Марс, Равнина Офир
Зона прилёта космопорта Меринер-Сити
2 ноября 2331 года
-…Your acclimatization pills, read manual, move along. Your acclimatization pills, read manual, move along… (Таблетки для акклиматизации, читаем инструкцию, проходим. Таблетки для акклиматизации…)
Почти вальс, подумал Кармазин. Раз, два, три, раз, два, три, раз, два, три… На пути у прибывающих стоят три машинки, они выдают всем прибывшим блистер с таблетками, показывают основные правила приёма. Куда обращаться, если что-то случилось и пропускают после полуминутного ожидания, с расчетом на то, что до приехавшего хоть что-то дошло. Сейчас машинки не работают и выдавать таблетки выгнали обычных людей, которые как раз делают это в ритме вальса. Раз, два, три, раз, два три…
- Арвин, вы ведь врач, да? Как думаете, скушать мне таблетку, или не торопиться?
- Григорий, я отвечу так – хуже вам не будет. Акклиматизацию следует начинать до появления первых симптомов горной болезни.
- Логично…
А Гриши ощущение такое, что он дышит ледяными опилками. Ледяными и острыми. Он вроде бы молодится, ну что такое 39 лет, в самом то деле? На самом деле его предки какие-то тысячу – полторы тысячи лет назад к сорока городам уже могли не иметь зубов от банального кариеса, который тогда не лечили, а иногда и в ящик успевали сыграть, после какой-нибудь не диагностированной болезни. А здоровье современного человека зиждется на трёх китах – вмешательствах перинатального периода, периодической диагностике и современной медицине. Когда Гришенька был в утробе матери, медики сделали всё, как полагается, чтобы он появился на свет здоровым человечком, потом постоянные диспансеризации в детсаду, школе, институте, на службе. А как со флотом он покончил, то всё – он ходит к врачу не раньше того момента как у него что-то начинает барахлить, что не есть правильно. Положа руку на сердце, Кармазин не может сказать про себя, что он здоровый человек, потому что в нём прямо сейчас может расти злокачественная опухоль, о которой он ни черта не знает.
Этот космопорт очень просторный, он построен очень правильно. На Земле так не всегда получается, и очень часто даже столичные космопорты находится на приличном расстоянии от городов до места где строители смогли и выгрызли немалое пространство. Марс пока можно считать очень большим, с учётом его населения, и у тех, кто всё проектировал было время, а главное – место на поверхности. Место не занятое заповедниками с редкими животными и.т.д. и.т.п. Проехав на двух эскалаторах прибывшие оказываются у вокзала немаленьких размеров, откуда сразу идут поезда до большинства значимых мест западного полушария.
Кармазину с Арвином нужен поезд который сначала дойдёт сначала до Меринер-Сити, потом дойдёт до Семиреченска и закончит свой путь у Маячного. Интересное дело, и Маячное и Маячный в родительном падеже будут звучать как Маячного. Всё началось с села Маячное, которое основали на восточном берегу Протоки Ареса. Село выросло, превратилось в город Маячный, но в разговорной речи такие нюансы часто скрадываются.
Этот поезд ходит каждые полчаса. Всего пятиминутная посадка, чтобы разложить свои вещи поудобнее, состав уже вырывается на поверхность и набирает ход. Когда-то Марс называли красной планетой, сегодня если его так и называют, то только по исторической инерции. Уже лет как сорок назад Марс стремительно позеленел – всевозможные лишайники прижились на планете прекрасно, и пейзаж вокруг выглядит как высокогорная тундра. Впрочем, так оно, в чём-то и есть – здесь прохладно, мало воздуха и вокруг растёт то, что на Земле встречается чуть повыше пояса альпийских лугов. Словом, природа вокруг выглядит очень похоже на ту, что увидит приехавший на самый север Урала, восточнее Воркуты. Или приехавший на Новую Землю летом, подобное сравнение будет даже более корректным.
Впрочем, достаточно провести на планете совсем немного времени чтобы понять простую вещь – с Землей тут сравнивать почти нечего. На Марсе почти нет гор в классическом понимании, зато куча ударных кратеров и самые высокие в Солнечной системе потухшие вулканы, снежные шапки которых питают многочисленные реки. Поезд идёт чуть быстрее шестисот километров в час, он уже пересекает ОЧЕНЬ немаленький мост через Меринер. Реку Меринер. Меринер – река очень необычная, даже здесь, недалеко от дельты её глубина больше пяти километров. И ширина «речушки» почти километров сто. Мост кажется избыточно высоким, но с увеличением водной массы на планете уровень Меринера поднимется, и он станет ещё более полноводным. В научной среде до сих пор идут споры – возможно часть Меринера стоит считать узким заливом? С другой стороны здесь есть течение, хоть и очень небыстрое – с гор Фарсиды в Меринер попадает немало воды и её тихо доносит до океана. На такой скорости поезд проходит мост минут за десять и буквально через двадцать минут после отправления уже начинает снижать скорость.
Меринер-сити находятся в верховьях того, что называют дельтой Меринера. Реки Меринера. Город находится в том месте, где Меринер разделяется на первых два протока, и место по Марсианским меркам очень приличное. Высота небольшая, воздуха вполне достаточно и в городе относительно тепло. К сожалению, только относительно - с точки зрения климата город так и просится сравнить с Анкориджем. Семиреченск севернее, ближе к экватору, но о многих пригодных к застройке землях застройщики говорят мол видит око – зуб неймет. Это очень равнинные земли, медленно снижающиеся в сторону реки и их, при повышении уровня океана зальёт особенно быстро.
***
Станция Меринер-главный
В английском языке нет слова «вокзал» точнее говоря, нет оттенков, позволяющих разделить маленькую или большую станцию для поездов. Вроде бы у немцев есть что-то… Короче говоря, главную станцию города назвали Мэринер-главный – это очень немаленький трёхъярусный вокзал, где кроме современных путей для поездов на магнитной подушке лежат рельсы со шпалами. Например дорога к Олимпийскому идёт на восток, она длинная и идёт по огромным ненаселённым плоскогорьям. Но это возможность вспомнить старые добрые спальные вагоны и туристические поезда. Поезд Меринер-Сити – Посёлок Олимпийский можно считать туристическим – шесть тысяч километров, двое суток в пути, виды на Фарсиде почти как в Тибете. Единственная проблема, когда поезд идёт целые сутки без остановки и пассажиры даже не могут выйти, подышать и размяться. И понять, что такое воздух в гималайской Зоне Смерти на собственной шкуре, кстати.
Их поезд делает трёхминутную стоянку и в вагон проникают шумы мегаполиса, объявления на восьми разных языках. Кармазину уже неуютно, он ждёт когда двери закроются и они поедут дальше – сначала на восток, потом будут резко забирать на север.
- Dear passengers, doors are closing. Next station – Mariner-East. Уважаемые пассажиры, двери закрываются. Следующая станция – Меринер - Восточный.
Меринер - Восточный – не единственная кроме этой станция в городе, но единственная, где этот поезд в черте города сделает остановку. Город находится на острове немаленьких размеров и до той, следующей остановки примерно столько же, сколько от Бруклина до Монтока на восточной окраине Лонг-Айленда. Тем более, что поезд идёт быстрее метро, а восточная часть города тоже достаточно плотно заселена.
Впрочем, этажность застройки быстро падает, за прозрачными звуковыми экранами видно парки, спортивные площадки, словом, недвижимость здесь относительно недорога. Марс как раз и привлекает недорогой недвижимостью, ведь даже квартира премиум-класса стоит вполне вменяемых денег. К разреженному воздуху можно привыкнуть, даже прелесть в нём свою найти. И в пониженной гравитации тоже…
- Арвин, вы сказали что повидали достаточно. Вы нас на большой войне защищали, да?
- Григорий, так вряд ли уместно сказать. До 2319-го года я воевал в партизанской ячейке. Потом я оказался в силах специального назначения, на тот момент Империя Ракнай уже не представляла угрозы ни для нашей общности, ни для вашей.
- Извините. Я просто не знал, как спросить, воевали вы или нет. Значит воевали.
- Григорий, я был военным врачом, сейчас я майор сил специального назначения в отставке. После любой войны, как вам должно быть известно, существует необходимость организовать психологическую реабилитацию. Можете назвать меня военным психиатром, моя специализация – посттравматические расстройства.
- Актуально, согласен. Тем более что сейчас таких специалистов выманивают большой зарплатой из Солнечной системы. А вы, наоборот, едете сюда. Слушайте, вы будете здесь большим человеком… Ой, заговорился!
- Что страшного вы сказали? Григорий, полагаю, вы подразумевали, что я могу стать значимой и уважаемой персоной.
- Да, именно это. Арвин, мне на самом деле интересно. Почему вы согласились или решились ехать к людям? Ваших здесь мало, а многие люди на ваших этих…братьев и сестёр, кстати зуб имеют. Вы же знаете почему?
- Да, я знаю, Григорий. Миллионы наших братьев и сестёр сражались за Императора, этого ублюдка недостойного рождения. Более того они были элитой его армии и виновны в гибели не меньше двадцати миллионов людей.
Григорий, насколько я понимаю, мне не грозит опасность, пока я не буду делать заявлений «мы всё правильно сделали». Не так ли? Во всяком случае закон будет на моей стороне.
- Безусловно.
- Тогда почему я сам не могу загладить тот вред, который принесли наши недостойные братья и сёстры? Есть ещё одна причина, но о ней я пока с вами говорить не готов.
- Тогда вопросов больше нет.
В разговоре Кармазин пропустил следующую остановку и то, как поезд вырвался на другой мост, через Протоку Эос. Или Рукав Эоса, как её иногда называют горожане. С учётом ширины Меринера и его самых крупных рукавов, люди в городе иногда говорят, что чувствуют себя живущими на морском острове. И их легко можно понять. Рукава Меринера очень широкие и противоположные берега видит только сотрудники экстренных служб, летающие на служебной авиации. К северу от города есть ещё один крупный остров и его видно, ведь он весьма возвышенный. Возможно когда-то он станет чем-то вроде горнолыжного курорта, но сегодня любители этого дела летят на Землю и катаются на лыжах где-нибудь в Альпах. Там есть история, обжитость, а тот изрытый кратерами остров выглядит ничуть не симпатичнее Свальбарда или любого другого земного арктического архипелага. Свальбард, Шпицберген сидит у Кармазина в печёнках после 8 лет службы во Флоте ООН и он прекрасно понимает, почему народ из Меринера не горит желанием гонять на лыжах буквально в сотне километрах от центра города. Зима, настоящая снежная зима в городе длится четыре с половиной месяца и погонять на лыжах можно в самом городе, как говорили раньше, не отходя от кассы.
***
Станция Семиреченск-I
Остановке на большом вокзале в городе-миллионнике предшествовала двадцатиминутная дорога. Дорога около берегов, по невысоким дамбам, вокруг которых разросся камыш и по относительно недлинным мостам. По местным меркам недлинным, потому что в Европе 15 километров всё-таки немало. Семиреченск находится на дюжине небольших островков. Здесь теплее, примерно как в Минске, но осадков очень много. Вокруг много воды, она испаряется, и дальше всё как по учебнику. Зонт или противодождевая шляпа есть у каждого всегда, и в городе уже успела выработаться культура быстрой ходьбы с зонтами. С большими красивыми зонтами, непременно с деревянной ручкой.
- Аврвин вы видели что-то подобное? Город наподобие этому?
- Григорий, город ещё не сформировался. Таких молодых городов я ещё не видел. Я вижу перед собой пешеходную зону, но сравнить этот город с жилыми пространствами на Нассаме я не могу. Возможно, вы когда-нибудь окажетесь там, и сделаете самостоятельные сравнения.
- Нассам… Что-то слышал. Это ж совсем далеко, да?
- Григорий, что вы вкладываете в слово «далеко» в данный момент? До той звёздной системы примерно тысяча световых лет, но я могу напомнить вам размеры нашей галактики, расстояния до соседних галактик…
- Ай!
- Я вас держу.
Гришенька задумался над необычными речами Арвина и запнулся. А тот, кажется, и говорить умеет, и под ноги не забывает смотреть, и моментально заметил как Кармазин едва не состыковался физиономией с тротуаром. Его ладонь тёплая. Тёплая, приятная, влажная – Гриша даже подумал, что у него руки какие-то не натруженные. С другой стороны, какого лешего он собрался применять свой, человеческий аршин к совершенно другому существу, эволюция которого произошла на таком расстоянии отсюда?
Здесь широкие улицы, уже разросшиеся пихты, центральная часть Семиреченска выглядит очень дорого, с весьма заметным лоском. Ощущение лоска и дороговизны усиливается зданиями по индивидуальным проектам, которые строили с явной оглядкой на стиль Арт-Деко.
Дом, в котором Кармазин владеет сразу тремя квартирами, выглядит очень похоже на американские высотки годов эдак 1920-х. Большая разница в том, здесь не Нью-Йорк, здания друг к другу не прижаты, а спрос на высотные квартиры продиктован не ценовыми соображениями, а желанием получить отличный вид из окна и с балкона или даже с балконов. И уж конечно в центре того же Нью-Йорка вокруг небоскрёбов не делали маленьких симпатишных садиков, а здесь он есть.
Дом и придомовая территория окружёна красивым чугунным забором, входная дверь на территорию ничуть не менее хороша. Самую первую квартиру здесь Кармазин купил 4 года тому назад, и ещё две в позапрошлом году. Сам он здесь вообще в первый раз, у него нет ни карты доступа, ничего. Гриша нажимает на кнопку, которая выдаёт старинный дребезжащий звук, пройдёт некоторое время, прежде чем из прохожего он превратиться в тому, кем ему и полагается быть
- Хто?
- Госпожа Палийчук, я – Кармазин, Григорий Алексеевич. Посмотрите у себя в базах такого. Вместе со мной тот, кто хотел бы снять здесь квартиру, если вы их сдаёте, конечно.
- Ладно, проходьте.
Дверь, благородно скрипнув, открылась, и Гриша с Арвином пройдут к двери в дом по красивой аллее. На том конце была консьержка, которая, по сути не только консьержка. На самом деле, она значительно больше, чем просто консьержка.
Палийчук – галичанка, до лета 2323 года она жила в богатом селе в Карпатах, ждала мужа с войны и мечтала о том, как она с ним сразу же заделают своего первенца буквально в первый же час после встречи. Но муж не вернулся. Вместо мужа ей привезли знамя бригады, где он служил, ну а смысл сказанного сводился к банальному – на войне гибнут, знаете ли. Тело ей не привезли, и несколько месяцев она считала, что похоронка ничего не значит. И так было до тех пор, пока не приехал однополчанин мужа, который смог найти нужные слова. Сказал, что сам, лично видел, как того не стало, а бой был такой, что было не до тел. Хорошо, что ноги унесли. Сказал всё глядя в глаза так, чтоб уж не осталось никаких сомнений....
После этого весь свет в её очах померк. Ей хотелось уехать куда нибудь... Куда угодно, чтобы не видеть ничего, вообще ничего напоминающего о любимом человеке. Она приехала сюда с деньгами, купила сразу семь квартир, ну а чтобы чувствовать себя занятой и не думать о потере стала работать здесь же. Про Палийчук можно смело сказать, что это её дом. Она держит в железных рукавицах электрика, сантехника, садовника. Других консьержек и консьержей. Благодаря ей этот дом, как иногда до сих пор говорят – дом абсолютно образцового содержания. А раз так, то жильцы всех возрастов обращаются к ней исключительно по имени-отчеству, Зоряна Мирославовна. Впрочем, есть значимое исключение.
У её покойного мужа осталось немало живых однополчан, уже заработавших приличную пенсию и вышедших в отставку. И они любят пожить здесь пару месяцев. Пожить, поговорить о былом, и выпить, разумеется. Отнюдь не пару стаканов пива, увы и ах. И только им дозволено называть её просто по имени, Зоряна.
Палийчук выглядит как королева, у неё и манеры соответствующие. Дорогой костюм, дорогая косметика, чувство стиля не меньше чем у Нефертити… Почему Нефертити? Был случай, когда двое студентов со съёмной квартиры возвращались домой после небольшого возлияния. Для кого-то небольшого, а вот они вмазали достаточно, и едва завидев Палийчук, развязано заявили «О! Наша Нефертитя!». Она побагровела, выписала пощёчину каждому и показала им на дверь. Выходную дверь из дома, а не входную в их квартиру. Пошла на принцип, заплатила неустойку, ведь те заплатили за год вперед но вот…так. Эпизод получил известность и, конечно же, ничего такого больше не повторится. А дети любых возрастов её вообще побаиваются с её то тяжелым взглядом.
- Здрасьте…Зоряна Мирославовна…
- Доброго дня.
У Палийцук настолько колючий взгляд, что прямо сейчас Кармазин тоже её побаивается. При том, что она работает на него. Для него она была и остаётся его личным агентством недвижимости – именно она ищет жильцов в его квартиры, смотрит, чтобы квартиры не загадили. Гриша именно с ней переписывался вчера, когда был на распутье и думал, куда ему податься. Палийчук переселила в другой дом какого-то командированного из одной квартиры Кармазина, договорилась о срочной уборке, словом за сутки проследила за тем, чтобы квартиру освободили и привели в божеский вид.
Но если исключить почти что деловые отношения, Палийчук с Гришей даже разговаривать нормально не будет. Хамить она не будет, но все разговоры будут через зубы, а всё, что возможно сделать без разговоров, будет делаться без разговоров. Не то, что она испытывает к Кармазину личную неприязнь, но и не без этого.
У неё ко всем «своеобразное» отношение. Персонал? Лодыри проклятущие! Другие жильцы? Эти сволочи гадят в моём доме!!! Только однополчане покойного мужа, можно сказать, люди, да и то не все. Многие считают, что «погоревала и хватит» и пытаются даже не то, что ухаживать за ней, а, например, за попку ухватить. Естественно, что называется, «без предисловий». Конечно же, такие моментально вылетают из узкого круга «людей».
Элемент Личной неприязни, впрочем тоже есть. Палийчук знает, как навести справки, о Кармазине она знает почти всё, и считает, что в военные годы он сфилонил. Конечно, её психика после гибели мужа слегка деформирована, и она свято уверена, что Кармазин, едва ли не с первого же дня службы должен был орать благим матом «Переведите меня на фронт! На фронт!!! Здесь я что делаю?!». Но он этого не сделал, а со всякой военной службы ушёл в 2321-м, когда её муж занимался такими вещами, что даже в письме боялся жене писать. Пугать не хотел, потому, что ходил по самому краю и мог погибнуть значительно раньше. В её деформированном мировосприятии Кармазин тоже несёт часть вины за гибель мужа.
Ключи Грише выдали очень быстро, без слов, и от холодного, буквально сверлящего взгляда Палийчук он практически сбежал. Можно сказать, сбежал куда-нибудь, вообще забыв, что приехал не один.
Но как только Кармазин открыл входную дверь своей квартиры, ему показалось, будто он оказался в царских палатах. Все металлическое блестит при том, что никаких драгметаллов и просто вызывающе роскошных вещей в квартире нет. Невозможная чистота, в воздухе попрыскали ароматизатором хвойного леса. И оставили ещё пять других, если к хвойному лесу у гришеньки ну прямо личная неприязнь. Перерабатываемый набор нижнего белья, перерабатываемые домашние тапочки – для человека, полностью отвыкшего от домашнего уюта, подобное кажется сказкой. И покушать! Буквально час назад сюда занесли целый набор пищи в вакуумной упаковке. Апеттино выглядящие бутерброды, овощные консервы, сок – ни у кого не возникнет ощущение «Блин, я же поесть забыл». Со стороны подобное кажется изысканной заботой и кому-то может показаться что Палийчук двулична – общается одним образом, а на деле обходится совсем другим. На деле всё прозаичнее. В их роду коннозаводчиков и отельеров детей с малых лет учили со священным придыханием говорить слово репутация. Члены их рода засыпали со своей репутацией, с ней же и просыпались. Её Величество Репутация – говорили даже так. Поэтому то, что узрел Гриша – не более, но и не менее стремления Палийчук к безупречной репутации чем бы она не занималось. К её Величеству Репутации, как говорила ей мать, подражая изяществу баронесс из самых богатых Австро-Венгерских родов в зале для занятий бальными танцами.
А кровать так вообще порождает ощущение бесконечного уюта. Настолько, что Кармазин разденется как попало, буквально нырнёт в постель и почти моментально уснёт. Но его память всё же напомнит ему противоречивые времена 18-ти летней давности. Не может не напомнить…
***
В небе над Северным Ледовитым Океаном
9 июля 2113 года, 18 лет назад
Призывники, вместе с повесткой получают военное транспортное требование до Тромсё, и добираются до норвежского городка, живущего рыбкой, своим ходом. Они выходят из поездов на вокзале, перебираются через привокзальную площадь, а там садятся в военные гипербасы ООН. Те срываются с места так, будто везут опасную ядовитую субстанцию, они, превышая скорость, вырываются на Восточный Обход города и мчат до военного аэродрома в тридцати километрах к северу от Тромсё. Там снова пересадка – призывники бегом садятся в машины военно-транспортной авиации, которые в свою очередь отвезут их на безюмно солнечный архипелаг под названием Свальбард. Или Шпицберген, кто как привык.
К чему такие сложности? Резонно заметить, что в Тромсё есть небольшой, но очень уютный аэропорт, и одна из не менее уютных линий метротрама уютно следует от вокзала до аэропорта без пересадок. Всё потому, что ООН решила что она, ООН, нарушает законы и обычаи войны. И отправка призывников к чёрту на рога из удобного аэропорта, буквально цитируя, «подвергает неоправданному риску гражданское население». Военные, слыша подобные вещи, предпочитают либо что-то жевать, либо делать недоумённо-тупое выражение лица, либо просто матерится. Ведь если наглотаться успокаивающими, можно сказать очень мягко – их противник растоптал все обычаи войны. Их противник казнит и пытает пленных просто так. Их противник казнит пленных потому что те (от же сволочи!!!) имели наглость защищаться, официально в приговорах это звучит как «злонамеренно оказывали вооружённое сопротивление торжественному расширению Империи Ракнай». Противник бомбил спящие города с полным осознанием, что бомбит спящие города. Существует грустный неанекдот – «Вооружённые силы Империи Ракнай уничтожили роддом, так как там злонамеренно появлялись на свет противники Империи Ракнай. Империя Ракнай считает своим правом и долгом подавлять любое злонамеренное сопротивление в зародыше в самом прямом смысле!».
Их противник без шуток отказал человечеству в праве на существование, в праве на самозащиту, а ООН с рулеточкой бегает и вымеряет – соблюдают ли люди все правила и обычаи войны? Дабы соблюдение правил и обычаев было полным, Собвез ООН постановил провести даже не обязательную, а принудительную эвакуацию Свальбарда, Фолклендов, Галапагосов и вроде бы ещё пары архипелагов, где можно в не слишком приятных погодных условиях удобно устроить множество военных кораблей с большим водоизмещением. В случае со Свальбардом было всё как полагается – в Осло к парламентской трибуне выходили депутаты 50-55 лет, поджарые, благодаря тяжёлым и даже утомительным утренним пробежкам и говорили все одно и то же. «Надо, дорогие граждане! Понимаете? Надо!». Граждане в тёплых домотканых свитерах смотрели в лица своих депутатов с пониманием – они отличаются от них ровно в одном. Если обычные граждане работали в рыболовстве, туризме, проектировании, строгали по двух, троих детишек на семью, то депутаты делали политическую карьеру с момента окончания института. Начинали с функционеров профсоюзов – отраслевых или региональных, а продолжали депутатами самых мелких муниципалитетов. Но все 30 и больше лет они не забывали кто они и откуда. Избиратель знал кто они, где живут, мог по-дружески повстречать их утром, и прямо в процессе разгребания сугроба у гаража обсудить вопросы бюджетного планирования. Или во время больших праздников, когда, кажется, что вся коммуна от мала до велика собралась на каком-нибудь изумрудном лугу. Пока дети разыгрывают сказки про горных троллей, взрослые кто за бокалом пива, кто за чем покрепче планируют своё завтра. Депутаты Стортинга воспринимаются как плоть от плоти страны, и им поверили ровно так же, как верят искреннему совету доброго соседа. Понятное дело, что не всем подобное доверие понятно, много кто язвил в духе «Партия сказала, надо, и стадо баранов ответило «Есть?!».
Сейчас, в шумной машине летящей над холодными водами призывники фрагментированы, в политические споры они не вступают, а как долетят, им будет вовсе не до споров. Их разделят на, кажется, такое называется, социально-совместимые группы. Где не будет бурных дискуссий, на каком языке общаться, и общение не перетечёт в мелочное обсуждение давних исторических обид. Потасовки, если и будут, то максимум как выяснение, кто альфа, кто омега, и таких быстро разнимут дежурные мичмана.
Они уже начинают снижаться, а два военных пилота видят впереди до боли знакомые очертания вечно заснеженных гор. На Свальбарде множество ледников, много совсем невысоких гор при этом имеют не тающие снежные шапки, и люди подчас думают «Что мы здесь вообще забыли?!». Тем не менее Свальбард изобилует широкими и глубоководными заливами, здесь можно разместить десятки, если не сотни тяжёлых кораблей, которые буквально через полчаса после объявления тревоги будут нестись по океану на полном ходу. Побережья этих заливов буквально за два года превратили в сплошные доки и казармы. А также столовые и учебные помещения, где новобранцы поймут, что такое корабль, почему он, собственно плавает, а не тонет. Позже перейдут к более высоким материям – современному ракетному вооружению, способам его наведения и многому другому, о чём гражданское население или, как напыщенно выражаются моряки, «сухопутные крысы», не имеют ни малейшего понятия.
***
ВМБ ООН «Свальбард», Пункт базирования «Пирамида»
Департамент кадрового обеспечения.
Их отвезли сюда, назвали двухэтажку «распределителем». Мол там какие-то якобы компетентные люди решат кто на что способен… Короче, где каждому самое место. Кармазин сидит перед кабинетом «первого заместителя департамента, капитана-лейтенанта А.П. Петренко» уже часа полтора. Сидит, ни на что не надеется, и по правде говоря, ничего не боится. Вспомнил все эти политические дрязги, и ему в голову пришла вполне очевидная мысль.
Вот есть Севастополь. Город Севастополь. Город Севастополь был военно-морской базой столько же, сколько существовал город, не считая отлова безюмно значимой кильки и черноморского бычка. Сейчас всех моряков оттуда выгнали вместе с их якобы грозными корытами, оставив только тех, что составляют грозу кильки и бычков. И в этом есть своя логика. Город обнял севастопольскую или ахтиярскую бухту, как…герой любовник. А принцип действия современных противокорабельных ракет недалеко ушёл от термоядерного оружия, и уничтожение базы флота будет почти равно уничтожения города. В том числе обычных девчонок, развлекающих туристов историей и былями этого ОЧЕНЬ непростого места. Барменов, которые могут сочинять высокохудожественные оды, посвящённые черноморской барабуле. Всех их не станет, причём очень быстро. Гриша подумал о том, что, так сказать, идеолог разделения городов и флота что-то да понимал в этой жизни. Во всяком случае мог иметь явно благие намерения. Но от идеи до её воплощения…
- …Следующий! Кто у меня следующий?!
- Я…
Кармазин встал, и без спешки направился в кабинет. «Лизуны» или «подлизы» в надежде на блестящую военно-морскую карьеру пробовали «подкатывать» к Петренко. Господин капитан-лейтенант, и.т.д. и.т.п. Но Петренко немного не такой.
Петренко – ростовчанин. Он родился и вырос под Ростовом в семье виноделов, но должного пиетета к виноградной лозе не испытывал и никогда не приобрёл. Он не чувствовал связи между почти материнской любви к замерзающему виноградному кусту и бутылкой приличного кагора, который так обожают моряки в ростовском порту. Когда-то он тоже отслужил срочную службу на флоте, командир Петренко писал его отцу, что его сын как-то привык к флоту, ну а флот, так и быть, как-то привык к нему. Петренко старший решил, что нехай себе, пусть сын служит дальше. Жена, то бишь мать Петренко-младшего, с её изящными пальчиками, мужа поддержала полностью, и написала сыну, что флот это перспективы. Петренко-младший громогласно зевал при слове перспектива и подписывал один контракт за другим. Старшина первой статьи, мичман, потом, наконец, младший лейтенант. Петренко пробился в офицеры, что считал примерно таким же достижением в жизни, как написание теории эволюции Дарвина. Тяжело и упорно он рос дальше – лейтенант, старший лейтенант и вот он, цельный капитан-лейтенант, почти распорядитель судеб. 38 лет, выбился из грязи в князи, можно сказать. Засыпая, он вспоминает о своей даче в районе Маккензиевых гор, где у него даже (вот уж чудо из чудес!) растут две финиковые пальмы. Жена про него уже давно забыла и радостно изменяет мужу с регулярно заезжающим в город дальнобойщиком, привозящим в Севастополь северные соки и морсы. А своей, «венере» клюквенные вина из далёкого, и кажущейся ей сказочного Весьегонска. И ведь черт подери, всем хорошо по-своему!
- Так, вот ты у меня кто?
- По образованию?
- М-да.
По соседству хозяйства семейства Петренко было другое хозяйство, более прозаическое. Где более прозаические люди выращивали абсолютно прозаических коров мясо-молочных пород. Такие коровы спокойно перемалывают всё – картохи, помидоры, всё в одинаковом ритме движения коровьей башки и челюстей. Петренко младшего завораживала картина, когда коровина за забором в лёгкую слизывала у него с руки огромную полусгнившую помидору, прожёвывала её и проглатывала так, будто ни в чём не бывало. Его «М-да» как воспоминание из тех времён, когда корова (девочка, кстати) лениво просила ещё картоху или помидорину затем быстро перемалывала и её. И так почти до бесконечности, желудок то у коровины немаленький.
- Специальность у меня – «Изолированные и автономные вычислительные системы».
- М-Да. Ты у меня как думал? Отучишься и уедешь в жутко эксклюзивный арктический отель, где будешь «третьим лицом государства». Так?
- Так.
Петренко спрашивает «Так?» а не «да?», что легко объяснимо. За годы службы в Севастополе, затем здесь, далеко за полярным кругом он впитал в себя все или почти говоры и диалекты восточнославянских языков. Прикольно ему разбавлять речь словечками разными. Петренко можно презрительно назвать селюком, добавить афоризм о том, что селюка можно вытащить из села. Но не село из селюка. Но селюк не синоним слову недоразвитый - он видел десятки таких как Кармазин. Гриша не лезет в бутылку, и Петренко, так уж и быть, соизволит поговорить с ним нормально.
- Вот ты, сюда слушай. Как сам думаешь, шо такое живучесть?
- Нос мне сломали, но я лапки не поднял, и соображаю, что к чему.
- И крейсеру тоже боевую рубку могут сломать, а командиры боевых частей должны соображать шо к чему. Мне тут соображучие не помешают. У тебя связь с рубкой прервалась, но ты помнишь где враг, как радар попользовать и как ракеты навести. Мы такие учения постоянно проводим. Всё усёк?
- Как я могу так сразу всё понять? Может мне поучиться сначала?
- Поучись. Ученье у нас свет, а неученье - тьма. С этим порешили... Следующий!
Кармазин вышел в лёгкой задумчивости. В задумчивости о том, какую долю в его службе будет составлять «ученье», общение с такими как Петренко, околобоевые походы и разговоры на модные нонче политические темы. Сотрясания воздуха, пользы от которых ноль целых, ноль десятых.