Когда я вошел в комнату, Вадим Андреевич стоял у окна, в халате и тапочках, с книгой в руке.
- Послушай, - сказал он, - По-моему, каждому человеку надо прочитать эти слова еще в юности и запомнить их на всю жизнь.
И прочел чуть дрожащим голосом, щурясь от яркого утреннего света, лившегося из открытого настежь окна:
- «За то, что ты не просил себе долгой жизни, не просил себе богатства, не просил себе душ врагов, не просил себе мудрости, то вот я делаю по слову твоему. Вот даю я тебе сердце мудрое и разумное, что подобного тебе не было прежде тебя, и после тебя не восстанет подобный тебе».
Затем он положил книгу на подоконник, пытливо взглянул на меня и спросил:
- Ты знаешь, кто сказал это? И кому?
- Нет.
- Поголовно все люди перестали читать классику, - грустно сказал учитель. – Даже мои ученики.
Он помолчал, глядя, как на небо наползают со стороны залива низкие тучи, и потом сказал, торжественно, но глухо:
- Так сказал Бог царю Соломону… А приведены эти слова в повести Куприна «Суламифь», которую я сейчас перечитываю. И открываю в ней для себя много нового и полезного для души.
Затем закрыл окно, куда ударили первые порывы предгрозового ветра, и уже совсем другим тоном, деловито и радушно, пригласил за стол:
- Ты присядь, сейчас чай пить будем.
Подошел к двери и крикнул:
- Машенька, приготовь нам с Борей по чашке чая! Ты знаешь, какого...
Потом придвинул ко мне свое кресло, тяжело и с кряхтеньем опустился в него и доверительно тихим голосом произнёс:
- А ты знаешь, когда я прочел это, то подумал, что эти самые слова наш мудрый Боже мог сказать и мне. Ведь я тоже никогда не просил Его ни о долгой жизни, ни о мудрости, ни о богатстве, ни, тем более, о душах моих врагов, которых у меня было множество. А как ты? Ты когда-нибудь просил Бога об этом?
- Не помню. Надо подумать, - честно признался я
- Подумай, подумай… А пока ты будешь думать, я за чаем поделюсь с тобой кое-какими своими сомнениями по этому поводу. Ты никуда не спешишь?
- Нет. Я приехал к вам, чтобы отвезти вас на свою дачу, где мы сегодня торжественно отмечаем день рождения моего первенца.
- И сколько лет уже стукнуло твоему Матвейке?
- Шесть. Этой осенью он пойдет в школу. И вы, Вадим Андреевич, как опытный наставник и учитель, должны благословить его на этот подвиг.
- Попытаюсь сделать это ненавязчиво и мудро. В шесть лет дети очень хорошо понимают, когда им врут. Ты согласен?
- Не то что согласен, я просто знаю это по себе. В садике меня была воспитательница, которая врала нам на каждом шагу. Например, что, если мы будем хорошо вести себя, то нам выдадут после обеда по три эскимо.
Потом мы выпили по чашке вкусного травяного чая, и я ушел домой.
Так получилось, что Вадим Андреевичем был моим учителем трижды. Сначала он учил меня русскому языку в школе на Васильевском Острове в Ленинграде. Когда я был уже в девятом классе, моего отца, морского офицера, перевели с Балтийского на Тихоокеанский флот в город Находка. Там я окончил школу и решил поступать на филологический факультет Ленинградского университета.
Поступив туда, на первой же лекции по литературоведению я увидел, как в аудиторию вошел высокий, слегка сутулый мужчина, в белом костюме и с приветливой улыбкой на лице.
И я узнал в нём моего школьного учителя, Вадима Андреевича Каморзина, любимца всех, кто у него учился.
Он тоже узнал меня, и после лекций мы долго сидели с ним на гранитной набережной Невы, вспоминая прошлые годы.
После окончания университета я поступил в аспирантуру, и Вадим Андреевич стал моим научным руководителем.
А теперь мы вместе с ним преподавали в университете, он - русскую литературу 18-го века, а я – 19-го.
Ровно через неделю после того разговора о мудром иудейском владыке мы случайно встретились с Вадимом Андреевичем в коридоре университета и он вдруг спросил:
- Ну что, ты теперь можешь ответить мне, что ощутил ты после того, как услышал слова, адресованные Богом царю Соломону.
- Да, могу, - уверенно сказал я. – Хотя у меня есть и кое-какие сомнения, Но, в целом, я считаю, что Господь Бог имеет основания наградить меня мудрым сердцем, так как я ничего не просил у него.
- А теперь давай о сомнениях, - потребовал мой наставник.- Почему ты не совсем уверен в собственной непогрешимости?
- О, это длинная история, Вадим Андреевич. А я спешу консультировать наших абитуриентов.
- Хорошо, тогда я жду тебя у себя в шесть часов, и ты обо всём расскажешь мне за вечерним чаем.
- Ну, выкладывай свои сомнения, - сказал вечером Вадим Андреевич, прихлебывая чай из огромной зеленой чашки. – Только начинай с главного, подробности нам ни к чему.
Но на этот раз я решил не идти у него на поводу и и отверг его требования, не колеблясь:
- А это уж как пойдет, порой иная мелочь может разъяснить нам многое… Итак, начну с того, что на первом курсе я впервые влюбился. Если не принимать во внимание многочисленные школьные увлечения, когда сразу после уроков я и одна из моих одноклассниц бежали – именно, бежали, а не шли - в находкинский лесопарк, где целовались до вечера.
А на первом курсе я влюбился по-настоящему, до мучений, по ночам разрывающих мою юную душу, в красивую девушку из Саратова.
Впрочем, вначале она показалась мне не такой уж красивой, потому что постоянно и по каждому поводу хмурилась: из-за обычной ленинградской непогоды, из-за неудачно купленной обуви, из-за показавшейся ей обидной реплики подруги и так далее и тому подобное.
Но однажды мы ехали с ней в трамвае, и она увидела вдалеке собор Растрелли, что в Смольном.
- Какое чудо! – воскликнула она. - А я его никогда не видела, даже на открытках.
И её лицо расцвело такой красотой, что я опешил: неужели такая девушка может дружить со мной, вот уже полсеместра, ходить со мной в кино и сидеть со мной рядом на лекциях?
Мы с ней учились в одной группе и жили в одном и том же общежитии на проспекте Добролюбова, 22. После занятий мы шли туда вместе пешком через мост Строителей (ныне Биржевой).
А самым главным, что подарила нам судьба для нашего единения, была необычная похожесть наших имен. Меня родители назвали Борисом, а её - очень редким именем: Борислава.
И все это, вместе взятое, было для меня залогом того, что мы с нею никогда не расстанемся.
Но всё оказалось не так.
Однажды после лекций она сказала, что задержится в университете, и я пойду в общежитие один. Я не стал ничего у нее спрашивать, а присел на скамейке на набережной в надежде дождаться её. Но минут через пятнадцать к входу подкатила новенькая «Волга», из нее вышел молодой человек в спортивном костюме «Адидас», открыл дверцу, в которую тут же нырнула непонятно откуда появившаяся Борислава…
- Хорошо излагаешь, - прервал меня Вадим Андреевич. – Лаконично, а, значит, талантливо. Ты напиши обо всем этом небольшой рассказ и предложи опубликовать его редакции нашего университетского журнала. Пусть юное поколение студентов учится на наших ошибках. А, если этот рассказ прочтет твоя бывшая пассия, то она испытает страшные муки угрызения совести. Кстати, ты знаешь, где она сейчас и как живет?
- Моя любовная драма не закончилась сценой на Университетской набережной. Она длилась еще пять лет и четыре месяца.
На следующий день после сокрушительного удара, скажем так, по моему самолюбию я не сказал ей об этом ни слова. Просто предупредил её, что теперь мы не сможем ходить в общежитие вместе, так как буду загружен общественной работой по линии университетского комитета комсомола, куда был избран на днях..
Конечно же, мой отказ встречаться с нею был, как говорится, шит белыми нитками, так как сбор членских взносов, который мне поручили как члену комитета, я проводил во время перерывов между лекциями, но Борислава поверила мне и не отнесла наш разрыв на счет своей поездки на «Волге» с красавчиком в спортивном костюме фирмы «Адидас».
Мы по-прежнему сидели на лекциях за одним столом, вместе ходили в столовую обедать, а изредка посещали музеи и театры.
Но на зимних каникулах после первой экзаменационной сессии произошло чудо, вернувшее меня на небеса.
Почти все студенты из общежития разъехались по домам, а я решил посвятить свободное время более детальному знакомству с достопримечательностями северной столицы и не поехал к родителям в Москву, а у Бориславы не хватило денег на билет до Саратова, и мы остались почти вдвоем в огромном здании на проспекте Добролюбова, 22.
И однажды поздно вечером она сама, без приглашения, пришла в мою комнату, и первая поцеловала меня.
Были забыты все обиды, которые я посчитал простыми недоразумениями, и мы с нею были счастливы до самого выпуска.
Я не раз предлагал ей руку и сердце, и всегда она отвечала мне одно и то же: «Давай подождем до той поры, когда мы станем вполне самостоятельными людьми».
Но, когда мы ими стали, она неожиданно выбрала распределение на полуостров Таймыр, зная уже, что я остаюсь в аспирантуре.
Через два года она приехала летом в Ленинград . Тогда я жил на Выборгской стороне в собственной кооперативной квартире, подаренной мне родителями. Борислава пришла ко мне в гости, наградила меня, как и прежде страстным поцелуем, а потом внимательно осмотрела моё жилище.
- Небогато живешь, Боря, - сказала она с легкой усмешкой. – Даже для аспиранта.
А на моё очередное предложение пожениться ответила так:
- Сейчас не получится. Мне надо еще год отработать на Севере. А тогда уж посмотрим.
И я решил тогда посвятить предстоящий год укреплению моего материального положения, а, короче, стать богатым.
- Вот в этом и была твоя ошибся, - снова вмешался в мой рассказ Вадим Андреевич. – Но не роковая… Ведь ты просил Бога о богатстве не ради собственного блага, а для того, чтобы твоя любимая жила в достатке и уюте.
- Но вышло всё наоборот, - ответил я ему. – Следующим же летом Борислава приехала в Ленинград с мужем.
Это был мужчина лет на десять старше её, с неброской внешностью и небрежно одетый. Он первым протянул мне руку и глухо сказал:
- Юрий Шубин.
Когда я назвал свое имя, он как-то удивленно посмотрел на жену, и его голос прозвучал гораздо звонче :
- Так вы, оказывается, тезки! Вы бы были отличной парой: Борис и Борислава!
Она покраснела, но ответила дерзко и насмешливо:
- Однако, еще не поздно. Боря, ты готов жениться на разведёнке?
Я промолчал, а Юрий нахмурился и принялся осматривать мое жилье, которое я за минувший год привёл в идеальное состояние.
- Мебель чешская? – спросил он, сделав круг по комнате.
- Нет, наша. Из Белоруссии, - ответил я
- Научились, наконец-то, делать что-либо путное, - проворчал он, и тут я вдруг понял, что муж моей любимой женщины – обыкновенный неудачник и злопыхатель .
А Борислава, словно прочитав эту мою мысль, поспешила оправдать его :
- Юра у меня – геолог, кандидат наук. Он надолго уходит в экспедиции, уже четыре года не был, как мы говорим, «на материке», поэтому не знает, что у вас, в столицах, поменялось в лучшую сторону.
- А тут, оказывается, скукота, - неожиданно пожаловался Юрий. – Белорусская мебель и знакомые нам до отвращения белые ночи
- Попытаюсь вам помочь и спасти вас от скуки посещением Эрмитажа, - сказал тогда я и достал из нового серванта два билета во всемирно известный музей, попасть в который в это время года было практически невозможно.
Я заказал эти два билета знакомой кассирше в феврале, когда еще надеялся, что по приезде Бориславы доставлю своей невесте удовольствие, так как она была в Эрмитаже всего лишь один раз в составе экскурсии, проскакавшей по всем залам буквально галопом. Я хотел показать ей венец, под которым венчались все царицы Российского государства, а на же следующий же день обвенчаться с ней в Спасо -Преображенском соборе.
Но не получилось…
Юрий взял билеты, внимательно прочитал всё, что было на них написано и…вернул их мне со словами:
- Извини, Борис, но нам сейчас не до музеев. Мы решили уехать с Севера навсегда и сейчас должны решить, где нам поселиться, в Москве или в Ленинграде. Нам надо сравнить цены на кооперативное жилье, изучить возможности устройства на работу и так далее и тому подобное. Вплоть до снабжения этих двух столиц продуктами питания.
«Да он к тому же и зануда!», - с непонятным восторгом подумал я и аккуратно положил билеты в Эрмитаж на полку серванта.
- Нам пора, - решительно сказала Борислава и взяла мужа под руку.
Я видел, что Юрию хотелось еще многое сообщить мне о своих планах, но он послушно вышел в прихожую, ведомый женой, и попрощался:
- До свидания. Мы еще зайдем как-нибудь.
- Непременно зайдём, - поддержала его Борислава.
Они ушли, и больше я их никогда не видел.
- Вот видишь! – воскликнул Вадим Андреевич, открывая дверцу старинного шкафчика, в котором держал вино . – Ты проявил истинную мудрость в тяжелейший момент своей жизни. От тебя ушла невеста, а ты восторгаешься тем, что муж у неё непутёвый зануда! Значит, Всемогущий Боже простил тебе твоё стремление разбогатеть и дал тебе сердце мудрое и разумное! За это надо обязательно выпить!