Кто-то сказал, что жизнь-это вспышка на склоне мироздания! Если вспышка, то должен быть свет от нее. Я предположил, что цвет вспышки должен быть разного цвета, а почему бы и нет. Почему то мне кажется, что у людей, проживших благополучную жизнь во всех отношениях, вспышка должна иметь цвет веселых, пастельных тонов и, наоборот. Ну, вот, и хочу посмотреть на свою искорку, которая так быстро пролетает и вот – вот погаснет в темноте. Мою жизнь, также, как и всякого, можно разложить на детство, отрочество и взрослость. Посмотрим, хотя бы вкратце пробежим лучом фонарика по страницам моей жизни! Что в ней было особенного, что радостного, печального или значимого для меня самого и окружавших меня людей? Вот и хотелось бы посмотреть какого цвета будет моя вспышка – веселых пастельных тонов или ?
Итак, начали излагать. Звать меня Анатолий и в этом плане мне чертовски повезло. Дело в том, что моего младшего братишку назвали Адольфом. А родился он накануне Отечественной войны, то есть в детские годы носил всеми мальчишками презираемое тогда слово АДОЛЬФ, которое ассоциировалось с Гитлером. Представляю, сколько слез пролил братишка, нося такое имя, которое родители дали, совершенно не подумав. А дело в том, что в это время наш Гениальный Учитель всех народов Сталин стал заигрывать с Гитлером. Был заключен пакт о ненападении, наша страна регулярно направляла фашисткой Германии составы с углем, рудой и другим сырьем, в котором остро нуждалась Германия при подготовке к войне. А немцы взамен нам свои имена предложили. Поэтому нельзя исключить, что наши большевистские идеологи спустили негласный циркуляр в Заксы, чтобы там предлагали родителям немецкие имена. Дружить, так дружить! И пошла мода давать русским мальчишкам имена Генриха, Адольфа.
А как это, наверняка, отразилось на психику, и характер моего брата. Сколько мальчишеских драк он перенес, сколько слез пролил. Так имя может серьезно менять характер человека. И действительно, он по жизни какой-то не уверенный в себе человек, не принимающий в жизни серьезных решений.
Родился я в простой, можно сказать, рабоче - крестьянской семье – отец шофер, мать домохозяйка. А место моего рождения так далеко от моря, о котором я Вам хочу в дальнейшем немного поведать – Забайкальский край. И ближайшее «море» это Байкал, о котором я знал только из песни: «Бродяга Байкал переехал…». Началась война и отца сразу забрали, и мама осталась с четырьмя маленькими детьми в доме, который стоял на каком-то железнодорожном полустанке. Дом был новый, только, что срубленный, а вот печку отец сложить не успел. Жить в таком доме зимой в сибирские морозы, конечно, нельзя было. Хорошо приехал дедушка Евгений (мамин отец) и они вместе с мамой сделали глинобитную печь, так как кирпич достать было трудно. Дед Евгений до революции был пасечником. После прихода к власти большевиков советская власть стала раскулачивать и ссылать более или менее состоятельных крестьян в лагеря на Колыму, Магадан и прочие «теплые» места, а некоторых и расстреливали. У деда хватило ума быстро избавиться от пасеки – часть ульев продать, часть раздать и уехать в Читу к младшей дочери Марусе, где и жил вместе с бабушкой до конца дней своих.
Жить во время войны, как и всем было трудно, но семья не голодала, так как держали две коровы, поросенка и кур. Кроме того, около дома была земля, и сажали картошку. Школа, в которой я учился, располагалась в селе Большая Тура за 5 км от дома, и ходить пришлось и в грязь, и в дождь и в буран. А в мае 1945 г умирает мама, Анна Евгеньевна, – перитонит от лопнувшего аппендицита, спасти не удалось. Четверо детей остались одни. Несмотря на такое положение отца с фронта не отпустили. Более того, после окончания войны с немцами его отправили на войну с японцами и он еще и там повоевал. Конечно, дети выжить бы не смогли. Спасибо, что их забрала сестра отца Вера Михайловна в село Андриановку. А меня забрала в Читу мамина сестра тетя Маруся и среднюю школу я уже заканчивал там.
Надо отдать должное, что советская власть в то время организовала для подготовки рабочих кадров фабрично заводское обучение (ФЗО). Немаловажным делом в те голодные годы, что кроме обучения детей, там кормили, а это было очень кстати для молодого растущего организма. Мой младший брат Адольф рассказывал мне: «Ты знаешь, в училище я первый раз в жизни наелся хлеба!». Ну, а я не то что мечтал стать моряком и грезил о море, но надо было куда-то определяться и на семейном совете решили направить меня учиться в Мореходное училище во Владивостоке – форма добротная у моряков, кормежка, говорили, справная и, самое главное, потом можно будет поплавать, посмотреть мир и заработать прилично. Моряки стояли отдельным привилегированным классом.
Вот так и закончилось мое детство и что-то вспомнить радостного в памяти не отложилось. Не помню каких-то детских игр, детских игрушек. Практически, не получил в полной мере родительской ласки, не помню ладони мамы, гладящей мою голову!
Ну, далее перейдем сразу к отрочеству. Может жизнь здесь компенсировала мне то, что я не добрал в детстве? Посмотрим. Итак, я курсант. Давно я не видел лета. С первыми лучами солнца мы уходим на север в общество чукчей и белых медведей, везем им хлеб и спирт и тех несчастных, что по окончанию института и техникума должны «отбыть срок».
Владивосток, у меня отпуск. Вчера был буран, большие сугробы, трамваи стоят. Я поздно возвращался от моих друзей молодоженов. Закадычный друг Лешка получил деньги, и мы в семейном кругу отметили это важное событие. Пил я что-то очень много, они меня пытались уложить спать, но я вырвался. Шел страшно долго, почти достиг цели, как встретились на улице знакомые девчонки. С начала, они меня куда- то приглашали, но, увидя, что я лыка не вяжу, свалили в сугроб, и набили за шиворот снегу. Когда я шел дальше, то так мне жалко стало себя, такая жесточайшая обида обуревала мою душу, что я чуть не плакал и пел жалобным голосом: «Позабыт, позаброшен…»
А недавно я написал стихи в этаком высокопарном стиле и посвятил их подружке моего товарища и послал анонимно. А потом она ему хвасталась - вишь, какое, мне пишут, и показывала ему язык.
Работать, наверное, поеду на Чукотку, там платят больше, да и суда часто идут на ремонт за границу, а попасть в загранку мечта каждого моряка. Возвращаются обычно в шелках и бостонах, да еще и с деньгами…
После окончания Мореходного училища много плавал, в основном, вдоль Побережья. Вот отдельные кусочки моей жизни того времени.
Идем на ремонт в китайский порт Шанхай месяца на 4, а потом предстоит рейс в Заполярье и уже, наверное, надолго. Вообще эта дикая жизнь мне надоела! Мы встали на зимний ремонт, пароход врос крепко в лед, а мы перешли к береговой жизни. Очень мне хочется в театр, но затолкали нас в страшную дыру- «Большой Камень» (бухта в Амурском заливе). И в этом забытом богом и людьми крае только и празднуют открытие чайных. Но если судить по радости старожилов, то очевидно этим решаются самые злободневные вопросы быта
В плавании работать было очень трудно, пароход старый, испытывает уже предсмертные судороги, матросы, кочегары народ не дружный, на стоянках шибко пьют и дерутся, иногда на вахту поставить некого. Словом все то, что у нас называется «тяжелый пароход». На отстое легче стало. У меня есть 2 друга - третий помощник капитана и 4-й механик (я работаю третьим). Повсюду мы стараемся бывать вместе. Гена (механик) хорошо играет на гитаре, а «Очи черные» с таким жалостливым дребезжанием, что плакать хочется, хотя я в жизни не любил никаких черных очей! А еще его опасно отпускать в город одного, потому, что оттуда его приносят какие-то случайные знакомые и на судно его приходиться поднимать в сетке. Когда на следующий день я начинаю его осыпать укоризнами, он сразу же переходит в наступление и просит 300 рублей взаймы. А другой друг Вовка, немножко поэт. Он уже сочинил новогодние вирши и решил их прочесть в кают - компании за праздничным столом при звоне бокалов, но вышло так, что мы оба оказались 31 декабря на вахте и все его творческие потуги оказались напрасными.
Я не имею никаких талантов, но когда моим друзьям срочно понадобиться спорщик профессионал, они призывают меня, и я мгновенно с помощью не очень сложной софистики убеждаю любого, что черное, это белое, и наоборот.
А вот, если можно так выразиться и интимная сторона нашей жизни. Есть и это. Совсем недавно, мой милый, мой верный друг, штурман Вовка, пригласил меня, как он выразился, осмотреть его невесту, ту самую деву, из-за которой он в свое время сильно простудился. А посмотреть было на что, хотя я видел ее и раньше. Она работает на нашем ремзаводе, но тогда она была в ватных брюках у станка и точила гайки на ; дюйма, и вообще я тогда был занят и не обратил на нее внимание. Но дома, дома совсем другое дело – я увидел прелестную девушку, ножки стройные, как кегли, нос прямой, короткий, глаза величиной со столовую ложку, черные ресницы, длиной миллиметров пятнадцать. А голос, какой грудной голос! Когда она заговорила со мной, я прямо обалдел, и испытывал неизъяснимое наслаждение, будто кто- то так нежно пощекотал меня за ушами. Но плохо было то, что у столь красивой девки было много и поклонников, и вскорости наши опасения полностью оправдались. Вовка встретил коварную изменщицу с другим, где- то на улице. От его любви не осталось ничего, кроме горьких сожалений по поводу безрассудно подаренного кольца на заре начинающихся чувств. Колечко было золотое, и Вовка не захотел терпеть материального ущерба. Выручать кольцо отправили меня. Я долго сидел на квартире изменщицы, что - то мямлил и никак не мог решиться заговорить о главном. Наконец, когда меня уже выпроводили на улицу, я вдруг заорал не своим голосом: «Кольцо отдай!». После чего мне его и отдали. Оно, оказывается, лежало на дне большого сундука.
Гена тоже был влюблен. И тоже неудачно. Девушку его я видел – маленькая такая, голубоглазая и очень ласковая. Как- то раз Генка пришел к ней пьяный и попросил пятьдесят рублей взаймы. Она еще конечно не знала, что это у него болезнь такая, просто мания. С кем бы он и о чем бы, не говорил, под конец разговора обязательно попросит денег взаймы. И она, конечно, дала бы ему денег, если бы они у нее были, но денег не было. И она попросила его обождать, пока она переоденется, чтобы пойти гулять, а он взял и убежал. И теперь Гена боится ее встретить, стыдно ему очень, а она, наоборот, ищет встречи с ним. Гена ей нравится.
Ну, а я в основном радуюсь успехам моих друзей, переживаю вместе с ними их неудачи. Я же вроде никого не люблю, и меня никто не любит. Должно быть виной тому моя рыжесть. Если бы о нас написали роман в современном стиле соцреализма, то с меня можно было писать парторга, который все думает, и спит думает о своих ближних и о судьбах страны своей многострадальной. А сам питается заплесневелыми сухарями и забывает получать жалованье, что ему причитается за свои страдания.
Наш триумвират на время распался – Генку посадили на 10 суток за пьянство и ругань в общественном месте. Я сходил к нему и принес мандарины, но оказывается он просто голодный – кормят один раз в день. Мандарины он проглотил и продолжал смотреть на меня голодными глазами. Занимаются они благоустройством и расширением тюрьмы, делают новые камеры и оборудуют их нарами. Очевидно, ожидается новый, еще более мощный наплыв матерщинников.
Вовка же почти совсем прекратил ходить на берег в дневное время, а если и выходит, то вечером. Не знаю, с чем это связано, но милиция в нашем районе ищет человека с приметами Вовки. Подозреваю, что Вовка ругался вместе с Генкой, но как то ускользнул от наказания. Так вот он ночами и прогуливается и простудился. Наш судовый врач тотчас же принялась делать уколы, которым она отдает явное предпочтение. Вовка же боится их до дикого ужаса. И не раз, когда я выбегал из машинного отделения навестить его, он падал на мою грудь, измазанную машинным маслом, и истекал горькими слезами.
Вот так, если коротко и проходила моя моряцкая жизнь. Шелков и бостонов я не заработал, да и денег особенно не накопил. И я понял, что моряцкую романтику надо заканчивать и на этом завершилось мое отрочество и становление взрослого человека. Немногим, я думаю, оно отличается от моего детства.
И конечно меня потянуло в родные места, ближе к родным в Забайкалье.
А на румбе снова жизни море,
Но уже в житейском чисто плане.
Приехал я в родную Читу, годы то мелькали один за другим, пора было вить гнездо, что я и сделал. Женился довольно удачно. Жена аптечный работник. Получили худо-бедно квартиру хрущевку, завели дачу. А работал в техникуме, преподавал точные науки. Родилось двое детей. Как и у всех людей того времени велась, в основном, борьба за хлебом насущным. Жить было очень трудно. Не мог толком помочь старому отцу, и меня постоянно глодало сознание, что он все-таки трудновато живет, а от меня ему никакой помощи нет, но ничего сделать не мог. Трудно было не только с питанием, но и с тряпками, в магазинах шаром покати и приходилось всякими путями как то выкручиваться. Вот строки из моего письма к сестре, которая в то время училась в Москве: «…Валя, есть ли в Москве в продаже зимние пальто? Не можешь ли ты посмотреть? Если да, то я вышлю деньги. А у нас шаром покати!».
Для решения продовольственной программы пришлось обзавестись дачным участком на берегу речки Ингоды. У нас весна обычная, днем жарко, ночью холодно. На участке рос кое-какой плодово-ягодный кустарники, выращивали, в основном, овощи. Пытался развезти садовую землянику, методом рассады. Но как только она попадала в открытый грунт, то сразу же чахла, не климат. Урожаи, как правило, были не ахти, но нам в основном на зиму хватало. Собирали немного смородины и малины. Иногда даже не могли все перерабатывать, но преодолеть свои комплексы продавать излишнее на рынке, было трудно. В качестве удобрения использовали навоз. Наши совхозы и колхозы землю обильно посыпали минеральными удобрениями, а навоз бульдозером выгребали из коровников и не применяли. Ноябрь у нас месяц зимний. Я как- то раз был на участке и повалил сильный снег, я обрадовался и стал снегом засыпать землянику и кустарники. К концу дня сильно утомился и решил заночевать в домике, а утром на улице было -30, а в домике около нуля!
Расположение дачного участка на берегу реки было определенным преимуществом, но были и нехорошие моменты. Так однажды после сильного наводнения на участке – земля превратилась в целину, да и постройки имели повреждения. В связи с этим, пришлось картошку и капусту покупать. Но много было варенья. Как то перезимовали.
И вот наступили пенсионные годы и лихие после перестроечные горбачевские годы. Мой шеф разрешил мне еще немного поработать. Жить стало труднее, но кое-что можно купить на базаре и по карточкам. С промтоварами хуже – обуви и одежды никакой. Парники делать перестал, упор на картошку и капусту. Питались нормально, но все по карточкам. Плохо, что перспектив никаких! Все лето был на участке, но урожай нынче скудный. Основной овощ Забайкалья картошка уродилась скудно и на рынке сильно подорожала. Мы немного накопали, но мелковата. Срубили капусту и ждем холодов, чтобы посолить ее.
Вот такая моя взрослость, подстать, детству и отрочеству. Ну, что может хватит перечислять «прелести» моей жизни. Все понятно? И какого же цвета будет моя вспышка? Как Вы считаете?