Небольшая деревня в предгорьях Алтая, где произошли эти события, ничем не отличалась от своих “сестер”. Дорога незаметно переходит в деревенскую улицу, которая, рано или поздно, обязательно выведет нас на деревенский перекресток. Так случилось и здесь.
Перекрёсток, что делил деревню на четыре неравные части, находился в самом ее центре, был самым оживленным и шумным местом. А как же ему не быть таким, коли угловые дома были сплошь значимыми и важными. По сельским меркам, разумеется. Это тебе и советская власть в крестовом доме, где сельский совет проблемы насущные решал. С красным флагом, который, почему-то, не на крыше развевался, а был скромно прибит к углу этого дома. Это и клуб напротив, где фильмы крутили, играли в бильярд в фойе, заглядывали в библиотеку и ходили на редкие концерты и собрания.
Ну, а совхозную контору на этом перекрестке каждый увидит в первую голову, потому как располагалась она в двухэтажном, деревянном доме. Красивый, в пору своей колхозной молодости, дом этот был. К тому же любовно обшитый, со всех сторон строганными досками. Перевезли и поставили в центр села из колхоза, а из какого именно, мнения расходятся. Четыре колхоза было когда-то в селе и его окрестностях.
Почта, то есть отделение связи, два магазина, продовольственный и промтоварный, столовая и детский сад с яслями довершают деревянный, административный центр села. Школа с медпунктом чуть далее были.
Если про магазины разговор вести, то их, скорей всего, еще до советской власти в селе срубили. Со временем эти лавки торговые, названия свои поменяли на современные, советские. Тот, в котором продукты продавали, теперь имел вывеску над дверью СЕЛЬПО, а промтоварный, СЕЛЬМАГ. Сельповский с годами изрядно в землю врос, для сохранения мало-мальского тепла, был обнесен завалинкой, на которой всегда сидел сельский люд. Всякие люди на этой завалинке сидели. И у каждого, чтобы тут сидеть, причины веские имелись. Кто товар новый ждет, кто-то присел, чтоб новости сельские послушать, а кто и третьего человечка караулит, потому, как на двоих не получается. Вернее, деньжат не хватает.
У СЕЛЬМАГА, наоборот, крыльцо было высокое, на три ступеньки, причем на все три стороны. Излюбленное место деревенских женщин, что сидят на нем, как куры на седале, рядышком друг к дружке, лясы точат, товар поджидают, когда с базы привезут, свежий, новенький.
Именно на этом перекрестке жители села получают все новости, от сельского масштаба, до районного. Да что там до районного, на мировой уровень даже замахиваются. Вот и сегодня на углу клубной ограды, там, где сельский киномеханик всегда вывешивает рекламу предстоящих фильмов, появилось объявление, где издали можно было прочитать только слово СУД, написанное большущими, черными буквами.
А на завалинке сельповского магазина, что в аккурат через дорогу, сидел в гордом одиночестве, бородатый старичок, опершись подбородком на свой посох. Силился прочитать, своими слезящимися глазами, странное объявление, что прилепила на доску, завклубом Танюшка. Не успел старик поинтересоваться у ней, что почем, кого засудить хотят, как девушка обратно в клуб упорхнула.
Приковылял дед Никифор с верхнего края села, чтобы хлеба на свой украек купить, так-как в летние дни деревня словно вымирает, всё взрослое и детское население на сенозаготовках. Но рановато, знать, старик приплелся, машина с хлебом еще не приезжала из соседнего села, где хлеб пекут.
- Моё почтение, Никифор Евсеевич, никак тоже за куревом прибёг?
Это деревенский кузнец, Петруха Жилин, соскочив с велосипеда, поприветствовал сидящего на завалинке старика.
- Здравствуй, мил человек. Откоптил я своё, и тебе, Петруха, пора бы завязать с энтой гадостью. Ты вот лучше прочитай мне, милок, что написано на клубном заборе, разглядеть не в силах, кого там засудить хотят.
- “Завтра, такого-то числа, состоится товарищеский суд над гражданином Семеном Еремеевым, который наглым, бессовестным образом, обманул гражданку Клавдию Захарову, в результате чего ей был нанесен моральный и материальный ущерб”.
- Матерь божья! Чтобы Ерёма смог кого-нибудь обдурить – ни в жисть не поверю! А Клавку объегорить, тем более. Чего ее смешить то – когда она и так смешна!
- Ты, Петруха, не трынди, покамест не узнаем всех подробностей, чего тень на плетень наводить. Придется мне к завтрему еще разок сюды телепаться. А история, видать, очень занятная случилась, так я кумекаю.
Заседание товарищеского суда, как и другие мероприятия, всегда проходили перед вечерними киносеансами, чему очень рад был деревенский киномеханик. Народу в зрительный зал набивалось в такие вечера столько, что некоторым даже стоя приходилось подпирать заднюю стену. На сцену заносили стол, покрытый красной скатертью, с небольшими дырками по краям и чернильными пятнами посредине. На стол водружался графин с водой, стулья занимали три члена товарищеского суда. А на табуретки, что ставили слева и справа от стола, усаживали двух главных персонажей этого судилища. По правую руку от судьи всегда сидел истец, он же потерпевший, по левую – злодей, подсудимый, значит.
Бессменным председателем товарищеского суда была кладовщица Марья Филимоновна, женщина, про которых говорят, что ей надо было мужиком родиться, но в последний момент что-то не срослось в небесной канцелярии и вот… Получилось, что получилось.
Замужем Марья Филимоновна никогда не была. У мужиков в деревне сложилось твердое мнение, что дай этой бабе, воли и власти поболе, так она бы всех их в "кутузку" пересажала. За что? Да хоть за то, что они мужиками имели несчастье родиться. Пенсионер Исак Ипатович и комсомолка Нинка Федотова, что были у Марьи Филимоновны в подмастерьях – не в счет. Правосудие вершила председатель, со всей своей крестьянской решимостью и беспощадностью.
Так что все мужики, сидевшие в зале в сей момент, заранее “оплакивали” своего соплеменника Семена Еремеева, искренне недоумевая, о каком таком обмане речь может идти, да вдобавок еще и ущерб приплела Клавдия. А у самой в хате - шаром покати! Голь перекатная! Короче, чудеса, да и только!
Встать! Суд идет! Судьи заняли свои места за столом. Клавдия и Семен примостились тоже на своих табуретках. Действо началось!
- Истец Захарова Клавдия, подробно расскажи суду, как нам стоит понимать твои слова в заявлении, о том, что Семен Еремеев совершил обман супротив тебя, и о каких моральных и материальных ущербах, причиненных, опять тебе же, речь идет.
Клавдия, дородная женщина, лет сорока-сорока пяти, вскочив со стула, затараторила скороговоркой:
- Сёмка, то, вот же бесстыжие его шары, встрелся мне как-то на днях около дома моего и говорит, что-то, мол, Клавдия, не нравится мне освещение в окнах твоих, когда я мимо них вечерами прохожу. Тусклый свет наблюдаю, это я тебе как совхозный электрик авторитетно и ответственно заявляю. Скорей всего, большое подозрение у меня имеется, что фаза, мол, твоя куда-то запропастилась, и скорей всего, в землю, проклятая, ушла.
- А ну тихо там в зале! Прекратили смех! Продолжай, Клавдия.
- Мол, загляну как-нибудь вечерком, пошукаю. Уважу, так и быть, одинокую женщину, глядишь, и найдём пропажу.
- Я, как умная Маша, сбегала в магазин, взяла две бутылки красенькой, вдруг и взаправду, придется цельную ночь фазу эту искать. Почему-то сразу подумалось, что долго ее искать нам придется, электрик то, вона какой заботливый.
- Ну и как, нашли? Тишина в зале!
- Если бы! Для начала одну бутылочку прикончили, думаю, ну всё! Теперича фазу эту, мы быстренько сообща нащупаем, кровать то вот она, рядом совсем стоит.
- Поиски фазы начинать с кровати, это тебе Еремеев предложил?
- Марья Филимоновна, гражданин председатель, миленькая ты моя! Какое предложение? Я же написала в заявлении – чистейшей воды обман и провокация! Пока вторую бутылку этот алкаш не вылакал, из-за стола выманить его, никаких силов моих не хватило. А потом свалился на пол, мол, там полажу, поищу. Ты, мол, только не мешай мне. Так до утра под столом и проискал.
- Так. С моральным ущербом вроде разобрались. Случай, конечно, печальный. Ведь как ни старалась искать эту проклятущую фазу, в кровать ты его так и не уложила. А материальный ущерб откуда взялся? Он что, у тебя сломал чего-нибудь?
- Не успел. Да и ломать то нечего уже, давно всё сломано-поломано. А вот затраты на две красеньких кто теперича мне возместит? А ведь кажная бутылка немалых денег стоит, целых 2 рубля 62 копейки. Да и закуску, какую-никакую, на стол сгоношить пришлось.
- С тобой всё ясно, Клавдия. Теперь слово предоставляю Семену Еремееву. Излагай, горе луковое, электрическое, кто тебя научил фазу пропавшую под столом у женщины-одноночки, тьфу, одиночки, искать?
- Уважаемый суд, уважаемый председатель, Марья Филимоновна! Дело было не совсем так, как его изложила Клавдия. Это она, несколько дней назад, окликнула меня на улице и пожаловалась, что у ней проблемы со светом происходят непонятные. Ты, мол, загляни, Сёма, как-нибудь поздним вечерком ко мне, когда свет еле блымает. Может и найдешь тогда неполадки.
- Потом, скорей всего, так и было, как Клавдия говорит. Только я среди ночи проснулся на полу и дёру дал до дома, где матушка моя испереживалась вся к тому времени. А электричество у Клавдии было в полном порядке.
- А как тебе пришло в голову сказку про фазу пропавшую рассказывать? – подал из-за стола голос, пенсионер, Исак Ипатович.
- Черт его знает. Наверное, анекдот армейский вспомнил в тот момент:
“Электрик сидит на столбе. Лень спускаться вниз за проводом. Просит мимо проходящую бабушку:
- Бабуля! Подай-ка во-о-он тот провод!
- На, возьми, сыночек.
В мозгу электрика проносится: "ага, значит - не фаза".
Встать! Суд идёт! Оглашение приговора.
- Разобравшись по существу, суд постановляет: Клавдии Захаровой, за её ложные показания в суд и спаивание электрика Семёна Еремеева, что могло привести к очень печальным последствиям, назначить денежный штраф в размере 10 рублей.
Семёну Еремееву, за распитие спиртных напитков, за невыполненную работу, в том числе и по поиску пропавшей фазы, а также за самовольный уход с объекта работы в ночное время, назначить денежный штраф в размере 10 рублей.
Зрительный зал встретил оглашение приговора громкими, продолжительными аплодисментами.
P. S. Уж не обессудьте автора за рассказ этот, от начала до конца, придуманный. Хотя, что греха таить, такие истории, и похлеще даже, в наших алтайских деревнях в то далекое, советское время, были совсем не редки.