Отряд, в котором я оказался назывался «Мстители». Был он небольшим, около полусотни человек. И это вместе с несколькими женщинами и детьми. Женщины были молодыми, не желавшими оставаться под немцами и полицаями. Их дети – трое мальчишек и одна девчонка были маленькими: лет по пять-шесть. Но и им нашлось в отряде дело. Пока матери обстирывали партизан и готовили им еду, дети собирали хворост пасли скот. В отряде было две буренки и коза, которые обеспечивали бойцов парным молоком. Жили партизаны в больших землянках, где были установлены двухэтажные деревяные нары. Одна из землянка была санчастью, где хозяйничала бывший поселковый фельдшер Антонина Семеновна Смолянская. Женщина весьма строгая и требовательная. К ее рекомендациям прислушивался даже командир. Она заставляла партизан мыться, проходить еженедельные осмотры голым торсом и бороться со швами. Делалось это самым незамысловатым образом. Над костром на четырех кольях устанавливался кусок жести, на котором сушили одежду – «жарили вшей», как называли эту процедуру партизаны. Поучалась самодельная «вошебойка». Во многом благодаря этим гигиеническим мерам отряду удалось избежать инфекционных заболеваний. Помню, как меня рассмешил увиденный впервые самодельный плакат, вывешенный над входом в санчасть: «Вошь – пособник Гитлера». Квартировал отряд на месте партизанской базы, созданной еще накануне войны. Там имелся некоторый запас оружия, боеприпасов, медикаментов и продовольствия, что помогло отряду выжить суровой зимой 1941-1942-го годов.
База располагалась в глубокой чаще леса, и мы добирались до нее довольно долго. Возможно, путь этот показался мне особенно длинным, потому что партизаны, когда мы въехали на опушку, завязали мне глаза. Руки тоже завязали и вели как бычка на веревке. По приходу глаза развязали, но руки еще несколько часов оставались связанными. Хорошо еще, что, когда злопамятный Смушкевич подошел ко мне с веревкой, я напряг мышцы рук и предплечий. Впопыхах он не заметил моей хитрости, которая позволила моим мышцам не затечь за время моего пребывания «в узах». Прихваченные у фрицев мотоциклы партизаны бросили на опушке, предварительно сняв с них пулеметы и выгребав из их колясок все пригодное для себя.
Первоначально меня завели в небольшую землянку, очевидно штаб отряда и велели сесть на скамью у стены. Потом про меня забыли, оставив правда у двери землянки часового. Так я просидел часа два. Потом в землянку вошел командир и еще один партизан. Это был стройным молодой мужчина в военной форме и двумя «кубиками» на красных петлицах – пехотинец-лейтенант. Меня усадили на табурет у стола и начался допрос. Моя красная «корочка» не произвела должного впечатления на командира. Звали его Спиридон Игнатьевич Рысаков. Сам он в недавнем прошлом был начальником районного отдела милиции и всяких мандатов навидался с избытком. Если я нахожусь в Козенках с заданием, тут же спросил он, то, где же предписание руководства НКГБ советским органам и учреждениям оказывать мне всяческую помощь и содействие? Это еще хорошо, что командир не знал о том, что сам НКГБ в июле сорок первого был включен в состав НКВД и переименован в Главное управление государственной безопасности. А то, пожалуй, меня бы за шпиона приняли и пустили «в расход». А так ничего, обошлось.
Я объяснил, что задание свое получил еще перед началом войны и выполнял его совсем не в Белоруссии, а …скажем так – заграницей. С началом войны вернулся назад, но добраться до Москвы не смог – воинская часть, к которой я пристал, оказалась в минском «котле». Потом скитался по лесам, безуспешно пытаясь выйти к своим. Перезимовал в одной из деревень у одинокой старушки, отсиживаясь главным образом в подполе. Деревню и фамилию старушки назвал настоящие. Накануне событий в имении Стахович рассказал мне о казненной фашистами деревенской женщине, скрывавшей сбежавшего из плена красноармейца. Да так подробно описал ее, что я даже внешность этой старушки запомнил. Сделал он это с целью испугать меня и отговорить идти к партизанам: дескать, люди боятся оккупантов, которые скоры на расправу. Старуху вон не пожалели, повесили. Так что, и нам, дескать, рисковать не стоит. Лучше отсидеться в городе, где у него имеются добрые друзья, а потом с их же помощью выправить себе новые документы и уехать подальше от этих мест.
Услышав название деревни, командир задумался, а затем вышел из землянки. Как я догадался, решил уточнить мои показания у кого-то из партизан, живших в той самой деревне. Вернулся с молодым парнем и показал на меня:
- Видел его у Никифоровны?
- А я ведаю? – пожал тот плечами. Она его от немцев прятала. Мамка ей только продукты таскала. Пока были. Потом Никифоровну нашу полицаи схватили, а энтот – он кивнул в мою сторону – утек.
- Ну-ка, друг ситный, опиши-ка ты мне внешность своей спасительницы – обратился командир ко мне.
Я вспомнил, что по описанию Стаховича, несчастная женщина была горбата и сказал об этом командиру. Тот посмотрел на молодого партизана и дождавшись от него утвердительного кивка, отпустил бойца.
- Ладно, предположим, что ты не врешь – сказал он. Но как тебя в гадюшник этот занесло? Сообразив, что командир имеет в виду имение Гудинова, я ответил вполне искренно:
- Случайно. Подстрелил на дороге фрица, а с ним управляющий в город ехал – некто Стахович, управляющий вашего князя. Сначала хотел и его прикончить, но потом передумал. Поляк оказался подходящим союзником.
И я рассказал командиру почти все, что со мной произошло после той памятной встречи на лесной дороге, опустив только рассказ о бриллиантах Гудинова.
- Ну а с чего это он вызвался тебе помочь? – удивился командир. Я Стаховича лично не знал, но слышал о нем много. Не таким он был человеком, чтобы вот так запросто помочь красноармейцу, да еще и чекисту.
- О том, кто я на самом деле Стахович не знал. Считал меня таким же авантюристом каким был и сам. И помогал он мне не просто так. В сейфе в подвале усадьбы хранились деньги Гудинова. Поляк решил добыть их с моей помощью.
Командир лишь хмыкнул.
— Ну это похоже на правду. И что, добыли?
- Нет, деньги остались в сейфе в том же подвале, где остался труп Гудинова и приглашенного им на охоту эсэсовца.
Партизан с силой хлопнул по столу широкой ладонью.
- То-то я смотрю, среди фрицев никакого генерала не было. Думал, либо ты наплел, либо Михась чего не понял.
- А его не было – генерала, а был штандартенфюрер СС, по-армейски – полковник. Тоже чин немалый для этих мест. А потому искать его будут серьезно. За жителей деревни возьмутся, да и вам лучше уйти подальше. Запасная база у отряда имеется?
Командир лишь усмехнулся в усы.
- Ишь, какой любопытный! Базу ему подавай. Не ты один такой умный, покумекаем.
- Я в советчики не напрашиваюсь. Но только и немцы ждать не станут.
- А ты меня не торопи! Растревожил тут осиное гнездо, а нас понукает!
Тут в разговор вмешался лейтенант, оказавшийся начальником штаба – Прилучным Сергеем Трофимовичем, бывшим командиром роты стрелкового полка, стоявшего накануне войны под Витебском.
- А что за эсэсовец- важная птица?
- Шут его знает. По документам сотрудник РСХА – это управление имперской безопасности у гитлеровцев так называется. Прибыл сюда из самого Берлина. А зачем не знаю. Не было у меня времени его допросить. Да и не силен я в немецком. Так и остался лежать в подвале.
- Так ты его, что не убил?! – возмутился Спиридон Игнатьевич. Тоже пожалел?!
Я поморщился. Ну да, жалостливый чекист для окружающих непривычен. Только я действовал отнюдь не из жалости. Вот было у меня какое-то необъяснимое чувство, что пригодится мне этот штандартенфюрер. Не знаю пока для чего, но может пригодиться. А если и нет, тоже невелика беда. Пока немцы найдут подземный ход, немец тот руку разожмет и привет фюреру! Рысакову же ответил иначе:
- Я не знал, что наверху творится? Если бы немцы вас одолели, я бы им прикрылся при отходе.
— Значит фрицы его нашли?
А вот это вряд ли. Подземелье то глубоко под домом. Кричи, не кричи – никто не услышит.
Про гранату говорить не стал. Тоже «чуйка» подсказала: молчи. Командиры переглянулись. Чтобы переменить неприятную для меня тему, я сам задал вопрос:
- Скажите, Спиридон Игнатьевич, а комиссар у вас в отряде есть?
Командиры опять переглянулись.
- А Вам он на что? – спросил начальник штаба. А Рысаков добавил со смешком.
- Кого нема, того нема! Да и на что он нам? Я сам – человек партийный. Товарищ Прилучный – тоже. А больше коммунистов в отряде нет. Тебе самому комиссар зачем? Али нам не веришь?
Я тоже усмехнулся.
- Не в том дело, товарищи. Мне Стахович про ваших комсомольцев-подпольщиков рассказал. Они листовки от руки пишут и по деревне да на станции разбрасывают. Немцы так их в два счета вычислят. Вот я подумал, что это комиссар такое задание дал.
- Да никто им такую глупость делать не велел! – досадливо махнул рукой Рысаков. Их собственная инициатива. Я уже приказал Михасю не заниматься этим. Только тут, товарищ чекист, особый случай. Мать его фашисты в городе повесили. После того Михась к нам и перебрался. Тетка у него в поселке живет. А фашистов этот парень люто ненавидит. Ну и дисциплина у молодежи нашей хромает. Все думал взяться за них, да все руки не доходят.
- Как бы у немчуры прежде вас руки эти не дошли! – продолжал я. Отзывать их в отряд нужно и немедленно.
- А ты не каркай! Тоже мне советчик нашелся – рассердился командир. Когда надо будет, тогда и отзовем!
В это время в землянку вбежал молодой боец. Лицо его было встревожено. Переводя дыхание, он доложил:
- Беда, товарищ командир! Немцы в Козенках! Мальчишка оттуда прибежал. В лесу на дозорных наткнулся. Говорит, что еще вчера вечером на пяти машинах приехали, да еще парочка броневиков с ними. Стали вокруг поселка кольцом и никого не пропускают. Мальчишка тот благодаря темноте огородами выбрался. Староста по домам ходил и предупредил, если к обеду не выдадут пособников партизан, сожгут наши Козенки вместе с жителями.