Когда Катя вышла из подъезда, на улице, как в классике, уже смеркалось. Фонари обозначились яркими пятнами, окна домов начинали оживать, подсвечивались изнутри желтым, но сумерки уже наползали плотным покрывалом.
Так что внешний свет почти не помогал. Но он и не нужен был особо. Катя, хоть и жила здесь только четвертый день, уже могла пройти весь путь с закрытыми глазами: заблудиться тут было сложно.
Справа от подъезда была детская площадка, слева – тянулись клумбы. Дальше начиналась парковка, плавно переходящая в двор соседнего дома. Дом можно было обойти по периметру. С этой внутренней стороны, от площадки, располагались подъезды, по бокам – круглосуточные подвальные магазинчики, а с другой, внешней стороны первый этаж ушел «под сервис» – нотариальная контора, парикмахерская, массажный салон, стоматологический кабинет.
«Дико не хватает роддома и салона ритуальных услуг», – погиенила Света, когда приезжал на новоселье.
Катя, конечно, шутке посмеялась. Но за дом реально обиделась.
Это было ее пятое съемное жилье. И, как Катя надеялась, последнее. Потому что для нее это был не просто дом – это была любовь с первого взгляда. Все было настолько серьезно, что Катя уже начала присматриваться к объявлениям о продаже квартир тут и даже собиралась поговорить с квартирной хозяйкой, вдруг она отдаст жилье на выкуп.
Дом и правда был идеален. Как в лучших традициях объявлений от риелторов, он был в тихой районе, напротив остановки, рядом были два парка и три супермаркета, в пешей доступности находился рынок и больница. Но не это подкупило Катю. Просто… Тут можно было не заморачиваться, выходя за хлебом в боковой магазин или как вот сейчас с мусором – просто накинуть крутку поверх домашнего костюма или даже пижамы и сменить тапки на ботинки. И никто не смотрел вслед осуждающе, никто не цокал языком, не хихикал презрительно – мол, смотри, выперлось, чучело неухоженное! Тут можно было выйти из дома в любой момент, не выглядывая в глазок, не ходит ли по коридору неадекватный и явно невменяемый сосед в поисках приключений. Тут можно было… В общем, тут можно было все. С Катей здоровались в лифте, ей придерживали входную дверь подъезда – как и придерживала ее она, помогая войти другим соседям. Ее не игнорировали – но и в душу не лезли.
Кате нравилось здесь выходить из дома – просто пройтись по улице, до парка или магазина, попить кофе, сидя на какой-нибудь милой на лавочке. Или вот так вынести мусор. Зима только-то начинала переходить в весну, обещая долгое время ежевечерних прогулок.
Кстати, про мусорник. Он заслуживал отельной хвалебной песни. Катя видела такое в первый раз: небольшой закрытый навес, с электронным замком, чтобы отсечь бродячих собак, бомжей и прочих стремных личностей, с огромными баками, которые никогда не наполнялись полностью, и, естественно, почти идеальной чистотой. Крыс там, судя по всему, тоже не было. Туда даже в полночь, наверное, не страшно было заходить. Проверять это Катя, конечно же, не собиралась. Но держала в уме как важный фактор. Была, была в ее биографии черная страница совместного проживания с теткой, когда каждую ночь, ровно в полночь, приходилось спускаться к мусорным бакам – по узкой лестнице без перил, в кромешной тьме, в которой все время что-то чавкало, рычало и дралось – пока между собой. И крысы, которые попадали в дрожащий луч фонаря, тогда казались далеко не самыми страшными существами.
Катя приложила к замку электрический ключ, что-то пискнуло, щелкнуло – и дверь открылась, приглашая ее внутрь.
Тьма здесь была гуще, плотнее, чем на улице: фонарь, освещавший часть двора и мусорные баки, еще не загорелся, а своего освещения тут не было. С самом темном углу, спиной к двери, кто-то стоял, наклонившись над мусорным баком.
– Добрый вечер, – по привычке сказала Катя в темноту.
Ей не ответили. Тут такое тоже бывало – неразговорчивые соседи, предпочитающие кивнуть, чем размениваться на слова. Кивка в темноте Катя точно не разглядела бы, тем более, что голова незнакомца была скрыта баком – но напряженную, бугристую спину она видела прекрасно. Кривую, широкую, всю покрытую складками – словно из-под пальто проступали множественные острые плавники. Но если то, что незнакомец широкий, Катя поняла сразу, то то, что она высокий она осознала несколько секунд спустя. Невысокой Кате бак доставал до носа. Пока она пыталась просчитать явно высокий рост неизвестного, тот вдруг начал дергаться в странном нервном тике, плавники зашевелились, пришли в движение. И Катя вдруг с ужасом поняла, что он пытается подняться во весь рост и повернуться, для этого складываясь в более компактную форму.
Сердце враз ухнуло вниз, ноги стали ватными, перед глазами словно потемнело. «Кажется, я сейчас потеряю сознание», – со смесью ужаса, паники и какого-то ледяного, отстранённого спокойствия подумала она. Но прежде, чем Катя успела заорать или потерять сознание, ее глаза привыкли к темноте. И она поняла, что находится у баков одна.
Несколько секунд Катя просто стояла на пороге, не зная, что делать. Заходить во внутрь теперь было страшно, ноги все еще держали плохо, руки дрожали, дико разболелась голова. Возвращаться домой с мусором не хотелось тоже. Во-первых, куда его девать дальше? Хранить дома? Во-вторых, на нее явно будут коситься – странная тетка, выгуливающая мусор. Да, не пристанут с неприятными расспросами. Да, вряд ли будут высмеивать в глаза. Но, как говорится, осадочек все равно останется. Обходить район в поисках открытых помоек тоже не было особого желания. Да и не факт, что такой променад был безопасным.
Катя с тоской оглянулась на двор. Обычно там кто-то да крутился: дети, отлынивающие от необходимости идти домой; тусующаяся молодежь; старушки, выползшие на моцион… Но сейчас двор был абсолютно безлюдным. Весь мир вокруг будто вымер: никто не возвращался с работы, не бежал в магазин, не шел выносить мусор, не маялся в углу с кофе и сигаретой, не отправлялся на пробежку. Жизнь словно застыла, предоставляя Кате право выбора.
Накрывший несколько минут назад панический ужас понемногу отступал. Рациональная часть брала верх: даже если (допустим) монстр был – зачем ему было сбегать, не попытавшись напасть? То есть или его не было вообще (что более вероятно), или он просто милая перепуганная зверушка, которая дрожит от собственной тени и сразу прячется, едва кого-то завидит (что даже звучало смешно).
Катя несколько раз глубоко вздохнула, задержала дыхание, выравнивая сердцебиение и аккуратно шагнула вперед, готовая в любой момент броситься к двери. Шаг, другой, третий… Никто не нападал из тьмы, никто не пытался сбить с ног или вцепиться в лицо.
Будь она ребенком, то, пожалуй, рванула бы к бакам со всех ног, чтобы поскорее избавиться от мусора – и бежать домой, под защиту закрытой двери и плотного пледа, лучших крепостей от монстров. Но взрослая Катя бегать в темноте боялась: как ни крути, шанс споткнуться, упасть и сломать себе что-то важное намного существеннее, чем быть съеденной неведомым монстром. Поэтому осторожно, почти вслепую, шаг за шагом прошла в темноту, в любой момент ожидая нападения.
Но ее никто не тронул: ни когда она шла, ни когда выбрасывала пакеты с мусором, ни когда повернулась, чтобы идти обратно. И только на третьем шаге позади раздался тихий звук. На автомате, продолжая движение, Катя сделала еще полтора шага и замерла. Из бака, в который она только что вкинула мусор, послышалось тонкое, жалобное мяуканье.
«Вот тебе и дом высокой культуры быта, – с горечью подумала Катя. – Выкинули котенка. Наверняка еще слепой и сам не ест. Будет теперь тут от голода и холода умирать. Или в завязанном пакете задыхаться».
– Мяу, – ответили на ее мысли из бака. – Мяяуууу!
Настроение, немного поднявшееся после того, как монстр не стал ее есть, ухнуло в пропасть. Катя мысленно прокляла себя – за то, что пошла выносить мусор в такой неудачный момент; котенка, который не смог просто помолчать, пока она тут; нерадивых хозяев, которые не в состоянии простерилизовать кошку, зато запросто могут выкинуть котенка маленькое существо на улицу. Потом дополнительно прокляла себя за слабое сердце и пошла смотреть, чем там можно помочь.
– Мяяяууууу, – взвыл котенок, словно почувствовав, что им заинтересовались.
– Да иду, иду, – пробормотала Катя и подошла к контейнеру.
Звук явно шел оттуда. Сам контейнер был высоким – чтобы заглянуть в него, Кате пришлось встать на цыпочки. Но это мало чем помогло. За день туда набросали много всего – слишком много. Не с горой, конечно, но почти под самую крышку. А вот чтобы попытаться найти котенка, нужно было влезть на что-то посущественнее и, скорее всего, даже рыться в мусоре. От одной мысли об этом становилось немного дурно. Но отступать не хотелось. Пооглядывавшись, Катя присмотрела небольшой деревянный ящик, подтащила его к баку, попыталась влезть.
Стоило полноценно поставить на него ногу, ящик затрещал. Катя успела только быстро заглянуть в бак, но ничего не увидела.
– Мяяууу, – позвали ее снова. – Мвяф!
Крик был тонкий, жалобный, настырный.
– Да что бы тебя! – ругнулась Катя. – Что за невезуха!
Переставила ящик, оперев его на бак, чтобы в случае чего суметь удержаться, поставила одну ногу, за ней другу, наплевав на все, ухватилась руками за край бака, подтянулась и перегнулась через край.
В полутьме получалось разглядеть только мешки и пакеты с мусором. Пахло противно – кисло, гнилостно, с какими-то совсем тошнотворными нотками.
– Киса, – позвала Катя. – Кис-кис!
Из ящика никто не отозвался. Катя уже начала думать, что мяуканье ей померещилось, когда внизу, под одним из мешков заметила шевеление. Она протянула руку, чтобы убрать мусор и увидеть, что под ним – и ей навстречу метнулось тонкое черное щупальце, в секунду обвившее запястье. Прежде, чем она сумела сообразить, что происходит что-то не то, еще несколько щупалец вцепились в запястья.
– Мяу, – насмешливо прозвучало откуда-то из-под мешков. – Мяуууу!
Катя взвизгнула, рванула руки – но щупальца держали крепко.
-Пусти! – взмолилась Катя. – Отпустите, пожалуйста!
В ответ из-под мусора глумливо расхохотались.
Катя заверещала, рванула руки – в ответ ее потянуло вниз бака, прямо в вонючий мусор. Катя заорала во все горло, от ужаса и безысходности, из глаз брызнуло горячим, кажется, потекло по ногам, забилась бессильно. Еще несколько щупалец выскользнули из-под мусора и вцепились в предплечья.
«Это конец!» – подумала Катя.
И тут ящик под ногами развалился – и она стремительно полетела вниз.
Грязная, мокрая, подвывающая от ужаса, спотыкаясь на каждом шагу, она побежала домой, даже не пытаясь привести себя в порядок. Ей было все равно, кто что увидит и что об этом подумает.
Человеческая психика – очень странная и очень гибкая штука. Вчера Катя до позднего вечера не могла успокоиться: пила таблетки, капли, вино, позажигала все аромосвечи, принимала ванну со специальными маслами… А утром, едва проснувшись, уже не понимала, случилось ли с ней что-то вчера. На запястьях и предплечьях остались тонкие синяки – но ведь это могло быть простым совпадением? случайной травмой?
К остановке Катя пошла в обход – мимо мусорника. Хотелось увидеть все еще раз при свете дня, убедиться, проверит себя.
На первый взгляд, все было как обычно. Дверь оказалась открыта, рядом крутились люди: рабочие в спецовках тащили один из баков, девушка и парень с мусорными пакетами пропускали их в узком проходе. Катя подошла еще ближе, поздоровалась, ей ответили. Взгляд скользнул по бакам, асфальту, стенам. Ни крови, ни слизи. Никто не мяукал, не кричал и не звал на помощь. Никаких щупальцев не было видно. Тот самый злополучый бак как раз вытащили на разгрузку рабочие – там было пусто. Только в самом углу, у стены, аккурат за отсутствующим баком, лежала небрежная, облитая чем-то совершенно мерзким на вид кучка одежды: куртка, ботинки, штаны, футболка. Куртку Катя узнала – если ей не изменяла память, в ней ходил усатый смешливый суетливый мужик с пятого этажа. Катя часто встречала его то в фойе, то в лифте. Он неизменно здоровался и старался рассказать какой-то анекдот.
Не меняя шага, Катя пошла дальше, на остановку, параллельно планируя действия на день. Нужно было срочно писать хозяйке, подружке и риелтору. Возвращаться сюда вечером она не собиралась.