Разбуженный шумом моторов, я вскочил и прильнул к окну. Оно как раз выходило во двор. Я увидел, как туда поочередно въехали два мотоцикла, маленький бронетранспортер – кажется немцы называют его «Лейхтер», черный лакированный «Хорьх» и советская «Эмка». На улице у ворот остановился тяжелый грузовик, из которого как горох посыпались эсэсовцы. Это были «зеленые» СС – фронтовые части, хорошо вооруженные и обученные воевать. Да и те немцы, что въехали во двор, расположились в нем грамотно. Два мотоцикла стали у противоположного конца и их пулеметы взяли на прицел проем ворот.
Броневик остановился посреди двора и его крупнокалиберный пулемет также уставился в сторону ворот. Раздались гортанные команды офицеров, и солдаты окружили усадьбу по периметру. Из «Эмки» буквально вынырнул здоровенный детина и бросился к дверям лимузина. Ему удалось буквально на мгновенье опередить шофера и отворить дверь автомобиля. Оттуда не спеша вылез высокий худощавый человек в серо-зеленом камуфляже. На правом плече тусклым серебром отливал витый погон. Эге, да это штандартенфюрер, полковник по общеармейскому. Ловкий детина угодливо что-то объяснял немцу, который благосклонно кивал в ответ. Наконец, эсэсовец снял замшевые перчатки и направился к усадьбе. Детина и здесь проявил чудеса проворности, забежав вперед и гостеприимно протянул руку в сторону ступенек крыльца. Дескать – «Добро пожаловать!» Я почему-то сразу подумал, что передо мной сама светлость – князь Гудинов.
С крыльца сбежал Стахович и вытянувшись во фрунт принялся докладывать своему патрону. Но тот лишь отмахнулся от его рапорта и что-то спросил своего управляющего. Стахович указал на стоящих поодаль четырех загонщиков с огромными собаками. Те громко лаяли и рвались с цепей. Из дома выбежали две девушки с большими корзинами. Из корзин выглядывали пыльные горлышки винных бутылок. Шофер Гудинова – такой же детина, как и его хозяин – аккуратно положил их в багажник. Загонщики со своими четвероногими помощниками уселись в две телеги, и вся кавалькада выехала со двора.
Когда за уехавшими охотниками улеглась пыль, я вышел на крыльцо.
- А Вы где были? – напустился на меня Стахович, который видно еще не вышел из роли управляющего.
- Не хотел мешать вашему прощанию. К тому же белого платочка у меня нет: махать вслед нечем.
Поляк только ругнулся в ответ. Мы позавтракали, и я отправился на сыродельню. Первым делом я хотел узнать на месте ли Михась. Если да, то партизан нам ждать не стоит. Парень Михась, конечно, молодой и быстроногий, но успеть за ночь сходить в лес и вернуться он вряд ли успел бы. Но парня не было. Это я определил сразу, так как работников в цеху было немного: человек десять, не больше.
Я подозвал к себе мастера – немолодого мужика в засаленном зеленом жилете – и строго спросил:
- Все работники на месте?
Тот помялся, но ответил честно.
- Так одного нема. Приболел говорят, ногу вчера подвернул. Но Вы, пан, не беспокойтесь. Я жалованье-то дневное с него вычту.
- Ну-ка подайте мне вчерашний продукт на дегустацию – велел я, предвкушая праздник желудка.
Ну люблю я сыр, чего тут поделать! Даже магазинный из двадцать первого века, в котором от этого благородного продукта осталось только название. А тут навсе натуральное. Мне подали белую головку с желтоватой корочкой и длинный нож. Сыр буквально пластался ломтями. А запах, запах-то какой! Нет, мне здесь определенно нравится. Надо на дорожку головку прихватить. Я отрезал маленький кусочек и с видом знатока стал его смаковать. Мастер напряженно наблюдал за моим лицом, не зная, что ожидать от нового начальства.
- Хорош! – похвалил я изделие, но возвращать головку не стал. Прихватил с собой и вышел под насмешливыми взглядами рабочих. Вероятно, они меня посчитали таким же хапугой, что и сторожей-полицаев. Ну и пусть, зато вкусняшку я к рукам прибрал. Будет чем подкрепиться в ожидании вечера.
Увидев меня с головкой сыра на перевес, Стахович не удержался от поддевки.
- Занялись привычным делом: мародерничаете?
Я проигнорировал его вопрос и молча направился в свою комнату. Чудесный натурпродукт со мной и пусть весь мир подождет! Впрочем, управляющему сегодня было не до меня. Вместе с пани Тышковской они готовили торжественный ужин высоким гостям. Уловив минуту, когда поляк проходил мимо, я напомнил ему о нашем предприятии.
- Я все помню, - бросил он на ходу и скрылся на кухне.
После обеда в сыродельне объявился Михась. Я подозвал его якобы для выговора за опоздание и со строгим лицом тихо спросил:
- Предупредил?
Но хитрый малый прикинулся простачком.
- О чем это Вы, пан помощник? Не ведаю ничего.
Но в хитрющих его глазах я прочитал утвердительный ответ. Молодец парень, что не полностью доверяет незнакомому человеку. Мало ли кто и что тот может сказать. О листовках, к примеру, половина поселка знает. И что с того? А партизан он предупредил, это точно. Вон как глазами зыркает! Ладно, пусть работает.
- Иди и трудись как следует. А не то – скатертью дорога! – делаю я внушение нерадивому работнику. Тот, делано понурив голову возвращается на рабочее место.
Я же возвращаюсь в свою комнату, тщательно запираю дверь на ключ и достаю из сидора свой арсенал. Оружие любит ласку – чистку и смазку. Этим я и занимаюсь, обихаживая свой «ТТ». Кроме него у меня в запасе еще «лимонка». Но это на самый крайний случай. Когда останется крикнуть что-то вроде: «Прощай Родина!» Но хочется верить, что этого не произойдет. За голенищем сапога у меня притаился немецкий штык-нож. Это, конечно, не мой боевой нож из двадцать первого века. Длинноват сей кинжал и не слишком удобен в ближнем бою. Да ничего не поделать – не кухонный же нож на дело брать.
Закончив с оружием, я лег на кровать и решил немного отдохнуть. Ночью силы понадобятся и когда еще удастся поспать – неизвестно. Неплохо так себе отдохнул, часа на два проспал. Разбудил меня снова шум со двора. Это прибыли долгожданные гости. И прибыли они с добычей. Пыхтя, загонщики тащили тушу кабанчика, а два солдата из охраны – молодую косулю. Сам штандартенфюрер выглядел довольным и даже благосклонно похлопал Гудинова по спине. Поблагодарил за удачную охоту, значит. Ну-ну, скоро и мы поохотимся. И ты, немецкая цапля, станешь нашей дичью. Или партизанской – не суть важно. Князь же напротив выглядел усталым и приказал выбежавшим Ствховичу и домоправительнице готовить ванну.
Тут неугомонному поляку вздумалось познакомит патрона со мной. Что делать – я выбежал наружу и подобострастно поклонился его светлости. Разве что, книксен не сделал. Тот мельком взглянул на меня.
- А-а, сыродел? И добавил, уже обращаясь к Стаховичу:
- Как он, справляется?
- Так точно, - по-военному отрапортовал поляк. Дело знает.
Гудинов тотчас потерял ко мне интерес и снова заговорил со Стаховичем.
- Стол готов?
- Не извольте беспокоиться, все готово. Когда прикажете подавать кушания?
Князь что-то спросил эсэсовца и тот согласно кивнул головой.
- Через час, и чтобы все было по высшему разряду. Гляди, не подведи меня.
Стахович молча поклонился. Тут Гудинов опять заметил меня:
- А ты чего тут уши греешь? Работы нет?
Дважды мне повторять не пришлось. Я сделал вид, что направляюсь в сыродельню, а сам зашел за дом и стал там поджидать Стаховича. Тот вскоре появился и сказал решительным тоном:
- А я все-таки подмешал люминалу в еду. Для верности.
Я лишь головой покачал. Время тянулось мучительно долго. Отмывшись от пыли и пота, гости уселись за стол и из гостиной долго доносились пьяные возгласы, перемежавшиеся с тостами. Потом все стихло и свет погас. Вероятно, гости отправились спать. Во дворе оставались мотоциклы и броневик, возле которых прохаживался часовой. Эсэсовцы тоже отведали местного угощения и отправились отдыхать. Ничего не попишешь, немецкий порядок – орднунг: ночь для сна, а повоевать и днем успеем. Грузовик с солдатами тоже давно уехал. А вот часового во дворе следует снять. Конечно, можно положиться в этом деле на партизан, но кто знает сделают ли они это без шума. Но и спешить не следует. А ну как партизаны не появятся и нам не удастся заманить его светлость в кабинет? Тогда придется ждать утра.
За этими мыслями прошло еще около двух часов. Сменился часовой. Его вероятно разбудили перед заступлением на пост, и он громко зевал. Стахович уже устал ждать и стал проситься поспать. Дескать, ежели что – будите меня первым. Но я его остановил.
- Вам угодно покончить с нашим делом сегодня или будете ждать следующего случая? Лично я не намерен тут торчать до новой охоты.
Старик вздохнул и угомонился. Вскоре у ворот мелькнули чьи-то тени. Пора. Я быстрым шагом, но ступая по-кошачьи, пересек двор и подойдя к часовому, вогнал ему нож под левую лопатку. Этот трюк мне удался благодаря тому, что немец отвлекся на мелькавшие вблизи тени и забыл об опасности с тыла. Затем, не теряя времени, я вернулся к Стаховичу и прошептал:
- Началось. Бегом к Гудинову!
Ступая на носках, мы подошли к спальне князя. Оттуда раздавался могучий храп. Поляк поморщился:
- Дрыхнет скотина. Попробуй его разбуди.
Но будить князя нам не пришлось. В окно соседней комнаты влетела и громко ухнула граната. В коридоре раздался топот ног и громкие голоса. Говорили по-белорусски и по-русски. Грохнули выстрелы, перемешавшиеся с немецкими ругательствами. В этом бедламе мы совсем позабыли о Гудинове. Но он сам напомнил о себе. За дверью раздался звук падающей мебели, вероятно вскакивая с постели князь опрокинул стул. Я едва успел увлечь Стаховича за угол. Дверь распахнулась и на порог выбежал Гудинов с пистолетом в руке. Он метнулся вперед по коридору и рванул дверь угловой комнаты.
- Там немец спит – прошептал управляющий.
Но эсэсовец не спал. Вскоре оба они с Гудиновым выскочили из комнаты и побежали к дверям кабинета князя.
- За ними! – крикнул я не таясь. В возникшем шуме это было уже бессмысленно.
В два прыжка мы оказались у полуоткрытых дверей. В кабинете горел свет, и я увидел, как князь повернул вправо висевший на стене подсвечник. Раздался скрежет и примкнутый к стене шкаф отъехал в сторону.
- Вы знали о подземном ходе? – спросил я Стаховича.
Тот лишь помотал головой. Эх, старик, что бы ты делал без меня!
- За ними! – крикнул я Стаховичу и мы ворвались в кабинет.
Гудинов уже успел спуститься по ведущей в подземелье лестнице на несколько ступеней, а немец лишь шагнул в сторону открывшегося проема. Услышав позади себя шаги, он начал оборачиваться. Не теряя времени, я въехал ему рукояткой пистолета по затылку. Эсэсовец рухнул вниз, увлекая за собой князя. Оба они свалились на пол. Мы метнулись в проем. Я шел последним и не забыл повернуть такой же подсвечник, висевший внутри подземной камеры. Сделал я это интуитивно – светильник был копией своего собрата на стене кабинета - и не ошибся: механизм закрывания двери сработал на славу. Опять раздался знакомый скрип и дверь плотно затворилась.
Я включил фонарик, которым меня накануне снабдил поляк. Узкий луч света осветил два ворочающиеся на полу тела. Немец правда ворочался слабо – видать удар мой оказался крепче, чем следовало. А вот Гудинов пришел в себя на удивление быстро. Да и то сказать: такая громила! Под два метра роста с огромными руками, он свирепо оглядывался по сторонам и заметив нас, зарычал как раненный зверь. Ствол его «браунинга» взметнулся вверх, но я опередил этого сына гор. Мой выстрел заставил князя уронить пистолет и схватиться за простреленное плечо. Бормоча гортанные ругательства на родном языке, он попытался здоровой «клешней» ухватить «браунинг».
- Не стоит этого делать, князь! – громко приказал я ему. Застрелю.
Затем поднял с пола оружие и велел Стаховичу:
- Займитесь немцем. Свяжите его покрепче и пусть пока отдыхает.
- Чего Вы хотите?! – прорычал Гудинов.
- Вашего понимания – участливо пояснил я. И в знак согласия мы не откажемся принять от Вас маленький презент: шкатулку с бриллиантами. Надеюсь, Вы не станете жадничать в такой момент.
Гудинов злобно выругался.
- Каких еще бриллиантов?! Это Вам этот «пшек» наболтал?
При этих словах Стахович рассвирепел и набросился на бывшего хозяина.
- Заткнись, образина! Если ты не отдашь нам камни, то я тебя лично пристрелю!
— Вот видите, Владимир Георгиевич, - назвал я Гудинова по имени-отчеству, как опасно оскорблять национальное достоинство людей? Господин Стахович настроен весьма решительно, и я очень советую Вам умерить свою скупость. В конце концов, жизнь всегда дороже.
Гудинов ответил уже более спокойным голосом.
- Говорю же вам, нет у меня никаких камней. Они в городе, в моем доме. Но здесь есть кое-что другое.
— Вот - он с трудом поднялся на ноги, достал здоровой рукой из кармана брюк ключ и подойдя к стене, открыл едва заметную дверцу. Там оказался небольшой сейф, из которого князь извлек пачки денег. Берите, это все, что у меня есть.
- Врешь, собака! – закричал управляющий. Он подскочил к сейфу, оттолкнул Гудинова и выбросил на пол все содержимое камеры. Шкатулки там действительно не было. Но Стахович не успокоился. Он достал свой фонарик и стал внимательно рассматривать внутренность сейфа.
Вскоре раздался его довольный голос:
- Так я и знал! Этот сейф с двойным дном! Вот, видите там есть еще одна скважина для ключа.
Он повернулся к князю:
- Давай второй ключ, обезьяна!
Гудинов поморщился, но, казалось бы, уступил такому натиску. Его рука потянулась к карману, но внезапно выхватила из него маленький дамский пистолетик. Я не успел отреагировать на этот выпад врага, потому что никак не ожидал от раненного князя такой прыти. Хлопнул тихий выстрел и на лбу Стаховича появилась маленькое красное отверстие. Рука князя оказалась твердой и не дрогнула в решающую минуту. Не знаю, имелся ли у пистолетика второй патрон, но я не стал ждать продолжения. Вторая моя пуля навеки успокоила «кисломолочного короля».
Я бросился к поляку, но ему было уже не помочь. Гудинов тоже не подавал признаков жизни. Я повернулся к захваченному эсэсовцу. Тот был надежно связан и лишь с ужасом наблюдал за свершившимся.
Я нашел в кармане убитого князя второй ключ – он был совсем маленьким – размером со спичечный коробок – и открыл потайную дверцу. Там действительно оказалась изящная шкатулка красного дерева. Внутри ее тускло поблескивали драгоценные камни. Вот они, кроваво-красные точки, которые уже наверняка стоили жизни многим людям и неизвестно сколько человек еще погубят в будущем. Я пошарил в карманах немца в поисках чего-нибудь подходящего, чтобы пересыпать туда бриллианты. На мое счастье, эсэсовец курил трубку и в его кармане оказался увесистый замшевый кисет с табаком. Высыпав содержимое мешочка на пол, я набил его камнями. Шкатулку положил на место и запер дверь потайной камеры, а затем и самого сейфа. Незачем кому-то еще знать о потерянных сокровищах.
Затем я занялся пленным эсэсовцем. Убивать его я не стал. Сам не знаю почему. Но не из жалости – это точно. Скорее всего, опять интуиция не подвела. Мимоходом подумал - пригодится еще. И, как оказалось, не ошибся. Но это выяснилось потом, а тогда я действовал по наитию, не задумываясь о последствиях. Засунул немцу в рот кляп, вынул из кармана «лимонку», выдернул чеку и аккуратно вложил ему в руку ребристую гранату.
- Лежите смирно! – велел я ему по-немецки. Разожмете пальцы и капут!
Тот согласно закивал головой: дескать, все понял, шевелиться не стану. Вот и ладненько, а мне пора. Быстро поднялся по лестнице, не забыв прихватить кисет. Спешил изо всех сил. Ну его, этого арийца! А ну как из-за избытка героизма ему взбредет в голову подорвать нас обоих! Кисет я засунул за голенище сапога – в случае обыска сразу не найдут. Во дворе уже вовсю хозяйничали «лесные мстители». Ко мне подбежал боец с немецким автоматом наперевес.
- А ну руки в гору!
- Угомонись, боец! И позови командира.
Тот разозлился и замахнулся на меня.
- Ах та, гнида фашистская! Еще командует!
- Отставить, Смушкевич! – раздался раскатистый бас. Ну-ка давай-ка его сюда.
Передо мной стоял высокий кряжистый мужчина лет сорока с небольшим. Одет он был в синюю гимнастерку, перепоясанную командирской портупеей. На поясе висела кобура «парабеллума».
- Кто таков? – зычно спросил он.
- Достаньте пожалуйста из внутреннего кармана пиджака мое удостоверение – вежливо попросил я командира.
Тот хмыкнул, но велел сердитому бойцу достать. Затем долго и недоуменно разглядывал его.
- И что Вы тут делаете?
- В настоящий момент помогаю вам. Это я направил Михася к вам, и это я снял часового у мотоциклов.
Командир почесал затылок, потом махнул рукой.
- Ладно, потом разберемся.
Затем повернулся к стоявшим подле партизанам.
- В подводу его. Руки связать и глаза завяжите. Да, и железяки эти сожгите.
Он кивнул на две легковушки, мотоциклы и броневик. Броневик чадил едким черным дымом. Видно, кто-то из партизан закинул в его люк горящую тряпку. Во двор въехали четыре подводы, и партизаны принялись садиться в них, загружая туда же и трофейное оружие. В одну из подвод положил тела убитых и раненных. Ко мне подошел боец с веревкой в руке.
- Руки давай.
- Погоди ты – остановил я его и окликнул командира:
- Послушай, командир, посади часть своих бойцов на мотоциклы. Все на подводах не уместятся, если хабар заберете. Да и раненых у тебя много. А мотоциклы и в лесу пройдут. И пулеметы на них имеются с запасом патронов.
Повернувшийся уже ко мне спиной командир, удивленно развернулся и посмотрел на меня, будто в первый раз.
- А ты, оказывается, разговорчивый. Это хорошо, значит поговорим потом.
Но все же приказал своим подчиненным:
- Найдите мне Витюка и Салтаганова. Они вроде трактористами были. Может справятся.
Витюк нашелся быстро – маленький, чернявый боец. Он суетливо размахивал руками, будто готовясь взлететь.
- Дык я это, товариш командыр, помощником тракториста был. А мотоциклетку таку никогда не водил. Не было такого механизму у нас в колхозе.
Салтаганов же напротив был высок и сухощав. Взглянув на тяжелый «БМВ», он почесал затылок.
- Навроде нашего «Ижа» будет. Надо попробовать.
- Второй мотоцикл могу повести сам – предложил я свои услуги.
- Ага, и повезешь нас напрямки к фрицам! – ехидно фыркнул стоявший поодаль Смушкевич.
- Дурень, - усмехнулся я. Как же я тебя к фрицам доставлю, коли ты у меня за спиной с автоматом сидеть будешь? Хотя, нет. Тебе туда нельзя. Нервный ты больно, как баба на сносях.
Все засмеялись. Даже командир улыбнулся.
- Ладно, попробуем, каков ты в деле. Ты Салтаганов поедешь первым, он – командирский кивок в мою сторону – за тобой. За вами – мы на телегах.
И мы тронулись в путь. Впереди темной громадой чернел лес.