- Я должна вам кое-что сказать, - наконец пролепетала Лиза.
Они стояли на перроне, поезд должен был отлетать через пять минут, а объект её чувств даже не подозревал, что она провожает его не как коллега, а как безумно влюбленная в него девушка.
Сидор Прокофьевич привычно строго посмотрел на девушку и непонимающе спросил по-немецки, что она говорит. Встроенный переводчик, как и всегда, не смог перевести её речь. Лиза обреченно вздохнула.
Лиза долгие годы, как и все остальные в мире, жила со встроенным переводчиком речи, ведь в настоящем каждый человек мог говорить на совершенно другом языке. Это никак не регулировалось, не исправлялось - дети просто рождались со способностями к какому-то определенному языку. На нём могли даже не говорить оба родителя, и это сильно затрудняло общение.
Когда-то давно произошла война, после которой и случилась такая мутация. Мама говорила, что это из-за использования запрещенного вируса как биологического оружия. Весь мир перенес эту болезнь, а в одно не прекрасное утро обнаружил, что перестал понимать друг друга. И ладно бы остались те же языки, что и ранее. Но нет - появились десятки диалектов, которых до эпидемии не существовало.
Вот и Лиза оказалась таким уникумом. Её язык - суахили с фарси вперемешку - с грехом пополам понимали родители, но окружающим приходилось сложнее. Часто встроенный переводчик собеседника не справлялся, и девушке приходилось объясняться жестами.
А с Сидором Прокофьевичем - гостем из отдалённого района прежней Сибири, который переехал в их город по приглашению компании - она вообще не могла найти контакт. Но это была бы половина беды, если бы девушка не поняла в один момент, что она безумно в него влюблена. Она не хотела есть, спать, даже дышать, если его не было рядом. Сердце заходилось в бешеной аритмии, когда он заходил в её кабинет передать бумаги.
А теперь его навсегда переводили на другой конец мира - в Австралию. Там открывался новый филиал их компании по производству речевых усилителей и встроенных сурдопереводчиков, и его, как перспективного инженера, переводили на сложное направление.
Она сама вызвалась провожать. Лиза проплакала в подушку несколько дней, понимая, что больше никогда у неё не будет шанса объясниться с Сидором Прокофьевичем в своих чувствах. Интернет работал только в профессиональных целях, социальные сети исчезли после войны, а сотовая связь и вовсе трансформировалась во встроенный в головной чип. Но и с этим были проблемы из-за особенностей её языка.
Поезд уже дал гудок, дым поднимался над корпусом, показывая, что транспорт вот-вот взлетит и отправится на другой континент. А Лиза молчала, понимая, что бесполезно что-то говорить - все равно её так редко кто-то понимает.
Вот и он, единственный, кого она полюбила за свою ещё недолгую жизнь, смотрел на неё, молча вопрошая. Он был значительно старше девушки, солиднее, у него не было сложностей с карьерой - многие люди владели диалектами немецкого. А она отправляла почту и сопровождала гостей, наливала чай и кофе, готовила раздаточные материалы и больше мешалась под ногами, чем приносила пользу.
Но Сидор Прокофьевич всегда был к ней добр, видимо, сочувствуя одинокой и явно несчастной девушке.
Набравшись смелости, Лиза выдохнула и сказала заученную на немецком фразу:
- Я хотела сказать, что люблю вас. И надеюсь, что в Австралии вы будете счастливы!
По взлетевшим вверх бровям мужчины она поняла, что все запомнила и произнесла правильно. С её слабыми способностями к языкам, как и у многих, она справилась на отлично.
Не теряя решимости, она сделала шажок ему навстречу, встала на цыпочки и робко поцеловала в щеку, а затем развернулась и ушла с перрона.
Лиза уже давно решила, что ей не важна его взаимность - она хотела, чтобы хоть однажды кто-то понял её слова и чувства. А на большее и надеяться не стоило.
Поезд позади прощально загудел и взлетел.