Зима… наверное, потому, что родилась зимой, люблю в ней всё, кроме оттепелей: мороз, метели, узоры на окнах, потрескивание дров в печи, завывание ветра в трубе, когда домашний уют особым теплом согревает сердце, а дом - крепость, неприступная для непогоды.
Ещё из зимних радостей – лыжи. В метель, когда муж крутит пальцем у виска и говорит про хорошего хозяина и собаку, она всё равно встаёт на лыжи. И снег, и ветер… горланится, как идиотке. Хороший хозяин в такую погоду дом не покидает.
Кинг тоже не вылезал из конуры, набитой сеном – зарывался в него глубже и тоскливо пережидал непогоду. Наверное, виновато помахивал хвостом, мол, прости хозяйка, но я по такой погоде – не ходок и тебе не советую.
Нам подарили щенка в третье лето в деревне. Подарили, передарили? Какая разница, как назвать поступок главного лесничего. Заехал к нам по пути из соседнего лесничества. Сходили на питомник, проверили всходы, разговаривая, дошли до УАЗика, он открыл дверцу, а на сиденье – чудо мохнатое, сквозь чёлку – бусины глаз смотрят испуганно.
-С подарком еду домой. Алексей оставил щенка от своей собаки, а тут при случае и забрал,- я уже держала на руках шелковистое невесомое создание, которое, к тому же, успело лизнуть мою руку. То ли лизнуло, то ли поцеловало по-собачьи, но сердце моё зашлось от нежности. Из сердца нежность, выпоеснулась в глаза и её нельзя было не увидеть со стороны.
-Понравился щенок? Если вам нужна собака,- ох, как нам нужна собака. Норд, которого привезли из Алма-Аты, сгинул бесследно в наш первый год в деревне, - могу подарить.
-Правда можете оставить щенка?
-Мне нужна охотничья собака, а этот — помесь от бобтейла, пастушьей собаки. Скотину мы не держим, пасти некого. Просто неудобно было отказаться, для меня оставили.
Антон не возражал, ему тоже приглянулся щенок. Так, ко всей живности, которая содержалась на нашем дворе, прибавилась собака пастушьей породы.
Кинг… скоротечность жизни особенно остро понимаешь, если приходится провожать в небытие собаку. Короткий век отпущен им – от щенка, до глубокой старости жалких тринадцать лет, которые для тебя… пока – ничто.
Вчера… яркий солнечный день, наверное, воскресение. Все - дома, за летними хлопотами. Я – в полисаднике. Пропалываю грядки и приглядываю за внучкой. Та носится по двору со щенком. Смех и лай одновременно разносятся изо всех углов двора.
Смех затих, лай стал звонче и… злобным, что ли. Выхожу из полисадника. Что за дела - Кинг облаивает… хозяина. А в загороди для сена мечется внучка:
-Баболь, спаси меня из заточения,- батюшки-святы, что за фантазия у дитяти?
Фантазия - не у дитяти, у деда оказалась. Он рубит во дворе сруб под новую баню – брёвна, топор, щепки… работа тяжёлая сосредоточенная, а тут… того гляди, заденет кого из мелюзги – им и крупной щепой по лбу - мало не покажется. А если – под топор? Не углядит? Сгрёб обоих подмышку, огляделся и придумал – в загородь, мол, сидите тут в заточении. Кинг моложе Яны на четыре года, но – какое заточение, если между жердями может пролезть кто угодно, а ему и вовсе пара пустяков. Приглашал и подружку, последовать примеру, но… видимо, человеческое табу не позволило – дед посадил, он же и выпустить должен, или бабушка… бабушка – не замедлила, подняла верхнюю жердину, взяла внучку на руки и первое, что услышала от неё:
-Неинтересно как в заточении, баболь.
Вчера – сегодня. Между ними - тринадцать лет. Вся собачья жизнь, которая прикипела к нашей и казалась бесконечной. По собачьей морде не определишь – стареет. Всё та же густая чёлка на глазах - как только мог видеть сквозь неё всё вокруг зорко и сторожко? Даже одежду, что была на мне. Если в затрапезном, по хозяйству – и лапы запанибрата на грудь, и мордой потрётся, а если придёт в голову потанцевать с ним под тара-та-та-ра-ра, та-та-ра-ра-ра-та-ра-ра… то и до плеч лапами дотягивался и… типа - вальсировал. Голова – слегка набок, улыбка - во всю пасть. Встречая с работы, понимал - одежда не для собачьих объятий, деликатно шёл рядом, не касаясь.
Один признак обозначился в последний год. Прекратились отлучки на два-три дня. Я радовалась – поумнел. И невдомёк – постарел.
В середине последней своей зимы и вовсе погрустнел, стал переборчив в еде: «Прости, не хочется что-то»,- говорили его глаза.
Не прыгал от радости, завидев, что мы встаём на лыжи.
Последняя прогулка Кинга… третий год видение не отпускает. Я не видела, что он идёт следом – не оглянулась ни разу. Если бы оглянулась, не свернули бы с наезженной просеки в глубокий и рыхлый снег чащи.
Свернули… и долго, часа два, ходили по лесу. В тот раз наткнулись на лисью нору. Деликатно потоптались вокруг норы, посидели на поваленной берёзе, ожидая, что вылезет лиса из норы – полюбопытствовать. Не вылезла, отложила встречу до лучших для неё времён. И времена наступили, и встреча состоялась. Глаза, в глаза.
Но, это – летом, а пока зима, мороз, снег, лыжи. Вышли из леса на просеку — Кинг сидел, ждал. Сдавило сердце от стыда за свой эгоизм и собачьей верности и всепрощения.
Для меня было загадкой, почему Кинг, любивший сидеть на омёте, время от времени срывался с него, как подорванный и бежал с хриплым лаем вдоль огорода, нырял в бурьян - соседского заброшенного, а возвращался с виноватым видом. Это действо совсем не походило на ретивость в хозяйственных делах, которую он демонстрировал, облаивая сорок при моём появлении: «Стерегу, мол, в поте морды своей цыплят от воровок». Весело так демонстрировал, со смешинкой в глазах. Здесь было что-то другое, что открылось в первое же лето без него. Лисы… им не было доступа к нашим курам, пока был жив Кинг.
В первое лето без него лишились половины поголовья. На задах, где заросли из вишни, боярышника, курам, словно мёдом намазано. Каждый день не досчитывались курочки-другой. Только перья – по огороду. Особая беда, когда, выйдешь во двор, а под ноги – цыплята несмышлёные. И понимаешь их испуганно- горестный писк: «Тётенька-тётенька, где наша мама?» Понятно, мамы у них больше нет, и придётся мне, заниматься воспитанием сироток, которые под маминым крылом - как за каменной стеной, а теперь каждая курица норовила клюнуть, отогнать от кормушки.
Однажды встретилась с обнаглевшими рыжими глаза, в глаза. Вышла на крыльцо, услышала заполошный крик курицы, побежала к калитке, не предполагая такой близкой встречи, в руках даже палки не было. Открыла калитку — курица металась от цыплёнка, к цыполёнку, зачем-то собирая их под крыло, словно оно было крепостью, а две лисы , тощие, в неаккуратных шубках, не то что вальяжные Патрикеевны на иллюстрациях, жадно смотрели на свою лёгкую добычу. Добычу, если бы не я. Остолбенели трое — я и две лисы в шаговой доступности. Так и стояли, целое мгновения, пока я не пришла в себя и не заорала:
-Вон пошли, вон отсюда,- в руках ни палки, ни другого из первобытного вооружения.
Нельзя сказать, что испугались, или засмущались. Повернулись с достоинством ко мне задом и потрусили в бурьян соседского огорода.
Так разгадала загадку поведения Кинга. Его самого уже не было с нами. А я дала себе зарок, что больше у нас не будет собаки. Но не напрасно мудрость веков остерегает — не зарекайтесь.