Дед Мороз

               

     Сидит на лавочке пожилой мужчина. Мимо проходит женщина лет под сорок. Останавливается.

- Здравствуйте, дядя Боря, - обращается она к нему.

- Здравствуйте.

- Вы меня не помните?

     Дяде Боре приятно внимание такой симпатичной женщины.

- Ну, конечно, помню. А когда…

- Не помните, - сразу поняла женщина, - я Оксана – ваша внучка.

- Какая ещё внучка? У меня и детей-то нет, - Борис чуть опустил глаза и печально посмотрел сквозь Оксану.

- Извините, - растерялась Оксана, - Я Снегурочка. Мы с Вами в двухтысячном две недели детей с Новым годом поздравлять ездили. Неужели Вы не помните?

- А, Оксаночка! Как же, как же! – помню, помню, - Борис встал, приглашая Оксану сесть рядом. Но судя по всему, он её так и не узнал.

- Не помните значит… жаль. А ведь Вы – самый лучший Дед Мороз, которого я видела.

- Да, ладно, - весь облик Бориса, как по волшебству, изменился: складки на лице разгладились, глаза засверкали. Вернулось состояние торжества, как после удачно сыгранной роли. - По правде говоря, я уж об этом и забывать стал…

- А почему Вы сейчас не… ведь самое время?

- А кому я нужен-то?

- О чём вы говорите? Вы, что! не помните, как дети смотрели на Вас?! Сколько радости вы им приносили!

- Так это ж халтура…

- Вы хотите меня обидеть?! У Вас плохое настроение? Вот, Вы!.. Вы на самом деле не помните, как на Вас смотрели дети?!

- Все я помню. Я же актёр, а меня из театра уволили. Значит никудышный я актёришка. Ну, наверное, настроение было хорошее – вот детишек и повеселил.

- Вы замечательный актёр!

- Ну, это есть немного – спорить не буду, - как бы и шутя, и всерьёз, закинув ногу на ногу, сказал Борис. - Значит, не повезло. Не признали меня в театре-то.

- Я видела много Ваших работ. И везде Вы работаете на высшем уровне.

- Спасибо, деточка.

- Какая я Вам деточка? Мне уже о-го-го…

- А я вспомнил тебя. Это ты всем про утят, что-то там рассказывала, так что ль?

- Ой-ой-ой – сама скромность! Ведь это же Вы мне предложили. Вы, наверное, всем своим напарницам этих утят подсовывали?

- Нее, ты что? Как я могу! вы для меня на эти две недели дочками становились. Я, конечно, актёр, но здесь никогда не позволял себе одну и ту же роль играть с разными партнёршами. Вы же для меня такими же детьми были, только чуть постарше.

- Вы мне так и не ответили, почему сейчас не радуете детей?

- Ну, Оксана, ты и даёшь! - сказал Борис, и как бы обмяк, - лестью покупаешь? Ты же видишь мою физиономию?! Это же только детей пугать.

- Вы столько на ёлках отработали, а так и не поняли, что детям нужен настоящий Дед мороз, то есть – Вы… Ваш голос, глаза…

- Но платят и выбирают-то взрослые. Они-то сразу видят, какой жизнью я живу.

- Что, правда – то, правда. Жалко детишек. Вот так: сидит чудо на лавочке и никто даже не подозревает сколько в нём волшебства.

- Спасибо тебе, деточка. Сам думал об этом… Не зря я всё-таки актёром был. Ведь даже та детвора (уж несколько тысяч точно соберётся) на самом деле, счастлива была, когда мы приходили… Правда, ведь?

        КОНЕЦ...

     ПРОДОЛЖЕНИЕ. (По просьбе читательницы.)

      Попрощавшись с Оксаной, дядя Боря сел на прежнее место. Рассеянный взгляд не находил точки опоры, да она ему и не нужна была, он находился в другом мире: в том, где он всегда нужен – он был с этой неугомонной детворой, которая каждый новый год дарила ему свою любовь.
       Дядя Боря только сейчас понял: эти пустые страсти, что кипят и тешат самолюбие их брата актера, такая мелочь по сравнению с признанием детей, которое, к сожалению, он всегда воспринимал, как само-собой разумеющиеся. Он легко встал и, чтобы не упустить это чувство, медленно-медленно пошел домой, стараясь ни на что не отвлекаться, только бы добраться до кровати, не расплескав нектар, что влила в него Оксана.
        Дядя Боря не раздеваясь, лег на кровать, закрыл глаза. Задранная на правой ноге штанина мешала расслабиться. Он приподнялся, посмотрел на ноги, что лежали себе беззаботно - крестиком. Взгляд упал на приспущенный ХБшный носок с дыркой на большом пальце. Он тяжело вздохнул, поправил штанину, накрыл всё это дело краешком одеяла и успокоился. Дыхание сначала потихонечку выровнялось, а потом и вовсе сошло на нет. Сохранившаяся после прощания с Оксаной улыбка на лице дяди Бори, теперь встречала тех, кто пришёл с ним простится.
      И, естественно, его душа с этой милой спокойной улыбкой, прямиком, без всяких там бюрократических проволочек, прилетела в рай, где его давно ждала главная роль – роль, которую он репетировал всю свою жизнь на земле, роль, которую он знал в совершенстве – роль Ангела хранителя детей и, конечно же, Оксаны и всех, кого, хоть раз коснулся свет его глаз.