Переполненный электропоезд, слегка покачиваясь, возвращал меня из деревенского рая в душный, прогретым июльским солнцем, город. В душе покоилась умиротворённая нежная грусть, что бывает после разлуки с хорошим человеком. Целую неделю я гостила на даче у своей приятельницы. Провожая, она нагрузила меня садово-огородными дарами по самые уши. Четыре огромных баула, доверху набитые овощами и фруктами, заняли всё свободное пространство вокруг меня настолько, что я не знала куда деть свои ноги. В благостном настроении, ни о чём не думая, я глядела в окно и не сразу поняла, что радостный вопль на весь вагон: «Лёлька, это ты?» – относится ко мне.
Повернулась непроизвольно, скорее обращая внимание не на вопрос, а на громкий возглас рядом и, ещё до конца не осознав, кто это, я покраснела до самых кончиков волос. Давно умершее и похороненное в памяти нереализованное чувство первой девичьей любви пробудилось ранее, нежели я признала того, кого тайно и безответно любила в юности, и кто принёс мне глубокое разочарование тогда же. Меньше всего в жизни мне хотелось встретиться именно с ним.
– Марк, – не сказала, скорее выдохнула я, – неужто это ты?
Голос мой выдал досаду, и Марк, уловив её, от неловкости закашлялся.
– Да, Лёлечка, это я! Побитый жизнью, но не сломленный! – он пригладил ладонью поредевшие с сединой, а прежде густые волнистые каштановые волосы. – А ты не изменилась, так же мила и прекрасна.
– Льстец, – улыбнулась я благосклонно и, взглянув в его тёмные глубокие глаза, с тоской до головокружения, словно на крыльях унеслась в трогательное, светлое и не очень, прошлое. Из всех тайников и закоулков памяти побежали, как ручьи весной, к сердцу воспоминания.
Я вернулась в те сладкие года, когда всё дышало прелестью: мы были наивны и доверчивы, безумны и беспечны, всегда немного влюблены и верили в вечное счастье, которое обязательно будет даровано каждому, едва лишь обретём самостоятельность. Мы спешили взрослеть, добивались свободы, а получив её, творили несусветные глупости, потому, что мир тогда для нас был чёрно-белым, и мы не ведали ещё, что всё происходящее в жизни – это результат только наших поступков.
Ах, молодость, если бы она что в жизни понимала…
* * *
– Три девицы под окном… – так дразнили нас в старших классах мальчишки и называли неразлучной троицей: Ляльку, Лильку, Лёльку…
Елизавета, Лилия, Елена… мы дружили крепко, искренне верили в нашу дружбу, в её чистоту и порядочность…
Мы – это я – Лёля (сейчас детский доктор Елена Михайловна), это – Ляля, с которой я жила на одной лестничной клетке и дружила с ползункового возраста, и Лиля – она появилась в нашей жизни значительно позже.
Лиля приехала в наш город и пришла в нашу школу как раз накануне новогодних каникул. Девушка вошла в класс вместе с директором во время урока. Красивая и стройная, она стояла перед нами с высоко поднятой головой, изящно отставив точёную ножку немного вперёд. А мы, затаив дыхание, восторженно глядели на неё. Мальчишки часто и неровно задышали, непроизвольно стали одёргивать курточки, приглаживать вихры на голове, а девчонки поникли и расстроились от зависти и ревности – новенькая была соперницей всем. Даже Ляльке, с которой мы намедни поссорились, и она уже второй день, игнорируя меня, сидела за другой партой. Вот поэтому директор и указал Лиле на свободное место рядом со мной, и она пошла столь грациозной поступью, с такой обворожительной улыбкой, словно ступила на арену цирка – осталось только театрально развести руки в приветствии.
– Ничего себе! – воскликнул кто-то с задней парты. – Артистка!
И позже мы действительно узнали, что родители у неё были из цирковых – воздушными гимнастами, и сама Лиля тоже выступала вместе с ними. Восторг переполнял нас! В нашем восьмом «а» классе учится настоящая циркачка! Она охотно делилась рассказами о цирке, гастролях. Показывала акробатические этюды, раскрывала тайны фокусников. Много привирая и сочиняя, Лиля купалась во всеобщей славе и любым способом старалась оказаться в центре внимания. Всё её поведение и образ в целом были вызывающими. Нас же с Лялькой это восхищало.
Глупые, мы тогда не догадывались, что любая эпатажная личность – это психологическая проблема, и что дружба втроём, особенно женская – это величайшая редкость. Чаще всего двое дружат против одной и по обыкновению у нас это было так: Лилька со мной против Ляльки, Лилька с Лялькой против меня. По-другому никогда не было, потому, что артистка цирка быстро заняла главенствующую роль в наших отношениях.
Верховодила она и в классе, и в нашем сплочённом коллективе начались раздоры. Временами, словно смог над городом, над классом зависала всеобщая нервозность. Мы взрослели и не задумывались, нам казалось, что так и должно быть. Не анализировали и даже не догадывались в те годы, что всего лишь один человек в коллективе способен не только возбудить его, расколоть, но и полностью уничтожить. Как говорится, ложка дёгтя… но мы не знали об этом.
Лилька была азартной, вздорной, и вокруг неё всегда кипели страсти. Она постоянно выясняла с кем-то отношения, ссорилась, мирилась, короче, покоя рядом с ней не было. Но мы, вопреки здравому смыслу, продолжали дружить, и наша троица пользовалась большой популярностью у ребят. «Три девицы под окном…» – оборачивались они вослед, бросая вдогонку пушкинские строки. Как же нам это нравилось!
А как не оглянуться: смуглая с пышной гривой смолянистого цвета вьющихся волос, черноглазая, стройная, как японская гейша, Лиля, да Лялька – полная противоположность ей, которая являла собой чистый образец русской красавицы. Белолица, черноброва и румяна, слегка полновата. Спокойна и нетороплива со скрытой чувственностью и задоринкой в серо-голубых глазах. И одна, и вторая всегда были хорошо одеты, в отличии от меня скромницы, носившей всегда то, что дёшево и долговечно.
Я между ними была, можно сказать, никакой. Как-то мама, которая никогда не питала ко мне особых чувств и, не скрывая, ждала, когда я покину отчий дом, предположила, что эти красивые девицы дружат со мной лишь только для того, чтобы на моём фоне выглядеть ещё лучше. Я не хотела в это верить, потому, что любила подружек всем сердцем и была предана им, а цену себе знала – дурнушка. В меня не влюблялись, не подкладывали в парту записки, никто никогда не оглядывался при встрече, и на школьных вечерах редко кто приглашал танцевать. Лишь красавчик Марк, жалея меня, как Лялькину подругу, иногда оказывал мелкие знаки внимания, а по-настоящему он был наповал сражён Лялиной красотой. И чувства у них были взаимны…
Незаметно пролетели школьные годы, и мы продолжали дружить, но встречались значительно реже.
Лялька с первого раза поступила в геологоразведочный, Лилька – в институт физкультуры, а я, отработав санитаркой в больнице, только на третий год смогла победить приёмную комиссию в медицинском.
Марк выбрал юриспруденцию. Хорошо эрудированный, отличник в учёбе, красавец и спортсмен, сын известного в городе адвоката, он играючи покорил в университет. Отношения с Лялей больше не скрывали, и они были настолько трепетно-нежными, что за глаза влюблённых прозвали «Ромео и Джульетта».
Марк нравился многим, и я не являлась исключением. Мало того, безответно и самоотверженно любила его, любила без малейшей надежды, и в этих чувствах была по-своему счастлива. Понимая, что Марк недосягаем для меня, как высоты Гималаев, в душе одобрила его выбор и смирилась...
Немного всплакнув от жалости к себе, накануне их свадьбы я активно участвовала в её подготовке. Не отставала от меня и Лиля, но от неё шлейфом тянулись одни неприятности. Она становилась невыносима.
Мы уже поняли, что Лильке свойственно сеять смуту и раздор, что характер у девушки довольно-таки вздорный, склочный, но многое прощали ей. Ну, нрав у человека такой, что ж теперь делать?
Надо быть снисходительными, убеждали себя, но частенько действовали по принципу – не трогай… не воняет… Когда же мы взрывались от негодования, она вмиг становилось другой: жалкой, несчастной, обиженной, и погружала нас этим в глубокое чувство вины.
До свадьбы оставалось две недели. Как-то вечерком мы собрались у Ляльки просто поболтать. Пили чай, шутили, смеялись и вдруг Лилька, словно облив нас кипятком, ошарашивает: «Я больше не могу молчать: Марк – подлец и негодяй. Он изменяет тебе направо и налево».
– Девочки, – тарахтела она, возмущённо размахивая руками, – Поклясться могу – своими глазами видела! Стоят… целуются в открытую!
– Не может быть! – твёрдо возразила я. – Марк не такой!
– Ты хочешь сказать, что я вру? – Лилька начала заводиться и это не предвещало ничего хорошего. – Да я, может быть, знаю намного больше, чем говорю! Просто не рассказывала, потому, что жалела Вас – дур влюблённых!
Это же надо – она заметила мои чувства, которые я настолько умело скрывала, что даже Лялька не догадывалась! Оскорблённая, она с удивлением взглянула на меня, я же, изображая полное непонимание, удивлённо пожала плечами, а Лильку прорвало, словно плотину!
Бурлящим грязным потоком клеветы, разбивая наши сердца, она обвиняла несчастного жениха во всех смертных грехах сразу.
Настойчиво убеждала нас, что не единожды Марк приставал к ней с поцелуями! Перечисляла, загибая пальцы, тех, с кем у него были близкие отношения. Она говорила это столь убедительно, словно стояла при этом со свечой рядом…
– Замолчи! – вдруг завизжала Лялька, зажала уши руками и забилась в истерике. Изворотливая Лилька тут же кинулась её утешать:
– Ну, что ты, глупая, плачешь? Что, на этом Марке свет клином сошёлся? Подумаешь, изменял! Но… – она многозначительно помолчала, – накануне свадьбы… конечно, это очень подло… Я бы не простила! Нет, никогда бы не простила… Ну… если ты настолько любишь, то давай… вперёд… забудь про гордость…
– Хватит! – вмешалась я, закипая от злости. – Уже ресторан заказан, платье куплено… Пришла тут… сплетни разводить… Иди отсюда, интриганка!
И вытолкала её взашей за дверь.
Как могла, я утешала подругу, убеждая, что всё это ложь от зависти, от мерзкого Лилькиного характера, но своей цели пущенные стрелы уже достигли: вера пошатнулась и зародились сомнения.
– Последи за Марком, – слёзно уговаривала меня Лялька, и я согласилась.
Какая ошибка!
Я не знала, как это делается и таясь, несколько вечеров просидела на лавочке во дворе его дома, скрываясь под кроной деревьев. И один раз засекла, как в вечерних сумерках Лилька прошмыгнула в подъезд, где жил Марк.
Кровь застыла в моих венах. Заколотилось бешено сердце. Запаниковала, не зная, как поступить и выпалила Ляльке по дурости всё, что увидела. А высказав, поняла, что совершила непоправимую глупость. Поверьте, я никогда не чувствовала себя так скверно, как тогда, и до отвращения была сама себе неприятна. После, изворачиваясь, как уж на сковородке, я что-то мямлила и… лучше бы молчала…
Лялька отреагировала удивительно спокойно. Кивала головой, нервно покусывая губы, и ничего не говорила. Я попросила её не делать глупостей и, сгорая от стыда, позорно бежала.
А подготовка к свадьбе шла полным ходом. Родители заказывали изысканное меню в одном из лучших ресторанов города, рассылали красочные приглашения. Гости шили наряды… покупали подарки…
В предсвадебной суматохе мы виделись редко. Ляля начала избегать нас, и никогда больше не говорила о Марке. Она побледнела, похудела, в глазах затаилась печаль.
Наступил торжественный день. В загсе – не протолкнуться! Марк, как орёл над Лялькой вьётся: влюблённых глаз с неё не сводит, то за руку возьмёт, приобнимет, фату поправит, ободряюще по носу щёлкнет. И так, и этак к ней, а она, как замёрзшая. Все понимали – волнуется.
Наконец-то распахиваются двери, и под звуки свадебного марша молодые входят в нарядный зал.
Свадебный регистратор хорошо поставленным голосом говорит вступительную часть основного момента бракосочетания. Струнный ансамбль негромко исполняет «Венский вальс» Штрауса. Мамы всхлипывают, утираю слёзы и я…
– И теперь, в присутствии дорогих и близких для вас людей, прошу ответить вас, Марк, согласны ли вы взять в жёны Елизавету, быть с ней и в горе, и в радости, богатстве и бедности, в болезни и здравии пока смерть не разлучит вас?
– Да, – тихо произносит Марк.
– Елизавета, согласны ли вы стать женой Марка, быть с ним и в горе, и в радости, богатстве и бедности, в болезни и здравии пока смерть не разлучит вас?
В ответ тишина.
– Отвечайте, – торопит регистратор, – время, время!
А она молчит… И вдруг высокомерно вскидывает голову, точно также, как это делает разгневанная Лилька и, презрительно глядя в глаза испуганному жениху, громко отвечает: «Нет. Я не согласна».
Резко срывает фату, бросает её на пол и выбегает из зала.
Ступор, паника…
– Лялька, зачем?! – завопила я истошно и кинулась следом, грубо расталкивая всех, кто встречается на пути. – Ляля, что ты творишь? Остановись!!!
Но выбежав на улицу, увидела, как от парадного крыльца отъехало такси… Похоже, Лялька всё продумала заранее. Не забыла про гордость, только кому она сделала плохо? Ну, унизила Марка, а себя-то ещё больше. Вот уж поистине, где гордость, там стыд да неприятности.
Я не одобрила её поступка, но и не осудила. Степень душевной боли у всех разная, и каждый по-своему освобождается от неё. Выкинув такой фортель, испытала ли Лялька облегчение? Не уверена. Возможно она надеялась, что Марк падёт к её ногам и будет валяться перед ними, оправдываясь, и долго вымаливая прощение, но позже узнала, что она в тот же день уехала с геологами на разведку какой-то руды.
Мы больше не встречались. Наша дружба рассыпалась одним днём, как построенный из песка домик, ничего не оставив в душе, кроме затаённой тягучей боли и стыда.
Спустя год Марк и Лиля поженились. Вот этого я ему простить не могла. Он упал в моих глазах, причиняя ещё больше боли. Кто угодно, только не Лилька…
Получив диплом, я покинула родной город. Вернулась недавно.
Ляля переехала жить на Урал. Спустя несколько лет она погибла в экспедиции, переправляясь через реку.
И вот, когда вся эта история канула в прошлое, в переполненной электричке, словно ниоткуда передо мною возник Марк. На следующей станции напротив меня освободилось место, и он сел...
* * *
Грустно улыбаясь, мы долго глядели в глаза друг другу, прежде, чем начали общаться.
«Три девицы под окном…» – вспомнила я неожиданно и выпалила, давно мучавшее меня: – Марк, скажи, а у тебя были девушки до свадьбы? Ты уже тогда начал встречаться с Лилькой?
Он искренне изумился: «Ну, ты даёшь! С чего это вдруг тебе такое взбрело в голову, да через столько лет? Нет, Ляльку я любил, и долго не мог понять за что она со мной так поступила… Неужели нельзя было честно сознаться, что встретила другого? И с Лилей я не встречался. С чего ты взяла? Она, бывало, заходила… не знаю зачем… но между нами никогда ничего не было. Женился на ней назло всем, и только потому, что была одной из вас – трёх девиц, – он иронично усмехнулся, – она не отходила от меня тогда. Жалела.
– Господи! – вскричала я. – Да, кто тебе такую чушь сказал? Какой другой?
– Лёля, не надо так невинно таращить глаза, мне Лиля ещё тогда всё рассказала.
– Лиля?!
Я не знала, что думать и как поступать! Казалось, уже научилась ничему не удивляться, но столь явная и наглая ложь глубоко зацепила.
Возмущаясь, я кинулась оправдывать Лялю, а потом подумала: «А кому уже это надо? И зачем? Ничего не изменить. Всё в прошлом, всё позади, так стоит ли ворошить?» Тем более, Марку при свидетелях сказали: «Нет!», а коварная соперница, тут же всё ему разъяснила.
– Как Лиля поживает? – перевела разговор.
Марк смутился.
– Она… в ПНИ*, – не поднимая глаз, тихо ответил, и начал говорить о наболевшем.
Он рассказывал о том, как проявилось психическое заболевание у Лили: перепады настроения, немотивированные вспышки гнева, истерики и другие аффективные расстройства, вплоть до попыток самоубийства. Безумства наблюдались и прежде, но обострились после свадьбы. Не сразу родные поняли, что не характер виной её неадекватного поведения, а болезнь. Когда уже стало невмоготу, обманным путём положили в психиатрическую клинику, а там поставили диагноз – мозаичная психопатия, которая очень быстро переросла в полноценную шизофрению. Так, к сожалению, бывает. Она стала опасна, и для себя, и для окружающих…
Я слушала, а перед глазами стояла жизнерадостная смуглая красавица с лукавым взглядом бездонных чёрных глаз… Она мягкой поступью величаво, демонстрируя себя, идёт к моей парте, и я этому рада…
Мне до боли стало её жаль.
«Три девицы под окном… да, – подумала я, – наворочали! Был и пир, и полотно…»
Знаешь, – Марк неожиданно взял меня за руки, – никогда не понимал, как вы вообще могли связаться с Лилей? Что между вами общего? Особенно у тебя?… Хотя, я и сам, как последний дурак, попался на удочку её манипуляций… Да, Лилька прошлась катком по всем нам.
Я в ответ лишь пожала плечами: «Не знаю», а сама подумала, вот ежели бы тогда, когда директор привёл Лилю в наш класс, мы не рассорились с Лялькой и продолжали сидеть за одной партой, красавица циркачка прошла бы мимо, но тогда не случилась бы эта встреча.
Стало смешно, и неожиданно поднялось настроение. Я словно помолодела, вспомнив те давние-давние события, и уже искренне радовалась встрече с Марком.
Электричка дёрнулась и остановилась – конечная станция. Народ суетясь, спешил к выходу, а мы сидели, не шелохнувшись, не разнимая рук, и молчали.
– Расскажи о себе, – попросил Марк.
– Как-нибудь в другой раз, – я показала ему на сумки, – а сейчас нам пора выходить…
*ПНИ – Психоневрологический интернат.
24.08.2022