I observe: "Our sentimental friend the moon!
Or possibly (fantastic, I confess)
It may be Prester John’s balloon
Or an old battered lantern hung aloft
To light poor travellers to their distress."
;She then: "How you digress!"
And I then: "Some one frames upon the keys
That exquisite nocturne, with which we explain
The night and moonshine; music which we seize
To body forth our own vacuity."
;She then: "Does this refer to me?"
;"Oh no, it is I who am inane."
"You, madam, are the eternal humorist,
The eternal enemy of the absolute,
Giving our vagrant moods the slightest twist!
With your air indifferent and imperious
At a stroke our mad poetics to confute—"
;And—"Are we then so serious?"
Я наблюдаю: "Друг сентиментальный наш Луна!
Иль может быть, ( невероятно, верю!)
Пресвитера то Иоанна шар
Иль старый в вышине висит фонарь,
Скитальцу светоч в мире сём скудельном."
Она же после: "Как ты надоедлив!"
Я дальше:" Некие рамки над ключами,
Изысканный ноктюрн, которым объясняем
Ночь, лунный свет; и музыка, которой заполняем
Мы четверть нашей пустоты. "
Она:" Ужель меня в виду имеешь ты? "
" Ах нет, то я безумием страдаю."
"Мадам, вы вечный юморист,
Всего враг вечный абсолюта,
Придав раздраю лёгкий твист!
Ваш вид невозмутим, высокомерно
Поэтское безумие разрушит
За миг" - и, -" Мы теперь серьёзно, верно? "