В этом городе живет ветер. Он прячется в каждой щели почти рухнувшей жизни. Его замечали в треске прозрачных автобусных остановок с возгласами: «Унесёт меня или нет, вы можете сказать» . Это так должен был звучать возглас. На самом деле он вырывался из перекошенного рта в совсем других звуках. Лучше здесь их не указывать, а то дети…
Извините, с чего вы взяли, что в этом городе живет ветер? Вряд ли это городу понравится. Уверяю вас, нет, это город живет внутри ветра. Это город качает высокие стволы пальм. Это он купает солнце, как заботливая мама. Каждый вечер он купает солнце в Средиземном море. Возможно, и ветер, и город живут вместе в середине земли. Какая разница, где эта середина земли и где живут город с ветром и есть ли здесь жизнь вообще? И жизнь ли это или сон? Похоже на сон. Если ты проснёшься, то сразу умрёшь от понимания того, что должно было с тобой случиться, для того, чтобы ты оказался здесь, на краю привычного мира? На краю земли, за которой Африка, не понятная тебе и не знакомая.
Мария, женщина осмотрительная, совершеннолетняя и слегка совершеннозимняя, тщательно протерла очки и впилась взглядом в поток прохожих. Куда они идут? Что они ищут там, где ничего не теряли? Чего они хотят? Это было не понятно, чего ещё, кроме денег, жилья,работы и, возможно, личного счастья. Хоть немного, хоть капельку. От этого и она бы не отказалась. Но как его приобрести? Ей бы, Марии, маленькую собачку. Маленького кобелька любой породы. Но она не может. Она в чужой стране и в чужом городе и на птичьих правах. И ей, Марии, доступно одно счастье. Наблюдать за собаками в отеле. Да, Мария живет в отеле, где принимают туристов с собаками. Да, хозяева устраивают своим питомцам такие праздники- совместный отдых в отеле.
«Мне спешить некуда» - так думала Элиза. « С людьми у меня не выходит. Даже если мне назначено на рандеву к доктору на 9 утра и я приду в 8 утра и буду ждать , когда откроют ургент, все равно, каждый раз откуда то из неизвестности, будто ветром приносит страждущих, которые всегда проходят впереди меня.»
Так же и сегодня. Медсестра прижимает ладонь к своей грустной ,отвисшей груди, смотрит извиняющимся взглядом и просит подождать. И вот, нанесённые ветром лица без назначенного времени, пролетают мимо неё, Элизы, в кабинет врача, а она сидит безропотно, как побитая ни за что собачка беспородная. И чем здесь поможешь? Ничем. Надо найти себе занятие. Элиза принимается рассматривать посетителей.
Ничего особенного. Двое парней. Один на вид непонятной страны азиат, второй тоже азиат, но ещё более не понятный внешний вид. Понятный азиат сидит справа от Элизы, чувствуется, что он напряжен и вдруг, неожиданно для себя самого произносит:
-Бонжур.
-Бонжур, - удивленно ответила Элиза. Сидел рядом полчаса и вдруг решил поздороваться. Ну и хорошо, ну и пусть. Пусть говорит, веселит, тем более, что он на русском языке говорит. Начал рассказывать, что он беженец из Таджикистана. А зачем он ей это говорит? Зачем ей вообще такое знакомство. Ну, ладно, пусть будет, и ещё номер своего телефона предложил. Ну и ладно, пусть будет.
Элиза молча слушала рассказ о трудной судьбе таджикского юноши, о том, как он попал во Францию и зачем. Как то не вязалась его откормленная внешность и дорогой мобильный телефон с рассказами о притеснении правительством Таджикистана до такой степени, что парню пришлось бежать на Средиземноморский берег.
Элиза слушала доброжелательно, вставляя к месту некоторые слова удивления. Создавалась впечатление, что парень пытается сблизиться и уже, кажется, завоевал ее расположение. И уже он сидит не так скован, как прежде. Он уже знаком с этой женщиной и ,почти что, ощущает, что это его женщина, знакомая, но его знакомая женщина. Он ее застолбил, и теперь только он имеет на неё права. И она обязана слушать только его, и смотреть только в его сторону. И это навсегда.
Хорошо, что Элиза не умела читать его мысли на таджикском языке. А то она бы и не стала ждать очереди к доктору. Она бы сбежала отсюда. Так же быстро, как она сбежала из своей страны, когда в ней началась операция по денационализации. Представьте себе. Вы- маленькая робкая женщина. Вы живете в своей маленькой, но просторной лично для вас квартиры. Да, вы живете со своими тараканами, в том числе и в голове. Но это ваша свобода - жить в своей квартире со своими тараканами. Вы купили эту квартиру или она осталась вам в наследство. И вдруг приходит большая смелая соседка, выбивает дверь в вашу квартиру и говорит вам на языке ультиматума:
- Вы живете неправильно. Говорите не по нашему. Тараканы ваши не в ту полоску, и, вообще, эту вашу квартиру строили наши прадеды, поэтому валите отсюда, иначе мы вас… Как вы наш корабль.
Так и кончается свобода. Тем более, что не одна большая соседка пришла в дом Элизы. Целая большая армия соседей большой соседней страны пришла учить маленькую страну говорить на языке большой страны. Вам бы понравилось? Вот вот. Элизе и ещё нескольким миллионам ее сограждан не понравилось. И они сели в поезда и автобусы и ехали до тех пор, пока прекратили бояться.
Сначала в этой дороге было страшно до территории Германии. В маленьком городке ее и сотни других пугливых, кормили, одевали, снабжали деньгами, а потом начали запугивать правилами проживания и ответственностью :
- Если вы скроете от немецких властей что либо, вас обязательно найдут. Немцы найдут, не скрывайте свои доходы.
Да и что скрывать? Сегодня напишешь в декларации, что у тебя на родине имеется квартира, а завтра ее разбомбит большая соседка с кораблем? И тогда, где правда, а где ложь? И как жить- бояться, что разбомбят или бояться, что немцы найдут?
Элиза слишком долго боялась. Сначала мужа, когда он умер, большую соседку с ее крылатыми ракетами и обстрелами. А сейчас надо начинать бояться немцев? Нет, она устала бояться, бежать, бежать дальше. Так Элиза и побежала дальше, до Парижа, а затем ещё дальше и оказалась здесь, на краю земли, в городе, где живет ветер.
Здесь можно было бы рассказать о судьбе Марии, но, чтобы не тратить место и время, можно перечитать рассказ о судьбе Элизы, всего лишь поменяв местами имена. Они и бежали от страха как то параллельно, с гаре де Лион в Париже. Сели в поезд и сначала долго спали, а ближе к югу выходили на платформу на каждой остановке и вдыхали воздух, переглядываясь между собой, будто пробуя на вкус жизнь в этой точке мира.
- Нет, не то, это не то, - и снова возвращались в вагон поезда на свои места. В Норбонне стояли в недоумении. Захотелось выйти и остаться. Но. В воздуха пахло такой скукой и безысходность, тем более, шёл дождь и пахло рыбой. Мария и Элиза быстро вернулись в вагон и до Перпиньяна молчали. Это конечная станция. Пришлось выходить. Женщины сели на скамью на перроне и полтора часа просто сидели и молчали и дышали. Вечерело. Голод подтолкнул к дальнейшим действиям.
- Что будем делать? - спросила Мария.
- Смотри, вот идёт секьюрити, - Элиза показала пальцем в сторону мужчины в красной футболке.
- Мсье, мы беженки, нам негде ночевать и мы хотим кушать, помогите!
С коробки с едой и бесплатного такси от Красного креста до места в бесплатном отеле началась жизнь без страха.
Сказать, чтобы совсем без страха- это не правда, а врать нехорошо. Администратора отеля никто не знал по имени. Просто Лысый и все. Ещё его можно было бы назвать многими нехорошими словами, но об этом в другой раз. В этом отеле, новом, хорошем, красивом, сетевом принимали туристов с собаками. Для таких туристов и из собак жизнь в отеле была праздником. Для них предназначался корпус с балконами и отдельным лифтом. Но завтракали собаки с хозяевами на поводке, в общем ресторане с беженцами из корпуса без балконов. В отеле можно было праздновать день рождения собак. Лысый с улыбкой накрывал столы и лично приносил выпивку и закуски для хозяев на поводке у собак.
Ежедневно на завтрак приходили кобели и суки разных пород, крупных и мелких форм, ведя на поводках своих хозяев. Беженцы, десятки женщин без мужчин с детьми на руках и на подолах юбок брали еду сами. Лысый следил, чтобы ни ни, нельзя два йогурта, нельзя два круассана. Элиза не пила кофе, но пила горячую воду. Две чашки. Горячей воды. Крики и размахивания руками лысого могли бы огорчить Элизу, но она ещё не понимала французский язык. Но понимала, что воды тебе жалеют, не то что свободы или защиты. Собакам можно праздники жизни иметь ежедневно ,да, а ты, кто?
В любом случае, не все французы Лысые. Был ещё Красавчик. Он охотно продавал вино. Можно было выпить и забыть о том, что произошло и даже пообщаться и покурить. Для этого Лысый разрешал сидеть на корточках у мусорных баков. Да, там пахло не воздухом свободы и безопасности, но что делать, дальше море и Африка.
- Уберите своих детей с территории отеля. Держите их в номерах! Не выводите из номеров! - не уставал кричать Лысый. - Ваши дети отпугивают гостей!
«Лысый, мы оказались здесь не от бедности. Ты и не отдыхал никогда , как мы до войны, в пятизвездочных отелях Дубая, и не летал на острова. Мы попали в твой собачий отель не на праздник собак . Мы бежали от крылатых ракет.
И да, мы не сдавались, как красавчик из Таджикистана, нас не притесняло правительство. Мы оказались бродячими собаками на чужом празднике» - так думала Элиза и больше не пила горячую воду по две чашки кряду. Лишь бы он, Лысый, не подавился.
Мария все же потихоньку выносила из ресторана йогурт, спрашивая каждый раз, можно ли? Заранее зная ответ, что нельзя. Мария возвращалась назад в ресторан, клала йогурт на место в холодильнике. Лысый успокаивался и уходил в свою конуру, простите, офис и тогда Мария смело проходила мимо, пряча в длинных рукавах бутерброды с беконом. Перебьются собаки.