«У богов нет милосердия. Оно только у человека. Потому как у богов нет свободы воли.» — токарь.
Гибель Богов.
- Нет, нет свободы… Нет, не так… Воли нет! Совсем! Не силы воли, а вот той, когда свобода! Воля! Ты почувствуй, почувствуй вкус слова — воля!
Токарь Саня трясущимися руками подправил ход резца, раздувая ноздри тонкого носа, смачно, понюхал дымок горелого масла:
- А нет её, - воли… Нигде, и не у кого. Даже Бог, Володя, Бог и тот не свободен, не волен в себе…
- Эк тебя несёт…
Пробурчал маленький, худенький кореец Володя. Сварщик от Бога, и как бывавший рыбаком в Северной Атлантике, в штормовых передрягах, невообразимых для выживания без милости Божьей, твёрдо знавший — лучше не спорить… Со страдающим человеком.
- Ты, Саня, свой сумрачный немецкий гений не философией напрягай, а делом! Душа-то горит?
- Горит, горит… Но технологию не нарушишь… Вот я и спрашиваю — а где она, воля? Даже в такой малости и то нет. А ты говоришь — Бог…
Саня вымерил микрометром вал, удовлетворённо кивнул, щедро смазал деталь машинным маслом, обгоравшим на раскалённом металле, и оставил остывать под ветерком, создаваемым небольшим вращением детали.
- Так… Цементацию сделали, закалится под потоком воздуха… Ну? Ждём…
И обессиленный, рухнул на стоявшую у стены вагончика табуретку, рядом с Володей.
Дело обычное, для наших людей — мозгами работать. Если надо. А тут такое большое надо! Техника дорожная встала. Полопались карданы, а нужных не нашлось. Нашлись разномастные — с нужной головкой, но неправильным хвостовиком, и наоборот. Вот они и резали карданные валы на станке, из двух лепили один. Состыковывали в станке же, сваривали, самопальным электродом. Володя наматывал на стандартный электрод нихромовую проволоку, и пока деталь раскалённая, Саня её обрабатывал. Потому как остынет — никакой резец уже не возьмёт.
Ну, мозги-то работают не только? Вот, ввиду того, что при открытии, или закрытии дверей вагончика, создавались вредные воздушные потоки, не дававшие остыть детали правильным образом, и был введён полный запрет на посещение оного, кому бы то не было. Что и давало искомую свободу Сане и Володе. Свободу не торопясь, с чувством, толком, расстановкой, коротать время.
Саня остыл — ну, поработай с раскалённым металлом. Пот высох, начало морозить. Наверное каждый, выходя из бани ощущал, что не смотря на жару на улице, мёрзнешь? Вот! Володя, вовремя уловив момент, из под верстака вытащил картонку. На коей ютилась бесхитростная закуска — пара луковиц да миска с хе. Маринованное мясо из животных, любимых не только корейцами. Ну, мясо, за которое их, любителей мяса, сильно не любят защитники животных. Два гранёных стакана. Собственно и всё.
Вытащил из настенного шкафчика бутылку, не глядя набулькал в стаканы, Саня поднял стакан, сказал задумчиво:
- Вот! Я и говорю, милосердие только у человека! За него!
Смачно выпили, крякнули, занюхали луком:
- Сань, а ты что в Германию не уезжаешь? Подписка о неразглашении не кончилась?
Ну, работал Саня на шибко военном заводе. За что и пострадал — переспал с женой начальника цеха.
- Нет, Володя, не это. Скоро закончится срок подписки. Понимаешь, Володя, не хочу. Там ведь орднунг, а я волю люблю. Так что… Давай за волю!
Выпили, съели по кусочку хе.
- А ты что в Канаде не остался? Знал ведь, что за опоздание на судно спишут на берег? А тебе без моря? А так - кореец, пострадал от Сталина. Да родственники там есть, помогли бы.
Володя помотал длинными волосами:
- Сань, ну что ты городишь? Какая Канада? Они же в войну всех моих родственников в лагерях гноили. Ну?
- Стоп! Японцев же?
- Они разбираются? Японец, кореец — косоглазый и всё!
Нацепил на вилку кусок мяса, внимательно рассматривая его, будто впервые видел:
- Да и хе я люблю. А там нельзя. Совсем нельзя. Да и семья тут… Нет, Саня, ну её эту Канадчину. Холодно там. Давай, за нашу пустыню, она тёплая…
Звякнули, крякнули, замолчали… Как-то сама собой родилась песня… Вырвалась в открытую форточку, споткнулась о серый бархан, спугнув зайца, пережидающего жару в норе, подхватил её горячий пустынный вихрь, понёс во всю ширь:
- Ой, мороз мороооз, не морооозь меняяя…. Не морооозь меня...
А как не запеть двум русским мужикам — немцу Сане да корейцу Володе, в жаркой пустыне, когда душа, вот она самая?