В первой же главе знаменитого романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» два московских литератора, издатель Михаил Берлиоз и поэт Иван Бездомный, встречают иностранного консультанта, специалиста по чёрной магии Воланда, который сразу удивляет их тем, что не только присутствовал на завтраке у Иммануила Канта, но и критиковал его за слишком материальные подходы к созданию жизни во вселенной: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут»…
Я особенно никогда не вдавался в тонкости научных идей Иммануила Канта, но меня удивил один факт из его биографии – отношение к русским, а также то, почему одну из главных своих работ по происхождении вселенной он не подписал своим именем..
Напомню, что Иммануил Кант (нем. Immanuel Kant) - немецкий философ и один из центральных мыслителей эпохи Просвещения. Вся его жизнь связана с Кёнигсбергом, столицей Пруссии, здесь он родился 22 апреля 1724 года, жил, учился, работал, за исключением шести лет, потом преподавал в университете, писал научные трактаты и здесь умер 12 февраля 1804 года, прожив почти 80 лет. Его считают одним из самых влиятельных фигур в западной философии Нового времени.
Кант был способным ребёнком и родителям посоветовали перевести его для изучения богословия в престижную гимназию, в «Фридрихс-Коллегиум». С восьми лет Иммануил обучались христианским ценностям, в учёбе делался упор на гуманитарные науки. Выпускники гимназии готовились к высоким церковным и гражданским должностям, поэтому для многих бедных семей Коллегиум был своего рода «социальным лифтом».
В гимназии Кант изучал древние языки и библию, философию, логику и прочие предметы. Ему тяжело давалась теология, но он обладал обширными знаниями и в этой области. Там он получил знания о древнегреческой философии и литературе — в частности, студенты читали хрестоматию Иоганна Геснера, в которой содержались отрывки Аристотеля, Геродота, Ксенофонта, Плутарха и других философов. В числе древнегреческих литераторов были Гомер, Пиндар и Гесиод.
Кант хорошо владел латынью и читал классических авторов, таких как Луций Сенека, Лукреций и Гораций. Кант умел читать тексты на французском языке, поскольку посещал необязательный курс французского языка в гимназии. В английском языке он не имел серьёзных навыков, поскольку тот не входил ни в программу гимназии, ни в программу университета, в который поступит Кант.
В Кёнигсбергский университет Кант поступил в 16 лет и приобрёл статус «гражданина академии», который тогда действовал в Пруссии. Это означало, что Кант отныне находится под юрисдикцией университета и фактически не должен исполнять повеления властей города или государства. Он также освобождался от воинской службы.
Официальное зачисление в реестр студентов свершилось 24 сентября 1740 года, это был переход из гильдии ремесленников в гильдию учёных, которые были значительно ближе к знати, чем простые торговцы. Становясь студентом, каждый давал присягу на верность стране и религии.
Учёба для него была превыше всего; в розыгрышах, пьянках, драках и прочих студенческих развлечениях он не участвовал. Уже тогда многие новые ученики предпочитали держаться Канта, помогавшего им в учёбе. Студентом Кант увлекался философией Мишеля де Монтеня, многие отрывки из которого он знал наизусть. Кант посещал лекции по теологии, по философии и космогонии.
Редким развлечением была игра со своими друзьями в бильярд, она позволяла выигрывать деньги.
В 1755 году Кант издал анонимно книгу «Всеобщая естественная история и теория небес» о происхождении Солнечной системы. Не этот ли эпизод упоминал герой романа Михаила Булгакова? Привожу эту часть описания по Википедии.
Вероятно, источником вдохновения для написания труда послужил выпущенный в 1750 году труд Томаса Райта «Теория вселенной». Кант пытается объяснить происхождение закономерностей, по которым движутся тела в Солнечной системе, тем, что нет оснований полагать, что правила, по которым взаимодействуют небесные тела сейчас, действовали точно так же всегда. Кант заключает, что пространство, на месте которого ныне находится Солнечная система, могло быть заполнено частицами пыли различной плотности, после чего наиболее плотные частицы стали притягивать окружающие. Наряду с силой тяготения он вводит «силу отталкивания» между наиболее мелкими частицами, что объясняет, почему частицы не сложились в единое целое. Под постоянным действием сил притяжения и отталкивания объекты начали вращаться, и этот процесс занимал миллионы лет. Он также допускал возможность жизни и в других галактиках и считал, что у мира есть начало, но нет конца. По Канту, Солнце начало нагреваться из-за трения между вращающимися массами материи. Солнечная система продолжает развитие всё время и однажды все планеты и спутники «упадут» на Солнце, что вызовет увеличение его теплоты и расщепление тел на мелкие частицы. Туманности же, которые часто видны в телескоп, как считал Кант, являются такими же галактиками, как Млечный Путь, но они являются скоплениями более высокого порядка. Кант высказал предположение, что за Сатурном скрываются другие планеты, что было подтверждено через много лет. Этот труд Канта не был математически точным, однако был опубликован по просьбам знакомых, которые полагали, что таким образом можно привлечь внимание короля и получить финансирование на подтверждение этой гипотезы, поэтому работа была посвящена Фридриху II. Произведение не вызвало ажиотажа: большая часть тиража была либо уничтожена ввиду банкротства издателя, либо продана лишь в 60-е годы. Вряд ли Фридрих II видел эту работу. Уже после публикации произведения, в 1761 и 1796 годах, гипотеза Канта была независимо от первоисточника воспроизведена учёными Пьер-Симоном Лапласом и Иоганном Генрихом Ламбертом, не знавшими о своём предшественнике.
Чтобы заработать на жизнь, Канту приходилось проводить много занятий. Он преподавал математику и логику, физику и метафизику. В 1756 году он также добавил и географию, а потом— этику. Университетские учебники имели пустые страницы, на них Кант писал собственные заметки. Эти книги сохранились, и исследователи стали лучше понимать развитие философии Канта. Первые два-три года преподавания были особенно тяжелы для Канта. Позже дела улучшились, Кант стал зарабатывать «более, чем достаточно». Имел двухкомнатную квартиру, мог нанять прислугу, стал хорошо питаться.
В конце 1750-х годов Пруссия участвовала в Семилетней войне. После сражения при Гросс-Егерсдорфе прусские войска сдали Кёнигсберг. В самом городе боевых действий не было. Русские войска вошли в город 22 января 1758 года, а вернули его Пруссии в 1762 году по Петербургскому мирному договору.
Сразу после присоединения к Российской империи российские офицеры посещали лекции в университете; Кант не сторонился их общества и даже проводил для них частные занятия. Всё это шло на пользу финансовому благополучию Канта. Также русские часто приглашали преподавателя на обед. Кант с удовольствием посещал встречи дворянских офицеров, богатых купцов и прочей знати, на которые его звали. За обеденным столом Кант почти всегда занимал почётное место, он заботился о своём внешнем виде, тщательно подбирал одежду, носил пальто с золотой каймой и даже использовал в качестве украшения церемониальный меч. Кант никогда не был женат и, возможно, до конца жизни оставался девственен.
За время, когда Восточная Пруссия принадлежала Российской империи, у Канта был временный творческий кризис, который закончился после возвращения Кёнигсберга Петром III. Возможно, это было связано с политической обстановкой: сохранилась запись разговора за обедом 16 декабря 1788 года (то есть через четверть века), на котором Кант, согласно записавшему разговор, заявлял, что «русские — наши главные враги».
Через полгода после этой беседы Канта посетил будущий русский историк Николай Карамзин. В «Письмах русского путешественника» есть об этом соответствующая запись. Абзацы разбиты мною.
«Кенигсберг, июня 19, 1789
Вчера в семь часов утра приехал я сюда, любезные друзья мои, и стал вместе с своим сопутником в трактире у Шенка.
Кенигсберг, столица Пруссии, есть один из больших городов в Европе, будучи в окружности около пятнадцати верст. Некогда был он в числе славных ганзейских городов. И ныне коммерция его довольно важна. Река Прегель, на которой он лежит, хотя не шире 150 или 160 футов, однако ж так глубока, что большие купеческие суда могут ходить по ней. Домов считается около 4000, а жителей 40 000 -- как мало по величине города!
Но теперь он кажется многолюдным, потому что множество людей собралось сюда на ярманку, которая начнется с завтрашнего дня.
Я видел довольно хороших домов, но не видал таких огромных, как в Москве или в Петербурге, хотя вообще Кенигсберг выстроен едва ли не лучше Москвы.
Здешний гарнизон так многочислен, что везде попадаются в глаза мундиры. Не скажу, чтобы прусские солдаты были одеты лучше наших; а особливо не нравятся мне их двуугольные шляпы. Что принадлежит до офицеров, то они очень опрятны, а жалованья получают, выключая капитанов, малым чем более наших. Я слыхал, будто в прусской службе нет таких молодых офицеров, как у нас; однако ж видел здесь по крайней мере десять пятнадцатилетних. Мундиры синие, голубые и зеленые с красными, белыми и оранжевыми отворотами.
Вчера обедал я за общим столом, где было старых майоров, толстых капитанов, осанистых поручиков, безбородых подпоручиков и прапорщиков человек с тридцать. Содержанием громких разговоров был прошедший смотр. Офицерские шутки также со всех сторон сыпались. Например: "Что за причина, господин ритмейстер, что у вас ныне и днем окна закрыты? Конечно, вы не письмом занимаетесь? Ха! ха! ха!" -- "То-то, фон Кребс! Все знает, что у меня делается!" -- и проч. и проч. Однако ж они учтивы. Лишь только наша француженка показалась, все встали и за обедом служили ей с великим усердием.
-- Как бы то ни было, только в другой раз рассудил я за благо обедать один в своей комнате, растворив окна в сад, откуда лились в мой немецкий суп ароматические испарения сочной зелени.
Вчерась же после обеда был я у славного Канта, глубокомысленного, тонкого метафизика, который опровергает и Малебранша и Лейбница, и Юма и Боннета, -- Канта, которого иудейский Сократ, покойный Мендельзон, иначе не называл, как der alles zermalmende Kant, то есть все сокрушающий Кант.
Я не имел к нему писем, но смелость города берет, -- и мне отворились двери в кабинет его. Меня встретил маленький, худенький старичок, отменно белый и нежный.
Первые слова мои были: "Я русский дворянин, люблю великих мужей и желаю изъявить мое почтение Канту".
Он тотчас попросил меня сесть, говоря: "Я писал такое, что не может нравиться всем; не многие любят метафизические тонкости".
С полчаса говорили мы о разных вещах: о путешествиях, о Китае, об открытии новых земель. Надобно было удивляться его историческим и географическим знаниям, которые, казалось, могли бы одни загромоздить магазин человеческой памяти; но это у него, как немцы говорят, дело постороннее.
Потом я, не без скачка, обратил разговор на природу и нравственность человека; и вот что мог удержать в памяти из его рассуждений:
"Деятельность есть наше определение. Человек не может быть никогда совершенно доволен обладаемым и стремится всегда к приобретениям. Смерть застает нас на пути к чему-нибудь, что мы еще иметь хотим. Дай человеку все, чего желает, но он в ту же минуту почувствует, что это все не есть все.
Не видя цели или конца стремления нашего в здешней жизни, полагаем мы будущую, где узлу надобно развязаться. Сия мысль тем приятнее для человека, что здесь нет никакой соразмерности между радостями и горестями, между наслаждением и страданием.
Я утешаюсь тем, что мне уже шестьдесят лет и что скоро придет конец жизни моей, ибо надеюсь вступить в другую, лучшую. Помышляя о тех услаждениях, которые имел я в жизни, не чувствую теперь удовольствия, но, представляя себе те случаи, где действовал сообразно с законом нравственным, начертанным у меня в сердце, радуюсь.
Говорю о нравственном законе: назовем его совестию, чувством добра и зла -- но они есть. Я солгал, никто не знает лжи моей, но мне стыдно.
– Вероятность не есть очевидность, когда мы говорим о будущей жизни; но, сообразив все, рассудок велит нам верить ей. Да и что бы с нами было, когда бы мы, так сказать, глазами увидели ее? Если бы она нам очень полюбилась, мы бы не могли уже заниматься нынешнею жизнью и были в беспрестанном томлении; а в противном случае не имели бы утешения сказать себе в горестях здешней жизни: авось там будет лучше!
-- Но, говоря о нашем определении, о жизни будущей и проч., предполагаем уже бытие Всевечного Творческого разума, все для чего-нибудь, и все благо творящего. Что? Как?..
Но здесь первый мудрец признается в своем невежестве. Здесь разум погашает светильник свой, и мы во тьме остаемся; одна фантазия может носиться во тьме сей и творить несобытное".
-- Почтенный муж! Прости, если в сих строках обезобразил я мысли твои! Он знает Лафатера и переписывался с ним. "Лафатер весьма любезен по доброте своего сердца, -- говорит он, -- но, имея чрезмерно живое воображение, часто ослепляется мечтами, верит магнетизму и проч."
-- Коснулись до его неприятелей. "Вы их узнаете, -- сказал он, -- и увидите, что они все добрые люди".
Он записал мне титулы двух своих сочинений, которых я не читал: "Kritik der praktischen Vernunft" и "Metaphysik der Sitten" {"Критика практического разума" и "Метафизика нравов" (нем.). -- Ред.} -- и сию записку буду хранить как священный памятник.
Вписав в свою карманную книжку мое имя, пожелал он, чтобы решились все мои сомнения; потом мы с ним расстались.
Вот вам, друзья мои, краткое описание весьма любопытной для меня беседы, которая продолжалась около трех часов. -- Кант говорит скоро, весьма тихо и невразумительно; и потому надлежало мне слушать его с напряжением всех нерв слуха. Домик у него маленький, и внутри приборов немного. Все просто, кроме... его метафизики».