Демисезонное стихотворение
Белый фарфор на комоде.
Синее стало не в моде.
Что происходит в природе?
Белая пахнет сирень.
Что так светло в небосводе?
Белая ночь колобродит.
Что же в напарницах ходит
зимняя, синяя тень?
В носке то кеньги, то кеды;
шуба на майку надета;
краешком нежного фетра
ветер снежинку почтит.
Перемещаясь по свету,
девочка в платьице «лето»
катит на велосипеде.
Кто же ей пальцем грозит?
Летний жар
Приходит лето, и клубника
лукошко ломит. Краснолика.
Когда мороз, когда озноб,
когда чайку, согреться чтоб, –
не забежишь к соседке Вале,
не спросишь в лавочке у Гали:
«Есть Крым, Воронеж, Краснодар?»
Храните в банке летний жар.
Варенья ложку – дачу вспомнишь:
терраски бросовый размер
и одуванчиков партер;
пихнёшь под бок пучок соломы,
зальёшь в глаза коровий взгляд…
а за окном – зимы уклад
и тополь, трезвый и крахмальный,
торчит колонною ростральной.
На «ты»
Неброский знак. На белом фоне
всего-то букв шесть штук: Москва.
Ну, вот она, машины гонит
налево-право в рукава
и прямо – в русло маяты,
Москва с машинами на «ты».
Гранит – река меняет норов.
Где сила каменной узды,
там забываешь о Раздорах *,
глядишь на своды и опоры,
минуя гулкие мосты, –
там тени с рифмами на «ты».
А что московские трамваи?
Они свидетели времён:
колясок, булошных, попон,
сушёной рыбы, караваев,
прогулок пеших в две версты, –
и с электричеством на «ты».
Но нет: лицо Москвы – высотки.
Их шаг другой, совсем не ходкий.
К чему им уличные гонки?
Чем выше вздох, тем чище бронхи.
Глядят всесильно с высоты.
Их шаг на «вы», а не на «ты».
Жара, жара, как налегает!
А что ей? Жарит без затей.
Пыхтит без устали «кондей»,
«магаз» прохладу предлагает
и к ней ассортимент воды,
да и с другим питьём на «ты».
А где, спасаясь от «пожара
сердец», сидят влюблённых пары?
Любовь не стоит и копейки,
когда не сыщется скамейка
и к ней потёртости следы
от обращения на «ты».
Укрытый от дорог московских
ещё некошеный лужок
лениво зелен, там Восток
плутает в мыслях философских
и день, сбежав от суеты,
сидит с ромашками на «ты».
Плывут закатным флотом зданья,
течёт неспешно вечерок,
и виден палуб огонёк
в многоэтажных сочетаньях,
и фонари из темноты
горят, как бакены, на «ты».
В доступном храме светят свечи.
Расправил крылья Серафим.
Несёт домой старуха гречку.
Что будет завтра? Поглядим.
Краснеют в сумерках кресты,
старуха с сумками на «ты».
Теплеют окна в блочной башне.
«Собачий час», – собачник скажет.
Фотограф скажет: «Синий час».
Прохожий не поднимет глаз,
цветных витрин пройдёт ряды,
оставшись с мыслями на «ты».
Он там, над городом столичным,
а если выше, над Землёй,
и если словом поэтичным,
над точкой светло-голубой, –
глядит с предельной высоты.
Кто он и с кем на «ты»?
* Раздоры – местечко на берегу Москвы-реки
Ritardando
Ход мыслей собирает день.
Тень косо смотрит на плетень.
По рельсам движется трамвай.
Открылись двери – вылезай.
Пройдись по берегу реки.
И не ищи глазами брод.
Отдайся взгляду вопреки
Неспешности движенья вод.
И, умеряя сердца стук,
Наполни щебетаньем слух.
Песенка
Я нарежу ветер ломтиками,
заверну в грозу, –
скатерть неба немного сморщится –
завтрак наш навесу.
Ты раскроешь глаза весёлые,
поведёшь плечом;
будут птицы гнаться за вёслами.
Экое дурачьё!
Поплывём с тобой наудачу мы,
как плывут облака;
нагадает нам небо зачатие
доченьки, а может, сынка.
Мой август
На лодку тихую мой август был богат,
на темную струю и светлое весло.
На легковесный слог мой август был богат,
на сумерек тепло, на вздохи «ах» и «ох».
На линию реки в неясных берегах
мой август был богат, на пальцев холодок.
Мой взгляд привил себе шиповника цветок –
и розовую рябь закинул в облака.
А вечер крошит очертания, и плох
калитки старый створ. Заснул совсем, небось,
гуляка-пёс, уткнул в мои колени нос
и прядает ушами от укусов блох.
Серебряные дороги
Не в рудниках добыто серебро –
трудами туч накоплено добро.
Его везёт промокший самосвал,
оно в реке расплавленный металл,
гламурно фотографией блестит,
ложится в строчки цвета «антрацит»,
взлетает на рассвете сизарём,
а крылья отливают серебром.