Жена художника Н. Фешина. Александра Белькович

Читателям, интересующимся жизнью семьи художника Фешина и его окружением, рекомендую ознакомится с книгой «Фешины: Александра, Николай, Ия», написанной мною в соавторстве с племянницей жены художника – Корнеевой Верой Михайловной. 

Большая часть излагаемого в книге материала неизвестна почитателям таланта Николая Ивановича Фешина. В книге содержатся более 280 иллюстраций, каждую главу завершают репродукции картин художника, ранее не публикуемых или публикуемых чрезвычайно редко, что безусловно, представляет большой интерес.

Отзыв Директора Эрмитажа г-на Пиотровского М.Б. на книгу:
Глубокоуважаемые авторы,
Сердечно благодарю Вас за Вашу книгу «Фешины: Александра, Николай, Ия». Я с большим удовольствием и пользой прочел ее, собранные материалы весьма значимы, работа, проделанная Вами, огромна. Еще раз спасибо.
Искренне Ваш,
М.Б. Пиотровский

В рамках акции книгу с доставкой можно приобрести в издательстве Невский ракурс:
https://nevskyrakurs.com/portfolio/izdatelstvo/akczii


Александра Николаевна Белькович родилась 17 ноября 1892 г. в д. Надеждино, имении Бельковичей. Ее мать - Евгения Семеновна Аксенова через 4 дня крестила ее в Смоленско-Богородицкой церкви с. Аркатово Лаишевского уезда.

Несмотря на то, что Александра в метрике первоначально записана как ребенок, рожденный вне брака, она никогда не была обделена отцовской любовью. А после венчания родителей Александры в Варваринской церкви г. Казани в январе 1899 г., определением Казанского окружного суда Александра и Григорий, родившиеся вне брака, были признаны дворянином Н. Н. Бельковичем его законными детьми.

В силу постоянной занятости по хозяйству и малообразованности мать не могла уделять детям достаточно времени, что не способствовало их привязанности к ней. А вот Николай Николаевич был редким и удивительным отцом. Рассказы всех детей четы Бельковичей наполнены исключительно теплыми воспоминаниями об отце.

В деревне у Александры была няня, которую Александра неоднократно вспоминала с большой любовью. «Помню, когда я была маленькой девочкой, каждый раз, когда гремел гром, моя няня крестилась и говорила: “Ну вот, дорогая! А теперь помолчи! Пророк Илья несется в своей колеснице по небу... Молись и храни его в сердце своем”. И если мы случайно оказывались на улице, она спешила отвести меня домой, задернуть занавески в комнате и зажечь свечи перед иконой пророка Ильи. И даже сейчас, когда я слышу гром, у меня возникает странное ощущение, будто все на Земле становится тихим, темным и теплым и я чувствую запах тающего воска...» [1].

Став взрослой, Александра даже хотела издать книгу со сказками и легендами, рассказанными ей няней.

Не мудрено, что всеми своими переживаниями, горестями и радостями Александра делилась непосредственно с няней, с которой ее эмоциональная связь была намного крепче, чем с матерью.

До семи лет Александра, или Ксана, как ласково называл ее отец, жила в Надеждино.

После определения отца на должность помощника инспектора классов Высшего художественного училища при Императорской Академии художеств в феврале 1899 г. семья Бельковичей с двумя детьми: дочерью Александрой 7 лет и сыном Григорием 4 лет переезжает в ведомственную квартиру Академии Художеств по адресу 4 линия ВО, дом № 1-3, о чем он исправно подает сведения в адресную книгу «Весь Петербург» с 1900 по 1905 год.

Согласно заведенным у дворян правилам, детьми с шести-семи лет начинают заниматься гувернеры. На эту должность приглашались иностранцы, в чьи обязанности входило обучение ребенка иностранным языкам, нормам этикета, формирование его поведения в соответствии с происхождением.

Известно, что в Петербурге у детей Бельковича была гувернантка-француженка и в какие-то дни было принято говорить только на французском.

Александра не оставила мемуаров, но тем ценней ее воспоминания о любви к отцу, дошедшие до нас. Эти записи предназначались для книги «Письма, которые никогда не были отосланы», и лишь небольшой отрывок из них был опубликован ею в 1938 г. в журнале «New Mexico Quarterly» под названием «Элегия».

«— Моя крошечная дочурка Ксана! — звенит твой голос. — Как у тебя дела?

— Хорошо, — шепчу я, опустив голову.

На мгновение твои всевидящие и всезнающие глаза изучают меня, а затем ты говоришь:

— Иди ко мне! — И подняв, обнимаешь меня, убаюкивая в своих объятиях.

— А почему у тебя красный нос? Ты плакала, моя глупенькая? Из-за чего?

— Не знаю, — отвечаю я, пряча лицо у тебя на груди.

Какое-то время ты держишь меня крепко, мой затылок лежит на изгибе твоей руки, а щека прижимается к моему лбу.

— Может, пойдём погуляем? — наконец тихо спрашиваешь ты. — Или возьмём извозчика и поедем в парк?

Я вытираю глаза и, шмыгая носом, говорю:

— Лучше погуляем.

— Отлично! — восклицаешь ты, опуская меня на землю.

Я бегу за пальто и шляпой...

— А, вот и ты! — снова звенит твой голос, отец.

— Всё в порядке, глаза и нос сухие! Ну и ну! Мы пойдём к набережной или свернём в парк? Запомни, мы сейчас в России, в Петрограде.

— На набережную, — киваю я головой и, держась за твой рукав, теперь уже весело, перепрыгиваю с камня на камень через мощённую булыжником мостовую.

Ты внимательно следишь за проезжающими экипажами и молчишь, пока мы переходим на другую сторону улицы.

— Ну, воробей! — Ты нагибаешься, делая вид, что ищешь меня. — Ты всё ещё здесь? Ага! Попалась! Тебе ведь нравится гулять со мной, да? — смеёшься ты.

„А кому не нравится!“ — думаю я, но не смею сказать и только качаю головой.
— Сегодня, — говоришь ты, — мы пойдём на мост. Оттуда видно, как маленькие лодочки бегут по Неве вверх и вниз.

И мы медленно идем среди людей вдоль сверкающей гранитной набережной, направляясь к мосту. Я так горжусь, что нахожусь рядом с тобой. Твои ноги ступают уверенно. Мне доставляет удовольствие бегать рядом, подпрыгивая на своих пухлых ножках, а моя рука уютно покоится в твоей крепкой ладони. Вскоре я вижу памятник Петру Великому, его бронзовый конь выпрыгивает из змеиных колец. В нескольких шагах от него начинается Николаевский мост — причудливая дуга из железных кружев, перекинутая через реку.

Когда мы подходим к нему, и я вижу все эти кареты, экипажи конки, бесконечную толпу людей, которая, как мне кажется, движется прямо на нас, и мне становится страшно.

— Идём, идём! — подбадриваешь ты. — Я не позволю тебе заблудиться.

— Я знаю, — бормочу я, — но мне интересно, можно ли пересечь его в одиночку?

— Когда-нибудь, — говоришь ты, — тебе придётся перейти гораздо более опасные мосты, чем этот. И сделать это самой, в одиночку. Но сейчас об этом не стоит беспокоиться! Пойдем, посмотрим на лодки.

Ты подводишь меня к перилам моста.

Как красиво выглядит вода отсюда, и все эти маленькие суденышки, деловито движущиеся по реке. Пугающая, беспорядочная толпа осталась позади, а перед нами открытое пространство неба, обнимающее оба берега. С одной стороны, солнечные лучи играют на куполе Академии художеств, здания, в котором мы живем. С другой — над шпилем Петропавловской крепости. Остальные дома на обоих берегах сливаются у меня перед глазами в одну массу, потому что я их не знаю. Внизу сверкает река, мимо проносятся лодки, подавая сигналы свистками... Это действительно очень живая картина. Но вдруг мне приходит в голову, что чего-то не хватает.

— О чём ты задумалась? — спрашиваешь ты, притягивая меня к себе.

— Как бы мне хотелось, — вздыхаю я, — чтобы здесь были чайки, чтобы я могла кормить их.

— Чайки? — смеёшься ты. — Неужели ты думаешь, что они не испугаются?

— Прошлой весной, — продолжаю я жалобным тоном, — когда мы были на Волге, над кораблём летали такие красивые птицы.

— Я понял! А теперь вспомни и пожелай, чтобы они были здесь. Или я могу отвезти тебя обратно к памятнику Петру. Там есть несколько голубей и женщина, продающая зерно, чтобы кормить их.

— Ну нет! — я отрицательно качаю головой. — Мне не нравится смотреть, как птицы ходят по булыжникам. Я хочу видеть, как они летают над водой...  И я хочу накормить их не зерном, а хлебными крошками.

— Хм! — Ты смотришь на меня с удивлением. — Моя крошечная дочурка растёт и имеет свои собственные решительные желания. Ну-ну! Должно быть, в этом что-то есть!

И, потянувшись за своими часами, ты смотришь на них и говоришь:

— О, уже поздно, и нам пора возвращаться к чаю. Но завтра я отвезу тебя на пароходике в крепость Кронштадт. Там ты можешь увидеть чаек, летающих над водой. И если хочешь покормить их, не забудь взять с собой немного хлеба.

— Настоящие чайки? — с тревогой спрашиваю я.

— Конечно! — Твои глаза, снова улыбаются надо мной. — Реальные чайки, с Балтийского моря!» [2].

В 1902 г. Белькович, при достижении Александрой 10-летнего возраста определяет ее «своекоштной пансионеркой», т.е. с обязательством самому оплачивать ее содержание и обучение, в училище Св. Елены, располагавшееся на Петербургской стороне по ул. Церковной, 29 (ныне улица Блохина, 31).

Училище принадлежало к числу закрытых учебно-воспитательных заведений, т. е. девочек принимали на полный пансион и, только по воскресным, праздничным дням, на летние и зимние каникулы, воспитанницы отпускались к родителям.

Воспитанницы обучались Закону Божьему, русскому языку и литературе, немецкому и французскому языкам, всеобщей и русской истории, всеобщей географии и географии России, арифметике, геометрии, физике, естественной истории, чистописанию, рисованию, рукоделиям, хоровому пению и гимнастике.

За дополнительную плату желающие могли еще обучаться музыке и танцам.

Распорядок дня училища, описан в воспоминаниях Валерии Барцевой, одной из воспитанниц: «Каждый час по окончании урока все учащиеся покидали классы.

После 3-х уроков, в 12 часов дня был обед. После прогулки в 2 часа опять уроки. В 5 часов ужин из 2-х блюд и до 6 часов большая перемена. С 6-ти часов вечера и до 8 часов было приготовление уроков. Три раза в год воспитанниц возили в государственные театры: в оперный – Мариинский, в драматический – Александринский и на французские спектакли в Малый оперный. На спектаклях присутствовали учащиеся только старших классов [3].

Чем был продиктован выбор данного заведения – то ли близостью к месту проживания (не более 20 минут пешком), то ли относительной дешевизной обучения (300 руб. в год и залогом в 150 руб.,), то ли строгостью и уровнем обучения – неизвестно. В этом заведении, в течение 3 лет до 1905 г., и обучалась Александра Белькович.

Произошедшие 9 января 1905 г. события, называемые Кровавым воскресеньем, перевернули взгляды многих, в том числе и Н.Н. Бельковича. Он решает уйти с государственной службы, пишет прошение об отставке и к лету 1905 г. возвращается с семьёй в имение Надеждино.

Для продолжения образования Александры в Казани он выбирает Родионовский институт благородных девиц и в июле 1905 г. подаёт прошение о переводе её из Училища Св. Елены в Родионовский институт в 5-й класс.

Прошение было удовлетворено после проведения собеседования в институте. Передавая 28 октября 1905 г. Александру заведению, он даёт подписку, в которой обязуется забрать принятую на воспитание дочь по окончании курса, при отпусках «не выводить её далее родственного круга, в особенности не брать на публичные танцевальные вечера».

Свидетельство об окончании Родионовского института ценилось достаточно высоко. Согласно уставу, в институт принимались девочки из семей дворян, духовенства, купцов лишь 1-й и 2-й гильдии в возрасте до 13 лет. Дети купцов 3-й гильдии и мещан в институт не допускались как не имеющие «хорошего воспитания».

Срок обучения составлял восемь лет. Преподавался широкий спектр предметов, призванных дать выпускницам универсальное и всестороннее образование, и включал те же дисциплины, что и в предыдущем заведении.

Родионовский институт благородных девиц был закрытым учебным заведением со спартанскими условиями проживания. Воспитанницы проводили в институте всё время. Даже летом они не разъезжались по домам на каникулы. Занятия проводись с 9 утра до 6 часов вечера, за исключением воскресений.

Только в определённые часы, по воскресным и праздничным дням, у воспитанниц была возможность свидания с родственниками, но только в стенах заведения.

Обучение и воспитание в Родионовском институте было поставлено на высокий уровень. Воспитанницы регулярно участвовали в российских и зарубежных выставках. Так, в 1893 г. на Всемирной выставке в Чикаго кружева, вышивка, рисунки, другие поделки воспитанниц были удостоены бронзовой медали. Принимал участие институт и во Всероссийской промышленно-художественной выставке 1896 г. в Нижнем Новгороде, и в знаменитой Всемирной выставке столетия в Париже в 1900 г.

О статусе института свидетельствует и тот факт, что письма и пакеты, запечатанные печатью института, принимались на почте как казённые — без оплаты «весовых денег».

Высокий статус института подтверждался и уровнем стоимости содержания воспитанниц. В нем обучение Александры стоило в два раза дороже, чем в столице, но Белькович не экономил на образовании дочери.

По окончании института благородных девиц она получает свидетельство учительницы начальных училищ.

Об успехах её как твёрдой хорошистки наглядно свидетельствуют выставленные в аттестате оценки: французский, русский и немецкий языки — «хорошо», по рисованию она показала «весьма хорошие познания», по физике, истории и географии — «очень хорошие», а по математике «отличные».

В выданном ей свидетельстве говорится, что она успешно окончила курс четырёх младших классов и выбыла из третьего (старшего) по прошению отца 19 февраля 1908 г.

Скорее всего, причиной такого решения Н.Н. Бельковича стала стеснённость в средствах для оплаты обучения в столь дорогом заведении. В 1908 г. он не внёс плату за обучение первого полугодия, и залог, оставленный при поступлении, был зачтён в погашение задолженности.

Завершать обучение Александре пришлось в одной из престижных гимназий Казани — Третьей частной женской гимназии под управлением А.И. Котовой, куда она по экзамену была принята в августе 1908 г.

Отличием этой гимназии от остальных был крайне высокий уровень обучения — преподавали здесь видные ученые, среди которых автор учебников по педагогике, профессор Казанского университета П.А. Красновский, автор всероссийской серии пособий по географии И.А. Верентилов. Уроки истории давали С.П. Сингалевич, Э.К. Мейер — известные своими изысканиями по истории Казани. Окончившим восемь классов выдавался аттестат домашней учительницы. Поэтому окончание гимназии было равносильно получению профессии учителя.

Программа занятий была обычной для женских гимназий: русский язык, словесность, естественная история, география, история, педагогика, математика, физика, французский и немецкий языки, рисование. Кроме обязательных предметов гимназисток учили танцам, пению, рукоделию.

В здании гимназии имелись семнадцать классных комнат, два зала, библиотека, учительская, приёмная, чайная, где подавались чай, молоко, булочки с сыром и ветчиной. Несмотря на самые низкие цены, чайная оправдывала свое содержание.

В старших классах, в которых училась Александра, плата за обучение составляла всего 85 рублей в год.

Приезжие ученицы, жившие на квартирах у родственников или опекунов, дважды в месяц проверялись классными надзирательницами на предмет соблюдения жилищных условий.

За поведением и нравственностью учениц был строгий надзор: гимназистки носили форменное коричневое платье с передником, им запрещалось носить украшения, часы, модную обувь. Запрещалось также посещение публичных мест, включая лекции, балы, маскарады и даже библиотеки.

Однако, это было уже не заведение «казарменного» типа, где Александра училась до этого, а гимназия для приходящих учениц.
Проведя весь день в гимназии, Александра, потратив на дорогу не более 20 минут, возвращалась домой на ул. Вторая Гора в дом Башмакова, где семья Бельковичей снимала квартиру.
Проучившись 2 учебных года, в июне 1910 г. Александра получает аттестат об окончании гимназии, в котором к отличным оценкам по математике добавились такие-же оценки по физике и русскому языку. Средний балл аттестата 4,375.
Можно констатировать, что Александра получила разностороннее и достаточно серьёзное для интеллигентных женщин того времени образование, в весьма строгих рамках поведения и образа жизни.

Успехи Александры в обучении свидетельство ее усердия и трудолюбия. В детстве ей было интереснее общаться со взрослыми, нежели со сверстниками. С матерью у нее сложились довольно натянутые отношения. В учебе она была хорошисткой, с тягой к точным наукам. У неё не было близких друзей, так как ее врождённое чувство справедливости порой брало верх над тактом.

Какие еще характерные черты проявились у нее к этому времени?
Во-первых целеустремленность, для достижения цели она была готова преодолеть все препятствия. Во-вторых, она проявила себя вдумчивой, аккуратной, смелой и искренней.

Правда порой бывала вспыльчива и излишне резкая. Но в то же время ей были
присущи женственность и обаятельность. Сочетание противоположных качеств
часто вызывало у нее дисгармонию.

По окончании гимназии стал вопрос чем заняться Александре дальше.

Периодические визиты Фешина в Надеждино, после начала работы в КХШ, их долгие разговоры с ее отцом, привели к увлечению изобразительным искусством, а также к зарождению интереса к личности молодого художника и экстравагантного преподавателя художественного училища - Николаю Ивановичу Фешину, которого отец расхваливал, как талантливого живописца с новым, оригинальным стилем.

И если в год начала работы Фешина в училище, Александра была гимназисткой, на которую он едва посматривал, то в 1910 г. это была привлекательная, скромная и образованная молодая девушка, решившая обучаться живописи. Не следует забывать, что еще в Родионовском институте ее умения в рисовании были оценены как весьма хорошие, что подтвердили и приемные испытания в КХШ, которые она успешно выдержала.

Осенью 1910 г., вернувшийся из пансионерской поездки Фешин, обнаруживает в своем классе Александру Белькович. Взаимный интерес между ними проявился сразу в первый же год ее обучения. Об этом свидетельствуют несколько портретов Александры, написанных им в это время. Один — это этюд с Александры, для задуманной картины «Обливание».

Другой и, судя по всему, первый портрет Александры, написанный Фешиным в стенах КХШ – «Коралловые бусы».


С этого года Фешин — зачастил в гости к бывшему директору художественной школы Н. Н. Бельковичу, не из-за занимательных с ним бесед, а из-за симпатии к Александре.

По инициативе Фешина, новый 1911 г. они с друзьями-преподавателями Е. П. Фирсовым, П. П. Беньковым и П. Ф. Бессоновым встречает в имении Бельковичей — Надеждино.
Дочь Николая Николаевича – Татьяна писала впоследствии: «Я хорошо помню это событие, художники решили встретить Новый год с папой и приехали к нам. Было очень весело и интересно. Много смеялись, шутили, поддразнивали и подзадоривали друг друга. Гостей было много, и частично они расположились на кратковременный ночной сон на полу. После этого посещения у Александры с Николаем Ивановичем Фешиным и завязалась дружба.

Николай Фешин после этого события приступил к написанию этюдов к своей большой картине “Обливание” и часто наведывался в Надеждино. Параллельно писал портреты Александры, а она терпеливо позировала ему» [4].

Татьяна стала своего рода почтальоном и связником их встреч. Рассказывала, как огорчался Николай Иванович, если свидание с Саней (Александрой) срывалось. Он был влюблен и любил все в Александре: образованность, внешность, скромность, застенчивость, умения и навыки, привитые в семье и образовательных учреждениях Петербурга и Казани.

В 1911 г. Фешин начинает искать замену своим «добровольным секретарям», окончившим курс обучения в КХШ - Марие Ольцин и Ольге Арбузовой, с помощью которых он общался с заграницей и предлагает Александре Белькович, знавшей в совершенстве французский язык, стать его помощницей для ведения деловой переписки с западными музеями. Она с энтузиазмом соглашается.

В архивном фонде Казанской художественной школы хранятся данные об успеваемости Александры, которая отражена последний раз перед каникулами, в апреле 1911 г. В списках учащихся 1912 г. её уже нет. Таким образом, Александра в школу поступила, но не окончила. Таким образом, напрашивается вывод, что, Александра, выйдя замуж, бросает школу, и фамилия Белькович пропадает из ведомостей.

Во всех книгах и статьях указывают год бракосочетания Фешиных 1913, без каких-либо ссылок и привязок к документам. Однако в прошении на гражданство США и Александра, и Николай Иванович указывают другую дату— 26 мая 1911 г.

Вероятно, Фешин предпринял выезд за границу в 1911 г. и, несмотря на запрет своего отца, его сопровождала Александра Белькович. Поездка получилась краткосрочной, из-за гнева ее отца и, уже к началу марта 1911 г. они вернулись в Казань.

Косвенным свидетельством совместной заграничной поездки может служить письмо брата Николая Николаевича — Петра Николаевича, сохранившееся в архиве Бельковичей, в котором он пишет: «Санька вопреки советам отца всё-таки укатила в Париж — сегодня уже была открытка из Варшавы, а ведь здорово — из Надеждино в Париж и Лондон — пущай люди завидуют!» [6]

В семье Бельковичей было известно, что Александра отправлялась в поездку переводчицей, а вернулась женой. Отец был взбешен. На почве этого в доме был большой скандал. Татьяна говорила, что никогда не видела отца таким сердитым. Возможно, гнев был вызван тем, что Александра и Николай сознались, что фактически женаты длительное время, и пытались объяснить причину своего поведения, что и вызвало негодование отца, считавшего отношения с дочерью доверительными.

Татьяна Белькович (сестра Александры) в своих воспоминаниях также упоминала, что Саня вышла замуж за Фешина то ли в 1911, то ли в 1912 г. Поиск в архивах Республики Татарстан по метрическим книгам Казани и близлежащих сел за 1911–1913 гг. на предмет венчания Фешиных результата не принес. Как оказалось, утрачено немало метрик как за 1911 г., так и за 1913 г. Возможно, разгадка тайны венчания находилась именно в них? Истину еще предстоит выяснить.

Однако художественных способностей и знаний у Александры оказалось вполне достаточно, чтобы оценить силу таланта Николая Ивановича, которым она восхищалась до конца своих дней, и служить этому таланту более двух десятков лет.

Любовь к жене становится огромным стимулом для творчества Николая Ивановича. Александра долгие годы будет заботливым другом, секретарем, переводчиком, натурщицей художника, главной женщиной, мотивирующей на творческий успех.

Рождение дочери Ии в 1914 г. усиливает чувства любви к жене и пробуждает непознанные доселе отцовские чувства нежности и тепла к появившейся дочери.

В своих воспоминаниях по этому поводу Николай Иванович пишет: «Постепенно я стал находить то хорошее, что давала семья. Подрастающий ребенок внес свежую струю в мою жизнь, дисциплинировав режим моей работы, меняя мои плохие, эгоцентрические студенческие привычки…» [7].

Период рождения дочери и становления семьи совпал с началом Первой мировой войны (1914 —1918) — одним из самых широкомасштабных вооруженных конфликтов в истории человечества. Из-за военных действий в 1914 г. прекращается зарубежная выставочная деятельность Фешина. Последние отправленные за границу два полотна выставляются им в Институте Карнеги с апреля по июнь 1914 г., одно из них — «Александра на Волге» («Portrait in Sunlight»), исполненное в 1912 г.

По настоянию Александры Фешины приобрели дом в Васильево под Казанью. Учитывая тяжелую обстановку и экономические трудности, связанные с Гражданской войной, Александра делает все для устройства семейного быта. Озабоченная здоровьем ребенка и мужа, она настаивает на покупке коровы. Несмотря на трудности ее приобретения и содержания, это позволяет обеспечить не только нормальное питание всей семьи, но обменивать молоко на другие жизненно необходимые вещи. Покупка и содержание коровы для человека, выросшего и воспитанного в дворянской семье, граничили с подвигом. Не случайно этот период жизни она описывает в своем рассказе «Красавка».

В годы гражданской войны людей безжалостно косил голод и тиф. В 1919 г. отец Фешина умер от тифа. Через несколько месяцев умерла его мать.  В 1920 г. потеряла своих родителей и Александра.

В это тяжелое время семья изо всех сил помогает художнику, поддерживает его, дарит ему вдохновение. Она для Фешина становится величайшей ценностью. Более полугода Фешин тяжело болел пневмонией и только благодаря заботам Александры остался жив.

Эмиграции Фешиных предшествовали тяжелейшие годы в истории государства: революция, Гражданская война, голод, страх репрессий.

Биографы, искусствоведы, а порой и общественность обвиняют Александру в том, что именно она настаивала на отъезде в Америку, но это далеко не так. Факты свидетельствуют, что отъезд в Америку был глубоко обдуман супругами, и в первую очередь Николаем Ивановичем, который проявил инициативу и настойчивость.

За три месяца, с августа по декабрь 1923 г., Фешин написал более 15 портретов, что свидетельствовало как о творческом «голоде», так и готовности материально обеспечить семью.

Несмотря на, казалось бы, достаточно успешное вхождение в новую для себя жизнь и художественную среду, наличие работы и жилья, гнетущее впечатление от «бетонных джунглей», изменение привычного уклада жизни, общение на неродном для себя языке – все составляющие культурного шока еще присутствуют.

С 1 октября 1924 г. Фешин начинает преподавание в открывшихся при галереях Grand Central художественных классах. Александра становится его переводчиком.

Благодаря удачным в финансовом плане 1924–1925 гг. Фешины переезжают в просторную двухуровневую квартиру со специальной художественной студией по адресу 2 West 67 Street, рядом с Центральным парком.

Летом 1926 г. Фешины впервые отправляются в Таос, Нью-Мексико, где художник Дж. Янг-Хантер организовал им возможность увидеть „настоящую“ Америку, договорившись с Мэйбл Лухан об аренде одного из ее гостевых домиков.

Фешину и семье очень понравилась размеренная жизнь в Таосе. Всё вокруг напоминало деревенский уклад Казанской губернии, без суеты и торопливости Нью-Йорка. Проведя зиму 1926–1927 гг. в мегаполисе, семья решается на переезд.

Ия Фешина в публикации «Юношеские воспоминания о Таосе» пишет: «Мы вернулись в Нью-Йорк ещё на одну зиму, а потом было принято решение оставить имущество на хранение и переехать в Таос. В это время у отца случился рецидив туберкулёза, и врачи посоветовали ему пожить вне города. Это радовало его, так как ему никогда не нравились большие города». [8]

Весной 1927 г. Хантеры по просьбе Фешина договариваются с Мэйбл Лухан об аренде жилья для семьи художника.

Проживая в летнем домике, Фешины были окружены «продвинутыми» соседями, приглашёнными Мэйбл и живущими рядом с ними в таких же домиках.

По вечерам в гостиной Мэйбл за общим ужином или за бокалом вина до глубокой ночи велись беседы на темы, волновавшие многие умы того времени. Разговоры о роли женщины, обсуждение идей Зигмунда Фрейда, рассуждения о сексуальности и свободе выбора партнёра, вопросы психоанализа — все это живо интересовало и обсуждалось в кругу гостивших у Мэйбл художников, артистов и писателей.

Фешин, из-за своего характера и недостаточного знания языка, разговоров не поддерживал. Но Александра, для которой все эти рассуждения были откровением, из-за ее «монашеского» воспитания в закрытых учебных заведениях, в силу своей природной застенчивости, приходила в смущение, но слушала внимательно, жадно пытаясь понять и переварить обсуждаемое.

Александра не всегда понимала их замысловатые разговоры. Поначалу ей, неискушённой, было нелегко отличить искренность от выдумки, понять тонкий намёк, уловить скрытую иронию салонных завсегдатаев и опытных спорщиков.

Рассуждения о необходимости женщины отказаться потакать желаниям мужчин, стать самостоятельной личностью, со своими индивидуальными интересами, все эти феминистские рассуждения зарождали сомнения в правильности сделанного ею когда-то выбора — служить делу, которому посвятил себя Фешин, положив на алтарь жертвенности своё право на творчество, выбор своего жизненного пути, свои амбиции, наконец.

Наличие однополой любви было для неё полной неожиданностью. Прозвучавшее в одном из разговоров слово «гей» вызвало её непонимание, и она спросила у Виктора Уайта: «А ты почему не гей?» («gay» — может быть переведено как «весёлый, радостный; беззаботный, беспечный» и как «гомосексуалист»). Он отшутился, сказав, что не может быть очень весёлым, даже когда хорошо проводит время.

Наивность Александры и её неосведомлённость в некоторых вопросах вызывали нескончаемые шутки, что очень её смущало. Особенно любила подшучивать над ней Элеонора Киссел (Eleanora (Morgan) Kissel). За это её качество Александра через много лет без сожаления подарила её портрет Эду Линеберри.

После нескольких месяцев пребывания в гостевом домике Мэйбл, Фешины осознали, что хотят жить в собственном доме. К этому времени отношения с Мэйбл накалились достаточно для того, чтобы Александра активно включилась в поиск собственной недвижимости.

Довольно быстро нашёлся подходящий дом с участком. Намеренно или случайно, но получилось так, что фактически это был соседний с Мэйбл участок, рядом с парком Кит Карсон, который как раз продавали доктор и миссис Бергман (Dr. и Mrs. J. J. Bergman).

В ноябре 1926 г. чета Бергманов вернулась в Таос из четырёхмесячного турне по Европе, побывав в Голландии, Бельгии, Франции и Германии.
4 ноября 1926 г. газета «Alamogordo News» опубликовала их обширное интервью о впечатлениях от поездки. Общий вывод был таков: «Похоже, что Европа во многом опережает США». Видимо, на волне желания переехать в более экономически перспективную, с их точки зрения, Европу, они и приняли решение продать дом с участком в 7 акров осенью 1927 г.

На участке было несколько построек — двухэтажное квадратное здание 1917 г., студия, маленький подсобный дом, хозяйственные сооружения и небольшой сад с фруктовыми деревьями. Все строения были глинобитные. Удобства в доме отсутствовали, т. к. ни электричества, ни канализации в Таосе ещё не было. Воду надо было носить из колодца, печь топилась дровами, а туалет был на улице. Всё это напомнило Фешиным их жильё под Казанью, что стало дополнительным фактором для покупки.

В декабре 1927 г. они завершили оформление сделки по приобретению недвижимости доктора и миссис Бергман.

И тут следует развеять миф о том, что дом покупался на Александру из-за того, что у неё якобы уже было гражданство. И Николай, и Александра станут гражданами США лишь в 1931 г. с небольшой разницей в полгода, из-за того, что при собеседовании Фешин повернулся уточнить у жены, как произнести его имя по буквам. Это дало клерку основание отсрочить принятие его в гражданство на полгода. «Учите английский язык», — будто бы буркнул он.

Распределение обязанностей в семье было таковым, что Фешин занимался только творчеством и контролировал средства, поступающие от проданных картин. Всё остальное — переписка, общение с официальными органами, повседневные заботы, воспитание и образование дочери — лежало на Александре.

Именно поэтому, а не по каким-то другими причинам, все вопросы по покупке и оформлению недвижимости были возложены на Александру. Дом перейдет к ней по воле Фешина (был уверен, что дом она не продаст) только после развода.

Перестройка дома завершилась в 1930 г., а вот интерьером Фешин продолжал заниматься ещё три года, и всё равно второй этаж остался незаконченным.

Александра умела быть рачительной хозяйкой. Вторая жена Леона Гаспара записала его воспоминания о том, как однажды в новом доме у Фешиных гости ели приготовленные Александрой пельмени, которые оказались настолько вкусными, что они чуть не лопнули, не имея возможности и желания отказаться от такого деликатеса.

В Таосе, с легкой руки Ребекки Стрэнд, многие стали называть Александру Тинкой. Прозвище ей очень нравилось, но уж очень оно нехарактерно для имени Александра. По-русски ей бы больше подошло имя Ксана, Шура, но Тинка…

Так вот, разгадка этого прозвища содержится в сказке Дже;ймса Мэ;тью Ба;рри «Питер Пэн», получившей всемирное признание.

Первоначально Ребекка прозвала Александру «Тинкер Белл», в честь одного из персонажей сказки — феи «Динь-Динь», которая в оригинале на английском языке именовалась фея «Tinker Bell» или «Tink», что произносится как Тинке.

Фея описана как маленькая, стройная, в форме песочных часов. Несмотря на свою милую внешность, Тинкер Белл дерзкая, упрямая и вспыльчивая. При встрече с женщинами Тинка немедленно проявляет раздражение, в основном из ревности. Однако, несмотря на это, по своей сути, Тинкер Белл предана и верна тем, кого она любит. Её голос и смех сродни звону колокольчика.

Если учесть миниатюрную внешность Александры — рост 160 см, её смех — весёлый и чистый, о котором не раз вспоминали знавшие её, несчётное количество ссор и примирений с Фешиным, её подозрительность к женщинам, стремившимся получить расположение её мужа, то становится понятно, почему Бекки Стрэнд прозвала её Тинкой.

Реконструкция дома подходила к своему завершению, картины регулярно продавались, Ия с успехом подтвердила уровень своих знаний, получив диплом восьмого класса Таосской средней школы.

Казалось бы, наступает счастливое время, но известно, что семейная жизнь художника Фешина не была гладкой. Трепетность в отношениях и безграничная любовь Фешина к Александре, вылившаяся в несчётное количество её портретов первых лет жизни, уступила место некой сдержанности в проявлении чувств. Он по-прежнему боготворил свою Саньку, но без пылкости и юношеской страсти. Накапливалось раздражение из-за необходимости делать «под копирку» наиболее востребованные клиентами картины. Недостаток поступающих средств за проданные работы затягивал окончание строительства. Решения, чем дальше, тем чаще, Николай Иванович принимал самостоятельно. Александре всё это, мягко говоря, не нравилось. Тем не менее, понимая, что финансовое благополучие семьи зависит от мужа, она мирилась с такой ситуацией.

Но в 40 лет в Александре что-то сломалось. Синдром несбывшихся надежд и нереализованного потенциала наряду с размышлениями над своей идентичностью привели к пониманию того, что, растворившись в муже, бытовых мелочах, она не сможет реализовать своих жизненных планов в творчестве, используя полученное образование, усвоенные традиции семьи Бельковичей.

Оглядываясь на свой круг общения, она видела женщин, успешно утвердивших себя в тех или иных сферах деятельности.

Переходящая в другой возрастной статус, она начала тяготиться ролью увядающей музы. Её уже не радовало ощущение нужности мужу и дочери. Всё в её жизни крутилось исключительно вокруг творчества мужа.

И, как это часто бывает в жизни, одно неосознанное действие, вызванное аффектом, переводит тлеющий конфликт в активное противостояние. Проблемы и обиды, годами копящиеся у супругов, проживших более 20 лет вместе, вылились в последовавший в 1933 г. развод.

Александра была натурой страстной, увлекающейся, решительной и упорной. Двадцать лет она терпела фешинский импульсивный, взрывной характер. Прощала, что семья была у него на втором месте после работы, сознавая масштаб его таланта, которому она стоически служила многие годы. Двадцать лет она сносила все выходки и незаслуженные обиды от раздосадованного или недовольного результатами своей работы мужа. В последние годы брака раздражённость всё чаще выливалась в физические действия Фешина по отношению к ней.

Однажды, разозлившись, он пихнул Александру на кусты роз в саду. И, не подав ей руки, ушёл прочь, сделав вид, будто занят другими проблемами.

В другой раз, когда она открыла дверь мастерской, сообщить, что к нему кто-то пришёл, он, не говоря ни слова, сорвал с мольберта полотно и ударил им её по голове [9].

Критической точкой в отношениях Александры и Николая Фешиных, приведшей к разводу, стал эпизод, описанный Форрестом Феном: «В 1975 году Александра рассказала мне об инциденте, который послужил последней каплей в её напряжённых отношениях с мужем. Однажды две женщины пришли в студию, чтобы обсудить покупку двух картин. Они остановились у двери. В противоположном углу комнаты перед мольбертом стоял и работал Фешин. Хотя женщины были на некотором расстоянии, их беседа, по-видимому, была достаточно громкой. Фешин разозлился и приказал им замолчать. Они стали говорить тише, но этого оказалось недостаточно. Фешин поднял незавершённую картину за подрамник и швырнул её через всю комнату, попав в Александру, разбив ей лицо и опрокинув на пол.

Конечно же, он был раздражён, но хотел ли он на самом деле ударить свою жену? Ей подумалось, что он был раздражён из-за того, что что-то не клеилось с картиной, и это раздражение, фактически на себя, вылилось во взрыв, якобы вызванный голосами покупательниц.

Рассказывая эту историю с её сильным акцентом, Александра, казалось, обдумывала, как их отношения могли дойти до такой точки. Хотя, по-видимому, это был не единичный случай, она сокрушалась о том, что это случилось при посторонних. Она вспоминала лучшие времена, когда он был любящим и внимательным, таким же, как и в начале их жизни… О солнечных послеобеденных прогулках на Волге, о пикниках в покрытых лесом горах вокруг Таоса.

“Если бы женщин там не было, — сказала она, — я могла бы простить ему даже этот ужасный поступок, но при тех обстоятельствах я не смогла”» [10].

Их и развели моментально, потому что Александре достаточно было показать шрам, оставшийся от этого инцидента, чтобы узы брака, существовавшие до сих пор, были расторгнуты навсегда. При разделе имущества, Фешин, пытаясь загладить свою вину, передал большой дом Александре, оставив себе мастерскую. Александре ещё долго пришлось накладывать грим, пытаясь скрыть глубокий шрам.

Ия, пытаясь оправдать появление шрама, придумала такую историю: «Однажды моя мать и миссис Фрида Лоуренс вели за столом жаркую дискуссию. Забывшись, Фрида стряхнула пепел с сигары прямо на керосиновую лампу, стоящую на столе. Та взорвалась в лицо моей матери, оставив на ней глубокий шрам. После чего, выходя на люди, Тинка стала густо накладывать макияж на лицо» [11].

Сомнительно, что керосиновая лампа могла взорваться от пепла, оброненного на неё. Странно, что после взрыва лампы не было речи ни о каком пожаре. И совсем удивительно, что пострадала лишь Александра.

В общем, принять или отклонить версию о взрыве керосиновой лампы от упавшего сигаретного пепла — личный выбор каждого.

Кроме прочено, Александре было досадно, что «артистическое» общество Таоса воспринимает её как простую домохозяйку, хоть и жену известного художника. Собственно, так оно и было. В какой-то момент она задумала исправить эту ситуацию, выйти из тени мужа и попытаться стать самостоятельной личностью, попробовать стать писательницей, заслужить социальное уважение.

К этому её подвигла ситуация в семье. Фешин был одержим только своим искусством. Дочь подрастала, всё меньше и меньше нуждаясь в опеке Александры, она стала даже тяготиться вниманием, уделяемым ей матерью. У неё возникали новые увлечения, новые интересы, друзья, с которыми она проводила всё больше времени. Появились частные преподаватели, заменившие Александру в занятиях с Ией. Одним из репетиторов был Спад Джонсон — поэт и издатель небольшого журнала «Смеющаяся лошадь».

При общении со Спадом у Александры Фешиной появилась идея попробовать свои силы в писательстве. Используя печатную машинку, на которой училась печатать Ия, Александра напечатала свой первый сентиментальный рассказ. Он был несколько сырым, кое-где с корявыми, на не родном английском языке фразами, но с оригинальной темой, отсутствующей на тот момент в американской беллетристике.

Её попытки сочинительства вызвали сочувственное участие со стороны Спада и желание помочь отшлифовать историю. Скорее всего, это он придумал название рассказа — «Бродячие жонглёры», несколько не подходящее для воспоминаний о революционной России, но броское по американским меркам.

Частое и длительное общение Александры со Спадом, изменение ее поведения не осталось незамеченным Фешиным, который распознал в этом признаки увлечения поэтом.

В сравнении с замкнутым, погружённым в свою работу и, как казалось со стороны, угрюмым Фешиным, Спад выделялся своей поэтической речью, выразительным голосом, приветливостью и юмором. Он был довольно хорошим спортсменом, певцом и танцором. А Фешин, как вспоминала его дочь Ия, «…был молчаливым человеком, как по-русски, так и по-английски, не по причине языкового барьера, а по своей натуре» [12]. Спад вращался в круге знакомых Фешиных с тех пор, как они переехали в Таос. В 30-х г. он стал неотъемлемой частью литературной и социальной жизни Нью-Мексико, называя себя «памфлетистом отнюдь не низкого ума и опыта». Довольно странно, что интерес Александры к нему проявился только через 6 лет.

Озвученная Фешиным в письме к брату причина развода: «Увлёкшись одним поэтом, сама захотела быть писательницей. Ты знаешь её взбалмошный характер, поставила всё вверх дном и мается теперь, стараясь доказать и себе и всем, что она великий гений» [13], скорее свидетельствует о боли, вызванной совершенно неожиданным для него разрывом, и не раскрывает истинную причину расторжения брака.

Развод дал возможность Фешину осмыслить своё отношение к жене. Говорят, что от любви до ненависти один шаг. Александра, к тому времени, его уже сделала. Фешин, судя по всему, еще нет. Первое время он пишет Александре письма, полные любовных признаний, грусти и тоски, делая неоднократные попытки к воссоединению семьи: «Дорогой друг мой Шура. Спасибо тебе за милое письмо твоё и доброе желание оказать нам, неприкаянным, помощь. Я давно написал ответ на твоё первое письмо, но оно до сих пор лежит у меня. Я не мог послать его тебе, боясь оскорбить тебя лишним словом. Но теперь о деле. Твой Ангел Хранитель не ошибся во времени, отделив тебя от нас, жестокий он у тебя, как древний Молох хочет жертв. Но это не то, не то — слюнявая лирика от сердца, которое не перестало биться для тебя…» [14].

Можно только сожалеть, что Фешин осознал особую ценность Александры и свою горячую любовь к ней лишь тогда, когда для Александры возврат к прежней жизни стал уже невозможен. Она готова была лишиться привилегий жены талантливого художника, терпеть неприятие со стороны дочери, испытывать материальный недостаток, но такое существование для нее более предпочтительным, чем жизнь с Фешиным.

Свое отношение к бывшему супругу она охарактеризовала в одном из писем: «Что касается моих обязанностей перед Фешиным, то все они были оплачены более чем полностью. Совсем юной девочкой я случайно вошла в его жизнь и не сбежала, пока не сделала для него всё, что могла. У него осталась взрослая, милая дочь, которая любит его, и он имеет репутацию хорошего художника. Я сделала всё, что могла, и ни Бог, ни люди не могут ожидать от меня большего» [15].

Драма двух любящих людей, из-за нежелания одного из них сдерживать свои эмоции, доходящие до физических действий, безусловно, основная и главная причина развода.

Скорее всего, Александра, в начале общения со Спадом, видела в нём не столько предмет увлечения, сколько человека совершенно другого склада: чуткого, деликатного, с особым чувством юмора и характером, совершенно противоположным характеру мужа.

Ия Фешина, в своей автобиографической статье «Юношеские воспоминания о Таосе», также указывала среди причин развода: «…желание стать писательницей, быть самостоятельной и из-за интереса к Спаду.» [16].

Только через 10 лет Фешин, переосмыслив свои чувства, напишет в письме Александре: «Прежде всего ты захотела быть одной и свободной от всяких обязательств к кому бы то ни было. <…> Тогда я очень грубо не сумел понять твоего душевного порыва и дорого заплатил, потеряв всё, с чем связана была вся моя жизнь».

Что касается взаимоотношений Александры со Спадом, они никогда не смогли бы перерасти во что-то большее…

Женщины, угадывающие нетрадиционную сексуальную ориентацию Спада, видели в нем нечто особенное. Его уважали за живой интерес к жизни и литературе, а также за проницательные, часто ироничные наблюдения за человеческой природой. Его скромная и мягкая доброжелательность изредка прерывалась приступами необъяснимого озлобления, превращая его в язвительного циника.

Проявляемые со стороны Спада Джонсона дружелюбие, специфическая учтивость и галантность могли быть приняты Александрой за флирт или влюблённость. Однако интерес, проявленный Александрой к Спаду, не мог быть взаимным и, чем больше Александра пыталась задействовать своё обаяние, красноречие, чтобы завоевать сердце Спада, тем более агрессивным была его реакция: «Крайне прискорбно, но ситуация такова, что я совершенно не чувствую себя ответственным за то, что вы неправильно истолковала мои мотивы и чувства; я также не считаю своим долгом класть свою жизнью на алтарь вашей прихоти». [17]

Спад, по ему одному известной причине, сохранил практически все письма Александры к нему. Из них становится понятней ее образ мыслей, отдельные моменты жизни, планы и мечты одинокой женщины. Да, она была влюблена в него и безрезультатно стремилась вызвать у него ответное чувство.

Создается впечатление, что его отказы воспринимались ею, как своего рода кокетство, распаляя ее чувства: «Я не представляю жизни без вас, я абсолютно
не способна увидеть что-либо для себя в будущем, если вы исчезните с моего горизонта. …Как я могу прогнать то, что пришло и живет в моем сердце уже длительное время? Это выше моей или чьей-либо еще власти». [18]

Однако, ее настойчивость и упорство в свою очередь вызывало в нем ярость и злобу: «Я совершенно равнодушен к вам и вашим письмам. Об этом я повторяю снова и снова. Естественно, что ваш отказ верить этому и ваше идиотское настойчивое желание создать отношения между нами, всё это раздражает меня до такой степени, что я презираю вас». [19]

Такая резкая откровенность, даже грубость не остановила Александру. Создается впечатление, что любовь была неотъемлемой частью ее жизни. Исчерпала себя любовь к Фешину, и их совместная жизнь стала невозможной.  Без любви и возможности излить свои чувства, Александра просто зачахла и, в конце концов, задохнулась бы…

В какой-то момент Спад намекнул ей о своей нетрадиционной ориентации, но Александра, видимо, не восприняла это всерьёз, либо её настойчивость была подкреплена рассказом Дуэйн Ван Вехтен о её родном дяде — Карле Ван Вехтен, который не скрывал своих сексуальных наклонностей, что не помешало ему быть дважды женатым. Во втором браке, с актрисой Фаней Маринофф, он прожил 50 лет — до конца своей жизни.

Александра, казалось, не хотела или не могла признать отсутствие у Спада интереса к женщинам вообще и к ней в частности [20]. Её настойчивость в стремлении вернуть «заблудшую овцу» в стан гетеросексуалов, пожалуй, перешла границы дозволенного, превратившись, по существу, в одержимость.

Со временем страсть Александры к Спаду прошла, уступив место рассудительности. В 1939 г. Александра пишет Франку Уотерсу: «Боль, вызванная поведением Спада, перестала быть такой острой, как раньше. Может быть постепенно она оставит меня в покое…» [21]

В конце концов, Александра, оставив в покое Спада, переключила своё внимание на писателя Майрона Бринига, наступив «на те же грабли» второй раз. Он также оказался геем…

Желая доказать окружающим состоятельность своих писательских амбиций, а в первую очередь себе, Александра, со свойственной ей решительностью и упорством берётся за дело.

Написав «Бродячих жонглёров», она не без содействия Спада знакомится с издателем Реем Отисом, писателем, основавшим издательство «Writers Editions; Inc»; где с 1932 по 1938 г. исполнял обязанности секретаря-казначея. Рэймонд, проживая в Санта-Фе, бывал частым гостем в Таосе то у Мэйбл Лухан, то у Спада Джонсона. Через него Александра пыталась пристроить свой первый рассказ в журналы. В одном из писем Спаду она пишет: «Два года назад, я снова начала писать, вы мне помогли, и я дала себе обещание поделиться с вами своим первым гонораром. …но, к моему великому разочарованию, пока ничего не вышло» [22]. Между тем Фешины сдружились с Отисами. Вплоть до того, что, уехав в путешествие по Европе, Отисы оставили дом с машиной на попечении Александры и Ии. «Сейчас у нас есть машина Отиса, так что, вероятно, она скоро загудит», — хвастает Ия Спаду из Санта-Фе. [23]

В апреле 1935 г. Александра, по просьбе Отисов, живёт в их доме, пока они путешествуют по Калифорнии. По возвращении они обсуждают возможность издания книги А. Фешиной. Рэй высказал предложение добавить ещё одну или две истории, что позволит дать более полное представление о людях и времени, описанном ею в первом рассказе. Получив согласие на выпуск книги, Александра энергично взялась за дело, для чего с октября 1935 г. арендует за $3 в месяц маленький домик в селении Талпа. В одном из писем она сообщает: «И вот я здесь, в новом маленьком домике, рядом с Таосом. Здесь очень тихо, ни машин, ни грузовиков. Крошечный кусочек этого места вполне подходит мне, и я надеюсь заняться здесь важной работой» [24].

Прожив здесь более полугода, она написала свой второй рассказ «Красавка» и подготовила литературный вариант русских преданий.

Между тем, узнав о планируемом приезде в Таос Фешина, Александра, вспомнив его пребывание в 1934 и 1935 гг., пишет миссис Монтгомери (коллекционер произведений Фешина и друг семьи): «Я слышала, что господин Фешин собирается вскоре приехать в Таос. Я стараюсь держать себя спокойно, но не могу. Каждый мой нерв напрягается, и кажется, что в любой момент я сломаюсь (sic) и никогда больше не встану на ноги. Зачем ему это нужно, одному Богу известно? Я написала ему, умоляя не приезжать, и пыталась объяснить почему, но, похоже, он не хочет меня слушать. Я панически (sic) боюсь, что в том состоянии напряжения (sic), в котором я нахожусь, и, без сомнения, он тоже будет нервничать, с одним из нас может случиться какой-нибудь несчастный случай или болезнь, пока он находится здесь, и тогда на всю оставшуюся жизнь тот, кто выживет, будет чувствовать себя виновным в том, что навлёк это. Мы не должны встречаться. Ситуация между нами такова, что мы должны избегать малейшего шанса на катастрофу, если не ради нас самих, то ради Ии» [25].

В письме к Спаду она более откровенна: «За эти четыре года он показал себя гораздо более жёстким и жестоким, чем я его знала до этого, и не следует рисковать, живя с ним по соседству. Даже если бы опасность этого была бы всего лишь моим воображением, но, увы, я собственными глазами видела его снова в припадке совершенно неконтролируемой ярости, и мне бы не хотелось встречаться с ним в ближайшее время» [26].

Фешин не застаёт Александру в Таосе. Поняв бесполезность увещеваний, она уезжает до его приезда. 13 июля 1936 г. «Santa Fe New Mexican» сообщает, что мадам Фешина находится в Санта-Фе с визитом.

В письме Монтгомери, отправленном из Лос-Анджелеса 27 июля 1936 г., вскоре после возвращения из Таоса, Фешин сокрушался: «Таос, после двух лет отсутствия, показался мне очень красивым — все маленькие деревца вокруг моей студии так сильно выросли. В течение трёх недель я чинил крышу, которая была в очень плохом состоянии. Я не знаю, что случилось бы с моей студией, если бы я не поехал в Таос. Я остался в Таосе один — Миссис Фешина была в Санта-Фе. Я не очень хорошо разбираюсь в женской психологии, но мне эта ситуация показалась абсурдной» [27].

Тем временем Рэймонд Отис предложил Александре провести лето в одном из его гостевых домиков, чтобы не ездить из Таоса в Санта-Фе для согласования материала планируемой к изданию книги. Через три месяца, с наступлением осени, в газете публикуется уточнение, что Александра Фешина, проведя лето в Санта-Фе, остаётся в зиму в одном из гостевых домов Рея Отиса, который вместе с семьёй проживает в другом доме [28].

Почти год Александра посвятила работе с Рэймондом Отисом по редактированию и подготовке к изданию своей книги. «Ещё несколько месяцев и я надеюсь состояться среди писателей как автор, а потом ещё несколько усилий и трудов, и я докажу, что моё “исступлённое состояние” вовсе не так глупо и не постыдно. Это источник жизни, по крайней мере моей», — пишет она в ноябре 1936 г. [29].

Серьёзно отнеслась Александра и к оформлению книги. Несмотря на состоявшийся развод, она запросила у Фешина разрешения воспроизвести в книге несколько его работ: «На мою просьбу, могу ли я использовать в своей книге некоторые фотографии его старых картин того периода, о котором я пишу, он ответил, что счёл бы это честью» [30].
Однако работа затянулась… «Я планировала выпустить книгу до Рождества, имея на тот момент довольно много заказов на неё. Но члены “Writers Editions” так медленно читают её (хотя те, кто прочёл, отзываются очень одобрительно), что теперь почти нет шансов выпустить книгу в нужное время, и я потеряю очень много на задержке с изданием» [31].

Насколько тяжело давалась работа над материалом, свидетельствует ещё одна цитата из письма: «Теперь моя книга названа теми, кто её рецензировал, “очаровательной”. В качестве единственной критики мне сказали, что моя орфография и пунктуация нуждаются в пересмотре (и это после всей той работы, которую я вложила в дьявольскую орфографию!!)». [32]

И вот наконец в конце января 1937 г. Александра сообщает: «Рукопись моей книги прошла всех судей. Элис Корбин была последней, и, как утверждает Рэй, книга её увлекла и очень понравилась. Так что это всё решает. Отис готов к передаче рукописи в типографию для публикации под эгидой “Writers Editions”» [33].

Однако, чтобы книга появилась в продаже, потребовался ещё не один месяц.

Между тем в конце 1937 г. Фешин поднимает вопрос о перспективе решения ситуации с недвижимостью в Таосе. Александра говорит о появившейся альтернативе: «…Фешин, вероятно, даст мне небольшую сумму денег, так что либо я должна буду передать ему всю собственность, либо попытаться получить его студию и землю». Но несмотря на то, что жизнь в Таосе с обилием сплетен и пересудов ей не нравилась, а «…дом не может сделать меня счастливее и мысль о том, чтобы бросить всё, не причиняет мне большой боли», она выбирает второй вариант.

Быть может, на принятие решения повлияла подруга — Фрида Лоуренс, которая хотела, чтобы Александра заинтересовалась идеей сделать из своего дома элегантный отель для избранных. [34] Так или иначе, вопрос, кому владеть имуществом, тянулся до 1946 г.

Находясь в Санта-Фе по делам издания книги, Александра не сидела без дела. 20 августа 1937 г. газета «The Santa Fe New Mexican» дала объявление: «Сегодня, в 8 часов вечера, в галерее “Арсуна” Александра Фешина прочтёт лекцию на тему “Древнерусские легенды”. После краткого объяснения происхождения легенд миссис Фешина познакомит слушателей с преамбулой готовящейся к изданию её книги “Девять русских сказок”, а также с одной из легенд». Это, как видим, своеобразное «roadshow» автора перед готовящимся выпуском книги. Кем была выдвинута такая идея, преследующая рекламные цели с желанием проверить отношение слушателей к новому материалу, — неизвестно.

Однако к организации презентации Александра подошла с большим артистизмом, как сказали бы сегодня — креативно, превратив её в костюмированное представление старинных преданий при свечах.

Одетая в русский крестьянский костюм, подобный тому, который носила её няня, она погрузила слушателей в мир своего детства, рассказывая предания, услышанные ею давным-давно. Представление пришлось по вкусу благодарным посетителям вечера. Под конец представления, после легенды «Звезда», полной прекрасных символов, зачарованные слушатели попросили её прочесть ещё что-нибудь. Впервые старинные русские предания были представлены публике на английском языке и ещё таким оригинальным образом. Всё это позволяло надеяться, что будущая книга будет принята восторженно.

Вероятно, Александра планировала включить в готовящуюся к изданию книгу и «предания старины глубокой», потому что в авторском вступлении к «Маршу прошлого» она пишет: «Я решила представить в этой книге уже законченный и находящийся под рукой материал. Возможно, пока этих двух историй хватит. Дверь в прошлое никогда не закрыта, и по прошествии времени я, быть может, снова возьмусь за эту задачу».[35]

Скорее всего, американский практицизм издателя и редакторское чутьё взяли верх над романтизмом начинающей писательницы, да и тираж в 500 экземпляров подтверждает это.

Причину, по которой издатель решился на публикацию книги Александры Фешиной, он изложил в предисловии к книге: «Публикация двух рассказов Александры Фешиной представляет пробу пера подающей большие надежды и ранее не публиковавшейся русской писательницы. Убедительная в своём жизненном опыте и в знаниях, оставаясь прежде всего честной перед собой, автор рассказов описала собственную жизнь в жестокие и опасные времена после свершившейся в России революции» [36].

В последних числах ноября 1937 г. книга вышла из печати и в декабре поступает в продажу по $4.

Все выпущенные 500 экземпляров были с авторским автографом.

Книга издана с посвящением «Моим друзьям в Новом Свете» и содержит два рассказа — «Бродячие жонглёры» и «Красавка».

Первый, небольшой, всего в 50 страниц, сентиментальный рассказ о семье, потерявшей ребёнка при отступлении с белыми из Казани в 1919 г., и выпавших на их долю испытаниях. У рассказа счастливый конец. Через два года отец находит повзрослевшего сына. Чувствуется по всему, что это была первая проба пера.

Второй рассказ длиннее, уже 100 страниц, и более удавшийся, читается с большим интересом и погружает читателя в условия существования, сложившиеся в России после революции. Невзгоды, с которыми столкнулось большинство людей, оказались для многих просто непреодолимыми. История, описанная в рассказе, автобиографична, и это подкупает.

Действие происходит в начале 20-х гг. в небольшом посёлке Васильево под Казанью, где Александра c семьёй пытается пережить лихолетье. В этом рассказе видна сила характера Александры, деликатность в общении с людьми разных сословий, тепло и нежность к дочери, некоторая обида на эгоизм и безразличие мужа, лёгкое безрассудство, авантюризм и готовность всеми силами довести задуманное до конца.

После выхода книга не была обделена вниманием прессы: «На днях издательством Writers Editions выпущена и поступила в продажу книга “Марш прошлого” Александры Фешиной. Госпожа Александра — жена известного художника Николая Фешина, и это её первая книга на английском. Книга содержит два рассказа. В этих рассказах есть редкое очарование и нежность, поскольку они живо изображают события, явившиеся результатом революции, и дают очень правдивое представление об ужасающих условиях жизни тех дней для русских граждан» [37].

В предисловии к книге Александра намекает на возможность продолжения её воспоминаний, но этого не случилось. О причинах можно только догадываться.

3 апреля 1938 г. она объявила корреспонденту «Albuquerque Journal» о работе над новой книгой «Русские легенды», которую она собиралась закончить в течение двух месяцев, но эта книга Александры Фешиной свет не увидела. Возможно, где-то в архивах потомков и лежит затерянная рукопись неизданной книги…
В начале 60-х Александра снова становится популярна как автор изданной более 20 лет назад книги «Марш прошлого», «дающей беглое знакомство с жизнью революционной России».

Газета «The Taos News» в марте 1960 г. сообщает, что в Таосе на неделе был режиссёр-продюсер Джон Кромвель, ранее работавший со студией MGM в Голливуде, а теперь продюсирующий собственные фильмы.

«Визит был посвящён переговорам с Александрой Фешиной по поводу экранизации её книги.

Фильм “Марш прошлого” задуман для международного проката и будет сниматься либо в Финляндии, либо в Польше, а г-н Кромвель будет работать с продюсером из Хельсинки.

Мистер Кромвель впервые был в Таосе 10 лет назад, а сейчас он в сопровождении своей жены, актрисы Рут Нельсон, направляется в свой дом в Коннектикуте после съёмок картины в Норвегии этой зимой» [38]. Однако экранизация книги «Марш прошлого» не состоялась…

Сама по себе Александра была неординарной личностью. До преклонных лет она находилась в поле зрения журналистов, писателей, представителей деловых кругов, о чём свидетельствует ряд документов и воспоминаний.

Так, когда Александра достигла 75-летнего возраста и когда к людям такого возраста, как правило, интерес падает, журналист Алиса Баллок (Alice Bullock) сочла нужным встретиться с ней и опубликовала большое интервью 16 июня 1968 г. в газете «The New Mexican»:

«Глаза её так же быстры, жизненны и живы, как и её походка, её легкие руки постоянно движутся, подчёркивая выразительность речи. Её тёмные волосы гладко и строго зачёсаны назад, закручены на макушке с гладким тёмным бархатным бантом.

Александра Фешина смеётся, когда показывает последние фотографии скульптур на территории старой Академии (Академия художеств Санкт-Петербурга) и мраморную скамью, на которой она нацарапала своё имя в детстве. Надпись всё ещё видна на скамейке. Фотографии были присланы ей недавно сестрой, которая до сих пор живёт недалеко от сада.

Когда она закончила формальное образование, общение с художниками пробудило в ней желание изучать искусство. Её учителем был Николай Фешин. Уроки продолжались недолго. “Легче было выйти замуж за художника, чем учиться его мастерству”, — шутит она.

Большой дом стоит запертый и молчаливый. Картины Фешина украшают стены, в том числе прекрасный портрет Александры, сделанный во время её беременности. Полотно было продано с выставки в Америке, ещё до того, как они приехали в эту страну. Но вернулось к ним, когда Фешин получил заказ на портрет жены владельца картины. Обмен состоялся на основе условия: “Ваша жена на мою”.

Дом кажется ей слишком большим, чтобы жить в одиночестве. В больших каминах больше не горит огонь и клавиши рояля не звучат в тишине. Она теперь редко играет.

Г-жа Фешина хотела навестить родственников в России и несколько лет назад пыталась узнать возможность такого шага. Но российские чиновники, прочитав “Марш прошлого”, отнеслись к книге без симпатий. В русских журнальных статьях на неё возложили ответственность за то, что её муж покинул Россию. Тот факт, что миссис Фешина принадлежала к дворянам, возможно, имел какое-то отношение к этому. Г-жа Фешина больше не планирует поездку в СССР.

На вопрос о “Двадцати писем к другу” Светланы Аллилуевой она сказала: “Когда я прочла книгу на английском, то подумала, что, возможно, перевод не очень хороший. Тогда я взяла экземпляр на русском и поняла, что уровень её образованности был невысок, хотя считается, что у детей Сталина были все возможности для получения самого лучшего образования. Слабая подготовка видна во всем, это совсем не тот уровень, который мы получили в своё время. Российские стандарты уже не те, что были, когда я училась в тамошней школе”, — сказала она.

В своём доме-студии она всегда занята, её виноградные лозы, здоровые, зелёные и пышные, поднимаются на балкон второго этажа под большим потолочным окном.

Два камина весело потрескивают, рассеивая весеннюю прохладу и располагая к дружескому общению. Всевозможные сувениры в изобилии рассыпаны по столам, пианино и подоконникам. Книги и журналы разбросаны тут и там. Она много занимается садоводством, необходимым в этом зелёном святилище.
Здесь много посетителей — старые друзья и соседи, приезжие, которые хотят навестить её или, возможно, увидеть работы Фешина, которые у неё есть.

“Мой саженец голубой ели растёт”, — улыбается она, когда мы выходим на весенний воздух. “Ну и вымахал он, хотя продолжает тянуться к небу, меняясь к лучшему по мере роста. Поэтому я тоже пытаюсь тянуться вверх…”» [39].

В 1968 г. Питер Девис (Peter Davis) снял документальный фильм о жизни в Таосе знаменитого писателя Д. Г. Лоуренса — «D. H. Lawrence in Taos». Своими воспоминаниями в фильме поделились Дороти Бретт, Спад Джонсон, Френк Уотерс и Александра Фешина, так что осталось живое свидетельство лучезарной улыбки пожилой женщины с «ужасным русским акцентом» и удивительным чувством юмора.

Александре дважды посчастливилось пообщаться с писателями из СССР в Таосе.

Первый раз с Ильфом и Петровым, в их путешествии по Америке в 1935 г. Встреча не была запланирована, произошла случайно, благодаря инициативе, проявленной самой Александрой:

«Достигнув Таоса, мы остановились в сером с голубым кэмпе кептэна О’Хей и
решили пообедать в таверне “Дон Фернандо”. Недалеко от нас сидела маленькая дама в чёрном костюме, которая часто смотрела в нашу сторону. Она глядела на нас и волновалась.

Когда мы были уже в антикварном отделении и рассматривали там замшевых индейских кукол и ярко раскрашенных богов с зелёными и красными носами, к нам снова подошёл дон Фернандо. Он сказал, что с нами хотела бы поговорить миссис Фешина, русская дама, которая давно уже живёт в Таосе. Увидеть русского, живущего на индейской территории, было очень интересно. Через минуту к нам подошла, нервно улыбаясь, дама, сидевшая в ресторане.

— Вы меня простите, — сказала она по-русски, — но, когда я услышала ваш разговор, я не могла удержаться. Вы русские, да?

Мы подтвердили это.

— Вы давно в Америке? — продолжала миссис Фешина.

— Два месяца.

— Откуда же вы приехали?

— Из Москвы.

— Прямо из Москвы?

Она была поражена.

— Вы знаете, это просто чудо! Я столько лет здесь живу, среди этих американцев, и вдруг — русские.

Мы видели, что ей очень хочется поговорить, что для неё это действительно событие, и пригласили её к себе в кэмп. Через несколько минут она подъехала на стареньком автомобиле, которым сама управляла. Она сидела у нас долго, говорила, не могла наговориться.

Она уехала в двадцать третьем году из Казани. Муж её — художник Фешин, довольно известный в своё время у нас. Он дружил с американцами из “АРА”, которые были на Волге, и они устроили ему приглашение в Америку. Он решил остаться здесь навсегда, не возвращаться в Советский Союз. Этому главным образом способствовал успех в делах. Картины продавались, денег появилась куча. Фешин, как истинный русак, жить в большом американском городе не смог, вот и приехали сюда, в Таос. Построили себе дом, замечательный дом. Строили его три лета, и он обошёлся в двадцать тысяч долларов. Строили, строили, а когда дом был готов, — разошлись. Оказалось, что всю жизнь напрасно жили вместе, что они вовсе не подходят друг к другу. Фешин уехал из Таоса, он теперь в Мексико-сити. [В Таосе они были в конце ноября. В это время Фешин путешествовал в Мексике.]

Дочь учится в Голливуде, в балетной школе. [Ия поступила в школу танцев Нормы Гулд.]

Миссис Фешина осталась в Таосе одна. Денег у нее нет, не хватает даже на то, чтоб зимой отапливать свой великолепный дом. Поэтому на зиму она сняла себе домик за три доллара в месяц в деревне Рио-Чикито, [на самом деле в селении Талпа] где живут одни мексиканцы, не знающие даже английского языка, но очень хорошие люди. Электричества в там нет.

Надо зарабатывать деньги. Она решила писать для кино, но пока ещё ничего не заработала. Дом продавать жалко. Он стоил двадцать тысяч, а теперь, при кризисе, за него могут дать тысяч пять.

Мы говорили ей:

— Слушайте, зачем вы здесь сидите? Проситесь назад в Советский Союз.

— Я бы поехала. Но куда мне ехать? Там все новые люди, я никого не знаю. Поздно мне уже начинать новую жизнь.

Она взяла с нас обязательство приехать и посмотреть, как она живёт в Рио-Чикито, объяснила, как добраться туда и исчезла во тьме на своей неуклюжей старой машине» [40].

Последняя фраза присутствует лишь в американском варианте книги. Скорее всего, из-за того, что для советского человека наличие даже «неуклюжей и старой» машины никак не вязалось с бедственным положением её владелицы.

Почему местом жительства указана деревня Рио-Чикито, не очень ясно. То ли авторы, стремясь ограничить паломничество соотечественников к Александре, что маловероятно, намеренно исказили место её жительства, то ли просто забыли название селения, где она проводила зиму, и нашли ближайший пункт. На самом деле зимой 1935 г. Александра снимала дом в селении Талпа в 5 милях от Таоса.

В США книга была выпущена под называнием «Little Golden America». По замыслу издателей, это должно было вызвать у читателей ассоциации с предыдущим переводом книги Ильфа и Петрова «Золотой телёнок», в американском варианте «The little golden calf». По всей видимости, слукавили — не захотели, чтобы Америка ассоциировалась с одноэтажной, при таком-то изобилии небоскрёбов в стране…

Вот так, не чаявши, Александра Фешина попала в книгу классиков советской литературы.

В 1969 г. журналисты газеты «Правда» Б. Стрельников и И. Шатуновский повторили маршрут Ильфа и Петрова с целью сравнить, насколько изменились США за прошедшую треть века.

Здесь уже встреча с Александрой как одним из действующих лиц книги «Одноэтажная Америка» была намечена заранее.

«Когда мы, перевалив через Скалистые горы, оказались в Таосе, Москвич вспомнил, что в этом городе жила знакомая Ильфа и Петрова.

Он извлёк из кармана спецблокнот, открыл алфавитный листок на букву “Т” и прочёл: “Таос. Фешина, жена художника. Глава Встреча с индейцами. Страницы 221–223”» [41].

Вот только тут возникли трудности. После безуспешных попыток выяснить место проживания миссис Фешиной в аптеке и нескольких мастерских, им повезло. В одной из студий они нашли старушку, приятельницу Александры, которая дала им её адрес, добавив, что она здорова, но несчастна.

На вопрос, бедна ли она, миссис Кларк, так звали старушку, с американской уклончивой вежливостью ответила, что миссис Александра весьма бережлива и ведёт скромный образ жизни, но она очень одинока.

И вот, наконец, они нашли студию — небольшое здание рядом с огромным домом, в которой зимой жила Александра. [Время визита начало ноября 1969 г.]

«Миссис Фешина была больна. Две недели тому назад она, поскользнувшись на улице, сломала ногу и сейчас лежала у себя дома на широкой деревянной кровати, укрытая цветным индейским одеялом.

Мы поздоровались с ней по-русски.

— О, я слышу родную речь! — воскликнула миссис Фешина. — Не может этого быть! Как вы оказались в Таосе?

— Проездом.

— Простите, но я не совсем поняла. Не могли бы вы перейти на английский? Поверьте, я была и остаюсь русской, но я забываю родную речь. Ведь здесь мне совсем не с кем говорить по-русски.

— Миссис Фешина, вы помните, тридцать пять лет тому назад в Таос приезжали два русских писателя? — спросил Вашингтонец.

— О да, конечно. Я встретила их где-то в ресторанчике, я уже не помню где. Их звали... Как же их звали?

— Илья Ильф и Евгений Петров, — подсказал Вашингтонец.

— Да, да, господин Илф и господин Петрофф.

— И вы читали, что они написали о встрече с вами?

— Читала. Мне переслал книжку тот любезный толстенький американец, который ездил с ними и был у них переводчиком. Я забыла, как его фамилия...

— Мистер Трон.

— Может быть, его фамилия была Трон. Только я не знаю, где сейчас эта книга. Есть люди, которые берут почитать книгу и не возвращают.

— Значит, книжка пропала?

— Пропала. Это очень жалко. Но я не теряю надежды найти её. У меня ещё была эта книга на английском языке.

— Вам понравилась “Одноэтажная Америка”?

— Очень понравилась. Они написали обо мне так, как и было на самом деле. Тогда с мужем мы разошлись, а дочь уехала учиться в Голливуд в балетную школу. Я осталась совсем одна. Одна среди индейцев...

С той поры в жизни миссис Фешиной было не много радостей. Художник Фешин умер в Калифорнии четырнадцать лет тому назад. Дочь балериной так и не стала. Работает сейчас в кабинете лечебной физкультуры психоневрологической клиники в городе Альбукерке. Семейной жизни у неё тоже не получилось. Дважды выходила замуж, а воспитывает дочь одна...

Миссис Фешина тяжело вздохнула.

— А помните, Ильф и Петров писали, что вы с мужем построили очень большой дом, но жить вам в нём не пришлось. Что с этим домом?

— Он стоит до сих пор, а я живу вот здесь, в бывшей студии мужа. Дом требует больших затрат, зимой его не натопишь. Да и зачем мне такой домина? Мы же хотели жить в нём всей семьёй: с дочерью, с мужем...

— Художника Фешина помнят на родине.

— Да, я слышала, что недавно в России была выставка его работ, репродукции картин мужа печатали в журнале...

Миссис Фешина замолчала, оставаясь наедине со своими мыслями.

— А я уж никогда не надеялась встретить русских людей оттуда, — прошептала она. — Это невероятно. Поклонитесь от меня низким поклоном Москве, России» [42].

Много спекуляций было о том, что Александра разбазарила картины, оставшиеся в доме Фешина после развода, будто Эд Лайнберри раз в год приходил в дом к Александре и забирал понравившуюся картину Фешина в оплату её бесплатных обедов в ресторане «Качина Лодж».

Согласно данным Художественного музея Таоса, после продажи Никаэлой Доннер фешинского дома музею Ван Вехтен-Лайнберри из их коллекции поступило лишь 10 работ Фешина. Это та часть, которая была передана Александрой в виде благодарности Эду и Дуэйн Лайнберри с 1961 по 1978 г. Вот
они:

- Детская голова-1, рисунок (уголь, бумага)
- Детская голова-2, рисунок (уголь, бумага)
- Портрет Элеоноры Киссел, (масло, холст)
- Ия, (масло, бумага)
- Юноша, рисунок (уголь, бумага)
- Портрет судьи Кикера, рисунок (уголь, бумага)
- Портрет Генерала Мак Артура, (масло, холст)
- Портрет Милана Руперта, рисунок (уголь, бумага)
- Портрет Вальтера Кларка, (масло, холст)

Судья Кикер вел бракоразводный процесс Фешиных, а Киссел постоянно подкалывала Александру. Естественно, дорожить их портретами ей не очень-то хотелось.

Из перечисленных работ две картины не могли попасть в эту коллекцию от Александры, так как были написаны после развода: портрет Милана Руперта (сделан во время путешествия на Бали в 1938 г.) и портрет генерала Мак Артура (написан не ранее 1952 года в Калифорнии).

Остается 8 работ, из которых только 2 портрета маслом - портрет Элеоноры Киссел и Вальтера Кларка, остальные рисунки.
 
На самом деле история с работами Фешина, оказавшимися в коллекции Лайнберри, может иметь совершенно другую трактовку. После открытия отеля Дуэйн Ван Вехтен, зная о бедственном положении Александры, предложила ей бесплатные обеды в ресторане «Катчины Лодж». Александра никогда не злоупотребляла дружеским расположением Дуэйн и приходила только в случаях острой необходимости.

Не желая оставаться должной, но зная цену произведениям Фешина, Александра в знак признательности, обычно на Рождество, дарила им какую-либо работу. Что касается портрета Вальтера Кларка, то он был преподнесен чете Лайнберри на их серебряную свадьбу в 1966 г. Результат – 6 рисунков углем и 2 работы маслом оказались в коллекции Ван Вехтен-Лайнберри. Много ли это за бесплатные обеды в течение 16 лет? Решайте сами. Не будем напоминать сколько десятков работ художника было продано его дочерью Ией - Виктору Хаммеру и разошлось через галерею Форреста Фенна.

Сохранившаяся переписка между четой Лайнберри и Александрой указывает на отсутствие неприязни между ними: «Дорогие Дуэйн и Эдвин, огромнейшее спасибо за обе ваши открытки. Открытка с Днём Святого Валентина дошла до меня очень вовремя и приятно удивила. Я в порядке, но до сих пор приходится придерживаться строгого режима принятия ванн с английской солью и находиться в постели, как можно дольше.

Однако я сама, (без чьей-либо помощи), ношу дрова для камина, готовлю себе еду, и так далее и тому подобное. Скользкие дороги (погода - ужасная) не позволяют мне выйти из дома.

Я начала писать вам письмо, но «нежданные гости» отнимают слишком много моего времени. Приезжал директор «Зала Славы ковбоев» из Оклахомы ... Они купили картину Фешина «Танец кукурузы» у галереи Хаммер за «очень хорошую цену» ... хорошо быть знакомой такого замечательного человека.

Я с трудом справляюсь с делами в замедленном темпе. Но я обязательно напишу вам...

Согласно прогнозу погоды в Калифорнии до сих пор дождливо! Останусь- ка, я лучше дома, здесь подле камина, где тепло и сухо.

С наилучшими пожеланиями.  Тинка» [43].

Состоявшееся в 1937 г. знакомство писателя Френка Уотерса и Александры Фешиной подарило ей нового и преданного друга на многие года. Он характеризует ее как «маленькую, нервно-настороженную женщину с сильным русским акцентом».

После того, как они подружились, Александра демонстрировала ему изящную резьбу по дереву, сделанную Фешиным в большом доме, при этом ее голос был полон любви и гордости. Одну фразу, сказанную ему Александрой, он записал дословно: «Он великий художник! Всё, к чему он прикасается, оживает!»

Постепенно, проникаясь доверием к Уотерсу, она рассказала ему о своем детстве, о полной драматизма жизни в революционной России, переезде в США.

Одна из историй, поведанная Александрой Уотресу, относилась к натюрморту, изображающему яйца, жарящиеся на сковороде. Картина была сделана в Васильево во времена голода, когда Александра мечтала о свежих яйцах. Фешин нарисовал этот натюрморт специально для нее, чтобы пока она ела картошку, могла представлять себе яичницу. Он изобразил яичницу настолько реально, что можно было почувствовать, как на сковороде шипел жир, поднималась струйка дыма, по краям образовывались пузырьки воздуха.  Из-за отсутствия холста он написал картину маслом на бумаге. Этот рисунок, заверенный печатью таможни, они привезли в Америку.  Поделилась она и историей выполнения заказа портрета коммодора Оливера Перри для отеля «Коммодор Перри» в 1927 г. в г. Толедо, Охайо.

Фешин заказ на портрет принял, но был недоволен, что писать придется не с натуры.  Тинка, полистав исторические книги и взяв напрокат морскую форму того времени, позировала в ней Фешину, изображая коммодора. Поэтому портрет вышел больше похожим на Александру, нежели на Оливера Перри.

К сожалению, найти следы портрета, исполненного Фешиным для отеля, не удалось. Отсутствует он и в Художественном музее Толедо.  Вероятно, владелец отеля оставил его в своей личной коллекции. Сохранилась лишь его черно-белая фотография.

Уотерс отмечал, что по всему было видно, что после развода в течение нескольких лет Фешин надеялся на примирение с Александрой. «Но по поведению Тинки и Ии было ясно, что это невозможно. Вопреки восторгу и восхищению Фешиным, выказанному Тинкой ранее, теперь она громко возмущалась его присутствием. В отношении Ии к матери присутствовал глубоко укоренившийся антагонизм, в противовес идеализму по отношению к отцу. Такой необъяснимый клубок эмоций…» [44], так охарактеризовал Уотерс взаимоотношения в распавшейся семье Фешиных.

Александра патологически боялась Фешина после развода. Она просила Уотерса держать его подальше от нее, припомнив пару случаев: «Он же дикарь! Он бесчувственен! Однажды кто-то выстрелил из соседнего дома, и пуля пробила у нас окно. Я вбежала в студию с возгласом «В нас стреляют!», и что-же, он, не отрываясь от мольберта, закричал на меня «Поди прочь! Ты что не видишь, я работаю, и меня это не волнует? Иди к шерифу или еще к кому-нибудь!». В другой раз, когда я открыла дверь мастерской, сообщить, что к нему кто-то пришел, он, не говоря ни слова, сорвал с мольберта полотно и ударил им меня по голове» [45]. Возможно, оба эти инцидента были немного преувеличены. Но тенденция прослеживается…

Уотерс говорит, что Ия позже пыталась оспорить их как неточные, настаивая, что она, а не мать, знает истинную первопричину событий, хотя при инцидентах не присутствовала и делает вывод: «Совершенно точно, что после развода родителей Ия была компаньонкой и наперсницей отца. У меня росло ощущение, что Ия хочет полностью вычеркнуть Тинку из жизни и творчества Фешина» [46].

Поселившись в Лос-Анджелесе Уотерс, практически каждую неделю, обменивался корреспонденцией с Александрой. В оставшихся в его архиве письмах Александры проявляется ее поэтическая и чувственная душа и, как у любой художественной натуры, немного преувеличенное восприятие действительности, повышенная эмоциональность на окружающий мир. Беспокойство здоровьем дочери. Они с Ией, как два полюса магнита, на расстоянии притягивались, а вблизи отталкивались друг от друга. Уровень откровенности писем характеризует насколько близкими друзьями они стали.

Через 13 лет после знакомства с Александрой они опять пересеклись в Таосе: «В 1950 г. я купил небольшое ранчо рядом с Арройо-Секо, в десяти милях от Таоса. Поскольку в старом глинобитном доме еще не было электричества и водопровода, я не мог жить в нем зимой. Тинка сдала мне на зиму студию. Неудивительно, что Фешин любил свою студию! Я сразу почувствовал себя в ней как дома. Она источала необычный русский дух и представляла собой высокую комнату с большим окном, перед которым он рисовал картины, спальню-альков, крошечную кухню и ванную комнату» [47].

Чем старше становилась Александра, тем тяжелей ей было найти средства для поддержания Фешинского дома: «Я чувствую, что ты все еще один из моих лучших друзей и как никто другой поймешь, о чем я говорю. <…> …обнаружилась некоторая проблема с крышей дома, которая должна быть немедленно устранена. Поэтому, я снова буду занята исправлением очередного неожиданного поворота в делах». [48]

Cкопив немного денег, она наняла местного работника и принялась чинить крышу вместе с ним. Встав на рассвете и работая до заката, она подавала работнику ведра с глиной, смолой и рулонами брезента. Она продолжала бороться за поддержание пустого, ветшающего дома.

«Эта зима была для меня нелегкой. Мне даже приходилось кое-что шить для других людей и, не будучи профессиональной швеей, мне приходилось довольно тяжело. А ты говоришь, что я сижу в своем большом доме без дела. Тебе лучше знать! Как, по-твоему, мне удается выжить? Просто дыша свежим горным воздухом? Боюсь, ты путаешь меня с другими твоими друзьями, такими, как Миссис Лухан», сетовала она Уотерсу. [49]

До преклонных лет Александра живо интересовалась городскими проектами и состояла в переписке со многими корреспондентами. Как, например, с Ричардом Рейли, бывшим рекламным агентом, коллекционером редких книг и рукописей, собирателем библиотеки им. Джеймса С. Копли (James S. Copley) в университете Сан-Диего.

С 1966 г. они обменивались мнениями по разным темам и книгами по искусству.  В одном из писем, она благодарит Р. Рейли его за статью о планетарии.

Александру живо интересовал этот аспект, т.к. она хотела предоставить часть поместья для сооружения городского планетария. В другом письме она делится мнением о книге «Николай и Александра. Падение императорской России», Роберта К. Мэсси: «Вначале я подумала, что если книга написана иностранцем, то события будут далеки от действительности. Но, читая, я все больше и больше убеждаюсь, насколько глубоко мистер Мэсси изучил тему и склоняюсь, что она изложена правдиво.

Большинство персонажей, описанных в книге, известны мне с детства и, каждый день я могу осилить лишь несколько страниц, потому что мое сердце начинает разрываться на части. Слишком много воспоминаний!" [50]



Многие годы Александра Николаевна Фешина (Белькович), дочь Николая Николаевича Бельковича, первого заведующего Казанской художественной школой провела в одиночестве, в основном без материальной и моральной помощи со стороны единственной дочери, а в преклонном возрасте была помещена ею в дом престарелых в Альбукерке, в котором прожила более 5 лет до конца своей жизни. Отрадно лишь то, что похоронена она в саду, на территории Дома-музея Н.И. Фешина, бессмертного творения её мужа.

Чтобы лучше понять отношение Александры к творениям Фешина, имеет смысл процитировать МакКракена, навестившего ее через 5 лет после смерти художника: «Александра сидела рядом на стуле, всегда одетая словно для чайной церемонии, сохраняя чувство собственного достоинства и шарм аристократического происхождения. Она тихо и нежно рассказывала мне о Николае Фешине и его долгих годах полной самоотдачи на пути к совершенству в искусстве.» [51]

Фрэнк Уотерс написал об Александре замечательную фразу: «Дом Фешина — это памятник одержимости художника искусством, сохранение дома в течение стольких одиноких и скудных лет — это памятник одержимости Тинки», — [52].

Примечания

1. Center for Southwest Research and Special Collections. University Libraries. University of New Mexico. Frank Waters Papers. B. 23. F. 6.
2. A. Fechin. Elegia. New Mexico Quarterly. 1938. Vol. 8. Issue 4. P. 241–245.
3. Училище Святой Елены. Воспоминания Валерии Барцевой, записанные в 1960-е годы //
4. Воспоминания Белькович Т.Н. // Архив потомков семьи Бельковичей.
5. Николай Иванович Фешин. [1881–1955]. Документы, письма, воспоминания о художнике / Сост. и авт. коммент. Г.А. Могильникова; авт. вступ. ст. С.Г. Капланова. Л.: Художник РСФСР, 1975. С. 81.
6. Письмо П.Н. Бельковича // Архив потомков семьи Бельковичей.
7. Fechin N. Biographical Notes // Special Collections / CSWR. University of New Mexico Libraries. 1939. B. 15. F. 11. Part 2. P. 12.
8. Fechin E. Teenage memories of Taos // American West. 1984. November — December. P. 33.
9. Fenn F. The Genius of Nicolai Fechin: Recollections by Forrest Fenn. Phoenix (Az): One Horse Land & Cattle Company; Nedra Matteucci Galleries, 2001. P. 35.
10. // Ibid. P. 35–38.
11. Torres L. Good-bye dear friend, until we meet again // The Taos News. 2002. 9 Oct. P. 27.
12. Fechin E. Teenage memories of Taos // American West. 1984. November — December. P. 36.
13. Николай Иванович Фешин. [1881–1955]. Документы, письма, воспоминания о художнике / Сост. и авт. коммент. Г.А. Могильникова; авт. вступ. ст. С.Г. Капланова. Л.: Художник РСФСР, 1975. С. 45.
14. Тулузакова Г. П. Николай Фешин. СПб.: Золотой век, 2007. С. 151.
15. Письмо от 25 ноября 1937 года // Harry Ransom Hu- manities Research Center, The University of Texas at Austin. Walter Willard «Spud» Johnson Papers. B. 7.5.
16. Fechin E. Teenage memories of Taos // American West. 1984. November — December. P. 35.
17. Letters to Alexandra Fechin. Harry Ransom Center. Walter Willard "Spud" Johnson Papers. MS-02208. B. 4.2.
18. // Ibid. B. 7.5
19. // Ibid. B. 4.2.
20. Burke F. Spud Johnson and a Gay Man's Place in the Taos Creative Arts Community / By the Regents of the University of California // Pacific Historical Review. 2010. Vol. 79. No 1. P. 103.
21. Letter of Nov 8, 1939 г. // Center for Southwest Research and Special Collections. University Libraries. University of New Mexico. Frank Waters Papers. B. 23. F. 6.
22. Letter of Jun 3, 1935 // Walter Willard «Spud» Johnson Papers. B. 7.5. Harry Ransom Humanities Research Center. The University of Texas at Austin.
23. Letter of Jul 7, 1932 // Ibid.
24. Letter of Nov 8, 1935 // Ibid.
25. Fenn F. The Genius of Nicolai Fechin: Recollections by Forrest Fenn. Phoenix (Az): One Horse Land & Cattle Company; Nedra Matteucci Galleries, 2001. P. 47.
26. Letter of Nov 25, 1937 // Walter Willard «Spud» Johnson Papers. B. 7.5. Harry Ransom Humanities Research Center. The University of Texas at Austin.
27. Fenn F. The Genius of Nicolai Fechin: Recollections by Forrest Fenn. Phoenix (Az): One Horse Land & Cattle Company; Nedra Matteucci Galleries, 2001. P. 48.
28. The Santa Fe New Mexican. 1936. Oct 17. P. 8.
29. Letter of Nov 11, 1936 // Walter Willard «Spud» Johnson Paper. B. 7.5. Harry Ransom Humanities Research Center. The University of Texas at Austin.
30. // Ibid.
31. // Ibid.
32. // Ibid
33. Letter of Jan 17 1937 // Walter Willard «Spud» Johnson Papers. B. 7.5. Harry Ransom Humanities Research Center. The University of Texas at Austin.
34. Letter of Nov 27, 1937 // Ibid.
35. Fechin A. March of the Past. Santa Fe: The Rydal Press, 1937. P. 14.
36. //Ibid. P. 7.
37. The Boston Globe Saterday. Dec 4, 1937. P. 13.
38. The Taos News El Crepusculo De La Libertad. Mar 31, 1960. P. 7.
39. The New Mexican. 1968. Jun 16. P. 30.
40. Ilf I., Petrov E. Little Golden America. New York: Farrar & Rinehart, Inc. 1937. P. 137.
41. Стрельников Б., Шатуновский И. Америка справа и слева: Путешествие на автомобиле. М.: Правда, 1972. С. 83.
42. //Ibid. С. 88.
43. Письмо Александры Фешиной Дуэйн Ван Вехтен-Лайнберри от 24.02.1969 г. // Архив потомков Александры Белькович.
44. Waters F. Of Time and Change: A Memoir Frank Waters. Denver: MacMurray & Beck, 1998. P. 171.
45. // Ibid. P. 181.
46. // Ibid. P. 184.
47. // Ibid. P. 189.
48. Letter of Jan 28, 1942 // Center for Southwest Research and Special Collections. University Libraries. University of New Mexico. Frank Waters Papers. MSS 332 B. 23. F. 6.
49. Letter of Jan 28, 1942. // Ibid.
50. Alexandra Fechin to to Richard Reilly. Letter of Feb. 24, 1969.
51. Harold McCracken. Nikolai Fechin. Hammer Galleries. 1961. P.
52. Waters F. Of Time and Change: A Memoir Frank Waters. Denver: MacMurray & Beck, 1998. P. 198.