрашиватель зол на неё, как-то обижен ею, ревнует, завидует, желает отомстить ей за что-то или просто на дух не переносит её существования, то его энерговоздействие будет негативным, что усилит болезни, не исключая и потенциальной опасности смертельного исхода. Да и вообще, любое формальное аханье и оханье записных доброхотов о здоровье человека сбивают его внутренний настрой на преодоление имеющихся у него недомоганий или болезней.

В целом же, хоть с той знаменательной ночи сорокалетия уже прошло несколько недель, Глафира Александровна, как заведённая, неотступно размышляла о превратностях человеческого общения и о самой сути общения людей, сама несказанно удивляясь такому своему пристрастию, о чем до сорокалетия и подумать не могла, относясь к говорильне меж людей, как к удовлетворению естественной физиологической потребности человеческого организма.

Не понимая, почему, но более всего её занимало разумное общение умных людей. Конечно, если бы с ней не случилось амнезии во время утреннего сна после той ночи, то, безусловно, она понимала бы причину своего повышенного интереса к такому виду общения. Но, что есть – то и есть: это было ещё одной тайной для её разгорячённого рассудка, а мысли по этому вопросу приходили как бы сами собой. Что это были за мысли? Ну вот, к примеру, такие. О чём конкретно могут общаться друг с другом разумные люди? Какие темы они могут поднимать при общении? В каких формах? Бесконечные разговоры простых людей о тряпках, болезнях, сексе, еде, спиртном, спорте, деньгах… – это темы общения разумных существ или деградантов? Почему сложился стереотип, что настоящее общение предполагает обмен умными словесами, какие-то умоёмкие дискуссии, логически правильно выстроенные монологи и т.д.? Почему считается недостойным воспринимать общение, как взаимосоприкосновение душ людей, когда слова, диспуты, монологи с диалогами являются вторичными по сравнению с резонированием душевных эманаций? Ну и далее всё в том же духе.

К вящему удивлению как её самой, так и к шоковой поражённости привычного окружения Глафиры Александровны ответы на все подобные вопросы она могла излагать спокойным уравновешенным тоном так, как будто бы зачитывала текст с бумаги – стройно, убедительно, с апелляцией к серьёзному знанию сути вопроса, с каким-то неординарным внутренним настроем, который притягивал к ней людей, внимавших её откровениям буквально с раскрытыми ртами. И хотя поначалу многие люди конкретного мышления относились к её словам, как к некоему сумасбродству, впоследствии, после коллективных обсуждений, меняли своё мнение и старались запомнить каждое слово, произнесённое ею. В качестве примера подобного действа, можно привести выдержку из её прилюдных рассуждений за чашкой чая в красном уголке районного архива именно по существу процесса общения людей: «О бытовых проблемах, коли они важны для жизни тела, можно общаться и молча (!), без слов, без траты времени на нескончаемое переливание из пустого в порожнее. На самом же деле, разумным существам стоит общаться исключительно по проблемам уровня Творца сущего, то есть можно говорить о будничных вещах, но с точки зрения Творца, что подразумевает восприятие таких проблем как бы со стороны, исходя из принципа их комплексности при детальном анализе общей обстановки, внутри которой эти проблемы как возникли, так и должны быть разрешены. Пустой болтовни разумные существа не терпят, поскольку общаются конкретными свершениями.

Трепотня обо всём потребительском, пересуды на все лады знакомых, сплетничание, тупые словесные издевательства над более слабыми, молодыми и наименее искушёнными в словесных баталиях и других подобных словопрениях – это недостойно общения таких разумных персон, каковыми являются люди Творца. Вся данная словесная шелуха подобна бреханию собак просто от упоения голосовыми звуками, что вовсе не свидетельствует о разумности таковых особей – обычно равнодушных краснобаев, привыкших по любому поводу точить лясы в безбрежном режиме.

Общение же разумных представителей человечества – это явление гораздо более высокого порядка, когда создаётся общее ментальное поле объединённого разума общающихся. Мало того, что темы такого общения носят вневременной характер, они заточены на общечеловеческие деяния, преломлённые на конкретные обстоятельства происходящих событий текущей жизни как отдельного человека, так и всего общества в целом. В результате такого общения решения принимаются не в угоду своекорыстным интересам кого-то или какой-то организации, а как взвешенные суждения, можно прямо сказать, вселенского уровня, то есть любое, даже самое незначительное с точки зрения людей, решение принимается в процессе разумного общения на основе вселенских законов нравственности и справедливости. Можно ещё раз повторить, что разумные люди не занимаются пустой болтовнёй, поскольку общение между ними происходит ради прояснения каких-то неясностей в осмыслении ими мира или для нахождения разумного решения по конкретной актуализировавшейся проблеме в соответствии с общими законами мироздания, ибо в противном случае принимаемое решение будет ложным и в результате наверняка приведёт к каким-нибудь бедствиям».

Давнишние друзья, подруги, хорошие знакомые, коллеги, оправившись после первых шокирующих впечатлений от такой кардинальной перемены Глафиры Александровны, стали задавать ей массу вопросов по этому поводу, на которые ей не удавалось находить ответы даже для самой себя. Так что она попала в своеобразную вилочную ситуацию: с одной стороны, в её окружении нарастало отчуждённость людей, не понимавших, что с ней происходит, а с другой – она и сама упорно пыталась разобраться в происходящем, поскольку её прежние устои личного здравомыслия полностью разрушились после сорокалетнего рубежа. Когда же настоятельные вопросы окружающих довели её до состояния когнитивного диссонанса, она решила одолеть всю неясность происходящего с ней посредством мозгового штурма, посвятив ему в ближайшую пятницу ночное время по аналогии с той таинственной ночью своего сорокалетия.

Когда сгустились вечерние сумерки пятничного дня, Глафира Александровна опять устроилась поудобней в своём кресле и предалась размышлениям о переменах в своём облике, об изменении своего отношения к жизни, о невесть откуда приходящих к ней знаниях, которыми она ошарашивает поражённую её эрудицией публику. Уже стемнело. Мысли её медлительно кружились у неё в голове, постепенно убаюкивая её. Она и в самом деле уже находилась в полусонном состоянии, и ей всё тяжелее было бороться с обволакивающим её сном. Вот и часы уже пробили полночь, а ей так ничего и не удалось прояснить в отношении неразрешимых для неё вопросов.  И когда после ещё примерно получаса мучительной борьбы со сном она уже почти заснула, всё её тело вдруг встрепенулось и напряглось, после чего наступило полное его расслабление. Но при этом сонливость напрочь исчезла, а перед её мысленным взором замелькали какие-то картинки и образы. Постепенно мелькание прекратилось и, как наяву, она увидела стоявших полукругом девять человекообразных фигур в блистающих одеяниях с прикрытыми масками сфинксов лицами. При этом по всему выходило, что привидевшееся ей действо происходило с ней в ночь её сорокалетия, а теперь передавалось ей в повторе. Послышался голос от стоящей в центре полукруга фигуры, обращённый лично к ней, сообщающий ей некую архиважную информацию. Всё, что было сказано, намертво впечаталось в её память. Пока суть да дело, но по завершении речи центрового картинка пропала так же внезапно, как и появилась, после чего Глафира Александровна мгновенно заснула.

Пробудившись поутру, она сразу же вспомнила своё видение, и, не мешкая, тут же записала на листе бумаги с точностью до запятой сообщённую ей информацию, которая представляла собой нечто чудесное, будоражащее ум и душу, распаляющее воображение и вселяющее в сердце надежду на лучшее: «Человек Творца – это разумное существо с бессмертной душой, по сути, являющейся частичкой Творца. Когда о ком-то люди говорят «душевный человек», это определяет человека бессмертной души, которому удалось в нашем мире, где ныне господствует мракобесие, а легионеры Тьмы устроили охоту на людей с бессмертной душой, сохранить свою душу в неприкосновенности и свободе осияния её эманациями внешнего пространства. Если сказать по-другому, то душевный человек – это человек с открытой миру душой, из которой изливается божественная энергия жизни, то есть он являет собой источник живительной энергии для всего живого в мире Земли, в чём, собственно, и состоит его божественная миссия. Он, как Солнце, одаряет энергией жизни всех и каждого, ведь её адресат – живой мир Земли, включая и её саму. По-иному он жить не может, поскольку, если он каким-либо образом будет лишён возможности делиться этой энергией с окружающим миром, то рано или поздно эта энергия, сравнимая со стихией огня, начнёт разрушать тот сосуд земной биоплоти, в котором она накопилась в переизбытке, то есть при переполнении её в духовном теле человека при изолированности от внешнего мира она разрушает энергетическую структуру биополя означенного человека. Но совсем другое дело – кто и как использует эту живительную субстанцию, полученную от душевного человека. Такой человек насыщает энергией жизни и животный, и растительный, и минеральный миры планеты ради стимуляции процессов их развития и совершенствования, а также делится этой энергией с людьми, у которых в силу различных обстоятельств случилось помрачение их душ, в результате чего существа Мрака перемкнули энергопотоки душ этих людей на себя, то есть фактически захватили их души в качестве вечного источника энергии для своих нужд и планов. Когда душевные люди делятся своей энергией жизни с людьми, души которых в той или иной степени захвачены Тьмой, они тем самым предоставляют шанс закабалённым людям освободить свои души из-под гнёта тёмных. Однако, далеко не каждый человек с полонённой Тьмой душой способен воспользоваться этим шансом: у людей, сознательно преступивших законы Вселенной, из-за чего они оказались в рабстве у тёмных, как правило, подавлена воля и заблокированы энергоинформационные каналы, что не позволяет им принять квант энергии жизни. Такие люди относятся к разряду пропащих, часто становящихся активными пособниками тёмных в их античеловеческой деятельности подобно преданным псам, высшая награда которых – возможность лизнуть руку хозяина. Люди же с частично закабалённой душой рано или поздно находят в себе силы и возможности принять квант энергии жизни как небесный подарок судьбы, чтобы через боль и страдания всё же высвободиться из щупальцев Тьмы. В связи со сказанным, одним из наиглавнейших смыслов жизни душевного человека является сотворение им своего персонально ориентированного формата передачи энергии жизни своей души живому миру Земли. Душевные люди делятся энергией жизни как при непосредственном контакте с другими людьми, так и опосредованно через различные виды деятельности – производство, продукты питания, услуги, искусство, ремёсла, жизненный уклад. Делиться этой энергией можно и через живое слово в процессе реального, а не телематического, общения с людьми. Это самый сложный способ передачи людям энергии жизни, но, в то же время, и самый эффективный… Теперь конкретно о тебе, благостная Глафира. До сорока лет ты пребывала в состоянии духовной летаргии, принимая от наших посланцев энергию жизни в незначительных объёмах только на мелкие утилитарные цели ради поддержания своего физического существования. Отсутствие с твоей стороны значимой активности по передаче энергии жизни души во внешнее пространство окружающего мира обороняло тебя от пристального внимания легионеров – охотников за душами людей. Твоё настоятельное желание получить от наших представителей совет на свою дальнейшую жизнь мы интерпретировали в качестве твоей личной готовности вступить в битву с Тьмой, передавая заблудшим людям энергию жизни твоей души. Знаем твой высокий потенциал как воина Света. В связи с этим мы благославляем тебя на подвиг одарения энергией жизни людей и живых существ трёх других миров планеты через живое Слово божественной вибрации. Наше благословение означает посвященческое подключение тебя к вселенскому роднику знаний, которые отныне вмиг будут доступны тебе всегда и везде по первому же твоему мысленному запросу. Итак, ты обрела Дар Творца – пробуждение своей души для божественных деяний. Действуй! И помни, что твоя духовная стезя, на которую ты вступила, не терпит остановок и передышек в духовной сече, что означает оставление в прошлом всех твоих жалоб, нытья, самобичевания и попыток вызвать жалость к себе. Теперь ты облачилась в блистательные доспехи Воина Света, и отныне твоя судьба – только вперёд к полному освобождению земных пределов от метастаз Тьмы. Ты заняла своё место в рядах наших светоносных ратей, и тебе обеспечена всемерная поддержка в духовной сече. Слава с тобой, Глафира!»

Внимательнейшим образом изучив этот завет, Глафира Александровна с удовлетворением осознала, что у неё больше не осталось вопросов о своём преображении, то есть произошла полноценная ментальная разгрузка её психики. Конечно же, со временем она расскажет своим духовным братьям и сёстрам обо всём произошедшем с ней, ну а другим в такой информации нет никакой нужды – для них крайне необходимо будет именно то, что она станет сообщать им в процессе общения с ними, дабы они смогли обратиться к Свету, в полной мере освободившись из тенет Тьмы.   

14.05.2017 – 1.05.2020



ХIХ  НОВЕЛЛА


 ИНАКОВЫЙ


Всю свою жизнь Никита Ефимович был инаковым. С самого рождения. Чем бы он ни занимался – всё у него выходило иначе, всё не так, как было положено, как предопределено всякими методиками, инструкциями, предписаниями, приказами, указаниями, наставлениями. Внешне он особо ничем не выделялся из своего окружения, разве что невысоким ростом да щуплостью телосложения, а вот внутри у него полыхал великий дух противоречия, что, конечно же, постоянно подвигало его на всяческие нестандартные поступки, на суждения, противоречащие общему настрою, да и вообще, от него всегда можно было ждать всего, чего угодно, что в основном приносило ему самому и связанным с ним людям сплошные неприятности. При этом он честно старался в общем и целом быть похожим на людей своей среды обитания – на родственников, на друзей, на примерных членов какого-нибудь коллектива, на школьников, с которыми учился, на ярких представителей студенческих ватаг, на коллег по работе, на киношных героев, но более всего его впечатляли литературные образы выдающихся людей, становившимися для него пожизненными светочами, влекущими за собой его ничем не обуздываемое воображение.

И всё же, как бы он не проявлял усердие, но подделываться под других у него получалось очень плохо. Такое лицедейское принуждение самого себя к копированию серой безликости блеклых обывателей и к строгому исполнению кем-то когда-то установленного порядка поведения весьма недвусмысленно выдавали его глаза, во взгляде которых можно было прочесть всё, как по писанному. Ну а разоблачение его позёрского поведения довершалось всякого рода необычными флюктуациями, нет да нет происходившими с ним в быту и на работе, в открытую демонстрирующие его истинное отношение к существующим порядкам, за что ему тут же выписывались всяческие «воспитательные» прогружения души и тела.

По мере взросления эта его жгучая норовистость всё делать по-своему, часто совсем не так, как оно  требовалось и что пунктуально выполнялось безынициативным большинством работников, строго и непротиворечиво следовавшим директивной технологии установления правопорядка благопристойной жизни, известной под трендом «молчание ягнят», всё менее поддавалась управляемости с внешней стороны, да и ему самому всё труднее было держать её в узде своей волевой регулировки, что не только не приносило ему каких-то впечатляющих достижений, но и, напротив, всё чаще и весьма серьёзно ввергало его во всяческие недоразумения, конфликты, разборки и непонятки, одаривая его различного рода издержками, потерями, убытками, в том числе и касательно уважения его самого в той среде обитания, где ему приходилось существовать.

Всё или хотя бы многое из всего этого можно было бы стерпеть, переделать, переосмыслить, переиначить, но вот абсолютного непонимания при такой же абсолютной невозможности объяснить окружающим людям самого себя, мотивов своего поведения, причин своего умонастроения, своего личного отношения к чему-либо или к кому-то конкретному – этого просто так пережить ему никогда не удавалось без ущерба своему общественному положению, своему здоровью и в целом своей судьбе. В этом как раз и состояла его тяжкая жизненная участь, которая была сродни какому-то неописуемо жуткому наказанию без вины виноватого. Ведь что получалось: во всём, что только не совершалось бы им, он исходил из самых лучших, высоких и благих побуждений, всеми своими делами всегда желая принести пользу людям, в чём-то улучшить их положение, но во многих случаях по его неумению, неопытности или недостаточности знаний результаты его благодеяний оказывались негативными для тех, кого он хотел облагодетельствовать, за что на него навешивались пожизненные ярлыки злодея, лжеца, недоброжелателя, хапуги, дельца, жлоба, изверга, набоба, грабителя, злыдня и т.д. и т.п.

При этом в своём воображении он, как правило, слишком сильно идеализировал человеческое племя. Поэтому, когда пытался объяснять кому-то смысл своих задумок, фактически никто не воспринимал на должном уровне его слова, как будто бы он говорил не на обычном русском языке, а на каком-то тарабарском диалекте. Почему-то слова, которые для всех русскоязычных людей должны были бы иметь вполне определённые словарные смыслы, в его объяснениях понимались собеседниками совсем по-иному, в других смыслах, которые могли становиться даже антитезами. Более того, ему в такие моменты казалось, что его визави заранее были уверены в его неправоте, и все его попытки объясниться уже не имели для них совершенно никакого значения.

Так с раннего детства Никита Ефимович познал непреодолимость некоей незримой преграды для любых своих попыток достучаться до окружающих, дабы они правильно понимали его мысли, речи, дела. И вроде бы все вокруг него жили почти одинаково в имущественном плане, в школах всех учеников учили одному и тому же, каждому довелось состоять в октябрятах, пионерах и комсомоле, по телевизору транслировали одни и те же программы, жизненные интересы граждан мало в чём были различны, вместе отмечали праздники 1 мая или 7 ноября, дружно участвовали во всесоюзных субботниках, с одинаковым торжеством шествовали в праздничных колоннах демонстрантов, весело с песнями ездили спаянными коллективами убирать картошку, да и, в конце концов, разговорный язык был единым для всех советских людей, а он же по неизвестной причине вынужден был жить в плотном кольце всеобщего непонимания его личности, мечтаний и поступков, призванных, по представлениям Никиты Ефимовича, нести людям радость и счастье. При всём при этом, многое в его деятельности осуществлялось за счёт ущемления своих личных желаний и устремлений, поскольку в обществе главенствовал принцип безусловного приоритета общего над частным.

Почему всё в его жизни так несуразно происходило? Почему именно с ним? Чем он провинился перед людьми, которые при первой же возможности винили его во всех грехах? Почему для судеб большинства других людей такая обложная несправедливости была не характерна? Что в нём самом было такого, что непременно вызывало яростную реакцию отторжения его миропредставления даже среди обычно тихих и скромных персон?.. Вопросы к горним небесам у него всё копились и копились, а вот ответов не наблюдалось. И среди людей его круга жизни не было ни одного мудреца, к кому бы можно было смиренно обратиться за помощью в прояснении хитросплетений всей этой головоломки. Ведь даже очень близкие для него люди на подобные вопросы с его стороны советовали ему не умничать, а всё по жизни делать точно таким образом, как это принято у всех порядочных людей. И тогда его жизнь будет в полном порядке и ажуре. Однако, как бы он не старался, у него не получалось делать всё так, как делали все, или выходило настолько аляповато и уродливо, что лучше бы он этого не делал вовсе. Поэтому и порядка в его жизни не было никакого – без конца на него сыпались одни только осуждения, а его самого порядочные люди всё более и более сторонились, как прокажённого. Вот и пришлось Никите Ефимовичу по своему совершеннолетию зашагать по дорогам жизни с таким противоречивым и взрывным багажом, состоящим из вороха всех этих жгучих вопросов, на которые ни он сам и никто иной не могли ответить, но которые неизменно воспринимались встречными и поперечными, как свидетельство наличия в нём чего-то опасно отталкивающего, чего надо было, не задумываясь, избегать ради блага своего привычно умиротворённого бытования.

И в таком состоянии раздрая своего сознания он, стойко преодолевая множество разнообразных препятствий, очень долго скитался по тропам и дорогам жизни – вплоть до самой своей старости. При этом каждый прожитый им год своей бурной жизни добавлял ему всё новые и новые свидетельства собственного иначества, как он расценивался с точки зрения протекавшей мимо него публики.

По мере обретения зрелости и накопления жизненного опыта Никита Ефимович некоторым образом овладел навыком мимикрии под нормы и правила правильного поведения текущей среды обитания, а также под обывательские стандарты людей, обитающих в ней: попадая в новые обстоятельства жизни, он всеми силами пытался не выделяться, исполняя все дела по аналогии с другими особями и в таком же порядке, как и у них, участвуя в общепринятых мероприятиях. Этот навык позволял ему передохнуть от потока обвинений и осуждений на некоторое краткое время…  Однако же, всегда, либо рано, либо попозже, его натура брала своё, в результате чего ко всеобщему обозрению предъявлялась его категорично чуждая несхожесть с наличествующей средой и её обитателями. И тут же все те, кто до сего момента принимал его за «своего в доску парня», истово открещивались от общения с ним, и, удалившись во всех смыслах от него на безопасную дистанцию, принимались общей толпой осыпать его градом насмешек, издевательств, поношений и лживых измышлений, открыто выказывая ему свою благопристойную неприязнь. Примерно таким непритязательным порядком, от него отдалялись, внутренне отчуждаясь, друзья, близкие знакомые, коллеги, любимые женщины, родственники, но что было наиболее болезненно для него – после совершения определённой сделки со своей совестью все без исключения члены его семьи самоизолировались от него, предоставив ему возможность нескончаемого наслаждения обвальным одиночеством вплоть до гробовой доски.

В итоге всех вышеизложенных горьких для него поводов Никита Ефимович подошёл к своей немощной старости в состоянии полнейшего размежевания с человекоподобным миром при отсутствии даже малейших возможностей перебросить мостик взаимопонимания с ещё не так давно близкими людьми. И теперь все сопутствующие обстоятельства заставили его сосредоточиться исключительно на быстро и незаметно, как ему казалось, наставшей итоговой поры собственной жизни, когда, как говорят в народе, пришло время подумать о душе в преддверии уже скорого ухода в мир иной. Да, да, это как раз и была та самая очаровательная пора жизни, когда все мирские соблазны обыденного человеческого существования меркнут в своём призывном сиянии, оставаясь в таком малом количестве, что их тусклый отблеск ещё надо умудриться разглядеть среди фосфоресцирующих старых трухлявых пней той повседневности, из которой только-то и состоит старость человека. И именно в эту пронзительную пору жизни старик обычно обретает  кристально ясное видение опустошённой чаши своей жизни, выпитой без остатка с той или иной приправой разумности, когда он при нервном стрессе различной степени накала, соответствующей его уровню понимания окружающей обстановки, воистину осознаёт, что всё значимое в его жизни уже безвозвратно прошло и уже что бы то ни было по-настоящему яркое и глубокое больше никогда не коснётся его по-стариковски изношенного сердца, что впереди маячит всего одно жизненно важное событие – смерть, которая безжалостно оборвёт все остатки его струн жизни.

Всё, что остаётся человеку на этом последнем отрезке его земного пути – это размышления о прожитой жизни с тайной надеждой убедить самого себя в её небесполезности хоть для кого-то или, в крайнем случае, хоть для чего-то. В предсмертный период человеку крайне важно доказать самому себе, что он хоть в чём-то отличается от животных, у которых наличествуют всего две важные функции их жизни – питание и размножение. При этом ему важно в итоге знать о том, что он в своей жизни совершил нечто весьма значимое для всей популяции людей, в результате чего его не забудут на второй день после погребения и ещё долго будут греть чьи-то души воспоминания о нём, как о человеке, значимом, пусть и на местном уровне, для судеб людских.
Состояние Никиты Ефимовича также должно было бы в общих чертах совпадать с таким предсмертным настроем старых людей. Однако, в начале его стариковства многое из сказанного вызывало у него отчаянный протест, ради чего он цеплялся за любой подходящий повод, ибо в силу собственного волевого характера он никак не мог смириться со своим списанием в жизненный утиль. Испытывая непрекращающийся ни днём, ни ночью стресс, Никита Ефимович пытался продемонстрировать всем и каждому, кто хоть как-то проявлял участие к его особе или внимал его словам, что он ещё ого-го, что ещё покажет миру свой нерастраченный потенциал работоспособности, что никому не дозволит относиться к себе, как к выжившему из ума старику, что все службы социального надзора по отношению к нему пусть отдыхают и упражняются в своих развлечениях на ком-нибудь действительно старчески немощном. Это был рьяный бунт против старости, пусть и в естественном порядке, но всё же без приглашения с его стороны ввалившейся в его дом и расположившейся в нём на правах единовластной хозяйки привычных для него апартаментов.

Что естественно – то неотвратимо. Старость шаг за шагом пыталась отвоевывать у его молодящегося сознания права на всё его существо как на физическом, так и на психическом уровне, на что он неизменно давал достойный отпор. Подобную незримую борьбу из последних сил вели все его соратники, подвергаясь мощнейшему напору неподконтрольных им сил. Понимая своё безнадёжное положение, когда на какую-либо поддержку со стороны молодых и дерзновенных рассчитывать не приходилось ни при каких вариантах, они продолжали сопротивляться, часто, до последнего вздоха. Полнейшая безнадёга ускоренно расточает силы жизни человека, доказательство чему воочию проявлялось в том, что всё меньше дееспособных бойцов возраста Никиты Ефимовича оставалось в круге его общения: кто-то вываливался по болезни, кто-то ломался в духе, кто-то просто умирал, кто-то устремлялся в молодёжные компании ради продления своей личной дееспособности, кто-то на дух не переносил серьёзности его подхода к жизни, культивируя в своём жизненном укладе легковесность, нытьё по любому поводу, инфантильность, ленивое безделие и восторг радостного трепыхания в толпе социальных примитивов.

В силу указанных причин круг означенного общения Никиты Ефимовича в довольно быстром темпе сузился до уровня семейных границ. Надо сказать, что по его представлению жизни достойного человека семья котировалась в качестве хоть и последнего, но неприступного для всяких мерзостей, извращений, прелюбодейства, меркантильности и других пороков плацдарма разумного при неотъемлемости своей социальной природы человека. Он всегда был непоколебимо уверен, что во всех житейских битвах его спина надёжно прикрыта семьёй, что многократно увеличивало его силы по продвижению вперёд к сияющим лучезарным небесным огнём идеалам жизни настоящего человека Земли. Но только теперь, в старости, ему пришлось уразуметь жестокость реального положения дел на этой казалось бы неприступной жизненной цитадели: действующие силы современной репликации человеческой жизни уже давным-давно разрушили семейный плацдарм, а его осколки далеко разбросали по разным сторонам. Идеал семьи исчез из реалий бытования, растворившись во времени небытия.

Пришло же к Никите Ефимовичу разумение этой трагической реальности вместе с несколькими единовременными ударами с неприятельской стороны в спину, которую он и не пытался защищать, будучи твёрдо уверенным в непробиваемости семейного щита, обороняющего его спину. Пропустив эти смертельные удары, он впал в кому, которая после нескольких недель закончилась той самой неизбежностью встречи со смертью, чего его молодая, по сути, душа не могла принять в реальности вплоть до последнего момента его земного Пути. Однако, изменить что-либо никому ничем уже не было дано. Всё шаблонно закончилось мгновенно и без каких-либо эмоциональных всплесков в среде обитания человекоподобных существ…

Разум его воспаряющей на небеса души сожалел лишь об одном – за время закончившегося очередного своего земного воплощения так и не удалось встретить ни одного из человекообразных, кто бы способен был гордиться своей жизнью рядом с тем неординарным человеком, которого она являла собой в облачении живой биоплоти. А теперь образ этого человека, никем не понятого, неоценённого, недолюбленного, непризнанного, познавшего лишь краткие мгновения личного счастья, а теперь и вовсе исчезнувшего из плана земного бытия, всеми, с кем он встречался по жизни, вскорости, разделив печальную судьбу преданных беспамятности потомками своих далёких и близких предков, будет полностью забыт в тумане забвения, проникшим в головы современных землян, что привело к воцарению в них устойчивого состояния «иванов, не помнящих родства».

3.06.2020 – 6.06.2020



ХХ  НОВЕЛЛА


ПОД ЗНАКОМ ВЕЛЕСА


Назван он был ангельским именем Серафим. Как ему в дальнейшем объяснили, уж больно походил он в младенчестве на ангелочка, разве что крылышек не хватало для полного совпадения с небожителями. Люди говорят, что имя человека фактически предопределяет его судьбу. Собственно говоря, своей пожизненной судьбой Серафим Асафович достаточно убедительно в аллегорической форме подтвердил правдивость народной премудрости. В детстве ему всегда казалось, что его тело отлично от плотности земного пространства, почти физически ощущая, что оно разуплотнено до состояния призрачной прозрачности мифических Нибелунгов. Такое телесное ощущение пониженной плотности своего физического тела воспринималось им в виде прямого соотнесения с воздушным потоком, который хоть и невидим, но зачастую представляет собой невероятно мощную стихию, за которой в детско-отроческие годы он с замиранием сердца любил наблюдать на берегу Тихого океана, укрывшись в своём потаённом убежище в прибрежных скалах.

Так и отправился он в завлекательное путешествие по жизни с воздушно-ангелическим образом своего существа. В течение многих лет и зим первой половины своей довольно цветастой жизни сиё идиллическое восприятие собственной биоплоти поспособствовало возникновению у него некой возвышенной осознанности того факта, что, если он сориентируется заниматься в зрелом возрасте физически тяжёлой работой, то быстро покинет этот мир юдоли и печали, как будто бы его ангелическое имя поставило для него непреодолимый запрет на обретение подобных профессий, сподвигнув его на интеллектуальную сферу деятельности с сопутствующей духовной компонентой.

Долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли продолжалось это его жизнесущее путешествие – и вот уж Серафим Асафович предстаёт пред сонмом зимних духов в облике седого, до крайности утомлённого своими жизненными скитаниями старого-престарого человека, давным-давно позабывшего о юношеском воздушно-ангелическом ощущении своего тела, в гордом одиночестве восседающим за столом, сервированным на одну персону для празднования в соответствии с общенародной традицией Старого Нового года, в своей скромной квартире посреди громадного города, ныне прозываемого мегаполисом…

Тёмная ночь… Тишина гробовая… Ощущение такое, что находишься на дне бездны: ни единого звука не доносится ни с улицы, ни изнутри дома, в котором несколько сотен квартир… Только преданные тебе ходики мерно чеканят мгновения жизни, беспрерывно перелицовывая их из настоящего в прошлое… И всё было бы вполне обыденно без каких-либо серьёзных нарушений мерного проистекания потока времени, если бы эта ночь не была новогодней, когда по народным обычаям должно` весело и с размахом праздновать Новый год по старому стилю…

И ведь что интересно, ещё лет 15-20 назад Старый Новый год широко и восторженно праздновался повсеместно в нашей стране. Наши люди неимоверно гордились, что у нас два праздника Нового года, чего и в помине не могло быть в чопорной Европе или в напыщенной Америке. И как бы официоз не приучал русских людей к празднованию Нового года исключительно по новому стилю, в народной среде Старый Новый год всегда имел более важное значение для людей: празднование Нового года по новому стилю 31 декабря воспринималось исключительно как бездушное официально-календарное событие, а вот Старый Новый год – это был едва ли не самый задушевный праздник, к которому были приурочены самые разные обряды и обычаи… Однако после миллениума праздник Старого Нового года стал постепенно уходить вместе с массированным отходом в мир иной старшего поколения, для которого этот праздник был одной из прочнейших скреп народной самобытности.            

Время шло своим чередом, а в ночь с 13 на 14 января звуки праздненства всё реже и тише стали доноситься со дворового пространства, согласно градостроительной концепции объединённого для нескольких высотных домов. А в последние несколько лет этот праздник как-то чересчур быстро вообще исчез из обыденной жизни горожан. Дошло до того, что при искренних поздравлениях каким-нибудь пожилым человеком молодых людей с этим праздником, те удивлённо поднимают брови, мол, вот выдумал же старик какой-то липовый праздник и носится с ним в пику нормальным людям. Ведь Новый год-то отпраздновали две недели назад с весьма затратной кампанией по закупке массы ширпотребовских подарков знакомым, друзьям и родственникам, с недешевыми праздничными столами, со всякими финансово расточительными развлечениями и праздничными гуляниями по городу. Так какой ещё Новый год, пусть и Старый, предлагается отмечать? Это же форменное разорение для семейного бюджета. Нет, уж увольте – и одного новогоднего праздника хватает сверх всякой меры.

Вот так. Сегодня – Старый Новый год, а вокруг всё тихо, все крепко спят, видят, наверное, десятые сны, и вообще – жизнь как будто бы остановилась: всё замерло, хотя так и хочется сказать – всё вокруг вымерло. Таким вот образом и умирают старые праздники – просто, обыденно и неотвратимо. Ведь и празднование Рождества Христова по православному канону так же, как и Старый Новый год, имеет все шансы кануть в Лету, поскольку его отмечают всё скромнее и всё более кулуарно в церковно-православных общинах, а вот Рождество в католической традиции празднуется 25 декабря на западный манер шикарно и капитально.

Ну а в общем всем всё понятно – исчезновение из народного обихода национальных праздников неприкрыто свидетельствует о всемирной нивелировке культурных традиций различных народов мира, которые подгоняются под единый шаблон празднования всего лишь нескольких общемировых праздников – никакой национальной самобытности и самоидентификации через культуру и традиции не должно существовать и в помине.

С такими невесёлыми мыслями Серафим Асафович пребывал в один на один со своей растревоженной душой в пустой квартире посреди ночной мертвящей тишины, явно ощущая себя в состоянии паталогического душевного дискомфорта из-за фатально погибшего старостильного новогоднего праздника. В этой тягостной обстановке, далёкой от искромётной радости жизни, дабы хоть как-то отвлечься от тяжёлых мыслей о насущном, всем напастям наперекор он всё-таки решил отметить, пусть и один одинёшенек, этот праздник, который для него, равно как и для многих его современников, с детства был едва ли не самым светлым в году жизненно искромётным торжеством. Открыл шампанское, наполнил фужер пенящимся напитком, встал, открыл фрамугу на улицу, громко произнёс праздничное славословие и опорожнил фужер. Затем сел за стол, отломил дольку от плитки шоколада, машинально откусил от него кусочек, рассосал его, снова наполнил фужер шампанским, отпил половину… А дальше-то что делать? Сидя за столом, задумался, опустив голову на грудь, из-за чего его длинные седые лохмы полностью закрыли лицо… И такая печаль накатила на него, что совершенно неожиданно непрошенная слеза скатилась по его морщинистой щеке.

А дальше-то – и ничего. «Всё прошло, всё умчалося в непроглядную даль, ничего не осталося – лишь тоска да печаль…», как поётся в некогда популярной ещё с царских времён песне. Серафим Асафович понимал только одно – у него остались мысли и больше ничего. И уж чего-чего, а их-то никто у него не сможет отнять. И как только он вспомнил о них, так они сразу же привычно зароились в его голове. И это принесло ему некую удовлетворённость самим собой: у него есть хоть что-то стоящее в отсутствии чего-либо другого. Рой его мыслей стал для него в последние годы настоящим спасением, ибо без них его бы уже, наверняка, не было на белом свете, поскольку с их помощью он в текущей повседневности отсекал от себя изуверские реалии действительности, ставшей для него чужеродной ввиду повсеместно доминирующей в ней широкомасштабной практики ликвидации человечности в любых её проявлениях.

И хотя, как правило, он никогда особо не сопротивлялся наскокам своих мыслей, тем не менее обычно ему приходилось жёстко держать в узде их поток, дабы они не сотворили с ним ничего непоправимого. Сейчас же по случаю праздника, который, как ему представлялось в его разгорячённом воображении, он праздновал, будучи последним во всём мегаполисе стойким приверженцем этой старинной праздничной традиции, ему вдруг захотелось рискнуть и, не блокируя их рой, отпустить их на вольный выпас, отдавшись им по полной – авось пронесёт, и они сжалятся над ним, не повредив здравости его рассудка суровой правдой жизни, на которую они всегда были особо падки.

С благодарностью за предоставленную им возможность в волю насладиться стремительным полётом по мирам и пространствам мысли подхватили сознание Серафима Асафовича и бережно понесли его над бурунами штормового моря воспоминаний о прошедших временах личной жизни своего властителя, насыщая пройденный им Путь от рождения до текущего момента праведной светозарностью. Его роящиеся мысли имели очень правильное понятие о том, что без воспоминаний личность человека разрушается, поскольку в этом случае человек быстро или чуть помедленней превращается в машинизированно мыслящее существо, имитирующее жизнь при безжизненности своего существования в реале. Воспоминания же у человека тесно связаны с его воображением, а игра воображения – это базовая основа личности человека как такового. Поэтому, в связи с означенным мысли, очевидно, и решили подарить ему воспоминания в качестве бальзама для его израненной души.

И они не ошиблись – его сознание с восторгом стало резвиться вместе с роем мыслей среди пенных бурунов неслабо штормящего моря его насыщенных самыми разными мыслеформами воспоминаний, ассоциация которых со штормовой стихией морских просторов как нельзя лучше в символической форме отражала для него сам процесс припоминания им тех или иных страниц из своей книги жизни, поскольку само воспоминание о чём-либо соотносилось с вознесением мыслительного потока на гребень волны бурлящей поверхности моря, а сваливание в межволновую впадину – с осмыслением этого воспоминания с позиций разнообразного жизненного опыта, который он зачем-то в изобилии накопил к своим старческим годам.

На эту тему недавно его до дрожи души потрясло случайно промелькнувшее в информационной ленте изречение кого-то из великих о том, что большая часть современных человеческих особей – это примитивные серые людишки, которые не способны по жизни оставить хоть какие-то следы, значимые после их смерти не только для общества в целом, но и для отдельно взятого человека. После завершения их никчёмных жизней в этом мире равнодушных и безразличных друг к другу людей о них быстро забывают даже родные и близкие, в последующем никогда ни по какому поводу не вспоминая о прижизненном существовании упокоенных со отцами. Навскидку прочитав это изречение, тут же бесследно затерявшееся в информационных дебрях компьютерной среды, Серафим Асафович ошалелым внутренним взглядом окинул свою прошедшую жизнь, которая ему досталась от владык судьбы, с горечью сознавая, что он сам с большой долей вероятности является одной из множества крохотных частиц той громадной серой человеческой массы, которая как раз и имелась в виду в том изречении о ничтожестве людей, кому-то когда-то выгодно уступивших свою разумность, вследствие чего в личном плане превратившихся из Человека с большой буквы в жалкое человекоподобное животное.

Без каких-либо существенных возражений Серафим Асафович признавал, что он, как и все остальные вокруг него, в молодости простодушно оправлял естественные потребности своего организма, отжигал на пустопорожних тусовках, чему-то долго и нудно учился, затем – активно толкался в толпе, суетился без меры по мелочам, бесконечно разглагольствовал на кажущиеся умными темы, удовлетворял честными и нечестными способами свои многочисленные плотские желания, а далее – повзрослел, заматерел, состарился и всё – finita la commedia. Да и вообще – скоро предстоит встреча со смертью, а его следы на жизненной тропе, хотя он ещё не помер, уже очень быстро исчезают: их заносит грязью, смывает дождями, засыпает песком, запорашивает снегом, сокрывает подо льдом. Ничего не остаётся после него даже вопреки тому, что он, как какой-нибудь греческий раб на галерах, всё дееспособное время жизни трудился не покладая рук – в реалии же все бывшие коллеги уже успешно забыли его, вычеркнули память о нём из своих жизней. Да и чем, собственно говоря, он мог запомниться сослуживцам и знакомым? Всю жизнь копошился, как муравей, до изнеможения занимаясь выполнением шаблонных работ, ничем особым не отличавшихся от тех, что выполняли окружающие. Никаких значимых достижений за ним не числится, тех, что достойны памяти потомков. Вот потому-то он, ещё живя, уже почти исчез из жизни своего когда-то привычного окружения: что он был в этой жизни, что не был – никому до сего факта нет никакого интереса. И, что весьма прискорбно, такими же ничтожными для толпы серятины стали буквально все его знакомые и приятели, жизни который в соответствии с установлениями современной идеологии общества оказались бессмысленным пустозвонством.

И снова вполне уместна ассоциация с морской стихией, когда на песчаный берег одна за другой набегают волны. Каждая такая волна подобна отдельной человеческой жизни; набег волны на песок олицетворяет собой рождение, рост, зрелость человека, а также его максимально полезные достижения по жизни, ну а стадия оттока волны с берега – осознание невозможности продолжать творить, реальную утрату способности что-либо создавать, потерю сил и здоровья с умножением всяческих болезней, беспомощную старость, предсмертные стенания по своей никчёмной житухе и закономерную смерть с полным обнулением памяти по усопшему…

Такие вот негации наполнили душу Серафима Асафовича. А он-то надеялся, что отпущенные на вольный выпас мысли из благодарности не станут терзать его подобным смысловым самоуничижением, понадеялся, что они вынесут его сознание в светлую и радостную умозрительную долину личного счастья. И что же теперь? Эти негодные своевольные мыслишки окончательно добьют его? Сил по отлову их в тот загон, где они обычно обретаются, нынче у него как-то совсем не наблюдалось по случаю праздничного настроения. Оставалось ждать, гадая о том, куда далее эти негодники перенесут его сознание.

Серафим Асафович плеснул в фужер ещё немного шампанского и замер в ожидании следующего переброса своей сознанки невесть куда. А главное, непонятно – зачем? Долго ждать, однако, не пришлось: рой его мыслей видимо решил одарить своего номинального владыку ностальгическими чувствами, для чего перебросил его сознание в библиотеку Дома культуры той воинской части, в которой его отец служил в офицерском звании. Таким образом Серафим Асафович обнаружил себя в одинадцатилетнем возрасте перед массивными книжными шкафами, доверху заполненными книгами приключенческой тематики. И ведь что интересно – именно в этом возрасте у него как раз и сформировалось благоговейное отношение к книгам, которые он до сих пор воспринимает в качестве бесценных кладезей всего самого ценного и важного, что только может существовать в нашем мире.

В этот возрастной период он здорово надоедал библиотекарше, поскольку по несколько часов зависал перед этими книжными шкафами. Книг различных авторов и направлений было очень много, а ему так хотелось перечитать их все, чтобы познать   что, как и когда происходило, происходит или произойдёт в различных географических точках планеты. К своему великому сожалению, читал он очень медленно в силу того, что в годы, соответствующие времени обучения в начальной школе, их семья проживала в крайне отдалённых от какой-либо цивилизации глухих местах по причине того, что служба его отца, которому не дозволялось перечить своей офицерской судьбе, проходила именно в такой дикой глуши. Естественно, в тех местах о каком-то серьёзном обучении приходилось только мечтать, а поскольку ни школы, ни учителей в этих первобытных местах не было в связи с чем, командование части часто вменяло образованным солдатам срочной службы учительствовать среди детей офицерского состава, то Серафим Асафович в своём малолетстве пытался хоть что-то самостоятельно освоить по учебникам – правописание, элементарную арифметику да чтение с великим трудом каких-нибудь книжек, типа, сказок братьев Гримм. Реально же он нормально не учился фактически до четвёртого класса школы.

И когда отца, наконец-то, перевели из тех Богом забытых мест Дальневосточного военного округа в центр страны, а именно – в Подмосковье, Серафим Асафович был буквально раздавлен всем тем объёмом знаний, которым были обучены его одноклассники и о которых он даже не догадывался в свои десять лет. Учителя при его зачислении в четвёртый класс проверили уровень его знаний, после чего выразили родителям сомнения в том, то он сможет освоить учебную программу четвёртого класса. Родители, зная его настырный характер, поручились за него, хорошо понимая, что он не перенёс бы из-за своей гордости участи второгодника третьего класса. Они не ошиблись в понимании своего сына: этот слабо обученный мальчишка, напрягая всю свою волю, учился как никто другой, и к концу четвёртого класса показал вполне приемлемый уровень знаний на твёрдую четвёрку. Вот только медлительность чтения ему так и не удалось преодолеть.
Однако же книги так притягивали его, что он всеми силами стремился по мере своих физических возможностей начитать как можно больше интересных книг, необычайно мощно пробуждавших в нём блиставшее всеми цветами полнокровной жизни воображение. Зная, что много книг он чисто физически не сможет прочесть, его гордость, тем не менее, не позволяла ему уйти из библиотеки, записав на себя только одну какую-нибудь книгу – список единовременно набранных им книг включал как минимум 5-7 книг, которые он, гордо вышагивая по улочкам военного городка, крепко прижимал к груди, оглаживая их, как самых верных друзей, при этом явственно ощущая, как в него вливается мудрость веков, заключённая в силе печатного слова книг. И, конечно, через месяц, когда наступал срок возврата книг в библиотеку, ему ничего не оставалось, как возвращать эту кипу книг, их которых удавалось полностью прочитать всего лишь пару томиков, но непрочитанные книги он неоднократно тщательно перелистывал, разглаживая страницы, разглядывая иллюстрации и выхватывая из текста отдельные абзацы, фразы, географические наименования, названия городов имена героев повествования. К своему немалому удивлению, именно эти случайные фрагменты текстов книг почему-то наиболее прочно запоминались ему, и в последующем при всяких-разных разговорах он почти автоматически упоминал их, чем нежданно-негаданно заслужил славу хорошо начитанного человека.

Серафим Асафович обо всём этом никогда никому не говорил, ибо был достаточно скрытен и умел держать своё сокровенное в тайне от пустомель. Правда, перед самим собой ему было несколько стыдно, но он ничего не мог поделать с этим пристрастным обстоятельством, настолько магически книги действовали на него. Когда же он обнаружил в библиотеке массу интереснейших книг, которые библиотекарша не выставляла на открытые полки книжных шкафов, а сложила за плотно прикрытыми фанерными дверками в их нижних отделах ввиду того, что эти книги были в той или иной степени подпорчены читателями или просто сильно потрепались, потеряв привлекательный вид, кипа книг, разово берущихся им для домашнего чтения, возросла до 8-10 экземпляров.

Боже правый, с каким наслаждением он сидел на полу перед книжными шкафами с раскрытыми дверками нижних полок и к явному неудовольствию библиотекарши в отрешённом от сего мира состоянии перебирал сокрытые ею книги, прикасаясь к ним, как к самым драгоценным сокровищам. Теперь-то он прекрасно понимает, что испытывала библиотекарша, наблюдая, как этот щуплый невзрачный подросток с особым пиететом одну за другой выгружал провинившиеся своей потрёпанностью книги из отделов шкафов, сокрытых от посетителей библиотеки, бережно перелистывая каждую из них от корки до корки, погружаясь в своём воображении в иллюстративные вставки, во что-то вчитываясь без особого разбора сюжета книги, а то и спрашивая библиотекаршу о непонятных словах или описанных явлениях, на что она частенько не могла дать вразумительного ответа, что ещё больше накаляло её раздражение этим несносным мальчишкой, блаженно копающимся в залежалых книжных завалах в то время, как другие нормальные ребята гоняли в футбол, купались в озере, осваивали спортивные снаряды на общедоступных физкультурных площадках, играли в хоккей или катались с гор на лыжах.

Эдаким образом он года два изводил бедную библиотекаршу, пока её мужа не перевели служить в другую военную часть, в следствии чего она взяла расчёт. Ну а новый библиотекарь, за которым не водились всякие интеллигентские комплексы, быстро навёл в библиотеке свои жёсткие порядки. Шкафы, которые обычно были завалены всякими будоражащими воображение книгами сходу были списаны в утиль, а на их место встали новенькие стальные стеллажи. Потрепанные книги тоже безжалостно были списаны в макулатуру. Ну, а вместе с их исчезновением пропал и мистический дух библиотеки: она стала похожа на стандартный книжный склад, где всё было заорганизовано, царил ярый формализм и находиться в такой библиотеке уже стало неприятно и отталкивающе. А непосредственно сами книги в этой официозной библиотеке стали напоминать сидящих в своих камерах арестантов, которым запрещён выход за стены этого аналога пенитенциарного учреждения. С того самого библиотечного переворота Серафим Асафович начал собирать и формировать свою личную библиотеку, в которой книги имели такие же широкие права, как и в старой библиотеке.

Наверняка, многим людям нашего насквозь материалистического мира вряд ли может быть близка мотивация поступков того одинадцатилетнего мальчугана из прошлого времени, а также манера его поведения по жизни. Собственно говоря, и ему самому многое было непонятно в окружавшей его жизни середины шестидесятых годов. При всей своей вроде бы «дикости», которую он должен был бы обрести в той отчаянно далёкой глуши неокультуренных окраин Советского Союза, ему каким-то трансцедентальным образом всегда и повсеместно был свойственен буквально рвавшийся из него градиент на культурное развитие через созидательную деятельность, конкретную направленность своей призванности к которой при отсутствии в жизни рядом с ним хоть кого-нибудь, кто мог бы помочь в этом вопросе, ему, как оказалось, предстояло определить исключительно собственным разумением.

Вообще этого впечатлительного мальчика многое удивляло в реалиях подмосковного существования. Казалось бы, только закончилось время «хрущевской оттепели», всколыхнувшей всё население Союза, сподвигнув массы на культурный рывок в прекрасное будущее: советские люди обрели возможность читать великолепные произведения литераторов, о чём ранее они и помыслить не могли, повсеместно обсуждались авангардные театральные постановки, создавались театры прорывной культурной инициативы типа «Современника» или «Театра на Таганке», на экраны кинотеатров выходили шедевры кинематографического творчества, приоритетно осваивались передовые рубежи науки, в частности, на космическом направлении и т.д. И на фоне всего этого общенародного подъёма вокруг точно ощущавшего пульс эпохи мальчика почему-то господствовала затхлость бескультурности, когда трудно было переносить одержимость окружающих людей идеей безудержного накопительства, обогащением без разбора средств и методов, потребительским подходом к культурным явлениям, значимость которых определялась толпой только с позиции монетарной выгоды.

Он никак не мог понять, почему они в ребячьих ватагах на окраинах советской ойкумены буквально гонялись за интересными книгами, чтобы запоем их прочитать, а затем, сойдясь с другарями в каком-нибудь заброшенном здании, у костра в лесу или, к примеру, залезши на высокое дерево, живо, красочно, не без талантливого привирания с помощью развитого воображения рассказывать друг другу о прочитанных в книгах историях. Здесь же, в Подмосковье, все говорили только на темы о материальных приобретениях, напрочь вычеркнув книги из своих интересов. Особо поражало, что подобным образом вели себя и взрослые, и дети, включая его товарищей, для которых вещизм имел первостепенное значение, вслед за чем у них по популярности следовали активные занятия чем-то, типа, футбола во всё свободное время, рыбалка, велосипедные гонки, ну и, конечно же, откровенное хулиганство. Именно поэтому, у пацана стала развиваться скрытность, поскольку всё, что выходило за рамки материальных интересов и грубых нравов, всеми, в том числе и родственниками, подвергалось обидным издёвкам, оскорблениям и осмеянию с навешиванием ярлыка убогости.

Книгочеи также относились воинствующими материалистами к убогим – людям не от мира сего, что заставляло молодого Серафима Асафовича всемерно замалчивать своё увлечение книгами. Хотя однажды, во время прогулки по лесу со своим дружком-соседом, он невзначай стал рассказывать тому о приключениях героя книги Максима Горького «Мои университеты». Дружок, который к тому времени уже познал всю подноготную уличной жизни подростков, так был восхищён услышанным, что потом частенько просил продолжить рассказ. То есть тогда ещё в ребятах не остыл интерес ко всему интересному, написанному в книгах, в отличии от взрослых, которые подавляли этот интерес в своих детях, сами прозябая либо в угаре пьянства и бытового насилия, либо в качестве культурных деградантов, поскольку в своих квартирах на фоне множества ковров, залежей хрустальной посуды, цветных телевизоров, мебельных гарнитуров, блестящих пошлостью люстр и красивых обложек книжных собраний сочинений различных писателей, в качестве предметов интерьера сокрытыми за стёклами книжных шкафов не для чтения, а ради фарса, все эти приобретатели материальных благ выглядели не иначе, как доисторическими питекантропами, одетыми в современную одёжку, модную своей ширпотребностью.

Молодому годами Серафиму Асафовичу удавалось так хорошо скрывать свой интерес к книгам, что никто из людей его окружения не догадывался о его стремлении к литературному творчеству. Он даже дневник стал писать, который, дабы избежать издёвок домашних, приходилось прятать от них в чемоданчике с фотоувеличителем. За все школьные годы только учительница литературы старших классов, студенчество которой в Московском государственном университете (МГУ) пришлось аккурат на «хрущевскую оттепель» начала шестидесятых годов, сумела быстро распознать наличие у него способностей к писательству всего по одному написанному им сочинению по теме «Преступления и наказания» Ф.М. Достоевского, при раздаче проверенных сочинений высказав перед всем классом своё мнение о его призвании быть писателем. Эти её слова навек впечатались ему в память, став для него путеводной звёздочкой по жизни. Он отчётливо помнил о них всю свою жизнь, приступив, наконец-то, к писательскому труду только во второй половине пятого десятка лет своей жизни, когда неожиданно подвернулась возможность заняться журналистикой.

Шёл же он к своей призванности, в которую долго не мог окончательно поверить, очень извилистыми тропами и дорожками, часто упиравшимися в бездонные пропасти, перебираться через которые ему стоило неимоверных по напряжению усилий и забот, для чего приходилось не единожды ломать себя через колено. Лихое было время, смутное и тёмное, из мрачных сумерек которого ему долго не удавалось выбраться к солнцу и чистому небу. Но вот ведь что было странно – чем больше тягот сваливалось на него во все эти лихоимные годы, тем ярче светились перед его внутренним взором слова мудрой в своей душевной проникновенности учительницы литературы. И когда он всё-таки добрёл до священнодействия по наполнению чистого листа бумаги своими мыслями, чувствами, энергиями, образностью своего восприятия мира людей, эти слова просто запылали в его сознании ярчайшим светом, полыхнув жаром очистительного огня.

Буйные мысли Серафима Асафовича теперь кучно стали роиться вокруг неких философических вопросов, которые и после четверти века его писательских трудов, до сих пор продолжали напрягать его разум. Более всего его мучил вопрос, любой вариант ответа на который быстро рассыпался в прах под давлением многозначности непосредственно самого вопроса, который на первый взгляд кажется простеньким и незамысловатым, поскольку обычный среднестатистический человек именно так и отнесётся к этому вопросу: «Какое качество его характера позволило ему не только выжить в мертвящие годы смены общественно-политического строя страны, но и. подобно птице Феникс восставать из пепла после очередного своего падения в тартарары в процессе нескончаемого поиска своего призвания?» Поиск этот длился почти тридцать лет, в течение которых он сменил двенадцать профессий. В рамках некоторых из них ему удавалось добиваться значимых результатов, но всё это было преходяще: все его достижения, как оказывалось в последующем, ничего не стоили, никому не были нужны, быстро теряли свою новаторскую значимость и забывались его временными коллегами и сотрудниками. От этих тридцати лет не осталось никаких долгоиграющих свершений, которые было бы достойно объявить своими сущностными жизненными достижениями. Только писательский труд до сих пор не потерял жизненной актуальности, в связи с чем претендует на ту самую суть его жизни, ради которой он и проявился на Земле.

Сегодня, в праздник Старого Нового года, рой никем и ничем не обуздываемых мыслей Серафима Асафовича подарил ему уникальную возможность взглянуть на почти прошедшую жизнь незамыленным взглядом. Раскачиваясь на штормовых бурунах моря воспоминаний, его вдруг осенило, что единственное качество собственного характера, которое только-то и может быть ответом на поставленный вопрос, является творческий подход ко всему, чем ему приходилось заниматься на протяжение всей своей перекрученной нелицеприятными вервями жизни, что, без сомнения, являлось основной причиной всех его проблем с различными работодателями, которые требовали от него исключительно исполнительской дисциплины и наказывали за любые творческие отступления от установленных ими правил, инструкций и их личных приказов. Да, иного и быть не может – только фанатическое стремление к творчеству позволило ему в конце концов добраться до писательского стола, где он был полноценно вольным творцом в сообществе только с ручкой и чистым листом бумаги. В душе Серафима Асафовича разлилось приятнейшее тепло от неожиданного разрешения застарелой мучительной проблемы мировоззренческой сферы, из-за чего у него возникло страстное желание пофилософствовать на эту трепетную для него тему.         

Внутренний мир культурно развитого человека никогда не бывает ненаселённым самыми разными образами. Если это образы из окружающей реальности, то значит человек находится в русле объективных жизненных процессов с конкретно существующими людьми. Ну, а если его как-либо изгоняют из жизненного потока на маргинальные обочины, он сотворяет нереальные образы с помощью своего воображения. И, что самое важное, эти сотворённые образы для объективного пространства так же реальны, как и образы конкретных людей реала, и они, после своего сотворения, живут и здравствуют во внешнем мире вне зависимости от воли своего создателя. Так можно насытить окружающее пространство различными энергообразами, создав с их помощью мир новой реальности. Поэтому рядом с культурным человеком, у которого хорошо развито воображение, люди ощущают себя совершенно необычным образом, при этом не подозревая, что на подсознательном уровне они плотно общаются с энергообразами этого человека, что происходит помимо их сознания.   

Аналогичным образом человек с развитым воображением способен по своему желанию «заместить» в своей памяти реальные события и прообразы людей или на выдуманные им самим явления и фантомы, или персонажами и игровыми сценками из различных фильмов, книг, компьютерных игр и т.д. Эти измышления могут стать в его сознании самыми дорогими воспоминаниями о нереальной, но очень притягательной для него жизни. Если он эти иллюзорные картинки воображаемого мира насыщает к тому же энергией своих чувств при стойком нежелании внимать фактам и персонам реальных жизненных процессов (к примеру, по причине подлого предательства, одиночества, аутизма, отсутствия взаимопонимания с родными, неумения дружить…), то с этим ничего нельзя поделать, кроме как применить специальные психотерапевтические методы воздействия. Надо ожидать, что он до последнего будет сражаться за свой идеалистический мир, созданный им самим, как радостная, светлая и душевно комфортная альтернатива жестокому миру действительности. Часто такие люди при лицедейской видимости нормальной жизни в реале на самом деле никогда не отказываются от своего мира иллюзий, тщательно скрывая его от окружающих, наслаждаясь пребыванием в нём, пронося его в своём сознании в течение всей жизни.

Так и многие родители, с примитивной истовостью практикующие жёсткие методы воспитания своих детей, даже не догадываются по причине своей гипертрофированной материалистичности, что их ребёнок создаёт себе свой тёплый и приятный внутренний мир, куда он постоянно перемещается своим сознанием от всяческих сложностей, гадостей, насилия, трудностей, проблемных ситуаций, становясь абсолютно безразличным к происходящему вокруг него. Человеческое воображение нельзя ничем связывать при использовании его в качестве инструментария созидания культурных свершений. Так, к примеру, сегодня в молодёжной среде особо востребована «живая культура», что означает деятельное соучастие человека в культурном явлении (для примера: консервативный подход – пассивное слушание пения, а современный – участие каким-либо образом, возможно – и виртуально, в процессе пения). Поэтому противоестественно жестко заформализовывать ценностные основы культурного развития, в том числе и литературное творчество: на культурном поле всё должно быть творчески раскованным.

Творческий человек в своей созидательной деятельности, по большому счёту, никому ничего не должен. Творит он по вдохновению, а не по плану или любой другой форме личностного принуждения. Каждый творец по-своему, по-особому ощущает нисходящее на него благостное состояние вдохновения. К примеру, его голова в такие моменты может наполняться серебряным звоном колокольчика, что является зовом к творчеству, когда человек, не страшась никаких последствий, бросает всё, чем он бы не занимался в это время, чтобы тот же час приступить к творчеству на той стезе, к которой призван свыше.

Однако у каждой творческой личности наличествует громадная проблема, связанная с невозможностью объяснить человеку, пренебрегающему в своей жизни творчеством, что без вдохновения творить не получается никоим образом, поскольку творение – это нечто совершенно другое по сравнению с ремеслом или формалистикой однообразной типовой работы, которую можно делать в любом состоянии. Для такого нетворческого человека вдохновение – это пустой звук, интеллигентские слюни, глупость несусветная. И, что поражает, он гордится собой в том, что избавлен от подобных глупостей всяких отрешённых от мира умников. Так было всегда – трудяги пахали себе на прибыль без всякого вдохновения, штамповали продукцию или натаскано управляли какими-нибудь техническими агрегатами и не задумывались ни о чём из тех самых интеллигентских глупостей: чем больше наштамповал, тем больше и получил деньжат за свою работу. Собственно, такое состояние работных людей всегда поддерживала и государственная пропаганда, поскольку под установки плана или заказа требуются больше продукции при соответствии их определённым техусловиям или госстандартам, а не каким-то неясным творческим изыскам.

Но всё имеет свой предел и сроки: наступил период ненужности стандартных вещей во многом числе. В ходовом популяре теперь – немногочисленные авторские работы или уникальные изделия, то есть стали востребованы творческие навыки человека труда. А тут такой облом – массовые люди не приучены к творческой работе, не знают, что это за зверь такой, а посему начались массовые увольнения при невозможности найти работу прежнего нетворческого качества, которая ныне в ускоренном порядке автоматизируется с исключением необходимости в человеческой рабсиле. Так стал формироваться класс ненужных людей – прекариат, куда теперь причисляют всех, кто не способен творить. А далее ситуация будет только усугубляться, ибо всех не способных к творчеству людей поголовно сменят на роботов и прикладные интеллектуальные программы, ведь уже сейчас цифровизация наступает на пятки даже ограниченно творческим работникам, которые вскоре тоже пополнят ряды прекариата. Научить зрелых людей творчеству на рабочем месте нельзя, поскольку они напрочь утеряли все свои творческие позывы ещё в детстве. Поэтому сегодня так остро в специализированной сфере прикладной науки обсуждается проблема прекариата, причём всё больше профессиональных социологов приходят к выводу о необходимости утилизации прекариата в той или иной форме, поскольку составляющие его нетворческие особи уже сейчас ни на что из приоритетов Национальной технологической инициативы не годны, и, тем более, не будут бесполезны в будущем, что обрекает их на неминуемое превращение в социальный балласт, который обществу надо скинуть для своего безостановочного развития в пользу пока ещё нужных людей. 

Если же говорить о вдохновении творческого человека, то это такая же пугливая и неуловимая птица, как и мифическая синяя птица счастья. К примеру, писатель без вдохновения не может создавать даже мало мальски значимые произведения, ибо тогда вместо неординарного талантливого текста у него будут выходить отписки типа «постов в чате». Когда вдохновение исчезает, его чрезвычайно трудно обрести вновь, для чего может потребоваться даже кардинальное изменение образа жизни писателя, например, отправиться в далёкое путешествие, сменить место жительства, взять какой-нибудь псевдоним, найти новых друзей, устроиться чернорабочим на какую-нибудь стройку и т.д. Ну и если в подобных обстоятельствах вдохновение соизволит вновь посетить писателя, то это, по обыкновению, происходит кратковременно: оно как бы разведывает обстановку. При этом, ежели в это посещение вдруг спугнуть его каким-либо образом, оно может покинуть писателя окончательно, что часто и происходит как с начинающими писателями, так и с маститыми. Тогда начинающий бросает писательство, а маститый или долго изобретает всякие обстоятельства, якобы не позволяющие ему сесть за написание очередного шедевра, или удаляется в безвестность, или просто умирает от безысходности.

В плане отпугивания вдохновения от писателя особо нужно отметить мерзостное поведение его паразитического окружения. Присосавшимся к нему паразитам все его письмена абсолютно до «балды», ибо им важна тусовка вокруг него, а не те смыслы, которые он творит. Эта их тусовня при нём приводит к тому, что они, как будто бы запрограммированные кем-то или чем-то, всеми способами отваживают вдохновение от писателя на веки вечные, даже не сознавая, что вытворяют. Но если писатель хоть что-то серьёзное представляет из себя и способен на создание крайне необходимых людям произведений, то при любом посещении вдохновения он безжалостно разгоняет всех окружающих его паразитов, и, несмотря на то, что сиё может очень дорого ему обойтись, без всяких сожалений бросает все свои повседневные дела, относя их к второстепенным, чтобы полностью сосредоточиться на своем творении, гостеприимно приняв вдохновение в свою душу. Тогда у него что-то получится, а иначе ему светит удел простого заштатного писаки каких-нибудь типовых некрологов…

Означенные философические изыски на тему писательского творчества вполне закономерно подвели Серафима Асафовича к другому вопросу из ряда тех, что длительное время безжалостно атакуют его когнитивную сферу жизнедеятельности. «А зачем вообще нужны литературные творения, если есть реальная жизнь, в которой уже есть все сценарии, сюжеты, типы и формы искусственных литературных изысканий?» – именно так формулировался этот вопрос. Находясь в эйфории сущностного прорыва в суть творческого процесса, Серафим Асафович на какое-то время несколько стушевался перед этим всплывшим из глубин его сознания вопросом. И в самом деле, а зачем оно всё надо? Все эти мытарства души? Все мучительные поиски вариантов одоления бесконечной цепочки творческих задач? Все тревоги и метания духа, скрытые от постороннего внимания якобы елейным погружением в процесс творения очередной литературной или похожей на неё текстовки? Да, конечно, многие относятся к литературному труду как к ремеслу, позволяющему зарабатывать средства на жизнь, тешить себя популярностью у читателей, убегать от жестокостей реальной жизни в душевный комфорт сотворённого самим литератором мира, взращивать свою гордыню интеллектуально-эмоционального превосходства над посредственными людьми. Помимо этого, немалая часть литераторов исповедует принцип «искусство ради искусства», поселяясь на всю оставшуюся жизнь в идиллическом литературном мире, порывая все связи с действительностью, кроме физиологического обеспечения жизненных процессов своей биоплоти, которую они пока ещё не могут перебазировать в свой нематериальный мир.

Однако для Серафима Асафовича подобные обоснования своей литературной деятельности были неприемлемы и антипатичны. После продолжительных размышлений по этому поводу, в которые он непроизвольно впал как-то уж неестественно кривобоко, рой его беспокойных мыслей накоротко примкнул к обоснованию занятия литературой в мотивировке Льва Николаевича Толстого, который утверждал, что пишет книги лишь для того, чтобы поправить мир, где грубо уничтожаются любые проявления человечности людей. Если судить о состоянии нравов современных людей, то книги этого великого по мировым меркам писателя не выполнили связанных с ними ожиданий, что подтверждается фактом того, что аудитория читателей его книг ныне сократилась до мизерных размеров, а из современной школьной программы его книги вообще изымаются в полном объёме. Вот и спрашивается тогда, зачем он так тяжело и упорно трудился всю жизнь на писательской ниве, если всё в итоге привело к полному забвению результатов всех его трудов? И это при том, что гениальное чувство писательского прозрения грядущих времён, которым он безусловно обладал в совершенстве, наверняка, предрекало его книгам безусловный провал в отношении реализации тех идей, которые он в них закладывал.

И всём при этом необходимо заметить, что творчество Л.Н. Толстого всегда имело наиважнейшее значение для Серафима Асафовича, что в первую очередь касается толстовского стиля изложения мыслей, фактов и суждений, который он ещё в школе принимал, как особо близкий ему при написании школьных сочинений, за что неоднократно подвергался критике от своей любимой учительницы литературы: однажды она просто взорвалась на уроке литературы, требуя от него упрощения в написании им текстов, открыто упрекнув его в том, что он, видимо, вообразил себя самим Львом Толстым, если пишет в той же манере, что и величайший писатель с мировым именем. А он натурально не мог писать в другом ключе, ибо толстовский стиль был для него органично-естественным.

Собственно говоря, в этом стиле он пишет свои книги до сих пор. Да, это сложные тексты, рассчитанные на интеллектуально развитых читателей. Опущенные ниже всяких пределов современные потребители, из которых нынешняя образовательная система сформировала откровенных дебилов, читать эти тексты в принципе не способны, не говоря уже о том, чтобы им было доступно восприятие и осмысление содержащихся в этих текстах идей. Время, когда нужно было упрощать тексты, чтобы их читали как можно больше людей, что наблюдалось в тридцатые и послевоенные годы ХХ века, давно и безвозвратно прошло, поскольку в обществе зафиксировалось стойкое разделение на сохранивших разумность людей и деградантов, число которых, к сожалению, ускоренно возрастает.

При этом Серафим Асафович всегда был полностью солидарен со Львом Николаевичем Толстым в том, что книги могут основательно изменить мир. Более того, до него окольными путями дошло высказывание одного из самых авторитетных ныне действующих персонажей Круглого стола хозяев истории, в котором этот авторитет утверждал, что тот, кто читает книги – управляет ходом истории, в чём Серафим Асафович никогда ни на секунду не сомневался. Касательно действенности высказывания графа Толстого и утверждения авторитета Круглого стола проблема состоит лишь в жизненном качестве смыслов, изложенных в книгах, которые могут изменять реальность и которые вооружают читающего инструментарием по управлению историей человечества. Безусловно, книги Толстого являли собой для своего времени фактически Библию нового времени, что позволило через них существенно оздоровить межличностные отношения людей и в какой-то степени гуманизировать международную обстановку в глобальном масштабе. Если бы литературное творчество графа Толстого вообще не состоялось, то, вполне возможно, остатки людей бродили бы сейчас среди ветхих развалин цивилизованного мира. Про книги Круглого стола говорить и вовсе не приходится, поскольку нет никаких оснований сомневаться в том, что его участники читают книги со смысловой нагрузкой, основывающейся на многомиллионном цивилизационном опыте, простирающемся как минимум до эпохи Белых Богов, то есть настольные книги Круглого стола – это высокоэффективный инструментальный свод неявного управления мировыми общественными процессами, а те, кто имеет доступ к их чтению, прекрасно осведомлены, что упование только на финансово-материальные способы в попытках управления историей – это прерогатива исключительно ограниченных, малоэффективных правителей.

В связи с вышеотмеченным Серафим Асафович взял за основу «Опыты» Мишеля Монтеня в качестве смыслового маяка для своих сложных текстов. Конечно же, множащиеся деграданты, то есть представители низших каст в трактовке Олдоса Хаксли в его концептуальном романе-антиутопии «О дивный новый мир», не смогут не то чтобы осмыслить «Опыты», но даже просто взять в руки книгу Монтеня, ибо данное действо является для них непосильной задачей. К месту будет сказано, что с каждым новым эссе в смысловом поле идеологемы «Опытов», написанным и опубликованным Серафимом Асафовичем в ключе Оксфордских эссеистов, у него на душе становится всё более оптимистичнее, здоровье его укрепляется и он ощущает в себе мощнейший прилив созидательных сил и энергий. Неправильно думать, что его душу при этом согревает какая-то дешевая популярность: всё дело в безмерной радости от того, что его очередное эссе с изложенными в нём мыслями Серафима Асафовича после опубликования начинает незримое самостоятельное путешествие по просторам информационного океана с целью оказания кому-то, попавшему в мировоззренческую беду, доброй помощи. Кроме того, он, впадая в состояние смышлёного отрока из своих детских лет, получает ни с чем не сравнимое искреннее удовольствие от того, что ему удалось сотворить ещё один фрагментик громадной мозаики общемирового культурного достояния человечества.

Разумные люди нисколько не сомневаются, что всё в мире относительно и преходяще. И на литературном поприще каждая книга имеет относительную полезность, и естественно её актуальность и действенность преходящи. Это абсолютный закон, действующий без оглядки на гениальность или посредственность авторов книг: рано или поздно сегодняшние шедевры литературного творчества станут всего лишь архивными артефактами эпохи их создания и популярности. Поэтому может показаться, что литература вообще не имеет никакого смысла в своём существовании. Если к ней подходить исключительно с потребительскими мерками, то именно так всё и есть в мире воинствующего материализма. Однако же мироздание Вселенной многомерно и многогранно, из чего следует, что созидательные энергии литературного творчества, сконцентрированные в текстовых письменах благостных авторов, будут вечно созидать добро, ибо энергетический отпечаток таких книг навечно сохранится в пространствах различных измерений, незримо подпитывая созидательные процессы в самых разных мирах. Именно в такой интерпретации надо воспринимать смысл фразы «Рукописи не горят» …

За всеми этими раздумьями над очень важными для него темами Серафим Асафович как-то незаметно подзабыл, что сегодняшней ночью он празднует Старый Новый год. Вспомнил он о своём уединённом праздновании этого древнего праздника только тогда, когда в его фужере закончилось шампанское и он потянулся к бутылке, чтобы вновь наполнить фужер этим праздничным пенным напитком. Вспомнив о празднике, он подумал о том, что Дед Мороз приготовил ему на этот праздник весьма ценный подарок – прояснение сознания для разрешения его многолетних проблем, чтобы завтра утром он проснулся в беспроблемном состоянии с приподнято-оптимистическим просветлённым настроением, которое не должно в последующем затеняться тяжёлыми проблемами прошлых лет. Чтобы успеть до утра избавится от давящей длани таких проблем он начал рыться в памяти, чтобы вытащить из неё оставшиеся наиболее болезненные занозы, как ему представлялись эти тягомотные проблемы, ежедневно отравлявшие ему душевное самоощущение. Ему посчастливилось оперативно найти ещё одну такую занозу, которую он тут же начал усиленно вытаскивать из своей психики, а касалась эта проблемная заноза бытовых взаимоотношений человека, в полной мере погружённого в литературное творчество, чужеродное всему его окружению родных и близких людей, знакомых и друзей, соседей и работников организаций, в которых писатель вынужденно подрабатывает на хлеб насущный.

Четверть века Серафим Асафович всё пытался безрезультатно объяснить своё «писательство» окружающим его по жизни людям неписательских профессий и образа жизни, кардинально далёкого от какого бы то ни было представления о жизни писателей, людям, не просто не понимающим сути писательского творчества, но и агрессивно отвергающих эту, по их мнению, блажь лодырей, не желающих вкалывать у станка, в шахте или на тракторе в поле. Как объяснить людям, включая своих домашних, что писательство – это крайне тяжёлый и наряжённый интеллектуальный труд, аналогичный труду учёного или композитора? Что состоявшийся писатель, о чём можно говорить уже при первых публикациях его произведений, вполне сносно способен зарабатывать на жизнь своим писательским трудом?  Как убедить людей, хорошо знавших тебя в прежнее время в совершенно ином профессиональном амплуа, что ты стал писателем? Ведь даже предъявление тобой своих напечатанных книг не убеждает их в том, что ты теперь другой человек из незнакомой им профессиональной сферы деятельности? 

Писательский труд для людей практического склада ума, утилитарных занятий, способных только на выполнение конкретных действий и исполнение на рабочем месте функций, строго определённых в должностных инструкциях, неприемлем из-за своей слабой структурированности и непонятной, на первый взгляд, аморфности, ибо в силу своего творчески-интеллектуального характера осуществляется на условиях фриланса без утверждённого рабочего распорядка, поскольку ум писателя включён в рабочий процесс постоянно на протяжение всего времени суток и повсюду, где бы сам писатель не находился. Как таким людям объяснить, что результативность его труда зависит от тишины, уединённости для возможности сосредоточения на сюжете книги, отсутствия суеты вокруг него, спокойствия и творческого настроя душевного состояния, недопущения постоянного громогласья мелочных претензий к нему по бытовым проблемам и главное – от вдохновения, которое посещает писателя в случайном порядке, которое в любой момент может надолго беспричинно исчезнуть, оставив его у разбитого корыта, и которое можно спугнуть любым шумом, окриком или просто язвительной репликой, короче говоря – любым внешним вторжением в пространство творческого процесса писателя? В подтверждение необходимости создания писателю комфортной для него среды, в которой он сможет результативно трудиться над созданием своих произведений, следует привести примеры А.П. Чехова, в доме которого в то время, когда он писал, было строжайше запрещено даже громко говорить или с шумом перемещаться по коридорам, или Л.Н. Толстого, который писал в ранние утренние часы, когда строго настрого не дозволялось никому даже приближаться к его кабинету или шуметь перед окнами. Как всё это донести до сознания людей непосредственно физической или формалистической работы? Тем более, если такой человек уже забыл, когда последний раз брал в руки книгу и прочитал хотя бы несколько строк из неё?

За время своих занятий писательским трудом Серафим Асафович что только не придумывал для решения такой задачи по отношению к близким ему людям. Добиться каких-либо успехов на этот направлении ему не удалось, поскольку им трудно было понять, что не писать он не мог, иначе – гибель сначала духовная, а затем – и физическая. Все близкие чуть ли не в ультимативной форме требовали от него возврата в чисто практическое русло жизни без всяких писательских заскоков. Но это было выше его сил – писательство было смыслом его жизни, а без него жизнь теряла всякое значение, какие бы пряники перед ним не вешали. В результате его семья распалась, причём все её члены, включая детей, стали по своему мировоззрению чуждыми ему, прекратив общаться с ним по каким-либо жизненно важным вопросам, не испытывая особого желания к взаимным разговорам, без крайней надобности не звоня ему, поскольку перестали воспринимать его в качестве полноценного человека, а их жизненные интересы никоим образом не соприкасались с его жизненными устремлениями. Друзья тоже отдалились из-за того, что пропал взаимный интерес из-за различных подходов к жизни. Знакомые просто разбежались ввиду его теперешней невыгодности для них ни по каким утилитарным вопросам. На самом деле, все эти потери были для него очень болезненны вплоть до сегодняшнего дня. Честно говоря, лет десять назад он не раз подумывал даже о прекращении своей писательской деятельности, чтобы заняться сугубо практическими делами и работами, в том числе стать примерным ревнителем быта, что, возможно, помогло бы восстановить семейные отношения, но какой-то очень мощный энергоимпульс внутри него не позволил этим мыслишкам осуществиться в реале.

И вот сегодня – волшебная праздничная ночь. Что она может наколдовать ему по данному вопросу? Серафим Асафович неподвижно сидел, уперев взгляд в тёмное окно, при этом внутренне надеясь на то, что рой его мыслей подтянет его сознание до ситуации разрешения всех этих неприятностей… Сидел… Ждал… И, ведь дождался-таки…

Рой его мыслей теперь никуда не унёс его сознание, оставив его при нём, а сами же при этом плотно облепили сферу его сознания, в результате чего из неё вырвалась целая словесная тирада, которая включала в себя и ответ на поставленный вопрос: «Знакомства, пусть и массовые, как оказывается, не спасают от одиночества. Теперь жизнь подходит к концу, и уже можно говорить о многом из пережитого, как об истине от практики. Так вот, близких людей в моей жизни не было, таких, кто понимал бы меня с полувзгляда, кто мог бы читать книгу моего сердца, кто радовался бы моим даже ничтожным достижениям как своим собственным, кто не побоялся бы и мне открыть свою душу, не оставляя в ней тёмных закоулков. Был на Земле только один человек, который обогревал всё моё существо своей безусловной любовью – это мама. Вот рядом с ней я не чувствовал себя одиноким. Собственно, я обо всём этом описал в своей крайней книге в открытую. Почему я не побоялся так открыться перед миром? Да потому, что уверен, что моя открытость всем безразлична. Те из якобы близких (ещё с молодых лет) людей, которых я настоятельно просил её прочесть и хоть что-то сказать мне о моих откровениях, или не читали её под разными предлогами, или пролистали поверхностно и отделались дежурными фразами, или искали только себя в тексте книги, хотя знали о цели её написания. То есть эта книга стала своеобразным тестом на душевную близость со мной. И пока никто из друзей-товарищей не прошёл этот тест. Внешне приятельские отношения, а в душе холод и расчёт: как бы этого недотёпу повыгоднее поиспользовать. Поэтому-то они всю жизнь меня осуждали, винили в чем-то, давили на психику, держали для всяких просьб и поручений на побегушках. Сплошная формалистика. Поэтому одиночество к концу жизни не ушло, а наоборот усилилось. Ведь даже детям не близок мой душевный строй, мои духовные подвижки, мои жизненные занятия. Они меня жалеют, мол, чудачит отец, ну и пусть себе чудит, лишь бы не доставлял им неприятностей и ресурсных растрат от своей деятельности…но и с внуками не дозволяют общаться по душам, дабы не заразил их своим чудачеством. Так-то вот…»

Конкретизируя ответ на вопрос, Серафим Асафович постарался сжать его до пары фраз: «Между творящим писателем и обыденной средой лежит непреодолимая пропасть сущностного непонимания, в результате чего при любых попытках общения обыденных людей с писателем этот процесс нельзя затягивать, стремясь быстрее завершить его во избежание всяких напрягов, обид и раздражений. Писатель в неписательской среде – неисправимый изгой, которому, тем не менее, поклоняются всякие прилипалы в случае его писательского успеха – популярности и больших тиражей изданий его произведений, и напротив – презирают, насмехаются, всячески оскорбляют, задевая за живое, что часто бывает в начале его писательской карьеры или при утрате популярности, прекращения издаваемости его книг, отсутствия гонораров». То есть то положение, которое он сейчас имеет по жизни, – это естественное состояние дееспособности писателя, делающего основную ставку на своё творчество литературной стези. Поэтому ему следует успокоиться, произвести переоценку жизненных ценностей с писательской точки зрения, осознать новое мировоззрение и полностью отдаться творческому процессу, по возможности не отвлекаясь ни на какие внешние события, если они только не грозят ему погибелью.

Писатель с таким обновлённым мировоззрением во избежание больших и малых межличностных конфликтов, способных исказить, нарушить или вообще заблокировать процесс творения его произведений, должен взять себе за правило по максимуму возможного избегать находиться в социальном окружении, где отсутствуют энергии творчества. Творческий человек, в принципе, не может заниматься писательской деятельностью в среде, где стерилизовано всё, что так или иначе катализирует созидательные устремления творца, к чему, к примеру, относится обустройство пространства, гармонично сочетающегося с привычными для него условиями деятельности при размещении в нём предметов обстановки, стимулирующих его творящую энергетику. То есть в безжизненно блестящей искусственной среде обитания, где клининговые службы без конца что-то трут, убирают, моют, пылесосят, обрабатывают чистящими средствами, ароматизируют воздух и т.д. и т.п., творчество невозможно в принципе, разве что создание жалких псевдохудожественных поделок.

А вот посредственный человек, абсолютно не способный к творчеству, именно к такой среде и стремится, чувствуя в ней свой идеал пространственного существования. При этом все предметы интерьера, насыщенные энергетическими отпечатками творческих порывов какого-нибудь созидателя нового качества жизни, вызывают у посредственностей приступы раздражения, ярости, негодования, плохого самочувствия, а то – и откровенной ненависти. Поэтому они всеми правдами и неправдами пытаются побыстрее избавиться от таких объектов обстановки. Другой их характерной чертой является желание постоянной модернизации пространства, подгоняя его интерьер под размещаемые в интернете ширпотребовские стандарты, популярные на данный момент времени в толпе продвинутых потребителей. И они не успокоятся в своей новаторской суете до тех пор, пока вся обстановка вокруг них не будет соответствовать передовым рубежам стандартности, шаблонности и примитивизации культурного уровня, что вызывает у них безумную гордыню, по сути, являющуюся производной от их серого мещанства. Кроме того, они пребывают на верху блаженства от восторженной похвалы перестроенной ими среды обитания со стороны таких же, как и они сами, особей из толпы непроходимых посредственностей.

При всём при том такие посредственности строго следят за рынком: как только толпа черни переходит на новый стандарт искусственности своей среды обитания «правильных» людей, так они без какого-либо сожаления выбрасывают всё, что уже вышло из моды низкокастовых слоёв общества, чтобы тут же втридорога купить брендовые вещи в качестве элементов новомодной среды проживания, затеяв при этом очередной ремонт для оперативной подгонки обстановки своего жилья под установившийся в низах общества современный стандарт существования. И, конечно, их нисколько не интересует, что и кто вбрасывает в толпу всё новые и новые стандарты обустройства жилья обывателей, хотя это уже не имеет какого-то значения для продвинутых в потребительском отношении слоёв общества. Ранее каждое новое кардинальное обновление стандартного состава элементов окружающего пространства являлось очередным шагом по массовому оболваниванию охлоса. Ныне же уровень такого оболванивания уже превысил тот предел, за которым происходит процесс необратимого превращения черни в новый вид существ животного мира Земли.

Никогда нельзя забывать и о том, что посредственные примитивизированные особи испытывают непереносимое состояние дискомфорта, когда в их жизненном пространстве появляется отличный от них человек творческого склада личности, классический пример чего описан у А.С. Грибоедова в комедии «Горе от ума». Конечно же, при таком раскладе они стремятся избавиться от него всеми доступными им способами. В этом своём нутряном желании серятину не останавливает даже тот факт, что этот человек может быть близким родственником, другом или приятелем, поскольку нахождение вблизи творческого человека – это сущностный вызов, заключающийся в наглядной демонстрации особям охлоса их нарастающей примитивизации. Присутствие творческих личностей в толпе примитивов инстинктивно вызывает у черни ощущение откровенной опасности своему до крайности опрощённому образу существования, поскольку созидательная энергетика творцов способна дестабилизировать отлаженные внешними кодировщиками жизненные процессы этих деградантов. Если же говорить в образном стиле, то творческие люди для любой особи из охлоса представляют собой некое мистическое зерцало, в котором отражается вся степень расчеловечивания посредственностей из толпы, у которых, при этом, в полной мере уничтожены все творческие способности без остатка…

Часы напротив Серафима Асафовича пробили два часа ночи. В голове у него от всего того, что ему в этот праздник устроили его же собственные мысли, ощущалась какая-то обширная прострация. Очевидно, надо было ещё подзаправиться шампанским, тем более, что это было Абрау-Дюрсо. Фужер пополнен. Глоток чудесного пенящегося напитка ликвидировал головную прострацию, которой сегодня не к месту и не ко времени нокаутировать его разум. Мысли вновь оживились и выкатили из памяти ещё одну очень болевую занозу, боль от которой исходила при любой мысли о его старинных друзьях – тех нескольких друзьях, что оставались в таком качестве ещё со школьно-студенческих времён.

Этими несколькими человеками он особо дорожил, всегда стараясь глубоко не погружать их в массу своих неприятных текущих проблем и проблемок. Всё более реже случавшиеся встречи с ними он стремился окрашивать в бравурные позитивные тона – для него главным было сохранить всё то жизненное богатство, что было их общим достоянием. Однако же, в последние годы, лет с десяток назад, во взаимоотношениях с ними начались какие-то непонятки. При всём своём дружелюбном поведении и стойком нежелании нагружать их своими жизненными неурядицами, дабы не спровоцировать их на какие-то действия по отношению к этим неурядицам, уже очень редкие встречи стали проходить почему-то в нарочито агрессивном ключе. Причём объектом агрессии неизменно становился именно он сам. И как он ни старался менять настрой этих встреч – мало что получалось: при вполне безобидном, внеличностном обмене мнениями по вопросам жизни общества или людей в их обобщённом понимании у его визави на каком-то этапе просто сносило крышу, после чего начинался переход на личности, вплоть до серьёзных оскорблений. Серафим Асафович не понимал в такие моменты, что с ними происходит, ведь до этого не было никаких поводов к такой агрессии. Часто ему казалось, что они сами себя зачем-то распаляют на ровном месте. Только много позже он понял, что в связи с изменением их общественного статуса они прореживали и своё окружение, без разбора избавляясь от всех тех, кто уже не соответствовал их статусному положению, находясь в более низких слоях общества.      

Впервые подобное случилось при совместной поездке с другом, единственным оставшимся со школы, и его сожительницей на дачные владения друга, когда Серафим Асафович неожиданно подвергся со его стороны при откровенно недвусмысленной поддержке сожительницы такой унизительной процедуре втаптывания в грязь, что в дальнейшем даже при всём своём прекрасном отношении к своему дружку он не мог даже помыслить о новой встрече, тем более, что и сам школьный друг не проявлял никакого желания встретиться вновь. Так был потерян самый старинный друг. В последующие годы примерно таким же образом были утеряны ещё два друга молодости: один всякий раз при встречах презрительно насмехался над нищебродством Серафима Асафовича, а другой на полном серьёзе требовал под угрозой полного разрыва отношений признать свою персону гением с безропотным поклонением ему, на что Серафим Асафович, конечно же, не был способен по своей сути. Таким образом, на сегодня в старинных друзьях у него состоят всего четыре человека, с двумя из которых у него имеется только телефонные контакты не более двух раз в течение года, ибо договариваться о реальной встрече боязно из страха лишиться и этих двух друзей.

Одной из числа оставшихся друзей является дама – приятельница со студенчества, длившегося почти шесть лет, после чего прошло ещё более сорока лет. В связи с мировоззренческим совпадением им поначалу всегда было интересно совместно проводить время, подолгу общаясь между собой. Между ними сложились весьма уважительные дружеские взаимоотношения, свидетельством чему был тот факт, что они серьёзно воспринимали суждения друг друга по самым разным вопросам жизни. Часто новые знакомцы, не знакомые с реальным положением дел, относились к ним как к сестре и брату, над чем почти полвека неизменно юморили в их постстуденческой компании. После образования у них семей более двадцати лет они дружили и семьями вплоть до той поры, пока семья Серафима Асафовича однозначно и окончательно не разрушилась. Однако же, несмотря ни на что они, как и прежде, неизменно были рады встречам.

Но вот в возрасте середины шестого десятка лет в их отношениях начали мелькать первые помрачения, когда на встречах они рьяно отстаивали правоту собственных убеждений, не находя общих моментов с позицией визави, правда, при этом никоим образом не оскорбляя друг друга на личностном уровне. Тревожась за приятельницу, Серафим Асафович связывал такие расхождения убеждений с её западническим образом мышления, при том, что сам он проповедовал патриотизм в древнерусской интерпретации. К сожалению, процесс взаимонепонимания со временем усилился до того, что любой нейтральный разговор между ними переходил в резкую форму с раздражением и оскорбительными тонами. Как и прежде, Серафим Асафович со своим миролюбием неизменно оказывался обороняющейся стороной, а его высказывания воспринимались ею, остепенённым научным работником и преподавателем одного из ведущих ВУЗов страны, как глупые и невежественные. Дело принимало драматичный характер, хотя Серафим Асафович всё ещё надеялся на позитивную развязку. Как всегда, надежда умирает последней. И вот на последней их встрече надежда была безвозвратно похоронена, когда с однозначной ясностью выяснилось, что по своим убеждениям они полностью чужие люди, которые могут остаться всего лишь в ранге хороших знакомых, могущих оказать друг другу какие-то услуги при форс-мажорных обстоятельствах. Она развивает свою деятельность в одной из предмасонских организаций, а он – на писательской ниве, и эти две сферы деятельности не имеют никаких шансов к взаимному пересечению. В реалии остался только официоз телефонных поздравлений с днями рождения. Вышеизложенное, конечно, важно с информационной точки зрения, но острую душевную боль Серафима Асафовичу доставляет другое – полнейшее равнодушие его приятельницы к идеалам их почти полувековой дружбы и, как оказалось, нулевая значимость для неё его самого в качестве самобытной личности.

Когда-то, сразу после окончания института, эта его суперэнергичная приятельница опрашивала всех своих знакомых на предмет наличия у них в жизни путеводной звёздочки, которая ведёт человека к какой-то важной для него цели. Когда дошла очередь до него, он честно признался, что у него есть такая звёздочка (уже тогда он чувствовал зов писательского призвания), но назвать её прилюдно отказался ввиду преждевременности её публичного раскрытия. Его ответ впечатлил её, и она сказала, что завидует ему в этом вопросе, поскольку сама ещё не определилась со своей звёздочкой. Надо отметить, что дома у неё с мужем была печатная машинка, которая настолько завораживала его, что ему просто до дрожи в руках хотелось заправить в неё чистый лист бумаги, и печатать какой-нибудь текст из головы. По этой причине он часто заезжал к ним и надоедал им треском этой машинки, что, правда, не мешало общению с приятельницей на различные темы, о чём у Серафима Асафовича сохранились самые светлые воспоминания.

…На той последней приснопамятной встрече после бестолкового и эмоционального обмена никому не нужными мнениями по вопросу оставшегося у их поколения времени жизни она в присутствии своего мужа фактически обвинила его, как человека, в полном ничтожестве, объявив, обращаясь к нему лично, буквально следующее: «Ты ничего не достиг в жизни. За чтобы не брался, у тебя ничего не получилось. Ты ничего не довёл до конца, ничего не добился. В жизни ты – полный неудачник. Поэтому тебе положено сидеть и не вякать без спроса, а права голоса по высказыванию своих мнений в приличной компании ты не имеешь ввиду своей полнейшей жизненной несостоятельности, а твои суждения ущербны сами по себе».

Что на это можно было ответить? Ничего, поскольку этот приговор ему прозвучал из уст человека, который очень много знал о его жизненном пути. Если бы подобную тираду произнёс сторонний человек, который всего лишь шапочно был знаком с ним, то над его словами можно было бы посмеяться и тут же забыть о них. Но когда такие уничижительные формулировки исходят от близкого друга, то каждое слово навек впечатывается в память, чтобы в последующем каким-либо образом определять поведение по жизни адресата такого обвинения.      

Сколько уже времени прошло с той встречи, а озвученные ею словеса ежедневно отравляют жизнь Серафиму Асафовичу. Что особо неприятно – эта его другиня знала, что в подобном его обвиняли и другие его знакомцы и даже родственники, о чём он весело рассказывал в её семье при их давнишних, тогда ещё благожелательных встречах. Правда, он периодически сообщал и о том, что многие его обличители, которые, на самом деле, были способны только-то на какую-нибудь шаблонную ремеслуху, терпели в жизни жёсткие поражения, а некоторым из них даже хватало наглости обращаться к нему за помощью в устройстве их на какую-нибудь работу. Уместно заметить, что при всех таких стараниях со стороны кого бы то ни было унизить или даже попросту уничтожить его за то, что он смеет своей природной сутью раздражать многое число умеющих правильно жить привилегированных членов общества, его всегда подмывало вступить с подобными «жизненными умельцами» в полемику о том, что конкретно они сами представляют собой по жизни, что важного для людей они свершили в своей жизненной суете, какими личными достижениями они смогут похвастаться на склоне своих лет и, пожалуй, самое главное – есть ли у них уверенность, что они сами и все из достижения по жизни не будут преданы забвению уже после сорока дней после их кончины?! Однако, в реале он старался не реагировать на подобные выпады недоброжелателей, всячески избегая таких споров, поскольку интуитивно понимал, что они бесполезны и бессмысленны: в таких вопросах лишь время может расставить все точки над i.      

В отличие от всех означенных липовых крутяков, которые бездарно болтались по жизни как слепые котята, Серафим Асафович всю свою сознательную жизнь шёл за своей писательской «звёздочкой», не сомневаясь в том, что рано или поздно она выведет его на писательскую стезю. Да, его путь был нелёгкий, как говорят в этих случаях, тернистый, но он следовал своей стезёй вопреки всяким препятствиям и всем пустобрёхам, падая, поднимаясь, почти умирая и вновь восставая к жизни. Наверное, так и нужно было, чтобы постигать жизнь в её различных ипостасях – и в хороших, и в плохих, ибо без таких знаний жизни писатель не сможет состояться. Конечно, при этом было и много отвлечений от Пути, поскольку часто высвечивались ложные цели, до которых можно было быстро дотянуться, что каждый раз оказывалось иллюзией или дьявольским соблазном, сопровождавшимся жутким разочарованием, драмой, а то и трагедией.

Истинная же суть писательского призвания открылась Серафиму Асафовичу уже на закате его земных дней, в связи с чем он поклялся, что приложит все оставшиеся у него силы на то, чтобы донести до людей это своё понимание сути горной вести о прекрасном мире праведной жизни человека разумного. Во исполнение своей клятвы он вот уже несколько лет не встаёт из-за письменного стола, прерываясь лишь на неотложные нужды или под воздействием чрезвычайных обстоятельств, в том числе и связанных с состоянием здоровья. И с каждым завершённым и опубликованным произведением у него становится светлее на душе, поскольку он с великой радостью отдаёт всё, что выходит у него из-под пера, всем людям чистых помыслов. Таким образом, в реальной жизни Серафим Асафович состоялся в качестве писателя, творческого человека, несущего думающим людям высокого уровня духовности свои мысли открытого сердца.

А что же теперь представляют собой все его громогласные гонители, которые в дурмане своей непомерной гордыни изничтожали его в угоду своему сладострастному самолюбованию? Неподкупная в своей объективной суровости жизнь всё расставила по своим местам. Вчерашние обличители-крикуны, суть которых – холопство до мозга костей, сегодня стали уже не нужны своим хозяевам от чёрной аристократии, и ввиду своей полномасштабной бездарности и духовной слепоты при полном атрофировании способностей к творчеству и принятию самостоятельных решений по жизненно важным направлениям деятельности превратились в никому не нужный хозяйский хлам, уже списанный в утильсырьё. Другими словами, эти особи, когда-то бывшие нормальными людьми, за годы рабской службы у своих хозяев были перекодированы в биороботов, имевших строго ограниченный срок годности. Ныне срок их годности истёк, в результате чего они оказались на мусорной свалке отходов жизни своих господ. В переводе на обиходный сленг – сегодня они превратились в биомусор, подлежащий утилизации посредством переработки в гумус, то есть в итоге жизни они стали неудачниками с ничтожной по рыночным понятиям собственной себестоимостью. Такие отбросы общества теперь не допускаются даже к лобызанию каблуков хозяев денег, к чему они имели периодический доступ в то время, когда числились на службе у этих современных рабовладельцев в статусе безвольных и бесправных рабов-лакеев.

Вот такая судьба постигла человекоподобных особей, фактически – биороботов, которые в запале своего холопского самолюбования с искренним убеждением в том, что им в числе особо избранных удалось на постоянной основе дорваться до хозяйской кормушки, выказывали Серафиму Асафовичу своё надменное уничижительное отношение и к нему самому, и к осуществлённым им жизненным трудам. Его осведомлённости о планах и методах действий сил мировой закулисы было достаточно для предсказания завершающего этапа их холопской судьбы, которое содержит откровенно трагичные аспекты ввиду того, что хозяевам истории не свойственно допускать сверх определённого срока длительности жизни своих бывших слуг, владеющих в связи с их прежней служебной осведомлённостью информацией, способной каким-либо образом навредить власть имущим…

И хотя от таких размышлений Серафим Асафович в сегодняшнюю праздничную ночь впал несколько в возбуждённое состояние, душевная боль по поводу своих старинных друзей впервые за много лет неожиданно утихла, а сами друзья как будто бы преобразовались в образную форму бытия: они вроде бы где-то существуют по жизни, а дотянуться до них и прикоснуться к ним – уже невозможно. Наверное, это был ещё один подарок ему от Деда Мороза, поскольку его сознание заполонила мысль о том, что всякие развлекухи со старинными друзьями остались в прошлом, а теперь они стали всего лишь блестящими символами полувековых дружеских отношений, которым, как бы то ни было, будут искренне завидовать молодые поколения, начиная с альфовиков. 

Часы пробили ещё час. Серафим Асафович выплеснул в свой фужер остатки шампанского, и вдруг понял, что магическими средствами праздничной ночи разрулены практически все его застарелые проблемы за исключением одной, с каждым новым днём становящейся всё более актуальной. Проблема эта относится к одной из наиважнейших коллизий на жизненном пути любого человека, ибо состоит в исконно человеческом переходе из нашего мира в мир иной.

Некоторые люди уходят из нашего мира в теле света. Несомненно, было бы замечательно осуществить переход в таком виде! Обратившись своими неугомонными мыслями к этой теме, на него вдруг нахлынуло то самое ощущение из его детства, когда ему казалось, что его тело отличается от плотности земного пространства, что оно разуплотнено до состояния призрачной прозрачности. Вслед за этим ощущением пониженной плотности своего физического тела к нему пришло припоминание об уже совсем недавних ощущениях подобного.

С недавних пор в людных местах, например, во время передвижения по тротуарам улиц, с Серафимом Асафовичем стала приключаться некая настораживающая странность, заключавшаяся в необъяснимом с точки зрения элементарной логики поведении встречных и поперечных людей. Всё более чаще люди, идущие впереди него, двигающиеся во встречном направлении или просто стоящие без движения, как будто бы не замечая его, передвигающего по улице в определённом темпе и направлении, вдруг неожиданно меняли линию своего движения или срывались с места наперерез ему, из-за чего, дабы не врезаться в них на полном ходу, ему приходилось резко останавливаться либо шарахаться в сторону. Они проносились мимо почти впритирку к нему без какой-либо реакции на едва не произошедшее столкновение, очевидно, в упор не видя его присутствия рядом с собой. Причём такие неприятные ситуации происходили не только в оживлённых местах, но и на практически пустых улицах, где редко можно было встретить даже единичных пешеходов.

После всех подобных случаев он не мог отделаться от мысли о том факте, что находится уже не во плоти, а шастает по улицам в фантомном состоянии. Реально же причиной этого могло быть несовпадение его основных жизненных частот со стандартными частотами человека толпы из-за начавшейся подготовки к его переходу в мир более высокочастотного спектра жизнедеятельности, в результате чего у таких индивидов каналы чувственного восприятия реальности, настроенные на низкий спектр частот жизни обыденных людей, не позволяли идентифицировать те явления, предметы и живые организмы, вибрационный уровень функционирования которых находится вне частотного диапазона сферы их существования.

Как раз к таким живым организмам, очевидно, относился и сам Серафим Асафович. В этом смысле по мере приближения срока его перехода даже мысли у него стали видоизменяться до всё менее реалистичной субстанциональности, становясь всё более бессознательными. Однако же, ему, как писателю, однозначно не грозило уйти из нашего мира в теле света ввиду того, что подобное может случиться только с ангелически безгрешными индивидами. Любой же писатель, дабы быть убедительным в своих произведениях, как правило, проходит жестокую школу жизни, чреватую массой личных прегрешений с его стороны. Достаточно вспомнить, что творили по молодости лет и буйству характеров те же Толстой и Достоевский, чтобы мечты об уходе в мир иной в теле света любой писатель оставил людям каких-нибудь других профессиональных занятий, не предполагающих изрядной доли греховодства.

Вместе с тем человеку писательского труда после его физической смерти в качестве приза обычно предоставляется уникальная возможность взаимодействия с миром живых, чего категорически лишены представители почти всех других профессиональных групп со слабо выраженной творческой компонентой. Люди писательской стези жизни, созидающие те или иные произведения духовно-смысловой тематики, после своего развоплощения в реальности земного бытия продолжают взаимодействовать с миром живых людей через свои творения. Так, ушедший к праотцам писатель плотно контактирует с каждым читателем своих письменных произведений. Особо интенсивно он общается с теми, кто постоянно перечитывает его письмена, пусть даже частично и в случайном порядке. Такой читатель, постоянно держащий под рукой какое-нибудь произведение этого писателя, очередной раз перечитывая тот или иной фрагмент текста, может на сознательном уровне отмечать, что некие слова, предложения, абзацы и даже страницы вибрируют по-новому, более того, он ощущает, что от них исходит более мощная энергетика, нежели от других фрагментов. Причём каждый раз «энергетически звучат» вполне определённые слова, из который складываются осмысленные фразы. Таким специфическим образом писатель, находясь в тонком мире, выделяет определённые части текста, тем самым донося до сознания читателя смысл, который он через него хотел бы передать живым людям. Подобным способом человек, мысленно задавая вопрос образу писателя, может получать ответ на этот вопрос. Таким же методом развоплотившийся писатель может предупреждать людей и о катастрофических событиях ближайшего будущего.

Должно быть понятным, что далеко не каждый писатель из своего посмертия выходит на контакт с миром живых людей. Это прерогатива лишь тех писателей, которые всё своё прижизненное творчество посвятили прекрасному будущему человечества, которым не была безразличной судьба страны своего крайнего воплощения, её народа, конкретных людей и, прежде всех, своих земных родичей, своих потомков. Писатели, для которых наиважнейшее значение имели продаваемость их книг и почести толпы, в том числе, и посмертные, тем самым категорически лишают себя возможности в своём посмертии заниматься подобной тонкоматериальной практикой, тем более, что тематика их книг, как правило, ограничена мелодрамами, сексуальной сферой, детективами, триллерами, хоррором, обогащением и т.п. Такие писатели не работают со смыслами, ибо всё у них базируется на action с отрывистыми разговорами на сленге. Кстати, и читателям, интересующимся лишь подобной тематикой, контакты с ушедшими в мир иной писателями не требуются, поскольку они живут только текущим моментом и для них имеет значение исключительно то, что находится под рукой или в шаговой доступности.

Поэтому читатели, нацеленные на получение весточек из тонкого мира, в реальном мире строго ориентированы на смысловые произведения писателей, занимавшихся в своём пожизненном творчестве осмыслением настоящего и прошлого человечества Земли ради осознания путей развития землян в будущем. Посмертные контакты с ними чрезвычайно важны таким людям в силу того, что тонкоматериальные вести от них несут в себе истину, ибо земные выводы и изречения этих писателей мыслительного профиля уже прошли проверку вселенским сознанием небес, когда в их прижизненных смыслах что-то поправлено, что-то отброшено, что-то добавлено. Ну, и естественно, тот человек, который хочет через образ какого-то писателя приобщиться к истинному вселенскому знанию, должен иметь при себе значимое для него произведение данного писателя, с помощью текста которого осуществляется связь с его энергообразом, в данном ракурсе выступающим в роли духовного проводника в мир вселенской истины.

Если же чувственный аппарат у читателя плохо развит, что не позволяет ему выделять в тексте при его прочтении «энергетически звучащие» позиции, то уровень энергетической ёмкости фрагмента текста он может оценить и другими способами. К примеру, он может читать текст вслух, а при произнесении определённых слов тембр его голоса будет меняться (здесь главное – отключить мозг и полностью довериться процессу). К сожалению, сегодня всё меньше людей способны читать книги, предпочитая пассивно внимать видеороликам. В связи с этой тенденцией у писателей остаётся всё меньше возможностей доносить до живых людей вести из тонкого мира. Силы зла навязали людям жизнь во тьме незнания, по причине чего те утратили способность к познанию чего-либо необычного, о чём даже не догадываются ввиду своего пребывания в состоянии искусственно установленного невежества…

За окном забрезжило.  Ночь мистических прозрений заканчивалась. Шампанское тоже закончилось. Наверное, и Дед Мороз после праведных трудов удалился в свой ледяной терем. В голове у Серафима Асафовича звучала тихая приятная музыка, наверное, что-то из репертуарного ряда музыки сфер, из-за чего его ненавязчиво повлекло в страну грёз и сновидений. Ему даже показалось, что у изголовья дивана появился Оле Лукойле, призывая его отдаться в объятия Дрёмы, чтобы она перенесла его в царство Сна под эгиду Гипноса. Особо не мешкая, Серафим Асафович, быстро умиротворив рой своих мыслей, без промедления последовал призывам Оле Лукойле, к своему вящему удовольствию забывшись безмятежными сновидениями.

Снилась же ему уже близкая Велесова Среча – праздник избавления от зимнего морока и пробуждения природы от ледяного сна, пик которого приходится как раз на таинственное и опасливое время середины января. Снились волховские обряды магического времени преддверия могущественных волчьих святок, когда верховенство переходит к волчьему свату Велесу – хранителю небесных врат междумирья, хозяину земных богатств, повелителю подземного царства, владыке всего живого, покровителю всей дикой природы, мудрости, искусств и книжности. Снилось, как Велес бродил от дома к дому, жалуя своими дарами тех, кто справно оборонял свои Роды, земли Отцов и Дедов, а также древнюю Веру, кто не щадя себя трудился ради процветания своих Родов, кто от чистого сердца выполнял два исконных завета русского образа жизни – свято чтить Предков своих и жить по совести в гармонии с матушкой-природой…

Вот на такой благостной ноте завершилось необычайно удивительное празднование Старого Нового года Серафимом Асафовичем!..

19.06.2019 – 13.08.2020



ХХ  НОВЕЛЛА


ЭЛЕВСИНСКАЯ МИСТЕРИЯ АСФАЛЬТОВОГО КАТКА


Прослыл Иона Калистратович необычайно впечатлительным человеком. Легко возбудимым. Весьма эмоциональным. Глубоко чувственным. С гипертрофированно развитым воображением.

И была у него одна пожизненная тайна, которую он оберегал от кого бы то ни было пуще всяких драгоценных сокровищ. Тайна эта состояла в содержании сна, который регулярно, можно даже сказать – навязчиво, снился ему с раннего детства. Сюжетно сон был очень прост и немудрящ: по дороге, засыпанной ровным слоем пролитой горячим битумом щебёнки, бежал человек, в котором Иона Калистратович всегда ощущал самого себя, пытаясь оставить далеко позади асфальтовый каток, который, как будто бы обладая разумностью, упорно преследовал бегуна. Незамысловатый сюжет этого сна раз от раза незначительно варьировался, но в целом, можно сказать, снящаяся событийность фактически была одной и той же. Варьировался же сюжет сна лишь в одном – в скорости перемещения асфальтового катка и расстоянии между ним и бегущим человеком. Иногда каток был далеко от бегуна, двигаясь очень медленно, а бывали случаи, когда он несся с такой приличной скоростью, что почти догонял убегавшего, чуть ли не касаясь его кроссовок.

Сон этот до крайности будоражил всё его существо. В детстве по окончании этого кошмарящего сна Иона Калистратович каждый раз просыпался в холодном или горячечно-липком поту, после чего, как правило, в течение нескольких недель не мог прийти в нормальное состояние: от этого сна он испытывал весьма сильные эмоциональные переживания, неизменно вызывавшие у него на длительное время различные психические девиации – от парализующего ужаса до деструктивного безразличия. Причиной же всех этих панических реакций являлась недвусмысленно демонстрируемая ему в сновидении возможность его погибели под асфальтовым катком.

Повзрослев и научившись анализировать различные жизненные ситуации, он стал соотносить скорость движения катка и ненулевую вероятность закатывания его самого в дорожное полотно с тем, что с ним происходило в тот или иной период его текущей жизни. Со временем он понял, что фактическая угроза попадания бегущей персоны под валок катка знаменовало наступление для него в реальности каких-то тяжелейших испытаний, а фривольная трусца бегуна вдали от этой грохочущей махины – благоприятную ситуацию в его жизнедеятельности. Разгадав смысловую подоплёку сна, с завидным постоянством посещавшего его в лунные ночи, Иона Калистратович слегка расслабился и успокоился, постановив для себя, что данное сновидение насылается на него высшими силами, очевидно, для успокоения его расшатанных нервов в качестве помощи ему в виде предупреждения о конкретной возможности его личного бедования.

Как-то, проезжая на автобусе мимо участка дороги, полотно которой частично ремонтировалось дорожными рабочими, он невольно засмотрелся на работу асфальтового катка, методично, неотвратно и тяжеловесно укатывающего асфальтовую массу в твёрдую, блестящую, ровную поверхность дороги. В воображении Ионы Калистратовича сразу же возник эпический образ монстра, своим передним массивным валком раскатывающего в ровное однородное полотно людишек, беззаботно копошащихся перед ним, абсолютно не ощущая опасности его давящего наката на них в следующее мгновение. Среди этих людишек, пребывающих в восторженно-позитивном настроении при сознательном нежелании хоть что-то знать о неизбежности своей судьбоносной предназначенности к использованию в качестве технологического материала для ведущейся укладки дорожного полотна нового мирового порядка, в его воображаемой картинке были и тихони, и творческие личности, и ярко выраженные общественные смутьяны. После того, как монстр своим широким валком проходил места самозабвенного в радости и довольстве копошения простолюдинов, в последние мгновения своей человеческой жизни с наслаждением вкушающих при этом велико приятственные земные прелести своего маленького счастия, всё становилось однородным, и эта однородность не нарушалась ни ласковыми лучами солнца, ни ливневыми потоками дождей, ни буйством разгулявшихся ветров – все находились в состоянии максимально возможного единства уравненного асфальтовым катком вещественного состава дорожного покрытия проезжей зоны автобана.

Эта мимолётная образная картинка почему-то крепко запечатлелась в памяти Ионы Калистратовича. Но что самое поразительное – её образ, спустя некое непродолжительное время, начал являться в его реальной жизни ему чуть ли не воочию. Данный фантом вместе с периодически навещавшим его сновидением сотворили с ним нечто совершенно необъяснимое: ему стало казаться, что он и днём, и ночью подобно тому бегущему человеку из его сна пытается предотвратить навал на себя асфальтового катка, который как необычайно умный монстр непрестанно преследует его, куда бы он не направился и чем бы ему не приходилось заниматься. В его психике возник образ некоего, с задатками полуреальности, умопомрачительного бинара, для одной части которого смыслом жизни являлись нескончаемые попытки к тому, чтобы не быть закатанным в дорожное полотно, а другая его часть не желала успокаиваться, пока не раздавит до состояния прозрачного блина первую часть, которой временно удаётся умело ускользать от итоговой сценки заключительного акта пьесы жизни.

Реально же в жизни данное антагонистическое единство выглядело крайне противоречиво – что бы не делал Иона Калистратович к удивлению, зависти или осуждению многих его сотрудников и коллег он, в принципе, не способен был трудиться в режиме убаюкивающе спокойной размеренности, поскольку всегда, что называется, «гнал», то есть мало того, что, как заправский трудоголик, буквально дневал и ночевал на рабочем месте, так он ещё, мобилизуя весь свой потенциал, стремился выполнить порученное дело как можно быстрее, работая в бешеном темпе, как будто страшился куда-то безнадёжно опоздать или что-то необычайно важное упустить на пиршестве жизни.

Вполне естественно, ему многое удавалось совершать весьма эффективно и оригинально в сжатые сроки, но практикуемый им ускоренный темп работы имел и обратную сторону – такая часто нерациональная торопливость периодически приводила к отрицательным результатам его деятельности, поскольку нескончаемая спешка вынужденно сопровождалась недостаточной проработанностью спорных решений, когда многое делалось на «авось» из-за отсутствия времени на доскональное рассмотрение возникающих по ходу дела вопросов и принимались к реализации первые пришедшие на ум варианты решений по оперативным вопросам, к чему надо ещё добавить опять же вынужденное пренебрежение тщательным контролем процесса выполнения проектных заданий и перепроверкой результатов работ. В итоге, общее количество его успешных проектов не сильно отличалось от числа провальных.

И тогда напрашивается вопрос о том, что же всё-таки заставляло его «гнать» по жизни? Сформировавшийся у него в сознании упоминаемый выше бинар спровоцировал образование у него психической установки, в соответствии с которой ему представлялось, что, если он будет медленно работать и терять время на второстепенные, по его мнению, вопросы, к которым как раз и относились всякие дополнительные тематические доработки, контрольные мероприятия и проверочные процедуры, то он вряд ли успеет реализовать за время своей жизни имеющийся у него личный творческий потенциал, то есть в аллегорическом представлении ему виделось, что при условии вялости своих работных усилий его сразу же догонит асфальтовый каток, чтобы закатать его вместе с другими профанирующими простофилями в дорожное полотно, по которому затем будут царственно разъезжать авто хозяев жизни. Так он и мчался по жизни, убегая от мнимого дорожного катка, который, тем не менее, воспринимался им как вполне реальный объект, непрестанно и безостановочно стремящийся настигнуть его, лязгая своим механизмами у него за спиной, повсюду, где бы ему не приходилось производить какие-либо работы.

И всё же, жизнь – есть жизнь: если эфемерный асфальтовый каток имел неограниченный срок службы, то потенции биологического организма Ионы Калистратовича были не беспредельны, что с определённого возраста он стал замечать всё более явно, ибо его жизненные силы стали заметно идти на убыль. При этом его воображение услужливо рисовало перед его внутренним взором картинку с устойчиво сокращающейся дистанцией между бегущим человеком и ускоряющимся дорожным катком...

Как-то раз при очередном посещение его этим несносным сном в сновидении он смог увидеть, как монстр асфальтового катка всё же догнал бегуна, наехав на него всей своей многотонной массой, после чего от человека, так упорно избегавшего в течение всей своей жизни крайне омерзительного закатывания себя в структуру полотна дороги, осталось лишь мокрое пятно на многоцветной палитре дороги, состоящей из миллиардов укатанных до него человеческих особей.

Проснувшись и немного отойдя от приснившегося кошмара, Иона Калистратович отчётливо понял, что его жизнь завершена. От этого понимания он не запаниковал ввиду того, что в своё время прошёл тайный обряд братания со смертью, по причине чего уже продолжительное время не испытывал страха и ужаса от неизбежности своей кончины. Наоборот, он неожиданно ощутил полное удовлетворение собой, и даже радость от того, что всё же очень много успел совершить в жизни при понимании того, что все его труды вершились ради сохранения на планете человеческого вида жизни. Асфальтовый же каток олицетворял для него силы зла, которые всеми возможными способами ежесекундно стремятся уничтожить человечество подчистую, дабы о нём на планете не осталось вообще никаких следов.

В этом отношении ему удалось заставить эти силы долго гоняться за ним, тратить на противодействие ему значительное количество своих, как теперь стало известно, небезмерных ресурсов. Он всегда прекрасно осознавал все перипетии своей борьбы со злом, знал его сильные и слабые стороны, постоянно используя это знание на пользу простым людям, не посвящённым в изуверские планы злыдней по отношению к ним. Да, по своей природе он был бойцом с силами зла, в отличии от всех тех позитивистов, что в пацифистском угаре сознательно ослепляли самих себя мировоззренческим лицемерием при полной блокировке собственного инстинкта самосохранения в следствие своей несусветной глупости, при этом убаюкивая и окружающих сказками о праведности непротивления насилию над человеческим естеством адекватными мерами, после чего трусливо разбегались по своим норам перед победной поступью легионов злыдней.

На своём веку Иона Калистратович, что называется, под завязку насмотрелся на множество реальных случаев, когда такие милые, белые, пушистые, восторженные позитивисты безжалостно давились непомерной тяжести катками сил зла. При этом ему в принципе было непонятно, почему эта продвинутая (в итоге, правда, оказавшаяся безвольной с весьма ограниченным миропониманием) масса позитивистов, которая и перед своим уничтожением продолжала проповедовать об отсутствии зла как такового, тем самым сознательно обрекая себя и своих последователей на роль жертвенных агнцев, с неприкрытым самоудовлетворением позволяла распоясавшимся злыдням приносить себя в жертву на алтаре Мамоны, что олицетворяло принципиальное отрицание ими первозамысла Творца?! Всё это было выше его естественно природной разумности, ибо ответа на этот вопрос он так и не смог найти.

Сам же Иона Калистратович знатно повоевал за идеалы человечности с разнообразными порождениями мира Тьмы. Однако, ныне его время вышло: мысленно подведя итог своей жизни, он отошёл в мир иной с гордостью за себя, как исконного человека Земли, при стойкой уверенности, что на его место уже заступил молодой дерзновенный боец с вселенским злом…

17.06.2020 – 19.08.2020            

 

ХХI  НОВЕЛЛА


ПРЕОБРАЖЕНИЕ СТРОПТИВЦА В БЕЛОГО ПУШИСТИКА


Трепетное отношение к семье как первичной и наиглавнейшей ячейки общества с детства было одной из наиважнейших доминант в жизни Василия Гавриловича. Поэтому как бы кто когда не приписывал ему что-то антисемейное – это не соответствовало реальности ни на толику правды. Да, далеко не всегда и не каждому он мог объяснить смысл своих действий, мыслей, слов или поступков, касающихся как родительской, так и своей семьи, но всё, чтобы он не предпринимал или не задумывал по семейным вопросам, было в конечном итоге направлено на благоденствие своих домочадцев, что являлось для него неким исконным заветом. В данном отношении он был нравственно чист перед своими родичами, и в любой момент своей жизни готов был поклясться в своих благих намерениях перед ними, как перед всевышним Творцом.

И хотя его зачастую обвиняли в тенденциозных попытках стать абсолютным тираном в семье, на самом деле подобных желаний он в принципе не испытывал в жизни по отношению к своей родо-семейной сообщности. При этом у него всегда было отчётливое стремление, являвшееся незримым отражением его детских мечтаний на семейную тему, создать в семье на демократической основе равноправия каждого её члена атмосферу высочайшего синергического взаимодействия. Эту свою пламенную устремлённость он открыто демонстрировал всем и каждому, пытаясь взрастить в семье подобные отношения равенства, дружбы и взаимовыручки, когда каждый член семьи был бы ориентирован на полноценное инициирование своего ума в состояние высокой мыслительной деятельности, а не на пассивное потребление бестолковой информации на уровне сплетен и базарных пересудов, вызывающих у домочадцев нездоровые чувства зависти, ненависти, подобострастия, а то и сподвигая их к подлым действиям по отношению к тем, кто более богат, живёт на широкую ногу, претендует на дорогостоящее наследство и имеет влиятельных родственников во власти или в крупных бизнес-структурах.

В родительской семье для культивирования философичности взаимоотношений и зрелой интеллигентности не имелось достаточных оснований, поскольку образовательный уровень членов семьи был невысок, сама семья находилась под постоянным воздействием примитивизма грубых нравов окружающей среды, а, кроме того, членам семьи совсем не импонировал отказ от своего привычного образа жизни с общепринятыми стандартами обывательского вещизма, с постоянными застольями при обязательном обильном возлиянии крепких напитков, с песнями из популярных кинофильмов и упрощёнными деревенскими плясками. Василий Гаврилович, под влиянием книг нацеленный на интеллигентный образ жизни, который он предпочитал всяким низкопробным гулянкам и пустому бездарному времяпровождению, не мог оказать серьёзного влияния на внутрисемейную обстановку по причине своего малолетства. Правда, по достижении им четырнадцатилетнего возраста, к его голосу стали всё более серьёзно прислушиваться в родительской семье. В то уже далёкое время он с ребячьей горячностью всеми силами пытался убедить родителей постараться установить в семье с детства вожделенную им атмосферу интеллигентных взаимоотношений, основанную на книжном образе семейного благообразия. Однако, всё было впустую – он потерпел сокрушительный провал, после чего поклялся самому себе, что когда-нибудь обязательно создаст свою собственную семью на давно возлелеянных в его сознании принципах и обычаях.

Образовать свою семью у него долго не получалось, чему в значительной степени препятствовала его стойкая приверженность тем самым жизненным уложениям, которые он мечтал обрести в кругу семьи. Когда же это важное событие, наконец, свершилось в его жизни, он всем своим существом отдался устроению семьи на тех самых основах демократического равноправия с высоким уровнем интеллектуальности семейного обихода. Он был счастлив! Ему казалось, что все родственники новой волны с радостью подключатся к этому радостному процессу, а впоследствии в означенный светлый высоконравственный мир семейного единения войдут и дети, о которых они с женой-единомышленницей страстно мечтали. Как показали последующие события, Василий Гаврилович за своими высокими мечтаниями не смог в достаточной степени учесть реально существующие пережитки семейного ханжества: необычайно живучие обывательские стандарты потребительского приобретательства всё в большей степени стали противопоставляться домочадцами его интеллигентским устремлениям, на которые клеились ярлыки якобы его диктаторских замашек, пока в один далеко не прекрасный момент семья не разрушилась – полностью и безвозвратно.

Если же говорить о давно и страстно желанных детях, то они появились на свет уже в период разгара серьезных недопониманий по поводу семейных ценностей между ним и его молодой женой, которая предпочла пойти по жизни в фарватере своей матери, отбросив всё то, что поначалу объединяло её с мужем и что в первые годы совместной жизни представлялось их супружеской паре в качестве мощного ствола взращиваемого древа их собственной семьи. По данному вопросу Василий Гаврилович в силу своего простодушия в сфере семейных отношений, а частично – из-за своих амбициозных жизненных планов попал как кур в ощип, поскольку самонадеянно пренебрёг народной мудростью, гласящей, что, если хочешь узнать, какой станет твоя невеста в будущем, хорошенько присмотрись к её матери. Да, конечно, при поверхностном подходе к такому народному наставлению можно подумать, что здесь всё дело во внешнем виде из-за того, что дочь и мать – это одна и та же генетическая линия, из чего следует, что дочь в годах матери будет внешне очень похожа не неё. Однако же народная молва в данном случае имеет в виду совсем другой смысл, нежели просто внешне сходство матери с дочерью.

Женщина в качествах жены и матери является основной движущей силой в семье, благодаря которой создаётся уникальная для данной семьи среда обитания для всех других её членов. Тогда Василий Гаврилович ещё не знал, что среда обитания – это один из главнейших факторов, влияющих на образ жизни, в том числе и на внешний облик, погружённого в неё конкретного человека, в чём сегодня социальные психологи, наконец-то, окончательно уверились под напором неоспоримой строгости конкретной аргументации.

Так вот, в соответствии с консолидированным в веках мнением народных масс молодому человеку в период ухаживания за потенциальной женой настоятельно предлагается окунуться на какое-то время в ту среду обитания, которую создала мать его избранницы. К слову сказать, отец невесты в части формирования домашней среды обитания является полностью ведомым своей женой, являясь для неё всего лишь исполнителем её фантазий, хотя для внешнего представления подобная ведомость может драпироваться каким угодно образом. Эта среда обитания, включающая в себя семейные ценности жизни и характер внутрисемейных отношений, с раннего детства на подсознательном уровне капитально впечатывается в психику девочки-девушки, чтобы уже в качестве жены этого молодого человека с естественным учётом современных технологий обеспечения быта людей претворить и в их семье именно подобную среду обитания, в которой пока ещё жениху придётся жить всю жизнь после свадьбы. Познакомившись с жизнью семьи невесты, то есть окунувшись в её среду обитания, ему надлежит принять решение, сможет ли он проживать в такой среде или она для него чужда. Во втором случае ему вряд ли стоит жениться на своей избраннице, ибо итог их семейности будет однозначно печален.
Обобщая сказанное, надо отметить, что главная ошибка молодых женихов состоит в том, что они крайне легкомысленно, можно даже сказать – шапкозакидательски, уверяют себя, что по их команде жена безропотно будет создавать в их семейном гнёздышке некую уникальную среду обитания, удобоваримую своей благоприятностью для жизнедеятельности без пяти минут мужей. Подобной глупости ни одна уважающая себя женщина никогда не совершит: применяя свои самые разнообразные естественные способности, жена с помощью всевозможных ухищрений станет создавать обстановку в семье исключительно по своему усмотрению с тем, чтобы через несколько лет муж с удивлением обнаружил бы самого себя, проживающим в семейной среде обитания, аналогичной той, которую демонстрировала мать его жены перед их свадьбой.

И с такой ситуацией он уже ничего не сможет поделать: ему останется либо смириться, либо развестись с женой. Как правило, мужья выбирают вариант смирения и последующей жизни по правилам, устанавливаемым его женой, то есть фактически – её матерью. Это устоявшийся социальный догмат, и пытаться отвергать его – глупо и бессмысленно, ибо так было, так есть и так будет, что являет собой ещё одно наглядное доказательство необоримости женской силы жизни. Естественно, их дети тоже впитают в себя образ жизнедеятельности родителей, сформированный в основном их матерью, чтобы в последующем в общих чертах с поправкой на современность репродуцировать его уже в своих семьях. Так в веках сохраняются и передаются потомкам традиции семейственности, устоявшиеся в той или иной местности в среде конкретных родов.

До свадьбы у Василия Гавриловича состоялось всего несколько кратковременных посещений семьи своей невесты. В последующем, припоминая подробности этих посещений, он несказанно удивлялся тому, что не придавал тогда серьёзного значения многим значимым фактам, которые должны были бы, как минимум, насторожить его, ибо явно противоречили его представлениям о семейной жизни. Но, находясь под влиянием, казалось бы, надёжных заверений своей избранницы о неприемлемости ею жизнеустройства своих родителей и непоколебимом желании совместно с ним обустроить мир их семьи на новый лад, а также будучи сверхсамоуверенным в своих возможностях с высокомерным невосприятием на серьёзном уровне влияния родителей на свою невесту, он не потрудился хоть как-то обдумать неявную угрозу для их молодой семьи, объективно исходящую со стороны манеры жизни матери его супруги. За такую поверхностность мышления при устойчивом заблуждении о широте и глубине своего познания жизни он поплатился уже через три года после создания семьи, когда буквально на глазах в его жене стал проявляться образ её матери с соответствующими последствиями на семейно-бытовом уровне. Конечно, после таких разительных изменений его молодой жены он вспомнил о предупреждениях народной молвы, но следовать им было уже поздно – всё произошло так, как и должно было свершиться при нарочитом игнорировании народной мудрости. 

Надо сказать, что Василий Гаврилович вообще по жизни всегда любил общаться с детьми, а в своих детях он просто души не чаял, восторгаясь ими с самого их рождения. Довольно спокойно он относился и к ухаживанию за ними в младенческом возрасте, хотя это было очень тяжело совмещать с ответственной должностью на оборонном предприятии, где происходила его трудовая деятельность. Ну, а когда они подросли и стали осмысленно воспринимать слова, для него наступил непрекращающийся праздник взаимодействия с детьми.

Присущая ему довольно развитая способность к эмпатии позволяла хорошо понимать детей, в результате чего между ними быстро устанавливались доверительные отношения. Дети тянулись к нему со своими бедами и неприятностями, ощущая рядом с ним безмятежное спокойствие. При этом его слова воспринимались ими с серьёзным осмыслением. Такое общение способствовало формированию у них устойчивой мировоззренческой основы миропонимания, то есть его жизненные взгляды напрямую влияли на формирование и развитие их внутреннего мира.

К сожалению, этот праздник душевности общения с детьми продолжался недолго, поскольку в скором времени у него начались всяческие недоразумения из-за такого содержательного общения с детьми. Собственно говоря, Василий Гаврилович начал фиксировать уже за несколько лет до сего времени первые позывы неприятной для него изоляционистской тенденции, причиной которой становились не какие-нибудь происшествия при физических играх и развлечениях с детьми, а насыщенные интеллектуальные контакты с ребятнёй разных возрастов и типажей характеров. Причина эта состояла в специфическом отношении со стороны значительной части родителей сторонних детей к его увлекательным разговорам с их детворой, а точнее – в таких порочных чертах характеров таких родителей, как например, раздутое самолюбие при заскорузлом самомнении, душевная чёрствость, повышенная амбициозность, эгоцентричность, отношение к детям как к предметам своей собственности, патологическая зависть к более развитым в интеллектуальном плане людям, отвержение всего нового в том числе и неизвестных им знаний, лютая ненависть к тем, кого их дети посчитали более интересными собеседниками, что провоцировало безоговорочные требования к детям слушать только родительские наставления и поучения,  ну и т.д.

После разговоров с ним дети его друзей и знакомых обычно с гордостью демонстрировали обретённые ими новые знания перед своими родителями и другими родственниками, надеясь заслужить от них похвалу за усвоение интересных сведений о жизни, которые он на доступном для детей уровне стремился в процессе общения доносить до их сознания. Но поскольку его понимание жизни, как правило, расходилось с нормами и шаблонами, в которых существовали родители детей, то вместо похвалы на них обрушивалась масса неприятностей и, прежде всего, – осуждение с требованием выкинуть всю эту галиматью из головы под угрозой наказания, если они будут продолжать упоминать об этих вновь приобретённых познаниях. Полыхая ревностью, замешанной на чёрной зависти, к Василию Гавриловичу с его умом, знаниями и умением общаться с детьми в комфортной им манере, эти родители в приватной обстановке ставили его самого в известность, что высказываемые им взгляды, мнения и суждения не входят в их жизненные планы по отношению к детям, которых вслед за этим ограждали  от общения с ним любыми возможными способами, дабы надёжно исключить восприятие ими его образа мышления, имеющейся у него информации, характеристики им окружающей реальности, то есть детворе  запрещалось перенимать его мировоззрение даже в малых частях.

И вот теперь все подобные осложнения в гипертрофированном виде коснулись и его отношений с внуками – всё происходило примерно по той же самой, упомянутой выше, вычурной схеме. В частности, в его память отчётливо врезался тот момент, с которого началась активная фаза принудительного отторжения от него внуков. Спусковым крючком к этому стали взаимоотношения со старшей внучкой. После её рождения у его сватьи и снохи несколько первых лет жизни внучки буквально сносило крышу даже от кратковременной разлуки с ребёнком. Внешне это выглядело как своеобразная зависимость от ребёнка очень похожая на наркозависимость. Они постоянно находились рядом с девочкой, и конечно же до исступления ревновали её к другим людям, которые становились между ней и ими.

Василию Гавриловичу без всякой задней мысли очень импонировало проводить время с внучкой, придумывая всякими разными развивающие её интеллект занятия. Так, находясь с ней в деревне, он в меру её осознанности посвящал девочку в таинства природы, а в городских условиях стремился всемерно расширять её от природы необузданное воображение. Надо сказать, что с самого её рождения он интуитивно знал об особой миссии девочки в мире людей и, соответственно, о мощи её нестандартных способностей, в связи с чем из самых добрых побуждений предупредил сына и сноху о её уникальных талантах, в связи с чем стандартные методы воспитания и образования по отношению к ней скорей всего окажутся неприемлемыми, поскольку на личностном уровне будут вызывать у неё целенаправленное отвержение и сознательное противодействие вместо ожиданий позитивного отношения ею к общепринятой педагогической практике.

Говорил он им и том, что отношение к ней, как к собственной любимой игрушке, вылезет боком тому, кто будет пытаться заизолировать девочку ради попытки своего исключительного распоряжения её судьбой. Правильность этих слов Василия Гавриловича можно было оценить, всего лишь несколько минут понаблюдав за активностью девчушки. Прежде всего в глаза бросалась необычайно высокая скорость мышления ребёнка. Ей было противно произносить слова и предложения, поскольку за это время её мысли уносились уже далеко и совсем в другую сторону от смысла произносимых слов. Именно поэтому она изобрела свой собственный язык общения, в котором по аналогии с рунами отдельные морфемы означали целые идиоматические выражения, что на самом деле являлось прямым генетическим наследием её отца, который в аналогичном положении в детские годы общался с окружающими с помощью таких морфем, как окончания слов.

Освоить её язык, чтобы общаться с ней на нём, можно было только при плотном интеллектуальном контакте с ней, разгоняя при этом скорость своего собственного мышления, если конечно претендент на её внимание обладал высоким уровнем интеллектуального развития, до степени соизмеримости с мыслительными процессами девочки, чем Василий Гаврилович как раз и занимался при времяпровождении с ней. В конце концов на пятом году её жизни ему удалось на подсознательном уровне наладить контакт с ней на этом уникальном языке, после чего они с ней часто общались на нём при всём при том, что никто из окружающих серьёзно к этому не относился, мол, балуются старый да малый, чирикая по птичьи в какой-то придуманной ими игре. Собственно говоря, Василий Гаврилович не отмечал ещё кого-то из близких родичей, кто мог бы общаться с ней на таких высоких скоростях мышления, разве что её отец, если бы ему удалось очистить свою мыслительную сферу от тормозящего балласта обывательщины. Естественно, он об этом принципиально не заводил нигде никаких разговоров, дабы ненароком не оскорбить кого-нибудь из не в меру обидчивой родни.

И вот однажды произошёл нехороший инцидент, когда во время очередного родственного застолья с громкими эмоциональными восклицаниями и раскатистыми приступами смеха, Василий Гаврилович, сидя в сторонке, заинтересованно общался с внучкой, в очередной раз поражаясь глубинному пониманию смыслового наполнения жизни, стремительным полётам мыслей и феерическому разгулу воображения девчушки. Они так увлеклись своим разговором на языке девочки, что привлекли пристальное внимание кого-то из сидящих за столом. Очевидно, были заданы какие-то вопросы, в результате чего всё внимание присутствующих оказалось приковано к нашим героям, которые ничего не замечая продолжали свою оживлённую беседу. Наступила настороженная тишина, вынудившая Василия Гавриловича вернуться к реальности. Повисшее в воздухе неприятное ощущение некой непоправимой обречённости разрядилось произнесённым жёстким тоном не сулящим ничего благостного обвинительным заключением снохи: «Так они, оказывается общаются друг с другом на каком-то своём языке?!» В тот момент в груди у Василия Гавриловича что-то оборвалось, ибо он вдруг очень ясно осознал, что теперь его углублённому общению с внуками пришёл конец. Интуиция не подвела его и в этот раз – постепенно контакты с внуками были заморожены до уровня случайных встреч с переброской между ними ничего не значащими фразами.

В итоге – внуки были надёжно отсечены от общения с ним на любые мировоззренческие темы; им дозволялось неограниченно общаться только с теми персонами их окружения, жизненные установки которых полностью совпадали со взглядами на жизнь взрослых членов семей детей Василия Гавриловича. Ну, а его самого в то же самое время общими усилиями ближайших родственников выдворили в зону аута, изредка извлекая оттуда для выполнения разовых поручений на подхвате в тех редких случаях, когда под рукой не оказывалось других вариантов гувернёрства над внуками. Установлению подобной суперпозиции, помимо всего прочего, поспособствовало и то обстоятельство, что в родственной среде молодые отцы весьма болезненно воспринимали пусть даже и гостевое присутствие в их молодежных семьях более авторитетных возрастных родственников мужского пола, поскольку им казалось, что в этих случаях они утрачивали пальму первенства по части воспитания своих детей и решения хозяйственных проблем, поскольку вынуждены были находиться в тени старших. Поэтому молодые отцы из опасения за своё лидерское положение в семьях негласно стремились минимизировать контакты с ним, что распространялось и на их детей, особенно – на мальчиков.

Само собой, подобное поведение его детей вместе с родственниками его бывшей жены, а также с новой роднёй со стороны их вторых половинок, придерживающейся примерно той же линии поведения по отношению к нему – это образчик многолетнего жестокосердия и низостного уничижения его не только как человека, но и как отца, во многом благодаря усилиям которого они в сущности и стали самодостаточными людьми по жизни. При этом он мог поклясться, чем угодно, в том, что подобной античеловечности он никогда не учил своих детей, но с другой стороны, ему и в голову не приходило объяснить своим детям в их юном возрасте, что, когда какой-либо индивид пренебрегает человечным отношением к людям во имя рационалистичной выгоды материального достатка, он превращается в монстра, готового без всяких угрызений совести изничтожить в своей душе всё человеческое ради обретения милости Мамоны.

Так, почему же при всей своей образованности, при высоком уровне начитанности, при всём своём жизненном опыте Василий Гаврилович не додумался сформировать в душах детей оберег от яда античеловечности? В те окаянные годы разгула всеподавляющего хаоса он многого не знал, не мог даже предположить всего масштаба парализующего удара по Руси, не имел возможности набрать и обобщить реперные сведения о происходящих в стране событиях, чтобы после их досконального анализа познать правду об изуверстве, совершаемом над застигнутыми врасплох советскими людьми. Ему было неизвестно, что с началом так называемой «перестройки» в 1985 году начался этап открытого без всяких идеологических прикрытий психического насилия над гражданами Советского Союза. Тогда, в основном, наивных граждан СССР, в числе которых находилась и его персона, всемирные хозяева истории ввели в заблуждение экономико-финансовой терминологией перестроечных деяний, в результате чего люди думали, что перестройка – это повышение эффективности экономики страны до уровня экономически развитых стран мира. На самом же деле, суть перестройки состояла в кардинальной трансформации сознания людей, основным стержнем чего являлась идеологическая установка на полную зачистку сознания населения страны от любых проявлений человечности. Этот процесс принял крайне жестокую форму как раз в 90-х годах, когда человеческая жизнь, в принципе, перестала цениться, превратившись в дешевый товар по бросовым ценам.

Применяемые в массовом порядке различные психотронные и психотропные методы позволили за несколько лет сломать психику советских людей, сделав их флюгерами, всегда обращёнными в сторону порывов животных возжеланий власти, чувственного ублажения своей биоплоти и личного обогащения без разбора средств и методов, идеологическое обеспечение чего заключалось всего лишь в одной иезуитской фразе – «цель оправдывает средства». Тех же людей, психику которых никакими методами не удавалось сломать, дабы вытравить из них человеческий тип социального поведения, просто уничтожали без всяких сожалений, применяя для этого наиболее действенные методы. Как правило, такими упрямцами оказывались представители старшего поколения, которое подвергалось и до сих пор подвергается жёсткой ликвидации в наиболее массовом порядке.

Поскольку подобное свершалось в общенациональном масштабе Василий Гаврилович ничего и не смог бы противопоставить этому процессу, даже если бы детально знал о его осуществлении. При такой политике вполне естественно с конца 80-х годов основное внимание преобразователей людей в нелюдей было нацелено на молодое поколение, которому не нужно было ломать психику, а всё сводилось лишь к формированию у молодёжи нового типа психического устроения их личностей без какого бы то ни было серьёзного влияния психотипа человеческого культурного кода. Именно в такой постановке образования детей и была заключена причина пренебрежения в дальнейшем детьми Василия Гавриловича человечностью в процессе их практической жизнедеятельности.

Помимо всего прочего ещё задолго до своего фактического развала его семья как-то неожиданно перестала существовать в качестве традиционного домашнего очага, когда все члены семьи перестали ощущать душевный покой, уют и защиту от тех напастей социальных ураганов и штормов, что бушевали за стенами дома. Впервые ощущение непоправимого угасания огня семейного очага пришло к нему в мерзостные 90-е годы. Тогда он, потеряв в результате ликвидации младореформаторами по указке своих вашингтонских хозяев основной части оборонного сектора промышленности, с которым его связывали почти двадцать лет профессиональной деятельности, буквально рвал себе жилы, пытаясь в полной беспросветности на всяких временных подработках, часто попадая под беспредел беспринципных работодателей, хоть что-то заработать на пропитание семьи. При этом его жена по тогда непонятным ему причинам, как только у него появлялась возможность провести выходные дни дома, устраивала откровенную домашнюю фантасмагорию, когда в его отсутствие её родители увозили детей к себе, из-за чего он физически не мог наслаждаться полноценным общением со своими детьми. Естественно, от всего этого непотребства его душила обида и на жену, и на её родителей, без каких-либо колебаний лишавших его чуть ли не единственной радости жизни. Кто-то, конечно, может при этом сказать, что тогда подобным образом в нём проявлялась его личностная эгоистичность, выражавшаяся в стремлении ограничить общение детей со своими дедом и бабушкой, так необходимое старым людям, как он и сам теперь понимает, до мозгов костей. Однако, такая прорисовка ситуации представляет собой крайне упрощённый индивидуалистический подход, искажающий народные семейные традиции, которых всячески старался придерживаться Василий Гаврилович всегда и во всём.

Осознавая, как не по-человечески поступают с ним близкие родственники, он, будучи тогда весьма эмоциональным человеком, пытался, горячась, убедить их не заниматься индивидуалистичной партизанщиной, а наладить нормальную общесемейную жизнь, когда большая родственная семья функционировала бы как  единая команда, в которой каждый занимается какими-то делами по своим способностям, никто не скрывает свои деяния и поступки, совместно отмечаются праздники и интересно проводится свободное время, а дети имеют возможность в свободном режиме общаться с любым членом семьи без ущемления потребности в общении других сородичей, которые могут принимать участие в любой групповой родственной кампанейщине. При такой организации традиционной семейной жизни дети необычайно быстро развиваются в социальном плане, по личным наклонностям обучаются навыкам, ремёслам или рукоделию у семейных профи, а дружелюбная семейная среда обитания создаёт благодушное настроение, позволяя выпестовать у молодых чувство надёжных родственных тылов с полноценной взаимопомощью в критических ситуациях…

К увещеваниям Василия Гавриловича никто в семье не прислушался, продолжив осуществлять действия, способствующие индивидуальному разъединению членов семьи, что в итоге привело к её распаду на мелкие частицы, быстро ставшие чужеродными по отношению друг к другу.

Ну а, спустя годы, подобная практика, выработанная в современном её варианте с учётом опыта развалившейся родительской семьи, закономерно нашла своё эффектное применение в семьях детей, ввиду чего по аналогии с ситуацией касательно своих детей в детско-отроческом возрасте он не мог наслаждаться общением и с внуками. И почему-то никто из молодых, опьянённых эфемерной самодостаточностью своих, отделённых от рода, семей, на волне личностного примитивного самодовольства не задумывался о том, что всё это жонглирование детьми в качестве цирковой атрибутики со строгой закономерностью рано или поздно приведёт к крушению и их семей с отчуждённостью детей от них самих, когда изменить что-либо будет уже невозможно, поскольку обратить время вспять ещё никому не удавалось.

Народная молва утверждает, что за подобное отношение взрослых детей к своим родителям внуки сполна отомстят ещё более жестоким отношением к ним самим. В качестве реального подтверждения народной мудрости Василий Гаврилович уже на уровне юношеского возраста внуков видел, что они со всё возрастающей интенсивностью начали плотно прессовать своих родителей. Однако радоваться здесь было нечему, ибо всё это осуществляется по нечеловеческим законам, да и досмотреть финал этого спектакля ему уже вряд ли дозволит небесная канцелярия. Вмешаться же в процесс развития такой вопиющей античеловечности он уже не мог, даже если бы на то была просьба его детей, поскольку у него и ими в том числе был отобран весь инструментарий хоть какого-то влияния на ситуацию.

После крушения его мечтаний о семье, где духовность, культура, воспитанность и интеллигентность доминировали бы над аморальностью, нескончаемостью стремлений к обогащению, культом потребительства, грубостью, бескультурностью и низкой образованностью, ему осталось только одно – стараться определить ещё не отмершие общие интересы и пытаться поддерживать на этом основании хоть какие-то отношения с обломками семьи. К его великому сожалению, все попытки наладить хоть какие-то контакты со ставшими автономными осколками прежней семьи положительного результата не имели, поскольку во вновь образовавшихся семьях его детей у него была репутация человека со странностями, из-за чего частые и тем более длительные контакты с ним, мягко говоря, не приветствовались, а общение с внуками резко ограничивалось, особенно в приватном режиме.

И в самом деле, его так называемые «странности», не вписывающиеся в святой принцип современной жизнедеятельности «жить, как все», могли оказать на внуков серьёзное влияние, из-за которого они запросто могли упустить жизненную удачу, ввиду возможной их маргинализации в социальной структуре общества. Поэтому ему дозволялось находиться с внуками только в том случае, если ни у кого из правильных родственников не было возможности заняться ими, то есть его общение с ними было кратковременно и происходило под тотальным родительским надзором. Ну, а все его попытки изменить такое отношение к себе заканчивались ссорами и обвинениями во всех возможных грехах, перемежавшихся долгими периодами полного отчуждения от него. Так он и жил в состоянии «призрачного» деда, довольствуясь малым от благостной жизни семей своих детей, отпустив от себя в свободный полёт все свои задушевные мечты и ожидания.

Однако по жизни случаются всякие сокрушительные оказии, к примеру, совершенно нежданно на старости лет на долю Василия Гавриловича выпала обескураживающая доля по замещению внуку его сбежавшего из семьи папаши, который в конце зимы, набив дорожную сумку своими одёжками и личными причиндалами, канул в неизвестность, оставив обожающего его пятилетнего сынишку в крайне изумлённом состоянии. Мальчонка всё никак не мог взять в толк, почему папа всегда был рядом, а тут вдруг его место в семье внезапно опустело?! Крепко переживал сынишка с его точки зрения ничем не оправданное исчезновение папы в никуда, поскольку в его детском понимании объяснить подобное поведение отца можно было только чем-то страшным и непоправимым, к примеру, случайным падением на дно глубокой пропасти.

У Василия Гавриловича, с сердечным надрывом всем своим естеством ощущающего неизбывную душевную боль внука, не находилось слов, чтобы хоть как-то пояснить ему о происходящих центробежных процессах в их семье. А может и вообще никогда не существовало таких слов, способных загасить или хотя бы притушить полыхающий в маленьком сердечке внука гигантский огонь отчаяния, извергающий горячий жар его обожжённой души, всеми своими силами протестующей против несуразицы, жестоко перекорёжившей его доселе беззаботную детскую жизнь.

Не придумав ничего более внятного, Василий Гаврилович, не глядя в глаза внука, пробормотал ему по этому поводу что-то корявое, не желая воспринимать его реакцию на это своё бестолковое бормотание. При этом его гложила всего лишь одна единственная мысль о том, что надо каким угодно образом переключить внимание внука на другие темы. И он, включив на полную своё воображение, каждый день старался делать всё возможное, чтобы отвлечь внука от его болезненных страданий по отцу.

Почти полгода Василий Гаврилович отдавал всего себя внуку, отбросив все свои дела и планы. Поначалу ему было очень тяжело перестраиваться на такой непривычный для него образ жизни, но всё же посредством непрерывных волевых усилий он смог перековать себя на новый лад. Более того, он настолько вошёл во вкус всех этих изменений своей натуры, что общение с внуком стало для него восхитительным путешествием в мир детства, и как-то незаметно на каком-то бессознательном уровне постоянные контакты с мальчуганом, его чистые помыслы при содержательных разговорах с ним, обретённая им возможность глубинного погружения в восхищающие сознание тайники безмерной души внука превратились для Василия Гавриловича в настоятельную необходимость. Тогда же в их доме стали звучать такие на первый взгляд несуразные словосочетания, как «деда-папа» или наоборот – «папа-деда». Когда в силу объективных обстоятельств общение между ними на какое-то время прерывалось, он испытывал тревожное состояние, при котором не мог заниматься чем-то отвлечённым. Любые его побочные дела резко тормозились, а всё его существо без остатка жаждало скорейшего продолжения живительного общения с внуком. Не смотря на свой малый возраст, внук представал перед ним в образе глубокого и разумного собеседника, от разговоров с которым Василий Гаврилович просто заходился от восторга: такого от природы развитого партнёра с высоким значением IQ он не мог припомнить даже среди своих взрослых друзей-товарищей. При смысловом общении с внуком его неизменно посещали некие благоговейные откровения, при которых ему приоткрывалось сияние истины сущего. В такие моменты он ощущал обволакивающий покров счастья, что ему доводилось испытывать только в далёкие детские годы…

К сожалению, счастливая пора жизни никогда не бывает долгой: вся эта идиллическая феерия враз закончилась в тот самый миг, когда на пороге дома вдруг снова нарисовался блудный папаша внука, который с великой радостью тут же переключился на своего обожаемого родителя, оставив деда за двойными скобками невнимания со всеми воспоминаниями об их совместных похождениях при нескончаемом диалоге между ними. Робкие попытки Василия Гавриловича продолжить в каком-либо виде общение с внуком ни к чему не привели – парень неотступно следовал за папашей, всячески демонстрируя тому своё лояльное обожание его персоны, копируя его манеру поведения, перенимая его привычки, разговорную речь, потребительские идеалы обывательской жизни.

Конечно, такая событийность полностью укладывалась в естественную тягу сына к отцу, которая для мальчика, как правило, безоговорочно приоритетна по отношению ко всем иным социальным контактам, включая взаимоотношения с дедом. Этот процесс в данном случае протекал несколько в гротесковом виде, когда сжатая пружина фанатичного обожания сыном своего блудного папаши необычайно мощно распрямилась, попутно напрочь отсёкши деда от смыслового взаимодействия с внуком, факту чего Василий Гаврилович старался не придавать слишком большой значимости, ведь он, как ни крути, жил счастьем своих детей и внуков. Не передаваемый словами восторг при разнообразных занятиях с внуком при стойком ощущении его искренней любви к себе, сияние детских глаз от его придумок и подарков со значением, постижение с ним сути жизни в её различных аспектах, поступательное формирование жизненной платформы на нравственной основе личностных качеств внука – всё это дало Василию Гавриловичу гигантский заряд жизненных сил, укрепило здоровье и, наверняка, продлило ему жизнь. Так имеет ли какое-то право на существование его неизбывная тоска по оставшейся в прошлом светлой радости общения с внучком, ведь ему всё-таки, хоть и крайне редко, но всё-таки удалось ощутить по жизни пусть и малые капельки этого истинного счастья человека, подкреплённого восторженным ликованием души.

Как ни странно, но в обществе широко распространено стандартное мнение о том, что старики приемлют только своё преимущественное влияние на внуков, общение с которыми они понимают не иначе, как нескончаемое менторство со своей стороны по отношению к детворе. Такое понимание данного вопроса крайне примитивно и недостоверно, поскольку старики обожают слушать рассказы внучат вкупе с другими родичами об их различных жизненных приключениях, реальных достижениях, имеющихся планах и пестуемых мечтах, ибо деяния потомков – это жизнь и самих этих старых людей, которые испытывают состояние блаженства от гордости за осуществлённые свершения своих потомков. Как ни прискорбно, но по нынешним временам, молодые перестали делиться со стариками текущими делами своей жизни – успехами, трудностями, фантазиями, радостью, грустью, счастьем или горестями. Почему-то молодым теперь сподручнее играть в молчанку со стариками, ставить их перед свершившимися фактами, не разговаривать без особой нужды, отделываясь дежурными фразами.

Вот старые люди поэтому и вынуждены гадать – то ли подобное отношение к ним является всего лишь межпоколенческим недопониманием, то ли это целенаправленная практика по «мягкому» умерщвлению их, ставших никому не нужным человеческим хламом. Так и Василию Гавриловичу, как бы он не хорохорился, пришлось мириться с тягучим надрывом разбережённой души, что провоцировало унылое прозябание на фоне радостно-насыщенной суеты сует зятя и внука, обывательская примитивность которой не позволяла деду с его мировоззренческой нестандартностью каким-либо образом вклиниться в новый шаблон жизни внука.  В результате на искренне любящего своего внука деда тяжёлой дланью навалились тягостные душевные конвульсии, ибо ему невыносимо было осознавать, как выдающиеся способности внука на корню подсекаются сиюминутными соблазнами потребительского удовольствия, против чего пацанёнок в силу своих малых лет был не в состоянии противиться.

Наблюдая безмерную любовь внука к своему отцу, а с другой стороны – лишь слегка припудренное прохладное отношение отца к своему отпрыску, особо не скрывающего своего стремления как можно меньше времени проводить с сыном, каждый день вожделенно ждущего милостивого внимания отца, который снизошёл бы для обоюдных с ним интересов, Василий Гаврилович, хорошо понимая, что отец внука просто самым тупым образом по мелочам спихнул на него сына, ибо знал, что дед души не чаял во внуке и никогда не откажется присмотреть за ним, пытаясь выдумывать всяческие занимательные увлечения, решил, ущемив свою любовь к внуку, создать ситуацию, когда этот вечно занятый сторонними мелкосортными делишками отец вынужден будет плотно заниматься с сыном. Ситуация эта создавалась несложно, но вот деду при этом необходимо было сконцентрировать в кулаке всю свою волю, чтобы выдержать с обострёнными нервами неизбежный момент якобы вынужденного расставания с внуком.

Он собрал рюкзак и неожиданно объявил, что срочно уезжает в отдалённое поселение по неотложным делам, хотя в это самое время внутри у него всё горело алым пламенем, и он чуть было не отменил поездку, с невероятным напряжением всех своих сил доведя затеянную партию до логического завершения. Как опытный по жизни человек, он отчётливо представлял себе всю жертвенность своего поступка, ибо не сомневался, что муки расставания со внуком – это всего лишь цветочки, ягодки придётся собирать после возвращения через пару месяцев, ибо внук, свершив свою мечту по завладению вниманием и личным временем отца, уже не отпустит его на вольные хлеба, чтобы самому снова вернуться к деду в компаньоны.

Так всё и вышло, когда дед вернулся из поездки, внук крепко привязал к себе своего отца, сломив его холодок отношения к себе и заставив родителя наслаждаться счастьем тесной смычки с сыном. Помимо всего прочего внук, находясь в подростковом возрасте, резко повзрослел, стал самостоятельным, перестал пугаться собственной тени и излучал безмерное счастье своих взаимоотношений с отцом. Жертвенный дед искренне порадовался за внука и его отца, ранее пренебрегавшего теми счастливыми моментами совместной жизнедеятельности с сыном, которые так легко пропустить, обрекая себя на неизбывные сожаления в том, что больше никогда в жизни уже не дано будет снова испытать светлую радость бескорыстной, чистой и всепоглощающей сыновней любви, что без каких-либо ограничений доступно отцу только в детском возрасте его ребёнка.

После возвращения Василий Гаврилович, досконально осмыслив все преподанные ему за последние годы жестокие уроки, с холодным осознанием уразумел, где находится жизненное пространство, отведённое ему ближайшей роднёй. Место это на блатном жаргоне обозначается – «у параши», то есть его отодвинули в отстой, то есть туда, где он не сможет доставлять родне каких-то серьёзных неприятностей и осложнений в их бьющих ключом жизнях. Подобное разумение потребовало от него кардинального переосмысления своей роли в существующем родственном бедламе. Больше полугода ушло у него на общую перенастройку своих взглядов о семейных отношениях с беспристрастной прорисовкой ранговых ролей молодых, зрелых и старых при их неизбежной обременённости друг другом. И хотя ему пришлось основательно перетряхнуть своё устоявшееся мировоззрение по семейному вопросу, он, в конце концов, посредством логических раскладов определил для себя характеристические черты своего нового образа, который был консенсусным для его родственного окружения и который сам он называл – «сторонний наблюдатель».

Вхождение в этот образ означало, что он теперь заинтересованно наблюдал за всем происходящим с его роднёй, обобщал, анализировал, прогнозировал, детализировал, то есть формировал и актуализировал картину происходящего вокруг него. Своими текущими выводами он не делился ни с кем из родни даже в тех случаях, когда кто-то из родичей вдруг с какого-то перепугу заинтересовывался его мнением по какому-либо вопросу, при этом не отказывая себе в весьма дотошной обезличенной обрисовке общесемейных событий в своих статьях, эссе, новеллах и рассказах. Подобное поведение помогало ему избегать пустых ссор, обид, невыполненных обещаний, выяснений отношений, то есть он взял себе за правило не вмешиваться в жизнь семей его детей, как бы к этому не принуждали существующие обстоятельства. И ему по ходу дела стало психически комфортно проживать в режиме «одновременно здесь и не здесь», что благоприятно отразилось и на состоянии его психики.

И всё же, несмотря на всесторонний универсализм умственно сконструированной манеры безопасного поведения среди родных, Василию Гавриловичу в этот период жизни на ум частенько приходили, к примеру, и такие, противоречивые соображения: «Ну, хорошо, у вас – дети, свои семьи, своя семейная жизнь со своими привычками, распорядком и отношениями, свой круг друзей и знакомых, свои жизненные приоритеты. Всё это без меня, моей жизни никак не касается, поскольку я не предусмотрен вами среди вас. Любые мои эпизодические включения по необходимости в ваш мир с произнесением каких-то слов, с характерным поведением, да и просто – сам факт моего появления среди вас воспринимается как фактор, возмущающий ваше спокойствие и устоявшийся внутрисемейный порядок вещей. Всё это я уже давно понял, в связи с чем теперь и не приближаюсь к вам подобно назойливому комару. И тем не менее я пока ещё жив, пока не отошёл в мир иной. А потому вы сами-то для себя определитесь чётко и недвусмысленно, нужен ли я вам в качестве некой естественной части вашей жизни или тема меня, как существа земного мира, в вашем мироустроении закрыта полностью и окончательно?! Если вы всё же в каком-то виде нуждаетесь во мне, на что я, как разумное существо, ещё продолжаю в глубине души надеяться, то вы уж постарайтесь найти способы непротиворечивого взаимодействия со мной, к примеру, иногда встречаться, возможно, на нейтральной площадке, чтобы вживую обмениваться текущей информацией о ваших и моей жизнях, чтобы жить людьми, а не существовать в качестве существ виртуального плана».

И он затаённо ждал, что хоть кто-то из родни, поняв всю неестественность и бесчеловечность семейных отношений, существующих в расширенном формате между ними, близкими родственниками, озаботится их оздоровлением и преобразованием на человеческий лад…Прошёл год, незаметно проскочил и второй, зачался уже третий год с момента кардинального преображения образа поведения Василия Гавриловича. Никаких особых изменений в его родственном окружении не произошло. Оказалось, что культивирование им обновлённых семейных отношений всех устраивает самым категоричным образом. Жизнь родни как шла, так и идёт своим чередом, как у всех, без каких-либо неприятностей и конфликтов. И если раньше он часто становился источником всяких недоразумений, завершавшихся, как правило, бурными выяснениями отношений или длительным игнором друг друга, то теперь он превратился в «лапочку», поскольку никому ни в чём не мешает, не перечит кому бы то ни было своими колючими словами, затих, старается поменьше попадаться на глаза ретивым молодым прожигателям жизни, безотказно откликается на просьбы о помощи в чём-либо, живёт какой-то ему одному понятной жизнью, короче –не мешает жить кровно близкой родне, ни в чём никого не упрекая и не обвиняя, не призывая к какому-то интеллигентству и приобщению к какой-то непонятной культуре высших слоёв общества. А посему в глазах своей родни, если говорить прямо без всяких экивоков, его внешний облик теперь стал представляться в качестве белого пушистого существа, очень похожего на полярного песца.

Василий Гаврилович, полностью утратив все надежды на воссоздание традиционных и органичных для человека семейных отношений, действительно смирился с существующей ситуацией, при этом ни на секунду не сомневаясь в ползучем, необратимо-неостановимом отчуждении друг от друга его когда-то составлявшей единое целое родни. Не сомневался он и в том, что кто-то где-то когда-то на каком-то уровне подписал семье как таковой смертный приговор, который не подлежит обжалованию.

30.08.2016 – 9.09.2020



ХХII  НОВЕЛЛА


СИНДРОМ СЕМЕЙНОГО МЕРЯЧЕНЬЯ


Беспощадно бьются между собой, ломая мечи и копья, круша щиты и прорубая доспехи, многочисленные обществоведы, пытающиеся отстоять исключительно собственную правоту по вопросу причин лавинообразного исчезновения семейных отношений из социальной жизни современных людей. Каких только мнений, измышлений, точек зрения не приходится услышать от них рядовому человеку наших дней, включая совершенно необычные, даже можно сказать – крайне экзотические, умозаключения обществоведческой братии! Но, как говорится, «Васька слушает – да ест», то есть все битвы, бои и сражения по этому поводу совсем не влияют на поразительно высокую динамику разрушения института семьи во всеобщем масштабе.

Раньше говорили, что в одиночку с упором только на свои собственные силы человек рождается в этом мире и уходит к праотцам, а все остальные дела он, хочет – не хочет, свершает в сообществе ещё с кем-либо. Теперь же к той сущностной паре своих жизненных дел, которые для каждого человека объективно имеют исключительно индивидуальную природу, добавилась необходимость обеспечения процесса продолжения своего рода-племени, что имеет вполне чёткое название – семья. То есть создание и сохранение семьи стало исключительно индивидуальным делом членов общества, хотя раньше в возникновении или распаде семьи были задействованы как минимум два человека – муж и жена. И как бы подобное положение дел в семейной области не казалось противоестественным и противоречащим здравому смыслу, но всё это уже стало реальным фактором современной жизни людей.

И именно в такой одиозной ситуации очутился Анатолий Васильевич фактически с первых лет совместной жизни со своей женой. Этот факт настолько сильно поразил всё его существо, что его внутренний мир, выпестованный им буквально с раннего детского возраста, посыпался весь и сразу, как большие и малые каменные глыбы с горных кручей при катастрофически мощном землетрясении. Вместо ожидаемой духовной соединённости его души с душой супруги чуть ли не с первого года образования семьи стал нарастать противоположный процесс удаления душ друг от друга при откровенной отчуждённости любых их личностных духовных эманаций. Что больше всего обескураживало его, так это полное отсутствие даже минимального стремления молодой жены к восприятию этого самого его внутреннего мира, который в понимании Анатолия Васильевича представлялся ему в качестве главного жизненного богатства личности человека. Высокоразвитость собственного внутреннего мира позволяла ему позиционировать уровень совершенства своей личности на очень высоком уровне. При этом имеющимися богатствами своей души он всеми возможными путями пытался поделиться с женой, дабы, восприняв от неё ответное дарование сокровищ её души, вместе с ней соединить эти потоки в единое целое, чтобы образовать уникальные духовные богатства их семьи, которые они понесли бы по путям жизни, приобщая к ним своих потомков.

По существу, такого откровенного игнорирования женой духовных основ устроения семейных отношений он длительное время не мог понять и уж тем более – принять. Ему претило восприятие подобного в качестве некой жизненной позиции его дражайшей жёнушки. Наверное, со стороны ситуация выглядела весьма комичной, ибо сторонний человек вряд ли мог без улыбки наблюдать за его неудержимым стремлением рассказать жене о глубинах своей души, о своих жизненных ожиданиях, о своих мечтах и устремлениях при полнейшем отсутствии у неё даже малейшего интереса погружаться во все его откровения, которые она быстро пресекала возгласом «Не грузи мне мозги!», что заставляло его умолкать и отваливать в сторону, где он старался придумать новый повод для очередной попытки растопить скепсис жены по данному вопросу.

В любом случае её постоянная замкнутость в части всяческих душевных излияний была для него неразрешимой загадкой. Ну, ладно, она в принципе не воспринимала его внутренний мир, но ведь он при каждом удобном случае открыто демонстрировал повышенный интерес и к миру её души. Так почему же за все двадцать лет совместной жизни она ни разу не приоткрыла ему дверку к сокровенным благостям своей души? Зачем же она завязала с ним семейные отношения, если она так низко ценила его уровень развития? И хотя он всегда был высокого мнения о культурном уровне жены, гордился ею, а то и похвалялся её духовным развитием перед друзьями-товарищами, эта загадка болезненной занозой прочно сидела в его мозгу, порождая порой самые нелепые варианты ответов.

Разрешилась же эта дилемма для него только после пересечения им полувекового возраста, когда после развала семьи уже бывшая жена посчитала вовсе ненужным более скрывать реальное положение в их когда-то общих семейных делах, в результате чего с его глаз, физических и духовных, спала некая пелена, не позволявшая ранее воспринимать эту женщину в истинном смысле: тогда ему стало очевидным, что душа у неё находилась как бы в заморозке, и отогреть её вряд ли кому-либо было по силам в нашем подлунном мире, то есть её сердце было так же холодно, как и у сказочной снегурочки. Именно поэтому его настоятельные многолетние порывы в надежде соединить духовные огни их душ в единый огонь семейного очага заранее были обречены на провал, поскольку лёд не соединим с огнём. По жизни же её интересовали исключительно меркантильные цели индивидуалистического порядка с налётом лёгкой интеллектуальности и бледной примесью инстинктивных физиологических реакций организмического толка.               

В связи с означенным надо сказать, что, поскольку Анатолий Васильевич разумел логики происходивших в завершающий период существования его семьи процессов, в течение последних 15-17 лет своего семейного существования он временами ловил себя на мысли о своей невменяемости, провоцируемой стойким ощущением ирреальности состояния отношений между сочленами семьи. Впервые он начал сомневаться в своей психической адекватности уже через три года после свадьбы, когда ему всё чаще стало казаться, что он реальный по своей сути находится где-то в стороне от происходящего, откуда наблюдает, как кто-то призрачный, очень похожий на него самого, участвует в той фантасмагории, которая, по идее, должна была бы называться семейной жизнью. И, что было самым удивительным, этот призрак его самого был подвержен внешнему управлению, которое он непроизвольно мысленно осуществлял, находясь за пределами поля событий. При этом все его мысленные посылы вырабатывались у него строго индивидуально, без какого-либо соотнесения с образом той же жены, которая в наблюдаемой картине тоже выглядела призрачно, что наводило на мысль о том, что реальная жена также, как и он сам, была где-то за пределами семейной площадки и подобно ему мысленно управляла своим призраком-двойником по части взаимодействия с его призраком.

Кому-то может показаться, что Анатолий Васильевич испытывал экстатическое наслаждение от такого лицезрения спектакля его иллюзорной семейной жизни, продолжавшейся более двадцати лет. Абсолютно неверно так думать в виду того, что ему каждый божий день при полном бессилии хоть как-то поправить положение дел приходилось всё более и более умалять свои идеалы семейной жизни, что, конечно же, было весьма угнетающе для его душевного состояния. Пустая бесполезность любых инициатив в направлении сохранения и укрепления семейных отношений поначалу просто бесила его, мотивируя на всё более энергичные поступки ради данной цели, которые почти неизменно приводили, как ни странно, к прямо противоположному результату, каждый раз ввергая его в шоковое состояние сознания. Осмысливая эти свои отрицательные результаты, он старался привносить в проистекающие процессы в семье какие-нибудь новые инновации. Однако, добиться устойчивой положительной динамики в оздоровлении семейной ситуации ему так и не удалось за всё время существования семьи: через два десятилетия мираж семьи растворилась в окружающем пространстве без какого бы то ни было следа подобно тому, как таят кучевые облака на кристально синем небосклоне.

Помимо растянутого на долгие годы исчезновения мистической иллюзорности семьи мировоззрение Анатолия Васильевича в это же самое время понесло ещё одну существенную утрату – рухнул в тартарары взлелеянный им в молодые поры образ Её Величества Женщины. В детско-отроческий период жизни судьба милостиво позволила ему расти и развиваться в окружении достойных женщин – сильных духом, с крепким характером, ярких, уверенных в себе, эффектных, красивых, всё хорошо понимающих. В отношении женщин его восторженные детские грёзы в юношеские годы старших классов школы обогатились созданными писателями и поэтами XIX века благословенными в своей женской ипостаси литературными типажами, что в результате синергического эффекта привело в итоге к возникновении в его сознании обобщённого женского образа едва ли не божественной природы. До женитьбы этот образ женского совершенства с трудом, но всё же в общем и целом продолжал жить в его миропредставлении. И лишь в зрелые годы, на которые пришёлся максимальный накал семейно-родственных страстей, этот образ начал постепенно блекнуть, становясь всё более прозрачным и нечётким вплоть до того момента, когда он вдруг стал невидимым, не вызывая у Анатолия Васильевича даже в воспоминаниях о нём никаких позитивных ассоциаций.

Ну а без своего идиллического образа женщины стали восприниматься им весьма опосредовано без какого-либо романтического шарма. Когда же ему случайно попалось информационное сообщение, гласящее, что женщины и мужчины – это два различных биологических подвида, вплоть до того, что мужчина по своему генотипу на 7 % более совместим с шимпанзе, нежели с женщиной, характер его взаимоотношений с женским полом достаточно круто изменился. Другими словами, теперь он стал относиться к женщинам, как к бесполым социальным гендерам, оценивая их слова, действия и поступки исключительно на разумном уровне без учёта каких бы то ни было чувственных проявлений.

В этом плане, он с несказанно поразительным удивлением обнаружил, что в родственной среде его бывшей второй половинки уже несколько поколений существовал вполне определённый стереотип поведения женщин в качестве жён. Этот стереотип поступательной из года в год трансформации женщин, стоящих у руля управления семейными процессами, он имел возможность пронаблюдать в нескольких семьях клана бывшей жены на протяжение почти четверти века. Очевидно, девочки клана впитывали в себя с детских лет чётко определённую основателями этого клана психическую программу неуклонного превращения милой, нежной, стеснительной, восхитительно-воздушной девушки-невесты, выказывающей избраннику-жениху свою непоколебимую убеждённость в мужепослушании и приоритетном удовлетворении жизненных интересов мужа, во властную семейную диктаторшу, для которой все остальные члены семьи – всего лишь подневольные исполнители её указаний и требований. В этой же команде невольников по истечении некоторого времени оказывался и муж, которому поначалу действительно предоставлялось право ощущать себя хозяином в доме, когда статус мужа в качестве главы семьи в полной мере поддерживала его молодая жена, не позволявшая ему ни на минуту усомниться в своём главенстве, хотя на самом деле его властвование в семье было фиктивным.

Создание и поддержание женой такой симуляции семейного доминирования мужа проистекало из необходимости поиметь для себя некий временной резерв для того, чтобы под прикрытием мифической властности мужа она могла беспрепятственно произвести перестройку своей психики на командирский стиль дальнейшей своей жизни в семье, сформировать по своим понятиям стабильные жизненные ценности семьи, сконцентрировать имеющиеся в её загашнике ресурсы на неспешном режиме пошагового установления беспрекословной бытовой зависимости от неё всех сочленов семьи, что должно было происходить для них совершенно неприметно. Ну, а когда записные сочлены семьи оказывались безвозвратно погруженными в зависимость от её управленческих воздействий, якобы послушная мужнина жена внезапно превращалась из покладистой золушки в полновластную домоправительницу, своей властной рукой отодвигая вчерашнего зиц-главу семьи на задний план с прекращением его полномочий в части принятия самостоятельных решений по каким-либо вопросам совместного сожительства.

С момента такого чудесного проявления в жене властных качеств характера в доме возбранялось и шаг ступить без её на то соизволения, чему напрямую способствовали выигрышные качества женского организма, к примеру, сверхразвитость эпизодической памяти, что позволяло новоявленной хозяйке дома в оперативном режиме эффективно манипулировать всякими датами, событиями или текущими обстоятельствами.  При этом мужу от сего момента и до гробовой доски теперича вменялось безропотное выполнение любых желаний и требований его жёнушки, в том числе её затратных капризов и откровенных глупостей. В случае же ослушания членов семьи – у неё под рукой масса способов для их примерного наказания, а ежели, упаси Бог, муж вдруг устроил бы бунт с попыткой вернуть своё главенство или, по крайней мере, договориться о паритете в управлении жизнью семьи, ей, как и любой замужней женщине, предоставляется возможность уверенно апеллировать к целому кодексу своих неоспоримых юридических прав, которые позволяют без особых затруднений превратить бунтовщика в бомжа, пустив его по миру без гроша в кармане.

С древних времён известно, что женщины бывают умными и неумными.

Умные женщины-жёны, как правило, предпочитают придавать своему главенствующему положению в семье некую завуалированную неявность, постоянно разыгрывая нескончаемый спектакль, в котором в качестве актёров спонтанно выступают все наличествующие члены семьи, когда буквально из воздуха материализуются различные иллюзии, миражи и мифы. У таких жён семьи крепкие при очевидных центростремительных тенденциях внутри них.

Неумные же женщины-жёны всячески превозносят своё главенство в семье, педалируя им везде и всюду, несмотря на то, что где-то такое бахвальство и сходит с рук, а где-то – подвергается издевательскому осмеянию. Однако, при любом раскладе подобный абсолютизм женской власти над домочадцами неизменно вызывает в семье центробежные процессы, часто приводящие к ненависти сочленов друг к другу и взрывному разрушению семьи, после чего её бывшие члены навсегда прерывают связи между собой.

Каждая домоправительница выбирает свой путь семейного существования, что помимо природного ума зависит и от её характера, воспитания и образования.

По оценке Анатолия Васильевича в клане его бывшей жены приоритетно избирался второй путь, то есть срок существования клановых семей был предсказуемо коротким, что, собственно говоря, объясняло непродолжительную историю и его семьи с женой, воспитанной в означенных обычаях гегемонии слабого пола. Обобщив свой и чужой опыт жизни семей, где в супругах значились женщины данного клана, он пришёл к вполне однозначному выводу о том, что по истечении какого-то определённого времени при подобной семейной ритуальности те супружницы, в отношении которых мужья соблюдали принцип «свободы выбора», начинали вести себя всё в более деспотическом ключе, в итоге проявляя в себе все классические качества островской Кабанихи без какого-либо намёка на свой ангелический облик в предсвадебный период.   

В результате всех своих злоключений на семейном поприще, множества смежных околосемейных наблюдений, принудительных или произвольных умозаключений на горячие семейные темы, нескончаемых раздумий с подспудным регрессивно-психическим моделированием возможных поступков или ситуаций, которые потенциально могли бы в прошлом переиначить итог его семейной жизни, Анатолий Васильевич, сам того не ожидая от себя самого, ощутил устойчивую тягу к философским рассуждениям по гендерной тематике. Ему это неприкрыто-страстное стремление к философствованию было даже очень приятственно, исходя из чего он с каким-то сладостным внутренним упоением стал культивировать философские опыты в сфере данных вопросов, со временем научившись выстраивать стройную цепочку логически непротиворечивых рассуждений по тому или иному поводу.

Как бы само собой он стал предпочитать это идеалистическое увлечение многим ранее привычным для себя способам времяпровождения: мыслительные упражнения напрочь заменили ему просмотр TV, общение с коллегами в нерабочее время, шопинговую зависимость, страсть к авто, участие в пивных мальчишниках и т.д. Он буквально тащился от удовольствия взять какую-нибудь тему и, полностью отрешившись от окружающего мира, обмозговывать её со всевозможных сторон и ракурсов. Иногда в таком мыслительном самонаслаждении он зависал на многие часы, не ощущая бега времени. В эти часы он испытывал мало с чем сравнимое блаженство свободного полёта мысли в безграничности планетарной психосферы.

Так, однажды, памятуя о нескончаемых склоках с женой по поводу общесемейных ценностей жизни, происходивших в те времена, когда они с ней ещё находились в семейных отношениях, Анатолий Васильевич задался вопросом: «Возможно ли в принципе наличие равенства между супругами в части установления взаимоприемлемых жизненных ценностей?» На основании своего практического опыта он уже давно пришёл к отрицательному ответу на этот вопрос. Но ему почему-то стало интересно, а вдруг такое невероятие всё-таки возможно? Долго он перебирал различные варианты в надежде всё же отыскать пусть даже и совсем узенькую тропку к такому согласию супругов. Через пару часов он вынужден был сдаться, так и не найдя никаких аргументов для корректировки своего жизненного опыта по данному направлению. Однако, мыслительный аппарат человека – совсем не однозначная штуковина, ибо его трудно запустить в систематическое функционирование, но ещё труднее остановить этот маховик, который, на самом деле, способен в фоновом режиме крутиться многие годы жизни человека. Такое явление в данном случае произошло и у Анатолия Васильевича – прекращение им поиска позитива по данному вопросу вовсе не остановило его мыслетворение в этой области, при том, что он был бессилен хоть как-то повлиять на процесс самого мыслетворения. Таким образом, его свободные мысли нарисовали перед его внутренним взором совсем неприглядную картину по данной теме.

Итак. Женщина подсознательно ориентирована на установление своей полновластной гегемонии в вопросах ценностных ориентиров текущей жизненной ситуации в семье при открытом или подковёрном игнорировании мнений мужчины или в лучшем случае – с неуклонным принижением значимости ценностных установок мужчины в повседневной жизни семьи: ради предотвращения спонтанных разрушительных действий мужчины она чисто тактически может признать правомерность его интеллектуальных наработок, которые в дальнейшем шаг за шагом станет нивелировать, постоянно подвергая их сомнениям, иронизируя над ними, а то и откровенно издеваясь над их смысловым содержанием, вплоть до тех пор, пока члены семьи, освоившись с её риторикой, по собственной инициативе не откажутся от них с тем, чтобы на веру принять всё то, что предлагается женщиной – супругой, матерью, хозяйкой.

Тирания женщины в контролируемой ею среде обитания, к которой относится и семейная среда, – это прирождённое, генетически обусловленное свойство женской натуры, когда для неё правом истинности обладает только её личное мнение, а мнения окружающих – это всего лишь фоновый шум. Реализация на практике этого свойства женской натуры ставит мужчину в условия либо полного подчинения женщине, либо ультимативного требования покинуть её среду обитания. При этом надо отдавать себе ясный отчёт, что современное законодательство ориентировано на отстаивание исключительных прав женщин на фоне полнейшей правовой беззащитности мужчин. Однако же, и полномасштабное подчинение мужчины женщине не гарантирует ему права пожизненного присутствия в её среде обитания: если данный конкретный мужчина полностью выработался, то есть исчерпал все свои внутренние и внешние ресурсы, это означает, что его исполнительская эффективность стала настолько низкой, что женщина в рабочем порядке без какого-либо сожаления меняет его на другого, более полезного мужчину, чей работный потенциал в данный момент находится на высоком уровне.

Современные женщины, избавившись от ярма многочисленных условностей и ограничений, ранее накладываемых на лиц женского пола, почувствовав степную вольницу во всех своих действиях и желаниях, стали нагружать мужчин, которым они милостиво дозволяют какое-то время находиться в своём жизненном пространстве, такими одиозными требованиями, которые те ещё лет пятнадцать назад не могли себе представить даже в самом страшном сне. Теперь же мужчине, дабы заслужить право обитания при женщине, необходимо пройти социальную стерилизацию, под которой понимается ликвидация под строгим надзором женщины всех его предшествующих дружеских, рабочих, родственных связей, а также всех предыдущих позывов на сердечную симпатию к другим женщинам.

Дабы жёстко контролировать все мыслимые и душевные пристрастия притянутого к себе мужчины женщина оказывает ему комплексные услуги по надёжному разрыву всех подобных старых связей, в процессе чего он безжалостно рвёт ставшие напряжными для него отношения с людьми из прошлого времени, а с некоторыми из них, имеющими какой-либо полезный потенциал развития, в корне меняет устоявшийся ранее порядок взаимодействия, прячась при этом за спину женщины (хозяйки, жены, сожительницы, бизнес-вумен…), которая добровольно возлагает на себя обязанность беспардонного блокирования всех его контактов и знакомств, с её точки зрения потерявших какую-либо полезную значимость. При этом женщина постоянно пеняет мужчине, что такая обязанность – это очень тяжёлая для неё ноша, хотя на самом деле является для неё системным функционалом по контролю и управлению сознанием попавшего к ней в рабство мужчины.

Процесс же взаимодействия с отфильтрованными контактами она переводит в новое русло, когда под контактом подразумевается всего лишь чисто формальная информированность друг о друге с обнулёнными теми или иными взаимообязательствами сторон. Для большого числа слабовольных мужчин такие услуги своих ситуативных хозяек – психологически комфортная методика зачистки их пространства жизни от различных социальных отягощений и избавления от отживших своё разнородных элементов из прошлого. И всё бы было ничего, если бы эта методика женщины-хозяйки не включала в себя и избавление полонённого мужчины от сыновних чувств и моральной ответственности за пожилых родителей и других близких ему родственников. Мужчину, позволяющему совершаться подобному в отношении его близких людей можно, конечно, определить, как аморального, безнравственного, бесчувственного субъекта, но… современные мужчины превратились в настолько мягкотелых, безответственных, духовно оскоплённых и бездарных существ, что называть их полноценными людьми и взывать к их совести уже как-то и ни к чему – они безвозвратно утратили полноценность своей человечности, наличие которой, собственно говоря, как раз и отличает на принципиальном уровне мировоззрение вольного индивида от антагонистического ему мировосприятия раба.

Так и выходит, что при всеохватном идолопоклонстве жене, своей хозяйке в текущий момент времени, такой морально аморфный мужчина резко отчуждается от своих родителей, которые для него попросту перестают существовать в реале. Вот так нынче в нашем обществе и распространяются откровенно бесчеловечные нравы в режиме неудержимо смертоносного селевого потока.

Анатолий Васильевич часто и подолгу обдумывал подобное вовсе не радостное положение дел в нынешнем обществе. Иногда он ощущал, что мысли по этому поводу готовы были разломить его голову на мелкие части. Тогда он пытался с кем-нибудь поделиться своими соображениями и опасениями. Что характерно, собеседники-мужчины, как правило, молчали, лишь временами горестно вздыхая, а женщины почти всегда сразу срывались в первобытный раж, начиная обвинять его в сказочных придумках, мол, сейчас кругом – мужской шовинизм, всё и везде зависимо от власти мужчин, а бедные женщины – как были, так и остались ущемлёнными в правах голубками, жертвенно несущими по жизни свою тяжкую долю.

При таких обстоятельствах опыт подсказывал Анатолию Васильевичу, что вступать с женщинами в какую-то полемику – себе дороже, поскольку их невозможно ни в чём убедить, и в любом случае они останутся при своём мнении, а вот до сердечных коликов могут довести в два счёта. Поэтому на их обвинения он принципиально не реагировал, молча вставал и уходил восвояси, поскольку знал на множестве примеров и из истории, и из реальной жизни, что все без исключения мужчины, в том числе и величайшие тираны, рано или поздно попадают под чары определённого для каждого из них типажа женщины. Такая женщина в любом случае найдёт способ взять власть над очарованным ею мужчиной, апеллируя, прежде всего, к его природным половым инстинктам, на которые он не может никоим образом повлиять своим пусть даже гениальным умом, но которые по происхождению подпадают под безграничное управление чувствами женщины. Поэтому лицедейские обличительные выступления женщин – это всего лишь их инстинктивные попытки сокрытия уже всем очевидного доминирования над мужчинами посредством совершенного чувственного аппарата своих сущностей.

И всё же, как бы он не пытался отвадить от себя жгучий поток мыслей на данную тему – они вопреки всем его усилиям с неизменным постоянством продолжали заполонять его сознание, раскрывая перед ним всё новые и новые аспекты семейных отношений, которые в его понимании всё более обретали черты гротеска всемирного масштаба. А не так давно подобный мысленный поток спровоцировал его к погружению в океан раздумий по поиску ответа и на такой обострённо животрепещущий вопрос: «Остались ли ещё на свете женщины, которым были бы притягательны мужчины с ярко выраженными духовно-интеллектуальными устремлениями по жизни, для которых материальный достаток был бы на вторых ролях в сравнении с идеалистическим совершенством мира человеческой жизни?»

Такой вопрос был вовсе не праздным, поскольку ныне всё указывает на то, что женщины с подобным мировоззрением на сегодня в своей основной массе вымерли или подверглись насильственному перекодированию исключительно на материальный строй существования. Конечно, можно допустить, что в обществе осталось незначительное число отдельных наследниц существовавшего в середине XIX столетия идеала гармонично развитых женщин, но также нужно с прискорбной чёткостью понимать, что отыскать таких высокоразвитых женщин среди толпы инстинктивных примитивов вряд ли возможно в течение крайне короткой жизни современной человеческой особи. При всех имеющихся неординарных допущениях состояния души человека на подобное земное чудо можно надеяться разве что вследствие соизволения сил всевышнего провидения.

Случись в нашей оголтело-приземлённой жизни действительное проявление такой возвышенной женщины, которой в соответствии с божественными качествами человеческого естества удалось сотворить в своей душе гармонично развитый внутренний мир, – это реально воспринималось бы в качестве сказочного чуда. И причина подобного отношения общественного сознания к такому уникальному событию, которое, конечно же, вряд ли может случится на фоне всеобщей распространённости животных инстинктов в потерявшей всякую деликатность среде межполовых контактов, состоит в том самом крылатом Эросе революционной целесообразности, который благодаря революционным событиям 1917 года дорвался в своих полётах до ничем не ограниченной страстности зверообразных утех человеческой плоти.

Под революционным крылатым Эросом подразумевалась исключительно физиологическая составляющая половой жизни людей нового типа, взращивать которых профессиональные революционеры принялись с первых дней октябрьского государственного переворота, масштабно продолжив сию селекционную работу среди человеков в годы гражданской войны, после чего данный процесс обрёл свойство всеобщей спонтанности самостоятельного проистечения во время НЭПа. Ну, а все те, кто сторонился участия в сих коллективных оргиях, продолжая придерживаться культивирования половых взаимоотношений на основе любви самых высоких нот звучания музыки сфер, клеймились в качестве мещан – носителей пережитков буржуазной идеологии с последующим репрессированием таких людей высокой нравственности.

Помимо чисто физиологических реакций половой вседозволенности пасынки крылатого Эроса революции поголовно были ориентированы на материальную компоненту окружающей жизни. Их идеалом было достижение всеобщего материального богатства, при котором удовлетворение физиологических реакций полового свойства происходило бы в сказочно шикарной обстановке, где любые материалистические желания людей нового типа мгновенно осуществлялись бы в реальности. Какой-то жалкой духовности и на корню противоречащей революционным лозунгам интеллектуальности в их модели мира места не предусматривалось в принципиальном плане. И духовность, и интеллектуальность в скрытом состоянии смогли сохранить на мировоззренческом уровне только те единичные индивиды, которые каким-то невероятным образом смогли избежать клейма буржуазного мещанства.

Подобная физиологически-материальная модель общества была в культовом престиже во все годы проведения революционного эксперимента вплоть до его бесславного завершения в 1991 году. За это время образовались три поколения людей нового типа, которым с пелёнок твердили, что на свете есть всего две вещи, ради которых стоит жить – материальное богатство и удовлетворение физиологии половых отношений. Поэтому в подсознание таких людей глубоко запали данные психические установки, которые закономерно были унаследованы их потомками, став основой мировоззрения современных граждан, в связи с чем попытки призывать сограждан к духовно-интеллектуальному развитию сегодня с большой вероятностью могут завершиться мордобитием призывающего к подобным явно антинародным деяниям. А посему, именно по этим причинам от избранных современными женщинами мужчин требуется великая сексуальная потенция в части удовлетворения женских физиологических потребностей и наличие запредельно высокого уровня личного материального благосостояния. Если же на фоне подобных общественных нравов вдруг обнаружится женщина, для которой развитие духовно-интеллектуальной сферы совместно с её избранником является абсолютным жизненным приоритетом, это действительно потянет на чудо, соизмеримое, к примеру, с хождением Исуса Христа по воде.

И ещё раз о процессе мыслетворения. Этот процесс по самому своему существу бескомпромиссен, обладая в том числе и свойством непреходящей критичности ко всему, что свершалось в прошедшем времени под его эгидой. Поэтому, как бы Анатолий Васильевич не восхищался теми женщинами, что смогли стать над толпой потомков революционизирующих обывателей и предъявить миру сохранённое ими духовно-интеллектуальное в своей основе мировоззрение, его подспудный процесс мыслетворения уже выдал на гора новую порцию критиканства сложившемуся на сегодня положению дел в сфере семейственности. На этот раз в прицел критикантских мыслей попало существо современного мужчины как равноценного участника семейных процессов жизни людей, пусть даже и на чисто формальном уровне. И в самом деле, до сего момента фокус рассмотрения проблем семейных отношений был нацелен на женскую ипостась этого явления, но ведь и правда, что самой сути этого вопроса не может быть в реале без второй стороны в лице мужчины, ныне предстающего пред миром людей в виде плюгавенького статиста семейного лицедейства женщины.

Современный мужчина на семейном поприще – иронично-мифологическая фигура народного фольклора. Что же (честно говоря, вопреки всем правилам грамматики как-то рука не поднимается написать здесь слово «кто») это за такое существо в свете рассматриваемой проблемы? Есть такое жаргонное словечко польского происхождения – «быдло». Так вот, современные мужчины, по каким-то им самим не ведомым причинам впряжённые в семейно-брачные узы, на фоне семейной жизнедеятельности женщин – это что-то гораздо более низшее, чем быдло. Даже трудно слово подобрать для обозначения их уровня. Разве что, его можно определить словом «инфузории». А это означает, что в плане носителей признаков человеческой семейственности современные лица мужеского пола надо воспринимать не на уровне плинтуса или слегка ниже плинтуса, а на уровне многих километров от плинтуса вглубь земли. В реале мужчины повсеместно, в том числе и в семьях, превратились в активно вымирающие особи, которые как-то неожиданно оказались вообще никому не нужными, ибо у них за душой отсутствует хоть что-то полезное для ускоренно захватывающих жизненное пространство планеты существ, значительную часть из которых являют собой женщины, уже безвозвратно списавшие мужеский пол в утильсырьё как целиком и полностью бесполезные предметы сексуально-бытовой стороны текущей обстоятельности жизни.

И действительно, современные мужеские особи – это абсолютно никчёмная поросль сорняков, поганящая пространство жизни более высокоразвитых существ. У большинства из них сознание вообще находится в атрофированном состоянии без каких-либо потенций возможности восстановления его до уровня хотя бы примитивного разумного существа. Женщины пока ещё эксплуатируют эти деградирующие разумом существа для своих неотложных нужд из-за дешевизны их технологического обслуживания. Однако цифровой мир уже в ближайшее время предоставит полноценную биокибернетическую замену мужчинам, что будет обходиться баснословно дёшево для женщин. Тогда же и будет запущена программа тотальной утилизации оставшихся лиц мужского пола, статус которых к тому времени будет гораздо ниже трутней.

Пока же мужчины по мере возможности используются на усмотрение различных хозяйствующих субъектов, в том числе и женщин, и при этом этим особям мужского пола невдомёк, что ихние дни в этом мире уже сочтены. Такова безжалостная реальность современного мира, в котором выживают наиболее разумные и жизненно сильные существа. К сожалению, современные мужчины к таким существам не имеют ровным счётом никакого отношения.    

Придя к таким выводам, Анатолий Васильевич надолго впал в состояние мистического меряченья, ведь для такой суровой бессознательности имелись веские экзистенциальные основания, не правда ли?!

3.08.2019 – 15.10.2020




ХХIII  НОВЕЛЛА


СВЕТ СИЛЫ ОДОЛЕНИЯ


Правоверность советского человека формировала монолитно-незыблемую стержневую основу мировоззрения Степана Ефремовича с того самого времени, когда на него снизошла личностная самоосознаваемость. Одну из наиболее отшлифованных граней его мировоззрения, конечно же, являло с детства запостулированное убеждение о равенстве и братстве всех советских людей. Весь его детско-отроческий период жизни прошёл в благостном ощущении всеобщего равенства и братского товарищества каждого человека той величайшей страны, в которой он имел счастье родиться и жить. Окружавшие его по жизни взрослые советские люди не давали ему ни единого повода усомниться во всеобщей социальной справедливости общества, которое предоставляло всем честным труженикам равный доступ к общественным благам, по достоинству оценивая вклад каждого советского человека в общенародное благосостояние.

Другими словами,  государство рабочих и крестьян, самое передовое в мире по обеспечению социального равенства своих граждан, было устроено таким образом, что личностные способности каждого советского человека, выявляемые у него на общественном уровне ещё на этапе раннего детства, в дальнейшем развивались и совершенствовались самой эффективной системой воспитания и образования с предоставлением в последующем необходимых возможностей для творческой реализации трудового потенциала человека в культурно-экономической системе страны со справедливым поощрением достигнутых им результатов своей деятельности во благо всего советского народа. Собственно, и советский кинематограф непрестанно демонстрировал в своих кинолентах массу примеров справедливой и эффективной работы социальных лифтов, когда талантливые люди из низов самых глухих мест страны, благодаря своим выдающимся способностям и трудолюбию, становились всенародно почитаемыми творцами или носителями государственного признания в разнообразных сферах жизни общества. Убеждённость во всеобщем равноправии была настолько стойкой стороной общественной жизни советских людей, что Степан Ефремович, живя и взрастая в такой идеологической обстановке, не осознавал никаких тревожащих позывов, так или иначе указывающих на несоответствие реалий жизни существовавшему в те времена идеологическому клише по вопросу равноправия сограждан.

И, тем не менее, в период его юности подобные позывы становились всё более явственными, постепенно начав с возрастающей настойчивостью разрушать тот мировоззренческий монолит, который сформировался в его миропредставлении с детских лет. Как-то всё откровеннее начинала бросаться в глаза идеологически необъяснимая разница в уровне жизни трудящихся и представителей власти, не говоря уже о работниках торговли или общепита. При этом все взрослые, опытные по жизни люди, которым он издавна привык доверять, почему-то стремились уходить от разговоров на подобные темы, мол, подрастёшь – сам во всём разберёшься. Вся эта недосказанность с явно ощутимым замалчиванием чего-то, о чём никто не желает открыто говорить, какие-то отрывочные фразы родных и знакомых в состоянии опьянения или при стрессовых ситуациях, личные наблюдения, когда даже среди друзей имущественно-статусные различия загадочным образом начинали всё заметнее влиять на взаимоотношения, – всё это постепенно накапливалось в его внутреннем мире, вызывая всё усиливающееся желание каким-нибудь способом прояснить положение дел. Обескураживало и то подвешенное туманное состояние, в которое он всё чаще выпадал, ибо фактически не к кому было обратиться за разъяснением сути тех неясностей, что постоянно будоражили его воображение. Складывалось некое предощущение, что все те, кто мог бы помочь ему с ответами на мучившие его вопросы, чего-то очень сильно боятся.

Так он и жил, неуклонно взрослея. Сначала с детским интересом, приведшим к отроческому недоумению, а затем с юношеской категоричностью он педантично фиксировал развитие непонятных ему процессов, в результате которых, к примеру, родственники его друзей из определённого круга семей как-то исподтишка стали ограничивать их встречи вплоть до полного прекращения дружбы с отпрысками этих семей. Всё это начинало неприятно напрягать его природный максимализм, который диктовал ему необходимость чётко и ясно разобраться с причинами такого изменения отношения к нему. Однако, при первых же его попытках прояснить ситуацию бывшие друзья вместе со своими сородичами попросту перестали его замечать, как какое-то пустое место, не откликаясь даже на приветствия при встречах.

Степан Ефремович, будучи тогда сметливым пареньком, быстро сообразил, что за всеми этими вроде бы малозначительными поступками взрослых людей скрывается что-то очень неприятное со зловещим оттенком. В результате в нём проснулся инстинкт следователя, который заставлял его обобщать всё необычное в поведении окружавших людей, сопоставлять отдельные события, а также обострённо прислушиваться к случайным отрывкам в разговорах незнакомых людей где-нибудь в транспорте или на улице. Критический материал постепенно накапливался, хотя он и перестал приставать с неудобными вопросами к своим близким, ибо интуитивно понял, что это не приведёт к добру.

Годы набегали вал за валом с тем, чтобы в начале третьего десятка своих лет он как-то неожиданно для самого себя вдруг осознал, что окружающий его мир совсем не похож на ту красочную картинку, которая сформировалась в его понимании с детских лет. Оглядывался по сторонам – и ему становилось не по себе, ибо всё кругом было для него чужим и непонятным, не было ничего притягательно-близкого, где бы он мог узреть своё жизненное место. Если бы  бытие текущей жизни соответствовало его детским иллюзиям всеобщего равноправия, то ему всё было бы ясно, и он знал бы куда и зачем ему лично двигаться по жизни, но всё вокруг было иное, и самое противное, что окружающая действительность была выстроена не на равноправных принципах, а на открыто прослеживаемых неких общественных градациях, когда вроде бы единая общность – советский народ – оказывалась незримо разделённой на различные пласты, располагавшиеся в определённом иерархическом порядке друг над другом. К тому времени, Степан Ефремович уже понимал, поскольку и ему самому лично не раз указывалось его статусное место по жизни с обозначением красных линий, за которые ему возбранялось заходить, что казавшееся ему раньше самым справедливым и человечным советское общество на самом деле было сегрегировано по каким-то пока ещё неведомым ему принципам.

Не имеет никакого смысла подробно рассматривать его внутренний мир, находившийся тогда в весьма плачевном виде от всех этих несуразностей, что чуть ли не ежедневно открывались ему как в глубинном понимании, так и по широте проблемного охвата – любому мыслящему человеку без всяких  объяснений ясно, что на фоне начавшего трещать впрям и вкось ещё недавно казавшегося ему незыблемым своего миропонимания психическое состояние тогда ещё молодого Степана Ефремовича оставляло желать лучшего, поскольку всё более приближалось к безудержной панике из-за бездны неизвестности жизни. От психического срыва из-за открывшихся реалий действительности его спасло только присущее ему природное стремление к познавательной деятельности.

Как-то, когда казалось, что всё, за что не возьмись, рушится и рассыпается в прах, он, собрав весь остаток своего жизненного позитива, постарался на листе бумаги в словах и рисунках изобразить своё нынешнее понимание устроения общества, а также определить проблемные области, которые ему надо было во что бы то ни стало понять в соотнесении со своими жизненными возможностями, потенциями, желаниями, мечтами… и социальным происхождением. Да, ему уже было известно такое понятие, как «социальный статус человека» с его серьёзной значимостью для проистечения всей жизни человека, что он не раз проверил на практике в соответствии со своими пусть пока и малыми знаниями, которыми ему удалось овладеть на начальном этапе своего пути к пониманию объективных реалий всего того, что по жизни происходило вокруг него.

Этот лист бумаги он долго хранил, поскольку то, что он начертал на нём помогло ему не утерять здравомыслие и чётко определиться по жизни. Целенаправленно собирая всевозможные материалы, которые стороннему человеку могли бы показаться несообразно сумбурными, осмысливая их на системной основе с попутной корректировкой своего мировоззрения, Степан Ефремович к сорокалетнему рубежу в общих чертах уразумел, что к чему происходит в обществе вне зависимости от специфики существующего политико-экономического режима. И как же ему по итогам всего этого было нестерпимо жалко напрасно потерянных не по собственной воле лучших лет своей жизни, когда большинство советских людей, включая и его самого, существовало в полнейшем неведении о сути своей жизни, ибо определённые надмирные силы, выстраивая устроение и управление миром по своим понятиям, стремятся держать многочисленные низы разнообразных обществ людей в сказочной феерии, поскольку по их социальному статусу им не положено знать жестокую по своему существу правду, что могло бы стать серьёзным препятствием для деятельности мировой закулисы.

Нынче многие из ещё оставшихся в живых советских людей идеализируют Советский Союз, хотя есть также значительное число бывших советских, которые натурально ненавидят это государство рабочих и крестьян. Обладая на сегодня весьма разнородной информацией, в том числе и принципиально недоступной простолюдинам, о закулисной стороне существования советского государственного образования, Степан Ефремович с усмешкой воспринимал постоянные перепалки этих групп людей, которые они, не прекращая, вели со времени развала Советского Союза вплоть до сегодняшних дней. Почему с усмешкой? Да, потому, что правы и те и другие, являясь, на самом деле, органическими частями того самого единого советского народа. Просто советский народ состоял из нескольких слоёв, к одному из которых принадлежат те, кто хвалит советский образ жизни, а те, кто ругает его и в хвост, и в гриву, приписаны к другому социальному слою советского общества.

Степану Ефремовичу даровано было познание того, что много тысяч лет назад всех людей на планете, в какой бы её части они не проживали, некие могущественные силы разделили на достаточно неравные части, которые в дальнейшем стали известны под названием касты. Разделение было осуществлено на четыре основные касты и одну самую низшую касту неприкасаемых, в которую определялись люди крайне примитивного уровня развития. Как и в прошедшие тысячелетия, так и сегодня вне зависимости от конкретного общественно-политического строя во всех странах на всех континентах люди разобщены на эти пять каст, которые в целях сокрытия от недоразвитого сознания масс из низших социальных слоев могут носить самые различные названия, а для удобства управления и дополнительного запутывания несведущих эти касты поделены ещё и на множество подкаст.

Таким образом, любое общество любой страны мира имеет кастовую основу своего устроения. В Российской империи касты назывались сословиями, а подкасты – состояниями. После февральской революции 1917 года сословия были отменены, что закрепил октябрьский госпереворот того же года, казуистически провозгласив существование всего двух классов – рабочих и крестьян – вместо старой сословной системы. Однако, это была фикция, призванная сбить с толку представителей двух низших каст, часть из которых планировалось спалить в огне мировой революции, а другую часть – подвергнуть сверхэксплуатации, превратив их в расходный материал для создания высокотехнологичной среды обитания членов высших каст.

Навскидку (в реалии же всё было гораздо сложнее) в стране Советов в наивысшей касте состояли партфукционеры и «выдающиеся» теоретики-обществоведы. Вторую касту составляли служащие и учёный люд. Третья каста формировалась из числа мастеров-профессионалов различных видов трудовой деятельности. Четвёртая каста насыщалась низкоквалифицированной трудящейся массой (самая многочисленная каста). Ну, а в самую низшую касту включались различные изгои, политические уклонисты, деклассированные элементы, маргиналы, уголовники, бичи, бомжи, тунеядцы и т.д.   

Естественно, властные структуры, которые были привилегированным уделом представителей двух высших каст, были заинтересованы в сохранении максимальной дееспособности работников, составлявших низшие касты. Поэтому в стране была создана медицинская система качественного лечения и профилактики болезней для трудящихся людин. Не забывали и о лозунге «хлеба и зрелищ», в веках доказавшего свою эффективность по содержанию членов низших каст и удобоваримому управлению ими. Ну, а для того, чтобы люди низших каст особо не задумывались о житье-бытье, им предоставлялись профсоюзные путёвки в санатории, дома отдыха, на турбазы. Кроме того, в производственных и общественных коллективах распространялись льготные билеты и бесплатные приглашения на различные досуговые мероприятия по месту жительства, например, на официозные торжества, концерты, экскурсии, фестивали, праздничные гуляния, а также в театры, выставочные галереи, музеи, заведения для детских увеселений и т.д.

Выстраивание высокотехнологичной среды обитания членов высших каст требовало от трудящихся и обладания высоким образовательным цензом, в связи с чем была развёрнута бесплатная качественная образовательная система для каст трудящихся – система всеобщего среднего и среднего профессионального образования, а также высокоуровневого технико-технологического высшего образования. Но, конечно же, в образовательные учреждения, где преподавались специфические знания для элитарных каст доступ из низших каст был перекрыт. В порядке исключения допускалась учёба в них лиц с гениальными наклонностями, которые в последующем нещадно эксплуатировались во имя благоденствия мира элиты.

Степан Ефремович имел в достаточной степени обоснованное представление о том, что жизнь в Советском Союзе больше всего хвалят члены четвёртой касты, где наиболее массово реализовывался лозунг «хлеба и зрелищ». Больше всего критикуют советские порядки члены второй касты – партфункционеры городского (малые города) и районного (сельская местность) звена наряду со служащими, поскольку эти низкопробные кастовики вовремя не подготовили условия своего дальнейшего существования при смене политического строя в стране и оказались по этой причине списаны за ненадобностью. Им не помогла и их принадлежность к высоким кастам, поскольку в личном плане и там действует принцип – «На Бога надейся, а сам не плошай». Однако же, свою нерасторопность, глупую уверенность в своих фиктивных чувстве «забронзовелости» и способности к прохиндейству они до сих пор продолжают списывать на советскую систему, якобы не позволившую им закрепиться у новой властной кормушки.

Хорошо разбираясь в весьма специфических особенностях жизни каст, одна из которых состоит в том, что в связи с веяниями времени состав каст оптимизируется в целях качественного выполнения задач, поставленных перед каждой кастой древними создателями кастовой системы, Степан Ефремович как бы ненароком иногда предупреждал своих знакомых из той или иной касты, к которым испытывал особое расположение, о начале очередной волны оптимизации. Надо сказать, что оптимизационная перетряска кастового состава – весьма неприятная штука, поскольку судьба конкретного человека в сравнении с безоговорочной необходимостью поддержания высокой эффективности кастовой системы может оказаться очень печальной при условии, что им по каким-то причинам не исполняются на должном уровне функциональные требования своей касты. При сознательном пренебрежении своими обязанностями в процессе оптимизационных мероприятий нарушитель может оказаться и вне касты. Это может быть чревато тем, что он низвергнется в низшую касту неприкасаемых. Как правило, помимо такого низвержения в состав неприкасаемых другого варианта, помимо смерти, для отщепенца не предусматривается из-за существующих взаимоотношений состава различных каст: члены более высших каст весьма пренебрежительно относятся к нижестоящим кастовикам, чем вызывают лютую ненависть нижестоящих к вышестоящим, из-за чего переход в нижестоящую касту (за исключением падения в касту неприкасаемых, где царят звериные нравы и выживают сильнейшие) не представляется возможным. Надо сказать, что переход из нижестоящей в вышестоящую касту ещё более маловероятное событие. 

В обиходе оптимизационные волны менее других касаются членов высшей касты, в которой наиболее требовательно практикуется перманентное развитие интеллектуального уровня своего состава, в связи с чем каждый отдельный её индивид всегда находится на особом счету: под постоянным надзором находится жизненный путь любого ее члена, начиная от момента рождения и заканчивая отходом в мир иной. Здесь важно буквально всё, в том числе и постоянное освоение новых знаний и навыков в связи с современными тенденциями развития человеческой цивилизации: определённые люди в предварительном порядке обеспечивают усвоение инноваций членами данной касты. Но вот более низшие касты не гарантированы от потерь своего состава из-за неготовности в должной мере следовать нововведениям текущего этапа цивилизационного развития. Что характерно – чем более ниже находится каста, тем больше её членов обычно сваливаются в среду обитания неприкасаемых при оптимизационных мероприятиях.

Степан Ефремович с представителями высшей касты на профессиональном уровне старался не пересекаться, поскольку это, на самом деле, себе дороже. С представителями четвёртой касты он принципиально не желал иметь никаких дел, поскольку их ничем не обоснованные амбиции и завышенное самомнение неизменно приводило к полной бесполезности разговоров с ними на любые темы – они были уверены, что всё знают сами и сумеют о себе позаботиться, дабы избежать, в том числе, и негативных последствий оптимизации. Но вот во второй и, тем более, в третьей касте он имел определённое число знакомых, некоторым из которых в последнее время, как только началась очередная волна оптимизации, он настоятельно советовал обратить самое серьёзное внимание на процесс глобальной цифровизации, способный вскоре раздавить все рабочие места, которые не подпадают под идеологию цифровой жизнедеятельности. Собственно, большая часть представителей третьей касты, с которыми он вёл предметные разговоры о цифровой оптимизации, проигнорировала его предупреждения, чего не скажешь о второй касте, где к каждому его слову предупреждаемые отнеслись чрезвычайно серьёзно, поскольку, даже не смотря на свою высокую степень осведомлённости о предстоящих событиях, этих весьма ответственных людей всегда интересует как можно более разносторонняя палитра сведений о грядущих метаморфозах общества.

Судя же по имеющейся информации, профильность каст теперь кардинально изменится: первая – интеллектуалы-идеологи цифрового образа жизни, вторая – цифровики-креативщики (вместо эффективных менеджеров), третья – спецы по компьютерным технологиям, четвёртая – техническая обслуга и эксплуатанты техсистем на микропроцессорной основе, а также пока ещё существующие остатки старых профессий, подлежащих ликвидации или полной автоматизации.

Степану Ефремовичу при исследовании кастовой системы общественной жизни давно не давала покоя проблема зашкаливающей нелюбви, зачастую переходящей в откровенную ненависть, представителей нижних каст к верхним. Ведь, если исключить из этой системы наследие кастовой принадлежности по факту рождения, то основанное на такой организации самоуправление общественными процессами могло бы стать весьма эффективным социальным инструментарием. Однако, причиной имеющегося межкастового антагонизма как раз и является наследование кастовых признаков без учёта степени талантливости вновь рождающихся членов высших каст. Мало того, что верхние кастовики обладают неограниченными властными полномочиями, исполнять которые многие из них попросту неспособны, что приводит к различным общественным коллапсам, так они ещё и позиционируются в качестве сверхлюдей. И в самом деле, различие между верхними и нижними кастами по уровню качества жизни не просто колоссальное – это две принципиально различные системы жизнеобеспечения, а фактически – два различных, не пересекающихся друг с другом мира.

По мнению Степана Ефремовича представителям элитных двух верхних каст уже трудно представить то качество жизни, при котором приходится существовать основной массе населения планеты, будучи распределённой на две низшие касты и касту лишних людей, для которой научный мир придумал короткое и ёмкое название – прекариат. Знай элита о реалиях существования неэлитных слоёв народонаселения, они были бы готовы пуститься во все тяжкие, дабы любыми способами навсегда оставаться в своём идеальном мире. Чтобы хотя бы в общих чертах описать этот элитарный мир, наверняка, потребовалось бы выпустить многотомный труд с изложением всех тех чуть ли не фантастических элементов инфраструктуры, обеспечивающих жизнедеятельность тамошних жителей. Степан Ефремович приноровился в ответ на просьбы рассказать о чудесах мира жизни настоящей элиты отсылать особо настойчивых просителей к суперпроекту «Венера» Жака Фреско, поскольку большая часть его якобы утопических проектных решений и идей, на самом деле, уже реализована для элиты в практическом плане мира её существования, будь то на поверхности земли, под землёй, на недоступных простым смертным островах, на морях и океанах или на морском дне.

В элитарном мире создано общество с принципами мышления, мировоззрения, общения, межличностных отношений совершенно иными в сравнении с социальными нормами неэлитарного мира общего доступа, обустроенного специально для малоценных особей низших каст. Творческий потенциал элитарного общества находится на чрезвычайно высоком уровне, поскольку существующий в нём градиент общественного развития нацелен на проявление в людях скрытых способностей и максимальное их развитие на общее благо, то есть происходит стимуляция эволюционного развития человеческого вида жизни. В частности, образование людей элитарного мира происходит исключительно в рамках человеческого общения учителя и ученика с применением самых эффективных педагогических методов. При этом питание в обществе базируется исключительно на употреблении естественных продуктов, высококачественных с экологической точки зрения.

Этот мир нацелен на эволюционное развитие с использованием самых передовых, революционных достижений науки и техники, о возможностях которых простолюдинам мира инволюции и деградации невозможно себе даже представить. Все нетворческие работы там выполняются техникой под управлением искусственного интеллекта с полноценной автоматизацией человеческого труда. Ни телефоны, ни смартфоны, ни компьютеры, ни телевизоры, ни прочая техника, призванная подменять человеческие способности, не применяется тамошними жителями: они спокойно обходятся без всех подобных технических костылей. Экологически безвредный транспорт функционирует не на углеводородном топливе, а на электромагнитном принципе: в этой зоне развития, в частности, принципиально не используются самолёты, которые заменены поездами-челноками магнитно-левитационной сети Маглев, движущиеся по глубинным тоннелям со скоростью 27 000 км в час (в 30 раз быстрее Бинга 747).

Можно было бы ещё долго перечислять различные технологические изыски, не мыслимые для простых людей периферийной зоны технологической отсталости, но и сказанного уже достаточно, чтобы понять суть существующих реалий. И что при этом могут испытывать ко всем не понятно кем и когда избранным жителям такого сказочно-коммунистического мира остальные более 7 миллиардов населяющих планету людей, которых насильно удерживают в условиях существования, далёких от нормального человеческого образа жизни?

Степан Ефремович нисколько не сомневался в том, что жителей низшего мира переполняет основанное на крайней обиде как за свою лично, так и за жизнь своих родных и близких чувство ненависти к элитарным счастливцам, избранным к процветанию в этом земном раю всего лишь по ничем не заслуженному праву своего рождения, являющегося единственно возможным пропуском в такую сладостную жизнь. Это чувство резкой антипатии может принять и самую обострённую форму ввиду того, что простолюдинов со всех сторон морально подготавливают к ещё более худшим временам, характеризующимся всеобщей чипизацией, питанием фактически отравой вместо здоровой пищи, усилением умертвляющего воздействия химтрейлов, массовой безработицей из-за ликвидации рабочих мест ввиду массированной роботизации, снижением или полной отменой социальных выплат, запретом наличных денег, различными видами пандемий, недоступностью образования детей, платной медициной, дороговизной лекарств, ограничением свободы передвижения, угрозой цветных революций и вооружённых конфликтов, киборгизацией организма человека, целенаправленным сокращением численности населения, деградацией, всеобщей бескультурностью и т.д.

И если упомянутые факторы неуклонного ухудшения своего жизнесостояния простолюдины низших каст ещё хоть как-то могут реально оценивать, чтобы иметь возможность минимизировать их воздействие на своё жизненное пространство, то осознание процесса собственной тотальной цифровизации львиное большинство из них понять не способно, поскольку для этого требуется довольно высокий уровень специального образования, получить которое у низших кастовиков практически нет никакой возможности, поскольку подобная образованность является социальной привилегией исключительно представителей высших каст. Попытки же молодых представителей нижних каст заменить классическое систематическое образование случайной мозаичностью приобретения из интернета поверхностной осведомлённости о различных сторонах жизни приводит их к функциональной необразованности, одним из следствий чего является несформированность методологических основ для решения сложных задач проблемного характера.

Процесс же цифровизации людей, если представить его в краткой версии, заключается в создании цифровой копии каждого живущего на Земле человека, начало чему было положено ещё 15 лет назад. Такая цифровая копия подразумевает формирование, отлаживание и машинное обучение математической модели человека, которая со временем на основе использования методов эвристического программирования, применяемого в системах искусственного интеллекта, станет полностью идентичной реальному живому человеку в части его личностных свойств характера, специфики чувственных реакций, поведенческих предпочтений, творческо-интеллектуальных наклонностей. То есть вместо естественно-природного человека, живущего в реальной среде обитания, создаётся его цифровая копия, функционирующая в виртуальной реальности распределённой компьютерной среды.

Натаскивание цифровой копии на свой образ жизни, на свой уникальный стиль мышления, на специфику своего натурального чувственно-эмоционального проявления, на свои привычки, на сильные и слабые стороны своего характера и на массу других своих особенностей, которыми тот или иной человек обладает в реальной жизни, осуществляется непосредственно самим этим человеком при осуществлении им различных телефонных манипуляций (к примеру – во время разговоров по телефону с кем-то из своих абонентов), общения в соцсетях, профессиональной работы на компьютере или смартфоне, пользования любыми компьютеризированными техническими устройствами. Цифровая копия, обученная своим реальным человеческим прототипом, призвана полностью эмулировать его жизнь в виртуальной среде, причём эмулируемые в цифре мысли и чувства вскоре станут единственно достоверными источниками взаимодействия с объективной реальностью при полном исключении из неё живых прототипов конкретных людей, с которых и были сняты эти цифровые копии, а фактически – вечные особи новой формы бесплотной жизни.      

Когда Степан Ефремович пытался разъяснить окружающим людям, ещё ощущающим самих себя полноценными индивидами, всю нечеловечность идеологии кастового общества, установленного в стране вопреки её законодательству и воли населения, его слова не воспринимались ими из-за бушевавшего в их сердцах возмущения тем, что власть имущие обрекли их на нищебродство и депопуляцию на фоне всеобщей примитивизации. Более того, ввиду безымянности деятелей, устроивших всю эту катавасию, люди обращали именно на него весь накал бурливших в их душах чувств, что конечно же было несправедливо по отношению к нему.

Поскольку каждое его сообщение в этом ключе в результате выливалось в незаслуженное им стрессовое состояние, он принял решение прилюдно не говорить более на такие болезненные темы, сосредоточившись на публицистике в печати и интернете. Это было правильным решением, и оказалось в итоге весьма действенным актом, поскольку читатели не выплёскивали дикую злобу на него, а включали свои мозги, начиная конструктивно продумывать методы противодействия собственному умерщвлению, растянутому на какое-то определённое время. Собственно говоря, подобная реакция публики не была для него особо удивительной и неожиданной, поскольку является вполне обычной для людей толпы, уровень интеллекта которых не позволяет им конкретизировать те сущностные угрозы, которые ощущаются ими в их жизненном пространстве и которые они оказываются неспособными однозначно идентифицировать, в связи с чем самым стандартным действом с их стороны является спасительное для психики массовых людей стремление к персонализации носителей таких угроз на тех, кто пытается предупредить публику о наличии угрожающих их жизням жестоких планов и проектов сильных мира сего.

Часто люди толпы донимали Степана Ефремовича всякими россказнями об их личной причастности, пусть и кратковременной, к жизни элиты общества. При этом люди массовки проявляли непоколебимую уверенность, что им, по их свидетельству, довелось на какое-то время войти в то самое пресловутое элитное сообщество, которое у всех на слуху, является наивысшим слоем общества и выше которого, как им кажется, уже ничего нет. На самом же деле, им где-то когда-то в лучшем случае довелось побывать в среде обитания неких особей человеческого типа, которая является всего лишь жалкой пародией на действительное сообщество высших кастовиков и спонтанно образовалась в качестве буферной среды тусовки одиозных выскочек из нижних каст, где с них быстро снимается пена спеси о выдуманной принадлежности к элите, которая оказывается вовсе и не элитой, а сборищем аморальных уродов, возжелавших без разбора средств и методов пробиться в высшие слои общества.

Вполне понятно, что людям низких слоёв общества так отчаянно хочется верить, что у них есть шансы попасть в это, по их убеждениям, высшее общество избранных, что они напрочь отказываются слышать о его фиктивной элитности. В реальность же осуществления своих шансов на подобные деяния их убеждает морально грязная среда завсегдатаев данного общественного отстойника, где царствуют весьма низкие нравы, чем особенно отличаются мажорные детки такой псевдоэлиты. Существующие в псевдоэлитной среде низостные в человеческом понимании нравы, которые, к сожалению, также широко распространены и среди низших кастовиков, создают обманчивое впечатление о лёгкости попадания в ряды данного сообщества, что при определённой изворотливости, хитрости и ловкачестве не составляет особого труда, а при наличии некоего капитала – так вообще проще пареной репы. Итог же всей подобной пустой суеты в целом нелицеприятен: судьба практически всех особей указанной псевдоэлиты, вообразивших, что им удалось надёжно ухватить фортуну за рога, трагично-печальна, а их дети и внуки обречены на унизительное возвращение в рамки своей кастовой принадлежности с неизбежностью ощутимых персональных издержек материально-репутационного порядка.

Степан Ефремович часто сталкивался и с крайне жёсткими заявлениями людей толпы из нижних каст, когда его аргументы, с величайшим трудом добытые им из среды обитания высших кастовиков, с порога самоуверенно при открыто демонстрируемой надменности отвергались простолюдинами под предлогом того, что они-то прекрасно знают житуху множества людей, имеют возможность ежедневно наблюдать совсем другие процессы в их среде обитания, которые пахнут реальной жизнью, а не какими-то домашними испражнениями умствующих, выдумывающих всякие небылицы, противоречащие объективной действительности. Поначалу, в те времена, когда он был более наивен в оценке людей толпы, Степан Ефремович пытался что-то доказывать им, уверять в очень серьёзных источниках информации, взывать к разуму таких заявителей, но затем с горечью понял, что люди простого линейного восприятия событийности окружающего их пространства жизни просто по духовно-интеллектуальному уровню своих сущностей не способны воспринимать абстрактную информацию, источники которой они не могут проверить с помощью своих органов чувств. Данное прискорбное открытие значительно сузило сферу его просветительской деятельности, принудив практиковать не сиюминутные устные информационные сообщения, а полагаться на фиксацию опасных для жизни людей сведений где-нибудь в общедоступном хранилище информации с надеждой, что каким-нибудь индивидами, развитие которых превышало бы шаблон толпы, доступно будет осознание указанных сведений.

С его точки зрения, очень важным для правильного понимания сути происходящего на нашей планете глобального переустройства в интересах немногочисленного слоя новых модернизированных людей из высших каст является знание того, что лично пронаблюдать уже созданный для этих модернизированных людей новый мир принципиально недоступно современным людям низших каст. Он отделён от них неким энергобарьером, в результате чего они не могут даже на мгновение погрузиться в среду обитания новых людей. Это пространство недоступно для их прикосновений, для визуального обзора или наслаждения звуками этой среды, для ощущения её ароматов или вкуса плодов. Короче, для всех простолюдинов это – терра инкогнита, что им необходимо сущностно осознать, дабы не выставлять напоказ свою глупость мифического всезнайства о том, чего нет в действительности.

Таким образом, все земляне безвариантно разделены на два больших лагеря, в одном из которых происходит выращивание новой расы жителей зачищаемой планеты, а в другом – ликвидация ненужных остатков ныне ещё существующей расы посредством войн, нищеты, бескультурия, необразованности, вирусных пандемий, отравленного питания, вредоносного воздуха, насильственной деградации и масштабной депопуляции. И уже многим стало известно, что обитатели этих двух лагерей разделены по основным вопросам жизни настолько сильно, что абсолютно не нуждаются друг в друге. Вся разница лишь в том, что одни имеют перспективу жизни в новом мире планеты, а другие такой перспективы лишены полностью и окончательно, представляя собой всего лишь расходный биоресурс переходного периода.

Однако не всё коту – масленица.  Степан Ефремович не так давно получил известие о том, что означенная виртуальная среда существования цифровых людей на планете уже более полувека управляется вновь активированным сильным искусственным интеллектом нечеловеческого происхождения. При этом сами высшие кастовики безапелляционно отсечены от какого-либо участия в управлении планетарной виртуальностью. Более того, их полноценные цифровые копии существуют и развиваются в этом виртуале точно таким же образом, как и цифровые копии всех остальных людей планеты. И при этом они в полной мере осведомлены о существовании себя самих в цифровом виде в параллель со своей реальной человеческой формой жизни. То есть над каждым индивидом из новой расы землян, вроде бы безмятежно блаженствующим в своём сказочно-совершенном мире, куда нет доступа обречённым на исчезновение людям прежней расы, сгруппированным в низших кастах, висит дамоклов меч, о чём им известно со строгой достоверностью. Проинструктированы они и о том, что любое значимое отклонение кого-то из них от правил и норм, установленных в этом мире, обрушит на голову нарушителя этот меч, в результате чего его жизнь в человеческом теле прекратится, а существование образа этой проштрафившейся персоны продолжится исключительно в цифровом виде.   

Обладание достаточно серьёзными знаниями обо всех упомянутых массивах вроде бы разнородной информации вынудило Степана Ефремовича столкнуться с крайне нелицеприятной дилеммой, которая уже давно встала перед ним во всей своей чрезвычайной обострённости, – для одного лагеря современных земных жителей он на корню бесполезен, и потому потребности в нём нет никакой, а другому лагерю при своей откровенной востребованности он ничем помочь уже не может, в связи с чем любая его миссия среди обитателей этого лагеря обречена на провал. Из сказанного можно понять, что тривиального решения этой дилеммы не существует, во всяком случае – с точки зрения обычной логики наличного миропорядка.

И кому же теперь нужны все его знания? Что делать с этой обжигающей душу и разум информацией? Да и вообще, где находится его заветное место в соответствии с божественным планом его воплощения на Земле? Ведь получается, что ныне он завис в необоримой вязкости межмирного континуума, постепенно испепеляясь огнём невостребованной энергоинформационной субстанции…

…Оставив ставшее абсолютно бесполезным всё мирское, Степан Ефремович погрузился в состояние глубокого размышления, из которого его никто не мог вызволить уже несколько лет. Он пытался найти хоть что-то оптимистичное в смысле позитива возможных реальных деяний. От окружающих людей он уже не ожидал ровным счётом никакой поддержки, ибо все они без исключения оказывались заключёнными в настолько мелкомасштабном пространстве своей личной жизни, что не способны были видеть и понимать нечто большего, что выходило за пределы их повседневных плотских устремлений или самоупоения собственным эмпирическим умствованием на кухне или в курилке.

Нет, конечно, его периодически посещала некая надежда на обнаружение позитивного исхода в те моменты, когда рядом вдруг обнаруживался очередной молодой и дерзновенный активатор, с которым можно было бы провзаимодействовать в части изменения хоть малой части того рокового пути, по которому гнали нынешних землян. Однако, активаторы, как правило, оказывались витающими в облаках фантазёрами, ни на что реально не способными, мало что разумеющими и абсолютно неподготовленными к коллегиальным действиям по проявлению у остатков людей духовной силы предков. В связи с такой инфантильной фантазийностью актёрствующих активаторов, временами появляющихся на сцене жизни, Степан Ефремович перестал обращать на них какое-либо внимание, ибо уже не мог переносить пустого сотрясения ими воздуха наряду с благостным отношением их к своей откровенной нищете духа при высокоумном обосновании принципиальной вредности для человеческого естества каких-то занятий по развитию собственного духовного потенциала.

…И всё же в зелёном тумане всесторонней аморфности межмирья ему удалось-таки распознать свою путеводную тропу, по которой он начал движение на свет мерцающего вдали духовного маяка. Сожалел же он только об одном – двигаться ему приходилось в безнадёжном одиночестве, что в реале скорей всего приведёт к окончательному разрыву всех его социальных связей, хотя при этом и осознавал, что он был не первым в подобном одиночном восхождении и, очевидно, – не последним...       

17.10.2020 – 25.10.20




ХХIY  НОВЕЛЛА


РАСКРЫТИЕ ИСТОЧНИКА ДУХОВНОЙ СИЛЫ ПРЕДКОВ


На макушке лета Ивану Саввичу довелось посетить молодёжный фестиваль «Исконь» под Нижним Новгородом. Это вполне рядовое мероприятие обрело характер ниспосланного свыше судьбоносного события в тот самый момент, когда несколько молодых людей, обладавших как впоследствии выяснилось ярко выраженными паранормальными способностями, сообщили ему, что Дух, охраняющий место силы у Шавской горки, призывает к совместному священнодействию прибывших на фестиваль гостей и участников, обладавших необходимым для такого действа уровнем духовного потенциала.

И вот поутру, казалось бы, спонтанно сложившаяся группа духовидцев выдвинулась для свершения предначертанного русскими богами обряда тонкоматериального энергообмена между живыми людьми и духами предков. Их проводником к месту свершения обряда стала ясновидящая девушка, которая была означена местным духом-хранителем на роль своего представителя в мире живых.

На берегу небольшого озерца, оставшегося от старицы реки, у погибшего от удара молнии дерева, где в древности находилось святилище, совершенно неожиданно для Ивана Саввича случился его трансцендентный контакт с духами предков, которые предстали перед ним в обликах убелённых сединой старцев и более молодых жителей стародавнего волховского поселения, в ветхие времена располагавшегося в этом месте на обрывистом берегу старицы.

Все они как-то разом возникли в поле его духовного видения, причём старцы во главе с верховным волхвом стояли в непосредственной близости от него, а все остальные поселенцы находились на противоположном берегу озерца. При всём при этом в тот же момент в его правой руке вдруг проявился сияющий посох, который во дни зимних Велесовых святок вручил ему мужской дух мезмайского дольмена. Именно этот посох в руках Ивана Саввича и стал для старцев тем характерным знаком, по которому они поняли, что он прибыл к ним с великой миссией.

Верховенствующий среди кудесников этого древнерусского святилища волхв, старейший из старцев, опираясь на свой священный посох, приветствовал Ивана Саввича, объявив своим соплеменникам, что, наконец-то, в лице этого радаря к ним прибыл гонец, доставивший долгожданный духовный огонь с одного из мест духовной силы русичей на горах Кавказа. С великим почтением Иван Саввич передал старцу внезапно возникшую в его руках неопалимую огненную субстанцию, воспламенённую лучами сияющего кристалла, что передал в те же дни Велесовых святок женский дух порушенного нечестивцами дольмена в окрестности Мезмая. Этот кристалл Иван Саввич ощущал находящимся в своей груди, откуда, собственно, и исходили те живоносные лучи, что возожгли духородное пламя в его руках.

Далее же начало разворачиваться феерическое зрелище – принесённый им духовный огонь старец направил в центр озерка, где в тот же миг стала взрастать белесоватая сфера, постепенно меняя свой цвет от розоватого до ярко красного, что указывало на усиление огненной стихии внутри неё. Сфера всё увеличивалась в размерах, в конце концов, заполонив собою весь центр озерца. Вдруг внешняя оболочка сферы разлетелась на мелкие фрагменты, и из её центра воссиял золотистый свет пробуждённого к жизни источника силы духа наших божественных предков.

Источник духовной энергии был проявлен на месте Куда священной рощи, некогда существовавшей на этом месте. Сконцентрированную в Куде энергию древние бересты святилища, вынужденные под гнётом тёмной силы веками существовать в тонкоматериальных телах, сохранили вплоть до сегодняшних дней. Ключом же к раскрытию этого светозарного источника как раз и стала та духовная эманация, исходившая от пылающего в груди Ивана Саввича духовного кристалла мезмайского дольмена, явившую собой субстанцию священного огня, переданную им старцу. Всепроникающее лучезарное сияние этого источника вмиг преобразило окружающее пространство, очистив его от скверны тёмных энергий, вплоть до сего знаменательного дня злобствовавшей в пространстве сего древнего святилища – заповедного в тысячелетиях места силы Земли Русской.

Явственно ощутив очистительный вихрь сакрального источника духовной силы, Иван Саввич проникся осознанием с честью выполненного долга перед нашими предками, передавшими эстафету духовного ратоборства современным русичам – своим прямым потомкам. Троекратно поклонившись старцам, он вновь вернулся в реальный мир людей, дабы продолжать исполнять свою призванность там, где того потребует от него святой завет предков.

5.08.2011 – 26.10.2020



ХХY  НОВЕЛЛА


ДУХОВНОЕ ПОРОДНЕНИЕ


С душевным притяжением друг к другу жили-были крепкий разумом Никанор Антонович и по-женски мудрая Маланья Ермиловна. Они уже не могли даже приблизительно припомнить, где и когда впервые пересеклись их торные пути-дорожки, однако сей факт ни в коей мере не оказывал влияние на их чрезвычайно насыщенное самыми разными интересностями общение, когда они где-нибудь случайно или по взаимному уговору встречались. А вот что было действительно удивительным, так это само их общение, поскольку с точки зрения рядового человека наших дней разговоры меж ними всегда были какими-то странными, порой настолько, что оказавшиеся в их обществе не привыкшие к интеллектуальным необычностям собеседники предпочитали поскорее ретироваться при первой же возможности.

Надо сразу отметить, что темы общения этих двух нетривиальных людей никогда не касались общераспространённых тематик, в которых привычно блистали избитыми фразами и шаблонными выражениями краснобаи из их близкого окружения, что, конечно же, ставило в тупик таких краснобаев и иже с ними. Но странность присущим им процессам общения придавало не только это обстоятельство: мало того, что Никанор Антонович и Маланья Ермиловна в начале чуть ли не каждой беседы незамедлительно погружались в неведомые большинству их знакомых смысловые пласты, так они с обескураживающей прямотой ещё демонстрировали и чудеса такой невероятной мировоззренческой широты познаний, о которых оказавшиеся рядом невольные слушатели никогда и слыхом не слыхивали, чтобы иметь о предмете обсуждения хоть отдалённое представление для поддержания своего реноме каких-никаких эрудитов. Что характерно, каждый раз, едва лишь начав общаться, они тут же забывали о времени, обращая внимание на циферблат часов только после того, как об этом их настоятельно просили хозяева места, где происходила беседа, или когда к подобному вынуждали неприятные природно-климатические происшествия типа дождя или метели.

Наблюдая за Никанором Антоновичем и Маланьей Ермиловной при их взаимообщении, ни у кого не возникало сомнения в глубочайшей погруженности собеседников в умонастроения друг друга. Они просто таяли от восторга, вызываемого гармонией вершащегося когнитивного резонанса между ними, когда каждому из них доставляло ничем не измеримое удовлетворение от наслаждения полётом мыслей собеседника. Конкретная фактура, естественно сопровождающая процесс мыслетворения, при этом имела второстепенное значение по сравнению с красотой мыслей, их блистательным оттеночным пульсированием, совершенством мимолётных пространственных слепков мыслительных процессов.

Долго ли, коротко ли продолжалось между ними такое глубинное взаимообщение, однако и он, и она как-то незаметно для самих себя стали крайне зависимы от такого обмена мыслительными энергопосылами. Если по каким-то причинам этим двум интеллектуалам приходилось встречаться очень редко, их жизненный потенциал сникал ускоренными темпами вплоть до того самого момента, когда вопреки всему происходила так вожделенная ими встреча, при которой они вновь могли наслаждаться интеллектуальными высотами друг друга.

Так или иначе, но друзья и знакомые, в компаниях с которыми Никанор Антонович и Маланья Ермиловна проводили много времени, всё более и более утверждались во мнении, что эта нестандартная парочка даже среди эмоционально-шумных дружеских препирательств, обычно происходящих на  таких компанейских сходках, умудряется существовать в какой-то своей изолированной от кого бы то ни было пространственной сфере. При этом никто даже из самых близких им другарей не понимал, что же происходит с ними в этом замкнутом пространстве, настолько отличным было их поведение от того, что за много лет стало привычным в среде знакомых им со времён юности людей. Их когда-то задушевные друзья терялись в догадках о существе, можно откровенно сказать – надмирной, а потому пугающе-неведомой связи этих двух другарей меж собой, которая в открытую бросалась в глаза даже тем, кто видел их впервые. По этому поводу высказывались самые фантазийные предположения, в том числе и интимного характера. Однако реалии загадочных отношений этой уникальной парочки разбивали вдребезги одну за другой различные версии о первопричине их духовно-интеллектуального взаимовлечения. В конце концов, другари махнули рукой на все эти непонятки, веселясь, развлекаясь и общаясь в своих компаниях в привычном для себя стиле, а на Никанора Антоновича и Маланью Ермиловну, живущих среди окружающей их веселухи своих компаньонов в ином пространственно-временном измерении, попросту перестали обращать пристальное внимание, консенсуально постановив считать необъяснимую отрешённость этих двух «космонавтов» в качестве абстрактно-живописного фона своей компании.

Касательно же самих «космонавтов» необходимо отметить, что процесс их «космического» общения непрерывно претерпевал определённые видоизменения. Причём в стандартах миропонимания среднестатистического человека наших дней невозможно в принципе выразить словами не только характер таких видоизменений, но и саму суть их космизма. Высокие мудрецы определили бы всё происходящее с ними очень кратко – духовное породнение со всеми закономерными последствиями, вытекающими из реальной вселенской значимости сего свидетельства о духородстве.

Подобно наличию многих вариантов путей йогина по достижению просветлённости от практики карма-йоги до раджа-йоги существует великое множество вариаций обретения людьми духовного родства в отношении друг друга. Взаимонастройка интеллектов людей до состояния когнитивного резонанса в частотном диапазоне вселенской любви и сочувствования является одним из таких вариативных мероприятий. В том случае, когда в данное состояние на определённой частоте указанного диапазона смогут войти не менее ста человек, свершается образование духородового согласа между ними. Непосредственно же сама процедура взаимонастройки интеллектов людей состоит в осознании надмирного совершенства и прочувствования духовной красоты различных граней мыслительного процесса, когда потенциальные духородичи испытывают божественное восхищение изяществом тончайших переливов мыслей друг друга, от такого умственного созерцания впадая в трансцендентальность высочайшего порядка, при котором мысленному взору человека открываются врата высших духовных миров Вселенной.

Вот именно в такое состояние духовного породнения и погружались Никанор Антонович и Маланья Ермиловна при своём необычном процессе общения, которое окружающие, не способные на подобную сонастройку, воспринимали как умопомрачённое чудачество, чреватое для этой парочки весьма печальными итогами. Этим ординарным людям, которые находились в ложной иллюзорности своего нескончаемого благоденствия без всяческих заморочек духовно-ментальной направленности, не дано было осознать, что эти два человека, сумевшие на полную мощь активировать свои центры духовного развития, с упоением предавались означенной взаимонастройке собственных интеллектуальных способностей, всё менее и менее обращая внимание на реакции окружающих касательно проводимых ими космогенных опытов. Со временем спорадические высмеивания компаньонами непонятной для них отделённости от компанейской общности своих девиантных друзей, когда в ход шли и достаточно грубые шуточки плоского содержания по их адресу с оскорбительными смешками и откровенными издёвками, вынудили Никанора Антоновича и Маланью Ермиловну сначала минимизировать своё участие в таких уже не казавшихся им дружескими компаниях, а затем и вовсе прекратить посещать эти сборища.

При этом тишина внешнего мира стала для них особо притягательной, начав всё более проникновенно гармонировать с ощущением внутренней тишины их душ. А далее их общение дошло до того, что им всё менее стал необходим непосредственно разговорный диалог: для них такой диалог ограничивался при общении всего лишь произнесением отдельных многозначащих слов, а затем и эти слова стали избыточными, поскольку со строгой закономерностью у них проявились способности к исключительно мыслительному общению. Таким образом, при совместном проведении времени их разговорное молчание явно контрастировало с пустопорожней трепотнёй большинства опосредованных людей, вследствие чего их встречи теперь проходили в тех местах, где было тихо. Там они молча созерцали внешнее пространство в то время, как их мыслительный обмен происходил с невероятной интенсивностью, чего на принципиальном уровне самым современным компьютерам вряд ли удастся достичь в обозримый период времени.

Перефразируя известную поговорку, в отношении Никанора Антоновича и Маланьи Ермиловны с уверенностью можно было сказать: «Духовно породнённые часов не наблюдают». При их встречах высокого стиля общения время переставало существовать, позволяя им, освободившись от навязчивости метронома часового механизма, всецело наслаждаться симфонией мыслительных узоров, многоцветная переливчатая фантасмагоричность которых уносила их в сказочные миры безбрежного космоса. По правде говоря, эти два «космонавта» несколько потерялись в этой совершенно фантазийной действительности. И хотя ими отчётливо осознавалось, что вокруг них пульсирует мощный живительный поток, сотканный из отдельных жизней множества людей, в синтезированной ими уникальной ментальной реальности они были только вдвоём в окружении красоты своих совершенных мыслеформ, скреплённых в единое целое серебристыми энергонитями духородовой взаимности их душ.

…Прогуливаясь как-то по набережной реки, при этом пребывая в отрешённом от материальности окружающего пространства состоянии, ставшем уже неотъемлемой частью их душевного взаимодействия, они вдруг обоюдно восприняли некие мыслеформы стороннего происхождения. Крайне удивительным для них явился тот факт, что принятые ими мыслеформы однозначно совпали по уникальной частоте вибраций с их собственными мыслями. Обменявшись многозначительными взглядами, Никанор Антонович и Маланья Ермиловна принялись самым тщательным образом сканировать окрестное пространство на предмет выявления источника означенных мыслеформ, и уже через несколько секунд такого поискового обзора они вдруг воочию встретились взглядами с молодым человеком, взиравшим на них с ярко выраженным восторгом.

Познакомившись, они вместе с ним затеяли обширное взаимопознавательное общение. В скором времени всем троим стало ясно, что их души настроены на одну и ту же волну жизнетворения. Предположив, что помимо них среди духовно развитых людей может оказаться ещё кто-то с душой, по вибрациям совпадающей с их душами, они уже втроём принялись целенаправленно выискивать в энергополе Земли подобных им индивидов. И в результате их усилия увенчались успехом: за несколько месяцев обнаружилось более десятка индивидов с родственными душами. Отрадно, что они все вместе с великим удовольствием притянулись друг к другу, часто встречаясь, верша при этом какие-нибудь конкретные созидательные деяния.

Их встречи, конечно же, проходили фактически в полном молчании с редким произнесением каких-то отдельных значительных слов при том, что интенсивность непрерывного мысленного взаимообщения между ними возрастала в геометрической прогрессии. В конце концов, всей их группе стало ясно, что они на самом деле представляют собой духовных родичей, духородство которых уходит корнями в глубочайшую древность общевселенского изначалья. В реальной же жизни Никанор Антонович и Маланья Ермиловна вместе со всеми этими духородичами, включая и вновьприсоединившихся к их группе, в итоге создали нацеленный на созидательный образ жизни духородовой соглас, имеющий все отличительные признаки Рода изначальных людей Земли.

Весьма символично, что в ситуации полнейшего исчезновения из жизни людей кровнородственных родов, ещё не так давно составлявших основу любого общества, сотворение означенного духородового согласа стало ещё одной иллюстрацией проявившегося на современном уровне феномена эволюционной трансформации канувших в Лету традиционных человеческих родов в новые роды, повсеместно возникающие на базовой основе духовного родства людей.

12.03.2021 – 8.05.2021



ХХYI  НОВЕЛЛА


СКАЗОЧНОСТЬ СТАРОГО НОВОГО ГОДА


В детском возрасте радость блаженного восприятия окружающего мира одарила Елисея Корниловича верой сродни священным писаниям в сказку волшебства жизни. И эта вера у него не только никогда не угасала на тернистых дорогах всей его чересчур бурливой жизни, но и породила в нём непоколебимую уверенность, что он непременно достоин этой волшебной сказочности в существующей реальности своего жизненного бытия.

За свою отчаянно не простую жизнь Елисей Корнилович многое видел, многим наслаждался, многое испытал, многим восхищался. Он жил в окружении и хороших, и плохих людей, был любим и нелюбим, иногда пусть и на короткое время ему удавалось казаться привлекательным и для синей птицы счастья. У него волнообразно появлялись друзья-товарищи, чтобы затем исчезнуть, оставив в облаках свой призрачный облик. Несколько раз он взлетал чуть ли не до небес на гребне популярности, а также низвергался с её высот, ломая при падении кости и мечты, разбивая лоб и надежды на осуществление своих проектных наработок. Всяко было за прошедшее время трепетного ожидания сказочной жизни, но, как бы круто не опечаливала его жизнь, Елисей Корнилович не уставал уверять себя, что в общем и целом принес людям больше пользы, чем вреда.

С таким преобладанием позитивистского настроя он шёл по жизненным дорогам, которые почему-то в основном были просёлочными да вдобавок с кочками, ухабами и колдобинами, хотя изредка судьба и баловала его обихоженными заасфальтированными участками дорог жизни. Шёл себе и шёл, пока в прогалинах придорожных лесов не замелькали навевающие грустные тона красочные пейзажи заката ясна солнышка за тёмный горизонт. Любуясь этими красивыми живописными видами, он неожиданно для самого себя всё чаще стал думать о том, что его жизнь пролетела довольно-таки бестолково, что фактически ему довелось увидеть в жизни нечто действительно стоящее нетленных божественных истин всего-то с гулькин нос и что он только в свете закатных лучей солнца наконец-то доподлинно определился с той конкретикой, которую разумному человеку с нормально развитым воображением крайне необходимо узреть и прочувствовать за свою земную жизнь. И с горестным сожалением теперь-то Елисей Корнилович мог без всяких обиняков признаться себе, что этих-то главенствующих жизненных основ он как раз не видел и не прочувствовал. И тогда на него накатила не просто какая-то обыденная грусть-тоска – всё его существо подверглось всеохватному трагедийному гнёту леденящего осознания того откровения, что вот срок его жизни уже подходит к концу, а он так и не сподвиг себя на чувственное восхищение теми прекрасными в своём совершенстве жизненными гранями, которое уже недоступно ему ни по здоровью, ни по ресурсным возможностям, ни по этикету.

Современному человеку сегодня предоставляются такие шикарные возможности чувственного созерцания красот мира, о которых в молодости Елисея Корниловича зазорно было даже возмечтать. Наблюдая всё великолепие мира в  различных географических регионах по TV или компьютеру, читая о множестве притягательных достопримечательностей в туристических буклетах или журналах, он часто впадал в некое экстатическое состояние, сопровождавшееся глубинным надрывом души по поводу жизненной несправедливости в отношении него – он уже стар и поэтому не способен на подвиги путешествий по миру ради его красот, и это при том, что в те его молодые поры, когда на подобные пространственные перемещения у него была масса сил, ему приходилось довольствоваться малым: подолгу работать, к примеру, среди каракумских песков Туркмении или окоченевать на рабочем объекте среди дальневосточных сопок под насквозь пронизывающими зимними ветрами.

Бушующая в нём буря чувств из-за упущенных возможностей познания удивительно красивых природных ландшафтов или каких-то сакральных мест, где творилась история или происходили тайные события, веками не дающие покоя историкам, иногда достигала такого накала, что он под релакс-музыку по хорошо освоенной им методике медитации, бывало, на целые дни выпадал в состояние изменённого сознания, перемещаясь в некое вязкое серое пространство, где вообще ничего не было, в том числе не существовало никаких сожалений о собственной физической немощи и исчезало какое-либо памятование о манящих прелестях земного мира.

И вот однажды в ночь на Старый Новый год, когда, находясь в разбалансированном состоянии, Елисей Корнилович в одиночестве, ставшем уже давно привычным по причине полного двухуровневого распада его семьи,  отмечал этот стародавний когда-то всенародно обожаемый праздник, его нежданно-негаданно вдруг охватила обжигающая всё его нутро стихия, сотканная из душещипательных воспоминаний о прошлом, разнузданных печалей о настоящем и безутешных сокрушений об отсутствии каких-либо будущих перспектив. На этот раз внутри него разразилась не просто буря, а ураган чувств небывалой мощности. Сердце засбоило, и он потерял сознание, в результате чего впоследствии не мог вспомнить, что и как с ним далее происходило. Однако Елисей Корнилович ясно в мельчайших подробностях помнил, что его пребывание в какой-то сизой мгле взрывообразно завершилось перемещением в неизвестный ему чудесный мир, где всё было непонятно и походило на какое-то сказочное действо. Картинки перед его глазами мелькали с такой бешеной калейдоскопической быстротой, что он практически ничего не понимал и не воспринимал.

Неожиданно всё прервалось, наступила полная тьма, вслед за чем последовала ярчайшая вспышка света, ослепившая его. Когда глаза вновь стали что-то различать, он вдруг осознал, что подобно птице в бестелесном виде несётся над земными просторами. Но особо поразительным было ощущение стремительности и избирательности полёта, когда он с высоты птичьего полёта озирал всё то, что ранее наиболее сильно впечатляло его при просмотре телепередач, компьютерного видео или на фото туристических проспектов.  При этом Елисей Корнилович находился в полной уверенности, что пролетает над действительно реальными природными объектами или знаменитыми сооружениями, а также видит внизу  обычных живых людей, спешащих по своим делам, хотя никто из них не обращал на него никакого внимания. Обозрев самые разные достопримечательности, у него возникло ощущение, что он облетел таким невероятным способом весь Земной Шар, что вполне могло соответствовать произошедшему с ним светопреставлению.

Елисей Корнилович не смог зафиксировать как и над какой частью планеты закончился его птичий полёт. В его сознании лишь запечатлелся момент, когда он ощутил себя в своём теле, сидящим на диване. Долго он так и сидел, не в силах поверить в произошедшее с ним. Взбодрила же его одна мысль, внезапно пришедшая ему на ум, принеся ему весть о том, что лелеемая им с давнишних детских лет сказка наконец-то свершилась. После осознания этой благостной вести радости Елисея Корниловича не было предела, поскольку отпали все его придумки о своём бездарном существовании на белом свете. Жизнь во всём её полноцветии удалась!   

14.01.2020 – 14.01.2022



ХХYII  НОВЕЛЛА


ОМОВЕНИЕ КАПЛЕЙ ИСТИНЫ


Звучала грустная музыка из сочинений Вивальди. Настроение было хоть куда. Почтенного возраста человек, седые лохмы которого, распушившись, образовали вокруг его вскинутой головы своеобразный белёсый ореол, глубоко погрузившись в собственные думы, стоял у окна в своём скромного размерами бревенчатом домике. Вид, открывавшийся за окном, вносил дополнительную лепту в нескончаемое нарастание его неизбывной душевной печали, прологом которой на удивление оказалась какая-то минорная сюита Вивальди.

Заоконный осенний пейзаж цветасто насыщенного умирания буйно разросшейся в летнее время растительности, ещё совсем недавно благостно радовавшей  своей ярко зелёной жизненностью взор и душу любого неравнодушного человека с полностью раскрытыми духовными вратами пред благоухающей силой природы, теперь безвариантно ввергал пристрастного созерцателя в состояние трагедийного осознания неизбежности прекращения текущего проявления в реальном мире жизненосного процветания любой частички природной среды, цикл жизненности которой близок к своему завершению. Как правило, подобное состояние человеческой осознанности неизменно граничит с тоскливым оцепенением биоплоти существа человека, что в определённом смысле символизирует из ряда вон выходящую обострённость его мыслительного процесса.

Застывший у окна человече как раз и испытывал в полной мере подобный симбиоз чувств и мыслей. В чувственную ипостась такого симбиоза хоть однажды в жизни наверняка погружался любой из земных людей. А вот сплести строго индивидуальный мыслительный орнамент способен далеко не каждый представитель Homo sapiens в виду того, что людей веками отучали от самостоятельного мышления, заставив подавляющую часть человеческой популяции поверить, что примитивизированный перебор с элементарной комбинацией обывательских шаблонов при оценке того или иного явления – это и есть та самая архисложная мыслительная деятельность людей, отличающая человека разумного от животных. На самом деле такая шаблонно-инстинктивная модель жизнедеятельности львиного большинства людей по-серьёзному особо ничем не отличается от инстинктов животных. Поэтому отвлечённо мыслить на абстрактном уровне ныне дано далеко не каждому человеку наших дней. Человек же у окна состоял числе тех немногих, кому была свойственна именно та степень мышления, которая, собственно говоря, и закладывалась в человеческое существо Творцом в качестве признака разумности людей, должного отличать их от мира животных.

Как ни прискорбно это сознавать, но обычные люди давным-давно разучились мыслить по-человечески: уже несколькими десятками последних поколений предков была напрочь утрачена способность к умозрительному восприятию происходящей вокруг них разнообразной событийности, ибо главенствующая психическая установка, многими сотнями лет жёстко внедрявшаяся в их сознание, полностью соответствует современному крылатому выражению «нечего рассуждать – трясти надо». Реальный же смысл данной психологемы состоит в констатации того ложного факта, что глубокое и тщательное обдумывание явлений текущей жизни противно человеческой природе, поскольку истинно человеческим способом преодоления любых жизненных препятствий и неприятностей, включая депрессивные состояния печали, тоски и безысходности, являются исключительно активные физические действия, а не размазывание всяческих интеллигентских слюней, измысливая различные глупости и несущественности.

Именно по этой причине у широких народных масс сформировалось стойкое предубеждение по отношению к тем на сегодня уже редко встречающимся людям, которые избегают физической работы, постоянно о чём-то задумываясь, ведь и сам процесс, и результаты физической работы можно полностью контролировать, а вот мысли человека не видны, не подконтрольны и вообще это что-то из разряда неведомого, а то, что неведомо – опасно. Поэтому для большинства людей обывательского образа жизни неизвестность размышлений других людей страшнее любых военных действий. В полном соответствии с таким отношением к мыслителям в современном обществе задумывающийся о чём-то  человек в принципе стал постоянным носителем неизвестных угроз толпообразному существованию всех тех простолюдинов, которые занимаются чисто механической работой материальной направленности. В связи с этим все те люди,  которые вопреки всему всю свою жизнь занимались мыслительной деятельностью, не только не находили понимания и уважения среди работников физического труда, но и подвергались постоянному остракизму со стороны добропорядочных членов общества, на корню исторгнувших из своего жизненного уклада размышления на разные темы.

Вот и в данном случае, окажись на месте пожилого человека у окна, всецело отдавшегося каким-то, очевидно, весьма серьёзным раздумьям, обычный человек, привыкший к конкретике во всём и везде, он бы быстро избавился от состояния грусти и печали, в котором пребывал размышляющий о чём-то этот великовозрастный человек, посредством каких-нибудь занятий по хозяйству, к примеру, колкой дров, рытьём отводной канавы, ремонтом мотоблока, а то и вовсе пошёл бы на рыбалку, где на берегу реки с удовольствием приложился бы к стакану водки или виски. Однако человек у окна, которого в миру звали-величали Иваном Петровичем, был не их таких, являя собой прирождённого мыслителя, для которого его мысли и думы составляли смысловую основу его жизни, придавая ей уникальную своеобразность и духовно-нравственную исполненность.

По молодым годам в силу своего восторженного оптимизма, не позволявшего ему ни на йоту сомневаться в безграничных возможностях интеллекта человека как такового, Иван Петрович стремился щедро делиться с друзьями и знакомыми своими идеями, нисколько не сомневаясь в том, что люди из его окружения так же, как и он, будут радоваться его нестандартным мыслям, при  этом, в свою очередь, посвящая его в их собственные мысли. В дальнейшем жизнь с точностью до наоборот жёстко поправила его безудержное доверие к разумности людей, безжалостно при своей жестокой бесстрастности обойдясь с его доверчивостью, верхоглядством и граничащим с откровенной глупостью искренним непониманием сути человеческих отношений. Так, ему не потребовалось длительного периода времени, чтобы уразуметь, что его идеям никто не только не радовался, но в противу этому его всячески осуждали и поносили самым беспардонным образом, представляя его бездарной выскочкой. Только за то, что он, по мнению окружающих, имел наглость прилюдно  высказывать свои мысли и соображения, на него вешали самый разные, порой невообразимо диковинные, ярлыки – посредственность, пытающаяся быть умнее всех, аморальный карьерист, стремящийся обрести за счёт других высокий общественный статус, злыдень, желающий разбогатеть без разбора средств и методов…Только спустя много лет он понял, что вся его вина перед его друзьями и знакомыми состояла лишь в одном единственном качестве его личности – он был способен к мыслетворчеству, что львиному большинству реальных посредственностей было по существу не доступно, а посему порождало дикую зависть к нему, часто превращавшуюся в патологическую ненависть ко всему, что хоть каким-либо образом было связано с ним.

Много лет прошло с тех времён блаженного неведения об открыто не афишируемом общественном преследовании мыслителей. В эти непростые годы над творческой деятельностью Ивана Петровича многие якобы интеллигенты глумились и издевались, потешаясь над тематикой его трудов и формой подачи материала, его лично, походя, старились посильнее оскорбить, побольнее уколоть за высказываемые им мысли, полностью игнорируя его как человека, отказывая ему в признании его адекватности. И где бы ему ни приходилось работать, его собственные мысли нигде и никем не приветствовались, поскольку в его обязанности жёстко вменялось строгое исполнение чужих инструкций, приказов и распоряжений, а любая несанкционированная инициатива наказывалась либо рублём, либо увольнением. Дабы подольше удержаться на какой-нибудь работе, для него существовал один-единственный вариант, состоящий в том, чтобы тщательно скрывать свои мысли, и к тому же необходимо было нигде не афишировать свою слабину – непроизвольное выпадение из реальности в состояние глубокого размышления над той или иной предметной областью.

Как бы то ни было, но к последнему периоду своей жизни Иван Петрович, практикуя скрытный ото всех недоброжелателей мыслительный образ своей жизнедеятельности, натурально оказался в полном одиночестве. Абсолютно никем так и не понятый в течение всей своей необычайно бурной жизни, он с соблюдением величайшей осторожности неоднократно всё же пытался для вызывавших у него обоснованное доверие людей приоткрыть дверку в свою мыслительную лабораторию. Однако все подобные попытки оказались напрасной тратой времени и сил, вылившись в бессмысленный пустопорожний выхлоп в окружающее пространство, ибо никто из претендентов не оправдал оказанного доверия: каждый из них в соответствии с уровнем своего духовно-ментального развития останавливался на том или ином отрезке пути к потаённой сокровищнице Ивана Петровича, после чего, обуянный страхом необычности происходящего, стремглав бежал назад, охваченный неподдельным опасением за свою психическую вменяемость.

И всё же под старость лет судьба предоставила-таки ему возможность поделиться с миром людей сводом его мыслей, накопившимся у него за долгие беспокойные годы неусыпной борьбы с той своей тлетворной ипостасью, которая постоянно пыталась провоцировать его на равнодушие ко всем и всему, успокоенность, превращение в стандарт нормального человека, блаженное прожигание жизни в блаженстве плотских утех и телесных наслаждений. Эта возможность возникла в результате неожиданно ускоренного развития телекоммуникационной сферы взаимосвязи глобального порядка, что реально выразилось в предоставлении каждому пользователь широкого набора телематических услуг в социальных информационных сетях передачи данных при том, что телекоммутационная аппаратура масштабно подешевела, став в финансовом аспекте доступной для массового потребления.

В этих соцсетях Иван Петрович под различными логинами выставлял во всеобщий доступ свои тексты, в которых фиксировал свои мысли, при этом надеясь, что пользователи сетей будут репостить тексты, что должно было позволить массовой аудитории знакомиться с ними. Ну а как там реально обстояло дело с этим вопросом ему, конечно же, было не известно. Касательно же критиканских комментариев на его тексты, то такие комментарии его нисколько не волновали, поскольку на вербальном уровне он в прошлые годы  набил множество шишек, пытаясь деликатно и здраво дискутировать с  критиканами, после чего вообще перестал отвечать на такие выступления часто чисто провокационного характера. В соцсетях он бегло просматривал комментарии, как правило, не реагируя на них в виду их несерьёзности или откровенной попытки комментаторов перейти на личности. Исключения он делал в тех случаях, когда в них отчётливо просматривался конструктивный подход к рассматриваемой проблеме. Со временем Иван Петрович, перефразируя утверждение Рене Декарта «я мыслю, следовательно, я существую», вывел свой собственный афоризм – «Я – это мои мысли, а всё остальное от меня – прах и тлен».

Этот афоризм стал для него тем оселком, с помощью которого он безошибочно определял, с кем из окружающих людей можно осмысленно общаться, а с кем – достаточно переброситься парой фраз о погоде или о повышении цен в магазинах. При этом надо отметить, что в своих текстах он в принципе не допускал приземлённых рассуждений на бытовые или общешаблонные темы, в связи с чем поддерживал общительные контакты только с теми людьми, которые были способны мыслить категориями, далеко отстоящими от суетных мыслишек исключительно прикладного характера. Можно не сомневаться, что за такую когнитивную разборчивость многие из его знакомых обижались на него, а некоторые залётные недоумки так вообще по отношению к нему пылали крайним возмущением, хотя сами были неспособны решить даже элементарной задачки на логику. Однако же Иван Петрович неизменно был выше подобной мышиной возни бытового уровня, поскольку ещё в молодости приобрёл иммунитет к страстям от бытовухи, когда по неопытности пытался посредством длительного общения с королями бытовухи расширить их кругозор и дать им импульс к развитию уровня миропонимания, что обычно заканчивалось руганью с полным прекращением знакомства.

А в настоящее время его, честно говоря, несказанно печалило совсем другое: элегантно мыслящих высокоинтеллектуальных мыслителей с каждым годом ощутимо становилось всё меньше и меньше. Размышляя по этому поводу, он пришёл к выводу, что, очевидно, такие мыслители высокого полёта либо быстро уходили из жизни вследствие давно открытой охоты на подобного типа людей, либо их подлавливали на мякине, после чего просто ломали через колено, уничтожая их высокоразвитую личность. И если ранее, ещё лет пять назад, его общение с такими яркими мыслителями, культурный статус которых был никак не ниже уровня общечеловеческой цивилизации, происходило в насыщенном различными смыслами режиме довольно часто, то за последние пару лет общение с ним фактически сошло на нет.

Подобное положение дел с полным исчезновением практики высокоинтеллектуального общения как-то само собой привело к тому, что по аналогии с шахматистом, который при отсутствии соперника играет сам с собой, после каждого хода разворачивая шахматную доску на 180 градусов, Иван Петрович под гнётом одиночества приноровился вести самоличные беседы с самим собой, при этом надолго вычленяясь из реального мира простолюдинов. По прошествии некоторого времени такой вид общения стал для него настолько притягательным, что при необходимости возвращения к действительности он испытывал весьма тягостное чувство чужеродности окружающей реальности.

Мысленно перемещаясь в мир абстрактного, Иван Петрович почти физически исчезал для своих близких из реального мира, не откликаясь на их слова, на телефонные звонки, а часто вообще не осознавая, что нужно оказывается питаться чем-либо или периодически спать. Конечно же, родственники стали воспринимать его как человека не от мира сего, перестав обращать на него какое-то особенное внимание. Сам же Иван Петрович не желал отказываться от существующего положения вещей, поскольку в своём абстрактном мире он впервые за всю свою жизнь обрёл счастье свободного полёта мыслей. 

5.09.2021 – 16.07.2022



ХХYII  НОВЕЛЛА


ОБРЕМЕНЕНИЕ СМЕХОМ ЖИЗНИ


Убелённый сединами старче сидел за внушительных размеров столом, на котором возвышалась прям-таки гора разнотипной электронной аппаратуры, каждое отдельное устройство которой обеспечивало ему широчайшие возможности получения информации самой разноплановой тематики. На столе каким-то невероятным образом «уживались» и несколько стационарных компьютеров с различными операционками, которые олицетворяли собой двадцатилетней давности седую старину электронно-вычислительной техники, и ноутбук на пару с нетбуком уже не столь отдалённой десятилетней давности приобретения, и целое семейство мобильных устройств типа многофункциональных телефонов, айфонов, смартфонов и других самых современных девайсов, к использованию которых седому старче удавалось достаточно оперативно приноравливаться. И из всех этих устройств как из рога изобилия текли полноводные информационные реки, образуя целый океан разнородной информации, который мог утопить в себе любого человека, после чего такой утопленник наверняка превратился бы в постоянного жителя глубин этого информационного океана со стойким убеждением, что без всех этих современных электронных источников информации он уже в принципиальном плане не способен жить и здравствовать.

Ещё более полувека назад будучи тогда любознательным молодым человеком нынешний седовласый старче начал испытывать неутолимый информационный голод. Обретя же возможность профессионального приобщения к информационным потокам, он стал жадно поглощать разнородную информацию, что выглядело как некий счастливый случай на фоне повсеместного тотального сокрытия полноценной информации при жёстком контроле за любыми источниками и средствами информирования населения даже во фрагментарном формате. Надо сказать, что ему ещё в молодом возрасте удавалось получать доступ к завораживающе завлекательной информации, которая не принадлежала к категории широкой доступности.

Удерживать же в своей памяти такую жгучую инфостихию было глупо из-за опасности, что заблокированная в себе самом информация со временем однозначно превращается в нечто, обладающее неимоверной силой разрушения психического и физического здоровья накапливающего её человека. Инстинктивно ощущая такую опасность, он постепенно стал сбрасывать имевшуюся у него информацию в различных аудиториях, в результате чего прослыл информатором о множестве различных фактов, о которых людям неинформационной сферы жизнедеятельности либо вообще ничего не было известно, либо случайно попадались некие смутные свидетельства.

Так он и жил, из года в год непрестанно углубляя свои знания о разнообразных явлениях мира людей или осваивая качественно новую информацию о чём-то необычном, ранее реально не происходившим, а потому неведомом. Ещё не в особо отдалённые времена подобная деятельность требовала от него серьёзных затрат времени и сил для поддержания профессионального совершенства по овладению доступом к различным источниками информации. Однако последние годы внесли в его деятельность кардинально новые аспекты, которые повергли его в состояние непрекращающейся печали, фактически уничтожив смысловую основу для дальнейшего продолжения его пожизненной деятельности. Более того, все сформированные им в изматывающе-тяжёлых трудах информационные массивы, которые он по праву считал своим главным жизненным достижением и даже в какой-то мере своей особой миссией в подлунном мире, ныне перешли в разряд никому не нужных фикций, а все его существенные затраты собственных жизненных ресурсов, требовавшихся для их формирования и поддержания в рабочем состоянии, оказались бездарной потерей многих лет его земной жизни –  зияющей пустотой, которая могла бы быть заполнена чем-то человечески важным, полезным, радостным и приятным.

Причина же необратимого крушения смыслового устроения жизни старче состояла в полновластном наступлении эры обитания людей в плотной и разносторонней информационной среде, которая образовывалась, сохранялась, актуализировалась и видоизменялась в автоматическом режиме без каких-либо серьёзных на то усилий человека. Для получения практически любой информации теперь достаточно произвести несложные манипуляции на клавиатуре какого-нибудь модного девайса, который по правилам хорошего тона теперь постоянно находится под рукой у человека.

И, тем не менее, его нынешняя неизбывная печаль была вызвана, на самом деле, не столько горестными мыслями о напрасно прожитой им жизни, смысл которой растворился в необъятных объёмах памяти современных компьютеризированных информационных устройств, сколько стойким сожалением о близящемся завершении его физического существования на Земле, что сопровождалось откровенной завистью к современным молодым людям, которые теперь избавлены от пустопорожней необходимости осуществления ресурсоёмких затрат на поиски и отладку доступа к множественным источникам информации. Данный бонус сегодня предоставляет дееспособным людям невероятные ещё в недавнем прошлом возможности для их интеллектуальной деятельности на базе легкодоступного информационного обеспечения процесса разноуровневого осмысления окружающей реальности.

Раздумывая обо всех означенных перипетиях своей почти прошедшей жизни, старый информационщик в конце-концов пришёл к обоснованному заключению, что жизнь в целом весьма похожа на развесёлую даму, которая по полной развлекается, с наслаждением подшучивая над своими кавалерами. В его случае жизнь, обнулив все обретённые им достижения за период от ранней юности до глубокой старости, поныне весело посмеялась над ним вместе со всеми его печалями, тут же взяв в шутливый оборот какого-нибудь очередного индивида, суперсерьёзно относящегося к своему надуманному мессианству, чтобы в конце своего срока пребывания на Земле и он услышал заливистый смех шалуньи-плутовки по имени Жизнь.

29.09.2021 – 17.07.2022