Небесные Соколы Глава 1

            
Все герои повести персонажи вымышленные
всякое совпадение,случайность.

 
                Вчера я потратила полдня на уговоры брата взять меня на встречу выпускников высшего военного авиационного училища летчиков.
- Но хорошо,- сказал он,- я тебя понимаю, не смогла выйти замуж за лейтенанта, решила попробовать за генерала.
- О, батенька, поздно пить боржоми, когда диагноз поставлен. А куда, я свой прицеп дену - мужа и детей?! Они мне предательство не простят.
- Но все, пошутили, и хватит,- сказал мне брат,- ты едешь со мной. Только там ты не очень расспрашивай и не носись со своей камерой, больше слушай.

- Тебе грех детка жаловаться на судьбу,- сказала мне бабушка,- муж полковник, пусть не в авиации, в милиции, но это даже лучше. Здесь спокойнее и по карьерной лестнице топать легче. Мой брат посмотрел в сторону бабушки,- бабуля, моя любимая, лестница везде крутая, легко ее не одолеть, ты думаешь, ее мужу звезды легко дались. Два тяжелых ранения, чуть жив остался. Если бы не подоспели вовремя оперативники, была бы моя сестра сейчас вдовой, а дети сироты. А так есть надежда, что, в конце – концов, станет генеральшей при собственном муже.

  В комнату вошел Геннадий,- смотри Олег, какую от меня берешь, такую и верни мне ее, в целости и сохранности.
- Ох, дорогой, не обещаю, ты даже не представляешь, какие молодцы с сединой на висках соберутся за столом, учти, все в парадной летной форме с наградами на кителе. Говоря это, он с улыбкой смотрел на моего мужа.

- Так, снимай наряд, убери эту прическу, в платье Золушки и вперед.
- Размечтался, там, в один миг столы опустеют от одного моего вида.   - Но ты можешь одеть свой парадный костюм, и ехать в нем,- сказал муж.
- Подумают, что я приехала, кого, ни – будь, арестовать. Нет уж, переодеваться я не буду, поеду красавицей. Геннадий проводил нас до машины.
- Ничего ты не забыла? - спросил он,- диктофон, камеру?
- Забудет она,- смеясь, сказал брат, - ты же видишь, какую сумку ставлю в багажник, это она все приготовила.

Мы подъехали к большому дому. Во дворе в три длинных ряда стояли столы, за ними сидели необыкновенно красивые мужчины в голубых мундирах, на плечах золотые погоны, на груди награды Родины. У меня запершило в горле, на глазах появились слезы, слезы гордости за наших летчиков – истребителей. В среднем ряду во главе стола сидел генерал.

- Но, кажется, все собрались,- сказал хозяин торжества, бывший штурман Голиков Всеволод. - Давайте начнем, водка греется. Мой брат наклонился к нему и что-то сказал, он кивнул головой, мне принесли стул, поставили у стола, но я поставила его в сторонке, села, достала диктофон и камеру. Когда все увлеклись разговорами, я сделала первые снимки. Слово взял генерал: - Дорогие товарищи, друзья, небесные асы, вот и пролетели незаметно годы службы в авиации, конечно, не так я представлял нашу службу, особенно последние годы, но так уж случилось и от нас ничего не зависело.

Давайте прежде помянем добрым словом наших боевых товарищей, кого нет рядом с нами. Он вынул из кармана листок и зачитал список, называя фамилию, имя, отчество и какая причина гибели, или смерти летчика или механика техника. За период учебы и службы погибло и умерло двенадцать человек. Помянем их стоя, не чокаясь. Все встали, как по команде, вдох – выдох и рюмки пустые.

- Отдельно хочу сказать о генерале Торопако Вениамине Ивановиче, он был с вами почти все ваши годы службы. Я вас принял, когда его не стало. Человек, летчик от Бога. Любил свою службу, жил ею.
Выпили по второй стопке. Генерал сел на свое место.

Владимир Дудник, майор, летчик – инструктор взял в руки гитару и спел песню «Небо выбрало нас». Ему подпевали, кто знал слова.
Пошли разговоры, воспоминания. Все после училища служили в разных полках: кто на Дальнем Востоке, в Монголии, Чите, в Германии, Миллерово… Трудно было молодым офицерским семьям, стали рождаться дети, а в гарнизоне то воды нет холодной, не говоря уже о горячей, то света. Молоко ребенку подогреть нечем. Нашли выход, ставили парафиновые свечи и по принципу казанок над костром, грели в кастрюльке молоко. Несмотря на трудности, жили дружно, была взаимовыручка, помогали друг другу.

- Учебу начинали в училище на Л- 29, после окончания училища в полку летали на МиГ – 23Б. С одна тысяча девятьсот семьдесят второго года на МиГ- 23 БМ, а с одна тысяча девятьсот семьдесят пятого года самолет выпускался серийно, но уже как МиГ-27. После его модификации он стал МиГ- 27 М, Д. Затем Миг 27К. Все время учеба, учеба, учеба. Освоение новых, или усовершенствованных моделей самолетов.
Когда началась война в Афганистане, летчики истребители, Науменко, Петровский и Саенко изъявили желание исполнить свой интернациональный долг. Впоследствии, из этого же полка, летали летчики в небе над Грозным в одна тысяча девятьсот девяносто пятом году.

Вспомнили, конечно, и о своем руководстве, о ком – то говорили добрым словом, других не очень, а если вникнуть, так может и за дело доставался им «летный паек», там что-то забыли, там что-то не доделали, в результате положенную «порцию» получил перед вылетом.
Андрей Суслов вспомнил, как он, будучи абитуриентом военного училища узнал, что погиб курсант, первая мысль оставить училище, и не только у него родилась такая мысль, у многих, а некоторые курсанты подали рапорт.
Генерал, летчик-инструктор приказал абитуриентов вывезти в поле, сел на самолет и показал им высший пилотаж, от которого дух захватывало, особенно, когда он шел низко над землей.
- А теперь,-  сказал он после приземления,- кто хочет так научиться летать, мы научим, остальных, не задерживаем. Ребята остались учиться.

 Инструкторы действительно прилагали максимум усилий, чтобы передать свои знания, умение, выдержку курсанту. Поэтому, когда они после окончания училища и получения звания лейтенант прибывали в полк, в них были уверены, они училище не подведут.
Виктор Агарков вспомнил о первых полетах на Л-29. Этот самолет числился в отдельном звене и стоял на аэродроме. Летали на нем, начальник училища и летчики управления, был он тяжеловат в управлении для молодых курсантов. Получали эти самолеты из Чехословакии, номера присваивали на базе, а затем передавали их в управление авиационного полка.

Вспомнили и о грустном. Одна тысяча девятьсот девяносто третий год, Союз развалился,- говорит Иван Самойлов, - вывели нас из ФРГ в чистое поле,- он крутнул головой, - всего не расскажешь… Бардак! Командиры разбежались искать себе место, мы чуть не спились, жили, кто, где смог зацепиться. Выяснилось, мы никому не нужны, неприкаянные. Процветали взятки, подарки и так далее, мы не нужны были полку. Унижала и база коррумпированная, в лице ее командира, не видавшего берегов. Да и вообще вся Ростовская армия была набита взятками.
Слушая Ивана Самойлова, я вспомнила службу сына, он не был летчиком, а взятки те же, и то же унижение прапорщиков, а за свой беспредел находили себе оправдание: - «Контузия после Афганистана».

- В этих условиях,- продолжал говорить Самойлов,- мы технари были самым уязвимым звеном. Я никогда в жизни не был так унижен и раздавлен этой «машиной». Если бы не помощь летчиков, друзей, нам не адоптироваться было в новых условиях этой… ситуации, вообще неизвестно что было бы с нами.
- Но господа офицеры, друзья, что ни говори, но нас жизнь научила выживать! - сказал генерал.
- Поэтому вы товарищ генерал послали, куда подальше, главного виновника развала армии и уволились по состоянию здоровья?! - сказал, смеясь, Виктор Трегубов.
- Многие так поступили, чем быть фигурой для избиения, лучше уйти вовремя, - сказал генерал Подольский.

Я сидела внимательно слушала воспоминание летчиков и техников, их рассказы о наболевшем и смотрела каждому в лицо: мужественные, с твердым, уверенным взглядом небесные соколы! Нет. Их не сломило то, что с ними сделала армия, они остались прежними, верными своему Отечеству. На против меня, сидел летчик, я невольно обратила на него внимание: мужчина довольно еще молодой, а волосы на голове и брови совершенно седые. Он смотрел на окружающих большими голубыми, как весеннее небо глазами. К нему обращались, он отвечал с легкой улыбкой на лице.

- Кто он? - задала я вопрос брату.
- Это Игорь Михайлович Самотолков, летчик от бога.
- А можно я с ним поговорю?
- Попробуй, он не словоохотлив, с него придется клещами вытаскивать каждое слово.
- И все – таки, я попробую.
Я подошла к нему, офицер сидевший с ним рядом уступил мне свое место. Я представилась, он ответил.
- Вот и познакомились, - сказала я. – Меня Игорь Михайлович заинтересовала ваша внешность, лицо молодое, а волосы приобрели серебряный цвет.

- А что здесь удивительного, вы посмотрите большая половина с седыми висками.
- Да седыми, но не белыми как у вас. Но это у меня наследственное, мама была в мои годы седой. Да и служба была не из легких, сказались боевые вылеты, ночные бомбежки на территории врага. Я был командиром звена и отвечал не только за самолет, но и за каждого члена экипажа.

- А где вы служили? – спросила я.
- Службу начинал в России, а затем служил за границей: В ГДР, Монголии, в девяносто пятом летал на Грозный…
У вас я смотрю два ордена на кители, медали. Какая вам больше всего запомнилась награда и вы до сих пор вспоминаете о ней.

- Мне было тогда двадцать семь, гвардии капитан, ведомый звена, секретарь партийной организации. На меня было равнение молодых летчиков, пришедших с военных летных училищ. Проводились занятия, на которых отрабатывались боевые задания командира. На итоговых занятиях, также, как и на летно-тактических учениях в течении года, гвардейцы авиаторы эскадрильи, возглавляемой гвардии майором Мантуленко, действовали под девизом: «Каждую ракету, бомбу, снаряд – в цель!».

 Тактическая обстановка и на этот раз была максимально приближена к реальной боевой. Чтобы нанести удар по объектам на поле боя, требовалось преодолеть активное противостояние средств ПВО «противника». К тому же и погода была не благоприятной. Над землей нависали низкие облака. С западной стороны к полигону надвигался плотный дождевой заряд. Но именно сложные метеоусловия я сумел использовать для достижения внезапности выхода на цель.
Над полигоном из-за дождевой завесы стремительно появилась пара сверхзвуковых истребителей майора Мантуленко.

Тут же от самолетов отделились бомбы. И вот уже силуэты танков «противника» исчезли в пламени и клубах дыма. Мастерски по-фронтовому сработали командир эскадрильи гвардии майор Мантуленко и его ведомый гвардии майор Филиппов. Вслед за ними над полем боя появилось мое звено истребителей. В то время у меня уже был опыт военного летчика, меня узнавали по моему подчерку ведения боя. Я вывел свое звено с другого, неожиданного для «противника» направления и, быстро сориентировавшись в обстановке, нанес удар по цели, которая была уничтожена.

 За выполнения заданий на боевое применение военной тактики, гвардии майорам Мантуленко, Филиппову и мне -  капитану Самотолкову маршал Куликов объявил благодарность и вручил именные часы. Вот ими я очень дорожу, они у меня по сей день, и он снял их с руки.
 Я прочитала дарственную надпись. Да. Это дорогого стоит. Я поблагодарила Игоря Михайловича за замечательный рассказ, один из эпизодов его летной службы, пожелала здоровья и найти себя на гражданке. Он мне улыбнулся, улыбка его кажется озарила голубым светом его больших глаз всех, кто был на встрече выпускников военного летного училища.

        Я подошла к еще одному участнику встречи, полковнику, летчику истребителю, который всю свою военную службу работал летным инструктором учил курсантов летать, Корнееву Николаю Игнатьевичу. На мою просьбу рассказать о своей службе он согласился без условностей.
- А расскажу я вам милая барышня, - сказал он, - о ста двадцати полетах.
- Почему именно о ста двадцати? - поинтересовалась я.
- Вы поймете, услышав мой рассказ.

Летно-инструкторская работа. Простая фраза, но настолько емкая, что, если попробовать объяснить вам, далекой от военной авиации, что представляет собой эта самая работа, то боюсь даже представить, сколько времени займет краткий теоретический экскурс в нашу профессию.
- Николай Игнатьевич, но какая же это работа, это служба. Ведь вы военные летчики, офицеры!
- А вы неправы. Именно работа – дать молодым парням путевку в небо. И конечно, кроме этой работы еще и служба, которой я посвятил себя на долгие двадцать пять лет.

 Двадцать пять, поскольку я рассказываю вам о своем поколении, не предполагавшем, что придет время, когда выпускники военных училищ будут заключать, затем продлевать или наоборот – прекращать контракт с Министерством обороны о прохождение военной службы.

Так вот, возвращаясь к летно-инструкторской работе, я постараюсь изложить, воспоминания так, чтобы они были вам интересны.
 Как-то раз в конце года, когда закончились полеты с курсантами, любопытства ради, будучи заместителем командира авиационной эскадрильи, я решил подсчитать, сколько же часов в сутках, если и не у всех летчиков -инструкторов, то хотя бы у руководящего состава эскадрильи. Обложился всей необходимой документацией: плановыми таблицами полетов за год для подсчета летных смен и журналами учета различных мероприятий – занятий с курсантами, с летным составом и…

Все было учтено – восьмичасовые летные смены, заблаговременные и предварительные подготовки к полетам летного состава, наземные и предварительные подготовки к полетам с курсантами, различные тренажи, в том числе установленное количество обязательного налета на тренажере, занятия по плану боевой подготовки, а также внеплановые занятия по изучению обстоятельств авиационных происшествий, которых в советские времена только в ВВС (без учета авиации ПВО) за год случалось от пятидесяти до восьмидесяти, из них аварий и катастроф примерно пятьдесят на пятьдесят.

Ну и, естественно, после каждого происшествия проводились дополнительные занятия по тем или иным темам согласно директивам Министра обороны, Главкома ВВС или командующего авиацией округа. И в обязательном порядке я учел время, необходимое летному составу для отдыха в соответствии с требованиями наставления по производству полетов. А это восемь часов ночного отдыха перед первой (дневной) сменой полетов, два часа перед второй (дневной) сменой, четыре часа перед ночной сменой или перед второй дневной с переходом на ночь.

 Здесь следует заметить: если летчику-инструктору и командиру звена худо-бедно удавалось соблюдать предполетный режим отдыха, то командиру эскадрильи и его заместителям об этом можно было только мечтать, поскольку кроме полетов, в подразделении существовало еще множество других задач, которые необходимо было решать. Полковой врач, который обязан был контролировать предполетный режим летного состава, закрывал, как правило, на эти нарушения глаза.

А как партийные собрания, я даже и не пытался принять во внимание. Иной раз начальник политотдела училища, решивший посетить такое собрание в партийной организации эскадрильи с повесткой, к примеру, о безопасности полетов в период вывозной программы с курсантами, после чьего-нибудь выступления с умным видом задает вопрос: «Товарищ капитан, а как вы оцениваете ситуацию с безопасностью полетов в эскадрилье с партийных позиций?». Сидишь и думаешь при этом: «Товарищ подполковник, ты на самом деле… или только прикинулся таким? Ну, какое отношение твоя партийная позиция имеет отношение безопасности полетов?».

Короче говоря, когда подсчитал, оказалось, что в сутках количество часов намного превысило двадцать четыре. А поскольку закон всемирного тяготения обмануть не представляется возможным, если вы меня внимательно слушали то можете вполне самостоятельно сделать простой вывод: все, что записывалось в журналы учета занятий, являлось не чем иным, как, по устоявшемуся выражению, элементарным очковтирательством (продвинутые остряки использовали другой термин – очковтирание). Правда, оговорюсь, что все требования, касающиеся обучения курсантов, выполнялись неукоснительно, иного не могло быть.

В общем, уходили мы на службу, когда дети еще спали. Возвращались, дети уже спали. И, конечно, все прелести тягот и лишений воинской службы и летной работы в не меньшей, я бы сказал, даже в большей степени, испытывали наши жены. Дети со всеми их соплями и прочими болезнями, а также детский сад, затем родительские собрания, оценки и поведение в школе были на них. Наши жены научились ставить диагнозы заболевшему ребенку, делать уколы, ухитрялись доставать дефицитные продукты питания, приличную одежду для себя и мужей, так как в советское время магазины были завалены обувью и одеждой, пошитой под девизом «Прощай, молодость». А некоторые и гвоздь могли забить в стену, и кран водопроводный починить. Все заботы по дому были на них. И это притом, что многие жены работали. Даже по специальности умудрялись найти работу. Вот такие были у летчиков-инструкторов боевые подруги.

- Но наверно не все, были и те, кому приносили и привозили?
 - Но как же без таких обойтись. Это жены всех времен и народов, без них и их мужей, наверно, все «рухнуло в армии».

Но я несколько отвлекся. Дело было, если не изменяет память, весной не то восемьдесят пятого, не то восемьдесят шестого года. В самом разгаре вывозная программа с курсантами Венгрии и Эфиопии. Что такое – вывозная программа? Это означает, что плановая таблица полетов процентов на девяносто и более состоит из контрольных полетов по кругу (полет на спарке курсанта с инструктором).

 В каждой заправке – три полета, выполняемых с конвейера (то есть, после приземления обороты двигателя на «максимал», и сразу взлет), на учебно-боевом истребителе МиГ-21УМ. В первом полете летчик-инструктор показывает, во втором и третьем курсант отрабатывает, главным образом, взлет и посадку. При таком планировании постоянно создается ситуация, когда, как говорят летчики, круг полетов замкнут. То есть, надо умудриться вырулить на полосу при достаточно коротком интервале между взлетающим бортом и заходящим на посадку, не создавая угрозы безопасности полетов. Иногда минут десять стоишь перед ВПП в ожидании удобного момента. А за бортом практически лето, солнце в зените, температура в кабине семьдесят градусов. Но это мелочи жизни.

Черновик такой вот плановой таблицы я набросал перед второй сменой, отдал писарю (специально обученный боец срочной службы, который готовит на установленном бланке чистовой вариант плановой таблицы – красиво рисует значки, обозначающие то или иное упражнение программы летного обучения курсантов или курса боевой подготовки летного состава.

Плановая таблица до начала полетов подписывается определенными должностными лицами и утверждается командиром полка). Но не подсчитал общее количество запланированных полетов, так как знал, что это сделает писарь. А мне надо было «быстренько» отдохнуть перед полетами. Почему я заострил внимание на количестве полетов? По очень простой причине. В период вывозной программы, когда в основном выполнялись полеты по кругу, начальник училища запретил планировать более ста двадцати полетов в летную смену.

Перед выездом на аэродром писарь с тревогой доложил мне, что полетов запланировано сто восемьдесят. Боец был опытным и был в курсе всех наших заморочек, поэтому пока не указал в таблице итоговое количество полетов. После краткого совещания с командиром эскадрильи, моим однокашником, было принято очень простое решение – написали сто двадцать.

Что нас ожидает, в особенности – руководителя полетов (РП) и помощника руководителя полетов (ПРП), понимали, но альтернативы не было. По чистому совпадению, помощником руководителя полетов на всю смену я запланировал себя. Дело в том, что в эскадрилье было несколько молодых летчиков-инструкторов, которые впервые приступили к обучению курсантов. И мне хотелось понаблюдать за качеством выполнения ими посадок при показе курсантам.

 Как я и предполагал, количество одновременно находящихся в воздухе бортов зашкалило. Все бы ничего, но ситуация осложнялась одним малоприятным фактом. В этот день летной сменой руководил штатный РП, недавно назначенный на эту должность неизвестно по чьей протекции, никогда не летавший на МиГ-21. Мало того, он еще и заикался. Незначительно, но все же…

- А разве принимали в военные училища людей имеющих такой дефект речи? Поинтересовалась я.
- Возможно, это произошло у него в период службы, этого я не знаю.
Остановлюсь на этом более подробно. До определенного времени в летных училищах полетами руководили лица из числа руководящего состава полка и эскадрилий. Но затем появились должности штатных РП, на которые назначались бывшие летчики, по различным причинам ушедшие с летной работы.

 С одной стороны, разгрузили командиров, хотя мы все равно продолжали периодически руководить полетами. А с другой, случалось так, что на должностях штатных РП оказывались офицеры, не летавшие ранее на типах истребителей, полетами которых предстояло руководить. Я до сих пор твердо убежден, что такого не должно быть в летных училищах. Летчик, не летавший на данном типе, не сможет оказать квалифицированную помощь курсанту при возникновении особых случаев в полете. Но мы не выбирали руководителей полетов, их назначали приказами вышестоящего командования.

В общем, как я и предполагал, смена выдалась архинапряженной. Но план, хотя и с некоторым отставанием, выполнялся. Мое внимание, как помощника руководителя полетов, было сосредоточено на посадках, поэтому общей обстановкой в воздухе в полной мере я не владел. И вдруг примерно в середине смены слух резанул доклад штурмана эскадрильи Володи Литвинова, который выполнял полет на облет самолета после замены двигателя:

–  904 - й выхожу на привод, десять тысяч, двигатель запустил.

Полет Володя выполнял в стратосфере на потолок самолета на канале боевого управления, поэтому ни РП, ни я, ни остальной летный состав, находившийся в воздухе на рабочем канале связи, не знали, каким образом развивалась ситуация под управлением офицера боевого управления, который, возможно, вовремя доложил по громкой связи руководителю полетов об остановке двигателя в воздухе.

 Только на фоне гвалта, который происходил в перегруженном эфире при ведении экипажами радиообмена, а также в силу личных качеств, РП оказался не в состоянии адекватно воспринять доклад офицера боевого управления. Даже после того, как Володя перешел на рабочий канал и доложил о запуске двигателя, Евгений Михайлович продолжал, как ни в чем не бывало, руководить полетами.

А я свой микрофон чуть не проглотил от неожиданности, понимая, что двигатель на МиГ-21 просто так не останавливается, поэтому было совершенно ясно: благополучное завершение полета штурмана эскадрильи находится под угрозой. Если движок опять откажет, неминуемо последует покидание самолета, то есть, авария со всеми вытекающими отсюда неблагоприятными, в первую очередь, для меня и командира эскадрильи, последствиями. А именно – арест всей документации, что позволит в процессе расследования авиационного происшествия выявить ляп с количеством запланированных полетов. И при определении и наказании виновных в аварии будет совершенно неважно, по какой причине остановился двигатель в воздухе во время облета самолета.

Я нажимаю кнопку селектора и произношу, стараясь сделать это как можно четче и спокойнее:
– Михалыч, у майора Литвинова, двигатель останавливался во время облета. Доложил о запуске, подходит к приводу, высота десять тысяч.

После секундного замешательства последовал ответ РП «Понял». Я облегченно вздохнул и сосредоточился на выполнении летчиками посадок, убедившись, что Михалыч наконец врубился в ситуацию. Но вскоре опять пришлось вмешаться, когда РП для захода на посадку аварийному борту дал высоту шестьсот метров.
– Михалыч, дай ему тысячу восемьсот, пусть свысока заходит! Есть опасность повторного выключения двигателя.

РП согласился, полет закончился благополучно. Ну, а дальше начали происходить самые интересные вещи в этой истории. Полеты, естественно, были остановлены, последовал соответствующий доклад на КП (командный пункт) училища, и вскоре мы узнали, что для разбора серьезной предпосылки к летному происшествию из Краснодара вылетает на вертушке начальник летно-методического отдела полковник Демидов. Как раз в эти минуты мы с комэской обдумывали линию защиты и, когда услышали, что на разбор прилетит Демидов решение пришло, само собой. Я отвожу комэску в сторону от летного состава, который начал кучковаться вокруг нас, обсуждая произошедшее, и говорю:

– Коля, план таков. Полковник Демидов по моим подсчетам прилетит не раньше, чем через полчаса. Мы с писарем прямо сейчас летим в штаб переделывать плановую таблицу на сто двадцать полетов (я частенько на полеты приезжал на своей машине и тот день не стал исключением) а ты, пока не вернусь, и до прилета Демидова. отвлекаешь командира полка.

В это время невдалеке показался командирский УАЗик. Николай с некоторым сомнением спросил:
– Уверен?
– Вполне. Не переживай.
– Ну, вперед.
Здесь я должен сделать вам некоторые пояснения. Первое – почему идея переделать за столь короткий промежуток времени плановую таблицу пришла только после того, когда мы узнали, кто из должностных лиц училища летит на разбор полетов? Ларчик открывался просто. Полковник Демидов, на протяжении всей службы в авиации занимался политической работой. Был замполитом эскадрильи, замполитом полка, затем начальником политотдела училища. И уже незадолго до дембеля, чтобы присвоить старому подполковнику очередное и последнее в его службе воинское звание, он был назначен на полковничью должность начальника летно-методического отдела училища. Зная качества этого офицера, как методиста, я был уверен в успехе.

Но комэска, когда задавал мне вопрос «Уверен?», имел в виду не только этот нюанс. Ведь что означало предложение переделать плановую таблицу? Нарисовать красиво значки, обозначающие вид полета и проставить соответствующие отметки красным карандашом о выполнении или синим о невыполнении конкретного упражнения не составляло труда. Основное, что я должен был сделать – это поставить подписи нескольких должностных лиц в правом нижнем углу таблицы. И, наконец, в верхнем левом подпись командира полка, утвердившего плановую таблицу полетов. Разумеется, найти в считанные минуты этих самых лиц не представлялось возможным, да и кто из них в трезвом уме и твердой памяти будет подписывать липу? Вопрос риторический.

 И вот сейчас я открою жуткую вам тайну летчиков-инструкторов всех времен и народов. Мы с легкостью имитировали, или подделывали, если угодно, подпись любого начальника. А как иначе? Выполнил какой-нибудь полет с проверяющим, а летную книжку заполняешь после смены, в том числе раздел с результатами проверок, в котором этот самый проверяющий (командир, тот или иной начальник) должен расписаться. А его уже и близко нет. Что делать? Очень просто – посмотреть на настоящую подпись – у кого-нибудь из летчиков она обязательно есть. И самому расписаться. Ну, а командиры эскадрилий со своими заместителями делали это виртуозно, имея за плечами достаточное количество лет летно-инструкторской деятельности.

В общем, дубликат плановой таблицы со всеми подписями мы с писарем изготовили в возможно короткий срок. В каждой заправке вместо трех полетов по кругу было прописано два, что и обусловило итоговое количество запланированных полетов не более ста двадцати. При этом состарить лист бумаги до нужной кондиции не составило никакого труда. А в это самое время, пока я колдовал над основным документом, дававшим право выполнять летную смену, на аэродроме командир полка полковник Филимонов Анатолий Владимирович в ожидании прилета начальника летно-методического отдела рассматривал с инженерно-техническим составом проявленную пленку САРПП-12 (Система автоматической регистрации параметров полета, именуемая дилетантами черным ящиком).

Забегая вперед, скажу, что причина остановки двигателя в воздухе была установлена в кратчайшее время – в воздухозаборник попал кусок битума из шва между бетонными плитами ВПП. При визуальном осмотре двигателя были обнаружены деформированные лопатки компрессора, а на пленке САРПП – кратковременный всплеск оборотов двигателя на разбеге перед самым отрывом. В такой момент внимание летчика сосредоточено на других вещах, незначительное и кратковременное колебание оборотов двигателя Володя мог просто не заметить. К слову сказать, после такого отказа двигатель не должен был запуститься в воздухе, но запустился.

Так вот, Николай рассказывал, как все примерно происходило, пока я в штабе колдовал над плановой таблицей полетов.
Командир полка:
– Где плановая таблица? Принесите.
Комэска:
– Есть, товарищ командир!
Командир полка через некоторое время:
– Где таблица?
Комэска:
– Да у Токарева, товарищ командир.
Командир полка:
– А где Токарев?
Комэска:
– Да вот тут… где-то… только что…
И так несколько раз, пока я не примчался минут за десять до посадки вертушки, на которой прилетел начальник летно-методического отдела училища полковник.

Анатолий Владимирович взял из моих рук вновь изготовленную плановую таблицу полетов и долго ее изучал. Так долго, что в один момент я решил, что он наденет мне эту таблицу на голову. Со стороны казалось, что особенно пристально командир всматривался в свою (точнее – как бы в свою) подпись. Но обошлось, в это время на стоянку заруливал Ми-8.

 Как мы и надеялись с Николаем, прибывший из училища полковник Демидов. не стал вникать в организацию летной смены. Он поверхностно просмотрел документацию и, выяснив, что причиной остановки двигателя в воздухе стал кусок битума, которым заливали швы между бетонными плитами взлетно-посадочной полосы, на разбеге из-под носового колеса попавший в воздухозаборник, улетел.  Конечно, если бы Демидов сообразил сопоставить количество полетов, выполненных согласно плановой таблице, с журналом хронометража полетов, липа сразу же вылезла наружу. Но бывшему политработнику это не было интересно.

С тех пор прошло много лет, но я до сих пор не знаю, раскусил ли тогда меня и Николая командир полка…

Я пожелала Николаю Игнатьевичу крепкого здоровья и большого личного счастья.

В конце встречи все поблагодарили хозяина за гостеприимство, генерала за то, что нашел время встретиться с бывшими летчиками авиации, налили на посошок и, попрощавшись, уехали каждый в свой город.

- Но и какое у тебя сложилось мнение от встречи выпускников летного училища,- спросил меня брат. – Не пожалела, что поехала со мной.
- Но что ты, нет, конечно. Я еще больше теперь убеждена, что армию специально, целеустремленно уничтожали. Что такое авиация? Это же офицеры, голубая кровь. Небесные Соколы!

Во время войны, летчики, какую огромную пользу стране принесли в освобождении городов от немецко-фашистских захватчиков. Сколько их не вернулось из боевых заданий, сколько лежит на дне моря. А их вот так, выбросили за борт, ни тебе квартир, не льгот, ни пособий, а если и были, то мизерные, и вынуждены они были ходить и выпрашивать то, что им положено по закону.

Медленно, но армия встала с колен, снова летают в небе самолеты, училища выпускают летчиков с лейтенантскими погонами, снова вырос конкурс при поступлении в военное летное училище. Чтобы к этому прийти понадобились годы и миллиардные затраты, развалили в течение трех-пяти лет, да так, что не только летчиков не стало, но и материальной базы: самолетов, аэродромов, казарм, административных зданий….


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ