Из цикла «В кают-компании»
Великие капитаны, имена которых в Северном морском пароходстве носили суда, были обычными людьми. А некоторые слыли на флоте немалыми чудаками. И об этих их чудачествах всегда незлобиво, по-доброму вспоминали, обычно после чая, работавшие с ними моряки. «Трёшник» стоит свою «детскую» вахту и капитан, как правило, с ним. «Чиф» и «секонд» могут и зависнуть в кают-компании за добрым разговором. Особенно, когда есть кому послушать.
На долгом переходе Атлантикой до Кубы у нас такие посиделки каждый день.
- Плавал (только моряк может позволить себе такое слово)я вторым с Михаилом Петровичем В., - вспоминал старпом. – Занятный был человек. Капитанил он давно. И до пенсии оставалась самая малость. Внешне на Хрущёва был похож. В Гарстоне даже как-то англичанин, оформлявший нам морской протест, спросил: «Это не Хрущёв?»
Он так считал: впереди идущее судно не может идти неправильно, поэтому, бывало, пристроится под корму какому-нибудь пароходу, и прёт потихоньку.
А взять Зунд. Там пароход, бывает, разворачивает чуть не поперёк канала и несёт. Но того-то посереди канала несёт, а нас, за его кормой, только что не на бровку канала наносит.
Мы со старпомом сами в таких случаях дело поправляли. А третий (капитан его «сынком» звал) всё ругался.
- Михаил Петрович, ведь нанесёт сейчас на бровку.
- Не учи, - буркнет капитан.
- Михаил Петрович, ей богу, сейчас вынесет!
- Знаю, что делаю.
- Я сейчас в журнал запишу, - это последний и самый мощный довод третьего.
- Я те запишу. Подверни-ка вправо.
И конфликт исчерпан.
- Как по календарю зима наступает, - продолжает старпом, - приказывает перейти на зимнюю форму одежды. А это у него: шапка-ушанка с кожаным верхом, уши наверх завязаны, фуфайка, валенки и рукавицы-меховухи.
Двери на оба крыла настежь, и он от борта до борта чучелом таким ходит.
Ну, мы со старпомом внимания на это его распоряжение не обращали, потому что для него, есть зима, хоть в тропиках, хоть в Арктике.
А «трёшник» ослушаться не мог и точно капитана копировал.
Так в его вахту днём никто на мостик не ходил. Невозможно от хохота удержаться было, глядя, как они по мостику взад-вперёд вышагивают: впереди старик-капитан крючком этаким нахохленным, а за ним семенит «сынок» пугалом.
Старпом подождал, пока мы отсмеёмся, отхлебнул из стакана чая и продолжил:
- Очень осторожно отворачивал.
Вот, раз мы с ним дважды так «отворачивали». Заходим ночью в Щецин. Буёв там – тьма. Светят ярко. Очередной показался.
- Михаил Петрович, буй.
- Вижу.
- Михаил Петрович, мы прямо на него идём. Отвернуть надо.
- Вижу, - и рулевому, - градус вправо.
- Михаил Петрович, нанесёт, как пить дать.
- Не нанесёт. Градус вправо.
А буй, вот он уже, под форштевнем.
- Отворачивайте!
- Градус впра…, - закончить не успел: шмяк, судно вздрогнуло, затрещало что-то под левым бортом, прогрохотало по нему. Оглянулись, буй не горит – разнесли мы его.
Засуетился. Шею тянет в иллюминатор: «Ты, это: не пиши ничего в журнал. Пронесло, вроде».
- Да, как пронесло. Не горит ведь.
- Не пиши, не пиши.
Обратно идём. Я уже и буй тот вижу.
- Михаил Петрович, вон, тот буй, который мы раздавили.
- Чего выдумываешь?! Какой буй? Ничего мы не давили.
Я помалкиваю. Ему ничего не докажешь. А буй приближается. И опять по курсу.
- Михаил Петрович, отворачивать надо.
- Вижу. Градус вправо.
- Резче надо взять.
- Не учи. Градус вправо.
Шмяк! Только прогрохотало под бортом. Буй погас.
17.08.2022
СПб