LATERNELAUFEN
Здравствуйте, меня зовут Юлия. Я приехала в Германию из Туркмении и делаю эф-эс-йот в детском садике. Это фрайвилигединст, если переводить на русский, что-то вроде добровольной службы получается. Раньше я работала как о-пэр-мэдхен в одной русской немецкой семье, я смотрела за ребенком, Леончиком. А теперь в детском саду в Цуфенхаузене.
Мне мой парень сказал, чтобы я все описывала, все рассказывала, потому что — он очень умный и учится в университете — ему мой рассказ нужен для какого-то исследования по учебе. Они изучают, как происходит ПРАЦЕС САЦИАЛИЗАЦИИ у разных людей здеся в Германии. Ну вот, и это рассказала. Но ничего страшного, он это называет ПАТОК САЗНАНИЯ. Ему как раз такое и нужно.
— Что, не можешь без Юлечки обойтись, вся наука станет на месте, - говорю.
Мне не жалко, я расскажу. В нашем садике мне тяжело. Мне уже тяжело, потому что я далеко от мамы, по которой я очень скучаю, хотя мы созваниваемся каждый день. Еще мне тяжело потому, что я плохо знаю язык. Но поначалу было еще хуже, меня даже дети исправляли. Хотя они и сами не очень многие говорят, потому что много иностранцев. Мой парень говорит, что так нельзя говорить, что они иностранцы, потому что это их может АСКАРБИТЬ ЧИЛАВЕЧИСКАЕ ДАСТОИНСТВА, ну а как мне их называть, если так оно и есть. Итальянцы, арабы, румыны, русские, турки... Кого только нет, но почему-то из немцев только одна девочка есть Ева-Мария. Я не знаю почему так мало, мы же ведь в Германии. Может, немцы не хотят размножаться или ходят в другой садик... Ой, опять, наверное, не то сказала. Мой парень называет это ПАЛИТИЧИСКАЯ КАРЕКТНАСТЬ. Ну а что? А как еще мне сказать? Я ведь это вижу и поэтому такой у меня ПАТОК САЗНАНИЯ.
Я так заметила, немцы больше любят собак. И кошек. У них даже поэт такой был, мне мой парень говорил, Гёта, по-моему, так вот этот Гёта сказал что-то типа того, что чем больше он общается с людьми, тем больше любит собак. Ну, не знаю, у нас в Туркмении собаки всегда на улице живут. Они ж воняют. А я лично хочу детей, это парень мой не хочет. Пока. Он говорит, что все должно быть спланировано, что это большая ответственность, что сперва нужно выучиться, образование получить, хорошую работу и для себя пожить, РИАЛИЗАВАЦЦА КАК ЛИЧНАСТЬ, а уж потом можно детей завести.
Так что я пока что с чужими детьми занимаюсь. Они такие смешные, эти маленькие засранцы. Они не могут долго без того, чтобы их не обнимали. Они играют-играют, а потом подходят и просят их обнять, садятся на колени. Раньше мне это очень помогало, я сама их обнимала, потому что мне было очень одиноко. Мама была далеко. И парня поначалу у меня не было. Мне было очень плохо, а по-научному это называется ДИФИЦИТ ТЕЛЕСНАВА КАНТАКТА. Какой-нибудь мальчик или девочка сядут мне на коленки, я их обниму, а они положат мне голову на грудь. И так мы сидим минуту, две, три, пять... пока ребенок не задергает ножками, потому что он дальше хочет играть. Или пока моя шефиня не придумает мне новое задание. Тогда она кричит: Юлия, Юлия!
Они вообще целыми днями разговаривают. Не хотят заниматься с детьми и часто берут больничный. В Германии это просто, не то что у нас в Туркмении. Здесь пошел к врачу, сказал, что плохо себя чувствуешь — сразу справку выпишут. Но я так не делаю, мне стыдно. Мой парень говорит, что зря, что они меня ИКСПЛУАТИРУЮТ. Не знаю, я люблю детей. Но было бы лучше если бы те, что со мной работают, мне тоже помогали, а не разговаривали целыми днями. Мне лучше что-то делать, чем болтать, потому что я не очень хорошо говорю. А они, наоборот, очень хорошо разговаривают... Мне иногда только становится обидно, что они так делают. А особенно мне стало обидно и я плакала, когда Тобиас — наш воспитатель — сказал детям, что то, что я им скажу, можно не делать, потому что я тут не главная. Дети тогда меня не слушались и стали обзывать. Почему все так несправедливо?.. Но хорошо, что у меня есть парень, он умный, учится в университете и мне подсказал, что делать. Я пошла и нажаловалась на Тобиаса нашей шефине Катрин. Три дня я думала как сказать. И тогда Катрин пришла к детям и сказала им, что я такая же воспитательница как и остальные и меня нужно слушаться. И дети просили у меня прощение. Как я их все-таки люблю, этих маленьких засранцев. А Тобиас вырезал из какой-то книги нарисованную какашку и приклеил ее скотчем на рабочем расписании напротив моего имени. Дурак.
Он и сейчас злится, когда я с детьми делаю фонарики для Laternelaufen. Он разучивает песню с Евой, а я делаю фонарики из бумаги, чтобы вечером, когда стемнеет, мы пошли с фонариками на прогулку. У нас больше никто не может хорошо петь, потому что все не очень разговаривают по-немецки. Поэтому с другими детьми не репетировали. Поэтому выбрали Еву, чтобы она пела за всех. И они уже неделю разучивают песню. И у нее хорошо получается, потому что она еще поет в хоре в церкви. А мы делаем фонарики, пока темнеет.
Темнеет. Мы одеваем куртки, детки спешат и эмоционально возбуждены. И такая погода сейчас, когда у всех начинается депрессия, но наши желтые и оранжевые курточки нам помогают с настроением, наши фонарики тоже. Мы построились по парам и в темноте пошли в сторону леса. Идем тихо, потому что у нас есть дело. Прошли мимо игровой площадки на опушке, зашли по дороге немного вверх в лес. И цвет неба над головой такой же, как отсутствие света в третьем ряду деревьев от дороги. И погода такая, как будто все встало пейзажем и не шелохнется. И едва ощутимый иногда ветерок будто движет его, как кончик кисти движет полотно. Будто по мере нашего продвижения он еще меняется или как будто он слегка дышит, но так незаметно, как больной после химиотерапии. И вот когда все задержалось на вдохе, как будто четыре такта паузы перед началом, Ева звонко запела:
Ich gehe mit meiner Laterne,
und meine Laterne mit mir...
И так звонко, что я сперва даже не расслышала, я шла в конце, и мне показалось, что кто-то впереди из детей заплакал. Это был — по голосу — Альтан. Потом я услышала еще голоса. Бояна, Антонелла, Адам, Абангу, Маркус... Они все тоже хотели петь. И это было так трогательно! Эти малыши мои так хотели тоже принимать участие и петь. И они пели. А у меня просто наворачивались слезы, фонарики от моих слез стали светиться колючками во все стороны и как будто стали ярче. Я посмотрела над головой. Мы шли по дороге между деревьями, как в колодце между книг в библиотеке, и сверху, как потолок, на макушки деревьев легла туча. Наша светящаяся гусеница детей двигалась дальше, все уже смело пели, все старались. И когда были такие слова:
Dort oben leuchten die Sterne,
Und unten leuchten wir —
туча быстро сошла над головой в сторону, как будто кто-то перевернул страницу текста, и показалось звездное небо над головою.