Достала эта бессонница! Просил же сестру вколоть снотворного. «Вам нельзя, скажите спасибо, что обезболивающее даём». Вот так, я ещё и спасибо должен говорить. Мысли одни и те же: что там со мной, выживу, не выживу? И ведь не добьёшься от этих врачей, не говорят толком. А если выживу, но калека, инвалидность? А если в коляске на всю жизнь? Да как меня Ольга таскать будет? Сама, вон, сорок шесть кило весит. Прибежала бледная, испуганная… бедненькая. Вот же угораздило влететь в эту аварию. Тоже всё время вертится перед глазами: грузовик навстречу, и ничего не сделать, и вот сейчас, и… Ужас!
И соседи по палате тоже «помогают»: один храпит навсхлип, ему только на спине лежать можно, вот он и заливается, двое стонут, но не системно, а периодически, со вскриком, а четвёртый, в углу, вообще через раз дышит. Уснёшь тут.
Бесконечная ночь какая-то. И ведь никто в палату не заглянет, может, тут умирают. О, мужик какой-то, не доктор. Да и чего бы ночью тут доктор, если даже сестра не приходит. И одет не по-медицински, в комбинезоне. Стильный такой комбинезончик, спортивный вроде, пёстренький. Кроссовки на ногах, на голове беретик наискосок. И походочка кошачья, бесшумная, с пританцовкой вроде. Модно сейчас – весь мир танцует. Татуирован, наверно, с ног до головы. Ходит между койками, заглядывает. Этому, который через раз дышит, даже веко задрал.
- Кого ищите?
- Не тебя, успокойся.
- Да я и не волнуюсь…
Грубые все какие! Практикант, может. Помочь ему хотел, или хоть словом перекинуться, чего сразу как собака огрызаться? Ушёл, как пришёл, ни «здрассте», ни «до свиданья». Санитар, наверно. Не видел днём его. Ох, как же там болит опять! Обезболивающее заканчивается, а нового до утра просить бесполезно. Хоть бы немного отключиться…
И снова ночь – моё проклятье! Сегодня сестра злая, её все не любят. Так больно вколола, чуть с койки не вскочил. А мог бы, так и вскочил бы. И хоть бы что, никаких претензий не принимает, молча всадит, ватку приложит и к следующему. Этот, который через раз дышит, вообще, как выдохнул на уколе, так после минуты две не дышал. А она задом крутанула и за дверь – своё дело сделала. С ней говорить о снотворном вообще бесполезно.
Утром на обходе пытался у врача выспросить что и как. «Посмотрим, полечим, кости срастутся, неврологов подключим. В настоящий момент нужно стабилизировать работу внутренних органов...» Ничего конкретного, короче.
Этот, на спине который, храпит, аж захлёбывается. Так с ума сойти можно!
О, сегодня снова этот санитар дежурит. Опять к тому, который редко дышит. Руку на лоб положил, температуру, что ли, так измеряет, студент!
- Что, щупаешь, не остыл ли?
- Вроде того.
- Ну ты даёшь! Не терпится поработать? Умрёт, сестра тебя позовёт. Спал бы, пока работы нет.
- Всё надо делать вовремя. И самому. На эту сестру сам знаешь, какая надежда. Уколы сделала и дрыхнет в ординаторской.
- Ну, а тебе какая разница? Покойнику всё равно, когда его заберут. А тебе смена кончилась – и домой. А дома жена, наверно, утром тёпленькая дожидается?
- Жена тоже на смене.
- Во как вы – вместе на смене. И то верно, зато потом вместе отдыхать. Ну, присядь, хоть поговорим.
- Нельзя мне с тобой сидеть. Да и некогда.
- Да ладно, работяга. Слушай, может ты мне снотворного вколешь, а? Ну, будь другом, сил нет так валяться, хоть бы часок отключиться.
- Да нельзя тебе, доктор верно говорит. При том, как у тебя там всё разбито, заснуть-то заснёшь, а вот проснёшься вряд ли. Работы мне добавишь.
- А ты что, правда откинувшихся таскаешь? А напарник где?
- Сам управляюсь.
- Ну, ты здоров. Они, мертвецы, говорят, тяжёлые.
- А ты как думал. Конечно не лёгкие. Особенно старые.
- Конечно, старые двигаются мало, едят сытно, но ведь и сухонькие старички бывают.
- Да тут, сам понимаешь, дело не в весе.
- А в чём ещё? Этот вон, которого ты щупал, поди и не весит ничего.
- Этот, скорее всего, вообще неподъёмный. Может, помощь вызывать придётся.
- Да санитарка его вчера сама переворачивала, никого не звала.
- Ты что, до сих пор не внял, чем я занимаюсь?
- Так это… санитар. А чего?
- А того. Не вздумай кому сказать, что со мной разговаривал.
- Почему, секрет что ли?
- В дурку определят, как кости срастутся, и не выпустят больше до конца жизни. Лежи и помалкивай, понял?
- Не, не понял. Да честное слово, не догоняю.
- Ты меня видишь, потому что тебе сильное обезболивающее колют, понял?
- Так ты что - бред, галлюцинация?
- Сам ты галлюцинация.
- Дай потрогать.
- Не дам!
- Значит, «глюк»!
- Роджер.
- Ха-ха! Глюк Роджер! А почему Роджер?
- Древнегерманское – от понятий «известность» и «копье». Копьё у тебя с чем ассоциируется?
- Ну, с убийством, со смертью. Вообще «Роджер» - это череп с костями на пиратском флаге.
- Во! Верно.
- Что верно?
- Не, тебе большую дозу влили, соображение не работает. Я не тела забираю.
- А…
- Закрой рот, простудишь горло.
- Так, значит, это правда, что душа есть?.. А ты не за мной?
- Я ж тебе в прошлый раз ещё сказал: успокойся! Я вон, этого дожидаюсь, потому и стою тут с тобой. Уходить неохота, с минуты на минуту отойдёт. Да, заметно, уже грехи проявляются. Как я и предвидел, тяжеловато придётся. Опыт!
- Так это что же, грехи такие тяжёлые?
- А что ж ещё? Мне тут, в реанимации ещё неплохо, и малогрешные попадаются, их хоть по два под мышку – и неси. А друг у меня в доме престарелых трудится, так они там иную старушку вдвоём поднять не могут, столько за жизнь накопила.
- А куда вы их носите, в ад?
- Это тебе не нужно.
- Нет, ну правда, хоть намекни, интересно же. Люди всякое навыдумывали, а правду знать хочется.
- Вот именно, «навыдумывали». Не положено! Хочешь, чтобы меня с работы выгнали?
- Так не узнает никто.
- Ну да, у вас везде видеокамеры, а у нас одни дураки в начальстве?
- Ну, ладно, нельзя, так нельзя.
- Всё, преставился твой сосед. Закрывай глаза, тебе это видеть нельзя. И не вздумай подсмотреть, с гарантией в дурдом угодишь!
Я зажмурил глаза и слушал, как сопит Роджер, представляя себе, как возится он с неподъёмной от грехов душой, пытаясь взвалить на плечо поудобнее.
- Эй, Роджер, будет время, забегай поболтать хоть на минуту. Мне здесь ещё долго валяться.
- Ладно.
Ну вот, вечернее снотворное ввели. Сегодня хорошая сестричка. Ей все рады. Всё с улыбочкой делает и совсем не больно. И мужики наперебой ей похвалы да комплименты. Умница такая!
Всё, захрапели. Новенький в углу аж подсвистывает, задорно так. А мне снова бдеть. В первой половине ночи не так сильно болит, можно размышлять. Хоть бы срослось всё как надо, чтобы самому передвигаться. Да хотя бы на костылях, только чтобы Оля не надрывалась. Да и по дому смог бы что-то делать. Одно и то же в голове. Тоска. Хоть бы этот Роджер пришёл. Вот интересно, правда он тут был или это галлюцинации на фоне лекарств? Очень уж натурально всё. Да и мужика того утром вынесли. Легко понесли, между прочим, наверно без грехов-то тело полегче стало. Какая чертовщина только в голову не лезет!
А вот и «ночной санитар» по коридору движется! В открытую дверь видно.
- Привет, Роджер! Не проходи мимо.
- Привет! А тебе всё не спится?
- Не спится. Ну, расскажи, как там у вас?
- Да чего рассказывать, как у вас, так и у нас – у всех свои проблемы большие и маленькие. Живём, трудимся. Остального рассказывать не положено.
- Так, слушай, у тебя же и жена есть. Вот здорово, и правда, как у нас. А как же она эти тяжёлые души ворочает? Всё-таки наших женщин от тяжелого труда освобождают.
- У неё лёгкий труд, радостный. Она в роддоме работает. Рассказывает, иногда на ладонь по три душки сажает. А они светятся, представляешь!
- Это, получается, мы столько грязи в души набираем за жизнь, что мужику не поднять? А ведь говорят, грехи отмолить можно. У истинно верующих, наверно, души лёгкие?
- Да перестань! Как ты его отмолишь, этот грех? Сказки всё это для успокоения людей бестолковых и мыслить не желающих. Если уж совершил неправедное деяние, на всю жизнь оно с тобой, и никак от него не избавиться.
- Так как же быть?
- А просто – не грешить!
- Легко тебе говорить «не грешить», а людям каково – везде тотальный соблазн.
- Да у нас тоже… но тебе это не положено. Ладно, лечись. Пора мне.
- Ну, забегай, Роджер!
- Постараюсь.
Ничего себе, больше полночи проспал! Ни храп, ни стоны не разбудили. Вчера обезболивающее сменили, сказали, к тому привыкание происходит, нельзя больше. И снотворное впервые разрешили.
А Роджер? Может, он уже приходил, а я проспал? И чего мне, дураку, не расспросить его было о моём будущем? Хоть знать бы, к чему готовиться. Так и не увижу его теперь с другим лекарством. Что делать то? Разве что попробовать…
- Сестра! Сестра!
- Что вы тут раскричались? Больных разбудите. Что случилось?
- Болит, не могу терпеть! Уколите мне старое лекарство. Пожалуйста!
- Придёт утром доктор, он назначит. Я не имею права.
- Ну не могу я терпеть! Ну, пожалуйста! Один разочек, последний…
- Ладно, ждите.
Ага, удалось. Правда, уколола, будто шилом ширнула. Зато есть надежда, что Роджер придёт. Правда, светает уже. Так вон он, Роджер, на подоконнике ногами болтает.
- Привет, Роджер!
- Добился, симулянт? О будущем и не спрашивай – не положено.
- Ну вот, ты уже знаешь… Обидно. Слушай, а кто это рядом с тобой?
- Женушка моя. Нам уж домой пора, смена кончилась, да тебя жалко стало, подождали вот. Ты больше так не делай, с этим лекарством шутить не стоит. Выздоравливай давай.
- Спасибо! Хорошего вам!
Расплылись на фоне светлеющего окна. Успел увидеть, как женщина приветливо помахала мне и, показалось, улыбнулась. Симпатичная. Надо же, по три чистых души в ладони держит! Нужно как-то постараться больше свою не пачкать, а то попаду к Роджеру после смерти, неудобно будет.
Да и вообще, завязывать надо с этими грехами…