В кабинете остро пахло страхом. Не леденящим ужасом, а тёплым страхом, втекающим в плоть. Что там говорила дочка отцу? Закрыть глаза? Но каждая клеточка тела обрела способность видеть. Надо дышать, считать вдохи-выдохи. Что-то врезалось в мозг, рисовало кровавыми красками. Дышать. Что он ищет, какой смысл? Почему так уверен, что найдёт тётку и обретёт покой? Опять пилы, отсекающие ответ. Невозможно сосредоточиться, только дышать. Какие-то чёрные линии, мир, расчерченный по диким лекалам.
«Всё, подождите в коридоре», – включила реальность медсестра.
Слегка потрясывало. Антон присел на кушетку, прислонившись головой к холодной стене.
- Кислицин, Кислицин, уснул что ли? – Ему протягивали огромный пакет, - здоров ты, парень.
Больничный двор-сад с лёгкой горечью оттаявшего мира. Чёрные пряди застывших перед пробуждением деревьев. Мокрые стёклышки луж, в которых прячется по-весеннему игривое солнце. Птичий переполох. Им нет дела до кабинетов, пропавших страхом.
У кабинета главврача измученная очередь. Почему здесь все постоянно чего-то ждут? Даже те, у которых совсем мало времени на прохладу ветра и набухшие почки? Нет, он не хочет продолжать лечение. Да, осознаёт возможные риски. Что и где нужно подписать?
Такси вызывать не стал, хотелось дышать весенней свежестью, вытравить сонно-хлорные запахи. Даже стоптанные ботинки больше не казались обузой.
Отец только выдохнул:
- Зачем? Почему не согласился пролечиться?
- Да здоров я, папа, - «папа» мягко, с наслаждением, - ставь уже чайник, второй день не могу чайку попить.
- Подождешь, сынок, я сейчас?
Антон стоял под душем, оттирая навязчивый запах хлорки, запах страхов. Капельки воды рассыпались радужной безмятежностью. Зачем он постоянно думает о смысле? Зачем пытается объяснить внезапно возникший интерес к поиску родственницы? А если просто жить, просто делать то, что считаешь важным? Перестать тратить энергию на бессмысленные диалоги с собой? Под душем расслаблялось не только тело, смывалось напряжение последних дней.
Отец постарался – парадные чашки, вазочки с вареньем, блинчики.
- Откуда такое богатство?
- Это Дарья Ивановна снабжает. Ты не подумай, ко мне часто заходят женщины, но это другое… Знаешь, смотрю я на них, таких одиноких, таких беззащитных что ли в этом своем одиночестве - и жалко всех. Тебе этого пока не понять, в молодости кажется, что жизнь бесконечна, а ты всегда будешь полон сил.
- Значит моя молодость прошла.
- Что ты, что ты, сынок. Ты ведь даже семьи не создал, детей не родил.
- Не встретил, пап.
- А Анечка? Может еще все утрясется?
- Нечему там утрясаться, не было ничего, кроме многолетнего безумия. Кроме моего желания к этой сексуальной особе.
Отец смутился, молча смотрел в чашку. А блинчики чудо как хороши!
- Пап, а почему ты сам боишься пустить кого-то в свой мир? Ведь стараются дамы.
- Что обманывать-то - думал об этом. Сердце мамой твоей занято. Столько лет дышали вместе, тебя вот родили. К старости все по-иному, одиночество страшит. Эти сумерки тихие. Телевизор не выключаю, хоть и слушать его не могу, все сопротивляется тому, что показывают, а остаться в тишине еще страшнее. И женщинам этим я тоже нужен для спасения от одиночества, для заботы, осознания значимости. Знаешь, это ведь очень важно, знать, что не зря просыпаешься по утрам, что твое пробуждение – радость для кого-то.
- Так что в этом плохого?
- Ничего. Но женщины приходят. Понимаешь, я не могу оставить остальных. Это ведь иные чувства, хотел сказать, что не мужские, но это мужские, но иные. Когда уходит физическое влечение, - Сергей Петрович замялся, - приходит что-то иное. Я понимаю, что немощен - какая из меня опора. Но я чувствую, что нужен им как присутствие мужского в жизни. Как советчик, как человек, способный сопереживать. Вот только это и могу сейчас.
- Значит, ты не можешь сделать выбор?
- Нет, сынок, не выбор, не в этом дело. На прошлой неделе уговорил Ангелину Ивановну отказаться от «чудодейственного лекарства». Позвонили, убеждали, видимо профессионально убеждали. Она по дороге в банк зашла ко мне. А ведь хотела все свои «гробовые» спустить. Пару месяцев назад наши дамы были одержимы массажем на «чудо-кровати». Открыли у нас за магазином массажный салон, несколько сеансов провели бесплатно. Но, похоже, все сеансы их обрабатывали. Через неделю многие собрались покупать такие кровати в личное пользование. Каждая больше ста тысяч стоит. И не верю я в лекарство от всех болезней. Валентину Петровну убедил перепроверить договора ренты. Сомнительные господа предлагали услуги. Пришлось Петьку подключать, он у нас спец, нашел в этом вашем интернете такое о «благотворителях». Как их оставить?
- Знаешь, отец, а я ведь не задумывался, сколь легкой добычей вы являетесь.
- Главное, что сейчас понял. Всему свое время, сынок. Не хотел говорить, ты еще не окреп…
- Папа, со мной все нормально. Я здоров.
- Травмы головы опасны. Тебя, мне рассказывали, увезли в бессознательном состоянии. Давай так, сейчас пойдешь, отдохнешь, а я займусь обедом. А вечером я обязательно тебе все расскажу, беспокоит меня это дело, а сам справиться не могу.
Уснул, будто провалился в неизвестность. А ведь и спать не хотел. Разбудили тихие голоса на кухне. Антон еще понежился в кровати, вставать не хотелось. Он рассматривал обои, которые настолько прочно закрепились в его сознании родительского дома, что и не замечалось, как стерся рисунок, как потемнел, помрачнел фон. Захотелось яркого цвета, чего-то по-детски свободного, а не этого оттенка дряхлости и не модного минимализма, исторгающего само понятие жилья. Хотелось создать новый мир, мир его и отца, мир по-настоящему близких людей.
- Ой, Антон, это мы разбудили? – женщина неловко подскочила, уронив табурет.
- Что вы? Я выспался. Давайте знакомиться, я, как вы уже знаете, Антон. А вы?
- Дарья Ивановна я. Попробуй сынок, - женщина пододвинула миску с румяными пирожками, - недавно испекла.
- Боюсь я, уважаемая Дарья Ивановна, что от такой вкуснотищи никакие упражнения не спасут.
- Ешь, сынок, тебе ли думать о диетах? Набирайся силушкой. Я ведь к тебе пришла.
- Ко мне? – Еле выговорил Антон с набитым ртом. Какое же чудо эти пирожки!
- Да со мной такая странная история приключилась…
История, и правда, была очень странной.
Год назад Дарья Ивановна схоронила мужа Николая Васильевича. Супруги прожили вместе более пятидесяти лет, работали на одном предприятии, и, казалось, женщина знала о своей половине все. Но через несколько месяцев ей по почте пришло письмо, в котором некий Вениамин Валерьевич Стахов утверждал, что за год перед смертью Николай Васильевич занял у него крупную денежную сумму. Но первое письмо не насторожило, вдова ещё не сжилась с болью, все события казались призрачными, незначительными. Подумала, что какой-то злой розыгрыш. За год до смерти муж уже серьёзно болел и почти не выходил из дома. Женщина выбросила письмо и забыла.
А ещё через полгода пришло второе. Все тот же Стахов напоминал о долге и требовал погасить его. В письме был указан счет, на который надо внести огромную сумму – двести тысяч рублей. Сумма настолько огромна, настолько абсурдна для живших очень скромно одиноких пенсионеров, что Дарья Ивановна и тогда не забеспокоилась. Но второе послание все же сохранила. С тех пор письма стали приходить с завидной регулярностью, по одному – два в месяц. Их тон становился все более угрожающим. Женщина не хотела рассказывать знакомым, не хотела давать и малейшего повода усомниться в безупречной репутации ушедшего супруга. Но недавно пришло уведомление, что дело о взыскании передано в суд, и теперь ей надо быть готовой к судебным разбирательствам.
- Это еще не все, - Дарья Ивановна ненадолго замолчала.
- Рассказывай, не бойся, доверься ему как мне, - подбадривал Сергей Петрович.
- Понимаете, Антон, я часто бываю на кладбище у своего Коленьки. И зимой ездила. У нас хорошее кладбище – дорожки чистят, а могилка его совсем близко к дорожке. А как таять стало, решила съездить, подумала, что в грязь не получится съездить. Приехала, стала прибираться, снег кое-где оттаял и на могилке появился мусор. А когда протирала крест, нашла привязанный к самому основанию пакет. А в нем вот это, - женщина протянула свернутый лист, на котором было напечатано: «Дашуня, отдай долг Вене. Плохо мне, нет покоя. Освободи мою душу».
- Как цинично, - не выдержал Кислицин младший.
- С тех пор снится мне Коленька. Ничего не говорит, даже не подходит. Стоит вдалеке и смотрит на меня с такой болью.
- А послания принесли?
- Да, - женщина протянула стопку писем в самых обычных конвертах. На конвертах указан обратный адрес. Самое странное, что отправитель проживал совсем в другом городе – Подреченске.
- Я тоже обратила на это внимание. С Подреченском связывало только одно – некогда там был филиал нашего завода, и Коля часто ездил туда в командировки. Но сейчас ни филиала, ни самого завода, и следа не осталось. Да и Коля давно на пенсии. И потом он никогда не рассказывал о своём друге Вениамине Валерьевиче. Я уже всякое передумала, а вдруг это не Вениамин Валерьевич, а какая-то женщина, может у Коли роман случился на стороне. Всякое ведь бывает, тем более, деток у нас не было. Или ребенок его внебрачный?
- Есть у меня кое-какие мысли. Вы можете оставить эти письма на время?
- Разумеется. Как вы думаете, Антон, это, действительно, долг или…
- Думаю, что или. Разводят вас, ой… - осекся младший Кислицин, - обманывают. Мошенников развелось, всех мастей.
- Я тоже так думала, но в полицию обращаться не хотела. Сами понимаете, а вдруг, действительно, что-то всплывет. Не хочу бросать тень на память самого близкого человека.