Из соседней комнаты слышится стук, свист, пронзительный противный крик. С добрым утром, чё!
Если бы они завели петуха, он будил бы их бодрым деревенским приветствием. Тогда вспоминалось бы лето, чужое книжное детство, было бы ощущение, что она попала в какую-то другую, вымышленную жизнь. И сейчас, например, зайдет колдунья, обдавая запахом зелий, зовя с собой на ярмарку или на охоту за нечистью. Или забежит соседский мальчишка и позовет…
– Убери у попугая! Он уже проснулся! – кричит мать из кухни. Наверняка тоже слышит шебуршание и ор из комнаты. – Не нужно, чтобы он в грязи сидел! Он от этого заболеет!
Аля бессильно стонет в подушку. Заболеет, если не убирать? Звучит как чертов план действий!
Она с самого детского детства ненавидела две вещи: ранние подъемы и попугаев. И вот мать, что называется, собрала бинго. Как там говорят: «Когда вырасту, будет еще одна причина сходить к психологу»?
Новое увлечение мамы било все рекорды по мерзости. Птица была бело-желтой, яркой, глупой, злобной. Она постоянно грызла жердочки, на которых должна была мирно сидеть, кидалась кормом и перебирала харчами. На руки не шла. Говорить отказывалась – только верещала или вопила высоким голосом. Алю птица невзлюбила с первого взгляда: шипела, раскрывая клюв и расставляя крылья, больно клевалась при попытке ее погладить. Да и вообще смотрела на Алю со смесью высокомерия и низкопробной агрессии в стиле «эй ты, говно собачье, а ну иди сюда, мать твою»! А еще бросалась каким-то змеиным прыжком, стоило Але пройти рядом.
– Воду попугаю я новую поставила! Остальное за тобой! Имей совесть – помоги матери! Там немного осталось работы! Поменяй корм и подстилку!
– И самого попугая, – пробормотала Аля. – Вот бы эту тварь кто-то поменял!
– Встань, помоги матери! Я уже завтрак готовлю! – не отставала мама. – А ты все валяешься!
Аля перевернулась, потянулась и застонала в подушку. Вот тебе и выходные! Отоспалась на год вперед!
– Попугай ждет! – опять заорала из кухни мама. – Давай! Не спи!
Аля опять застонала, прокляла чертову птицу по тысячное колено, рывком подняла себя с постели и, позевывая, пошатываясь, дважды поймав бедром углы (тумбочки и столика), подошла к клетке. Тут-то остатки сна и слетели с нее в один миг.
Попугай, видимо, решил не дожидаться, когда его поменяют, и решил поменяться сам. В клетке на палочке сидела угольно-черная тварь – на попугая мало чем похожая, да и назвать это птицей язык не поворачивался. Клюв стал больше раза в три – широкий и вытянутый, он был приоткрыт, в нем шевелился узкий раздвоенный язык. Сама пасть теперь была полна острых длинных зубов. Вместо крыльев у твари были толстые, в мелких чешуйках, по-паучьи выгнутые лапки, которые заканчивались крохотными ладонями с длинными пальцами. Хвост напоминал скорпионий.
Увидев Алю, птица злобно зашипела и кинулась на клетку, пытаясь прогрызть выход. Аля заорала изо всех сил – но, сдавленное судорогой горло, пропускало только едва тихое шипение. Птица (птица ли?) билась в клетке.