Пудинг и Медвед
Пудинг сидел на крыльце своего дому и думал думу.
Тут вышел из лесу Медвед и подошел к Пудингу.
- Здорово, Пудинг! – осклабился жарко Медвед.
Превед, Медвед! – сострил Пудинг, мелко трясясь нутрами.
О чем думаешь, Пудинг? – косясь в небо, как бы спросил Медвед.
О смысле жизни, бля! – ответил Пудинг и тонко цыкнул слюной промежду.
Высока твоя дума – признал Медвед и съел Пудинг.
….
Съевши Пудинг, Медвед громко рыгнул.
Слышу, слышу! – звонко откликнулся голос в лесу.
Небось, Алёнка – улыбнулся себе Медвед и старательно пустил газы.
Слышу, слышу! – совсем близко раздался голос.
У Медведа ослабли ноги, и он присел на крыльцо Пудинга.
Крыльцо треснуло и сломалось.
Медвед ойкнул и грузно осел в обломки.
Ни ссы, Медвед: это совсем не больно! – перед ним стояла Алёнка и, улыбаясь, играла новеньким колуном, перекидывая топорище из ладони в ладонь.
Ой! – сказал Медвед, - из меня что-то вышло.
Он запустил под себя лапу и вытащил свежий Пудинг.
Превед, Медвед! – липко усмехнулся Пудинг и, вытянув ложноножку, вырвал Медведю глаз.
Ой, бля! – предсмертно гикнул Медвед, остатним глазом успевши сфоткать чорную дугу летящего в лоб ему колуна.
Так-то, бля…. – задумчиво сказал Пудинг и мерно потёк в избушку.
Товарищ, а я? – крикнула вослед Алёнка.
Пудинг захлопнул дверь, и гробовая тишь заволокла опушку.
....
Алёнка
А что тут есть Алёнка, старче? – спросил юный послушник, закрывши книгу.
Старчик не спеша, забил трубку, щелкнул дешевенькой зажигалкой, и пыхнул душистой смесью.
Нешто у нас зима, чадо? – отрешенно промолвил старче, наблюдая божественно плавное кружение белых хлопьев.
Это ж пух тополиный, старче! – не совсем смиренно ответил отрок.
«Пух тополиный в сумерках сгорая,
Я уподоблю тающим снегам»…. –
прочувствовал на слух старче, и темное облако нежности и печали проплыло в глубине его ясных глаз.
- Алёнка суть душа трудового народа, чадо. Душа сия находится в злом пленении уже многие сотни лет. И как пьяный не помнит того, что он натворил в дурмане, так и душа сия – суть Алёнка – не ведает, что творит.
- А что есть Пудинг и Медвед в этой сказке? Уж больно нелепо все это, старче.
- Логос алогос, чадо… Логос алогос. Сиречь, смысл в бессмыслице. Сие есть вера наша в Царство Небес на этой горькой земле.
Вот скажи мне, чадо, что думают о тебе домашние твои?
- Что я - дурак, старче.
- Истинно так, чадо, истинно так…
Есть нецыи на этой земле, для которых абсурд суть нечто сродное им, и они не чувствуют тягости, находясь в абсурде. Таковые, к примеру, Пудинг и Медвед из прочитанной тобой сказки. Так понимаю, что сие то и есть плевелы, о которых помянул Господь в Своей притче. И есть нецые на этой земле, которые находят себя чужими миру сему суть абсурду. И томиться душа их доколе не обретут утраченную трезвость ума.
Сие-то и есть пшеница из помянутой притчи. О, как тоска их невыносима в пути…
И старчик, пыхнув, тут замолчал отрешенно….
- Старчик! – воскликнул отрок – не понимаю я!
…Ась? – помолчав с избытком, проснулся старчик – не понимаешь, чадо?
Деточка, был у тебя аквариум в сладком родимом доме?
- Был, старче, был! И я любил подолгу глядеть в него, как плавают эти чудные рыбы и как живут они у себя без нас.
- Так вот, чадо… скажи мне – знают ли эти рыбы, что есть иной мир – без воды, в которой они живут?
- Странно, старче… наверное, нет….
- Истинно так, чадо: не знают они иного, кроме того, в чем живут. И даже тычась мордой в стекло, премудрая рыба не постигает того, что вне. Весь мир ее суть вода… Постигаешь, к чему клоню?
- Пытаюсь, старче, пытаюсь…
Так вот и люди, живя в абсурде, не ведают смысла, в котором их жизнь абсурд. Ибо абсурд сей сроден им до мозгов костей и не ищут они иного. И это то, о чем сказал Господь наш Иисус Христос, «что сыны века сего догадливее сынов света в своем роде».
Потому что света сыны едва лишь живы в абсурде, взыскуя сердечно иной среды, о которой здесь им никто рассказать не может.
Это как бы ты смотришь на аквариум свой со стороны и понимаешь, что это плен.
Понимаешь уже, а выплыть еще не можешь.
Сия тоска настолько невыносима для инакой души, что способна она забыться в чем только Бог позволит, лишь бы не испытывать эту тоску хоть на время. И тогда позволяет Господь ей блудить и мрежить, потому что держит ее уже на крепком крючке…
- Аминь! – отрешенно промолвил отрок, не понимая того, что слышит, но уже соглашаясь впрок.
- Не соблазняйся насчет Алёнки, чадо. Неисследимы пути её, ибо любит ее Господь наш любовью неизреченной…
И старче снова застыл в покое. А вместе с ним застыл и юный послушник, сложив на бархатной корке книги прозрачные, младые персты свои.
….
…Путинг сидел у трюмо и аккуратно снимал с розовой нежной кожи налипшую шерсть Медведа.
Радиоточка давала концерт Перголези.
- В кои-то веки нормальный музон поставили, суки! – пробежала на цырлах пытливая мысль и растворилась в родной черноте сознанья.
Раздвинув бурый бархат забвенья, из подсознанья высунул харю беззубый кат и зачастил в пространство красного уголка, где на скамейках сидели люди без лиц – суки-****и! суки-****и! – и так ещё много раз.
Заткнись! – устало отправил Пудинг, сгибая ложноножкой жесткую ость шерстинки.
Кат мгновенно исчез.
- Как развести Алёнку? – вот о чём думал Пудинг и не мог ничего придумать…
….
Алёнка сидела на бурой туше и ей становилось жалко.
Она прокрутила в памяти, как Медвед носил ее в кузовке с теплыми пирожками.
Баба с Дедой рыдали тогда навзрыд, обнимая ее, а Медвед пыхтел и вздыхал с досады, что так лоханулся.
Она не помнила Деда с Бабой…. Только тонкое чувство тепла одиноко бродило в ее опустевшем холодном, каменном сердце.
- ****ь! Зачем я его убила?! – пронзило её последним лучом заката, и она уронила лицо в ладони.
- А слёз-то уже и нет – огляделась она внутри. – Вот ведь как… Вот ведь попала, бля…
- Эй, боец! – окликнул её Лешак, прорастая из-под земли, - Иди, тебя Главный кличет.
- Схватить бы её за ляжку! – прогнал про себя Лешак, но, взглянув на бурую тушу, быстро ушёл под землю.
Не чувствуя тела, Алёнка встала и мёртво пошла в избушку.
….
Войдя в избушку, Алёнка по детской своей привычке перекрестилась на красный угол, откуда с портрета взирал на неё угрюмо Его Святейшество Сам Святейший.
Который, впрочем, мгновенно ожил и брезгливо сморщился на Алёнкин крест.
Утонченный Пудинг задернул Святейшего шелковой занавеской и, повернувшись спиной к Алёнке, тускло взглянул в окно. Лешаки, упыри и ведьмы стояли на поляне перед избушкой плотной пёстрой толпой и чутко ждали безмолвных его приказов.
Молодая луна взошла и смиренно освещала забытый Богом мирок, в котором развернулась наша мрачная сказка….
- Беру тебя в жёны и посылаю в Тартар как своё доверенное лицо. Князь Тартара уведомлён о твоем визите. Он даст тебе чорный камень бессмертья, который ты принесешь сюда и отдашь в мои руки. Ты всё поняла, родная? – и он повернулся к ней своим нежным ликом, в котором плавился мертвенный лунный свет.
Молча, она смотрела на это нечто, стоящее перед ней, в котором когда-то привыкла видеть потерянный смысл своей странной туманной жизни…
Почти незаметный и все же тотальный сдвиг произошел в ее восприятии этого существа.
Прямо сейчас она мучительно трудно пыталась осознать этот факт…
- Ты всё поняла, родная?
- Всё поняла – ответило эхо и, развернувшись, Алёнка сделала шаг…
….
Она шла сквозь нежить как вещь в себе, отдельная от всего, что было вокруг, и однако, однако… пыталась ощутить своё тело, свои чувства, сама себя… Не получалось.
Она парила по над землёй, пустая как небо, твёрдая как скала.
Золотая звезда зажглась в её сердце, неудержимо, исподволь, разгораясь.
Золотой сияющий силуэт рассеивал тьму, продвигаясь к вратам Тартара.
Врата возникли сами собой – чорная стена без конца и края – и преградила ей путь.
Алёнка подняла руку и сделала знак Креста.
Раздался жуткий, бездонный стон, и в стене образовался провал в человеческий рост.
Алёнка сделала шаг и вошла в проём…
Прямо перед ней за чорным столом сидел человек – силуэт из густого мрака.
Бесконечное равнодушие со странной примесью бесконечной злобы холодным ветром повеяло на неё.
(обрыв сказки)
декабрь 2007